Мишель Терещенко

 

Такой хрупкий покров человечности.

Банальность зла, банальность добра

 

 

10. АНДРЕ ТРОКМЭ И «ГОРОД-УБЕЖИЩЕ»

ШАМБОН-СЮР-ЛИНЬОН

La bonté n'est pas une doctrine ou un

principe: c'est une façon de vivre.*

Philip Hallie.

Lest Innocent Blood Be Shed

 

Если на мостике корабля нет капитана,

руководящего маневром, то им руководят

крысы.

Рене Шар.

Поиски основания и вершины

 

Нельзя не удивляться и не сожалеть о том, что поведение обитателей деревни Шамбон-сюр-Линьон во время Второй мировой войны так мало известно во Франции, ибо это был почти исключительный случай в Европе, когда вся религиозная община во главе со своим пастором посвятила себя спасению евреев. Почти 5000 евреев они прятали, кормили, снабжали поддельными удостоверениями личности и продовольственными карточками, иногда переправляли в Швейцарию, короче говоря, спасли от смерти благодаря совместным усилиям всей деревни (почти 3000 жителей), последовавшей примеру своего духовного наставника пастора Андре Трокмэ. Историю этой протестантской деревни, расположенной в верховьях Луары, рассказал в своей замечательной книге, глубокой и трогательной, преподаватель одного из американских университетов Филип Холли. Книга была опубликована в 1979 г. под названием «Lest Innocent Blood Be Shed» («Чтобы не пролилась кровь невинных») ¹.

—————

^* Доброта не является учением или принципом: это образ жизни.

¹ Полное название этой книги: «Lest Innocent Blood Be Shed, The Story of the Village of Le Chambon and How Goodness Happened There». Эта книга переведена на французский язык и вышла в свет в издательстве Stock в 1980 г.

 

205

 

Филип Холли собрал свидетельства выживших, в частности, свидетельства Магды Трокмэ, супруги А. Трокмэ, с которой Холли также консультировался при редактировании автобиографических записок пастора (к сожалению, неопубликованных).

Поскольку Андре Трокмэ был «душой» происходившего в Шамбоне, в первую очередь необходимо сказать несколько слов о том, каким он был, о жизненном пути и внутренней жизни этого незаурядного человека, которого в Израиле после войны признали «Праведником всех народов» (стела в его память и в память — уникальный случай — деревни Шамбон — сооружена в Иерусалиме). Как и в случае Франца Штангля, особое внимание будет уделено пониманию того, как эти поступки соотносятся со структурой личности, будучи скорее производной его истории, убеждений и принципов, которых человек придерживается, его детства, отношения к обстоятельствам его жизни, нежели необдуманного и неожиданного решения, относимого на счет «свободной воли».

 

Краткая биография пастора Андре Трокмэ

 

Андре Трокмэ родился на Пасху в 1901 г. в Сент-Кантене в Пикардии в зажиточной семье. Его мать, урожденная Паула Швердтманн была по происхождению немкой, а его отец Поль Эжен Трокмэ принадлежал к старому гугенотскому роду. Требовательность строгого отца и его высокое мнение о собственном общественном положении долгое время отдаляли мальчика от его сверстников, с которыми ему запрещали общаться; но суровые условия, в которых он воспитывался, и его одиночество компенсировались нежностью матери. Между тем, два знаменательных события предопределили судьбу Андре.

—————

под названием «Le sangdes innocents» («Кровь невинных»). Этот заголовок по сравнению с оригиналом имеет прямо противоположный смысл! Но сейчас эту книгу нельзя найти нигде, кроме Национальной библиотеки, и ее нет в издательском каталоге. Поэтому мы приводим наши собственные переводы оригинального текста. Об этих событиях см. также: Boegner P. Ici, on a ani les Juifs [1982] (также невозможно найти и также отсутствует в издательском каталоге); Lazare L. Le Livre des Justes [1993]; Todorov T. Face à l’extreme. [1994]. Документальный фильм «Оружие духа» был снят Пьером Соважем, евреем по происхождению, родившимся в Шамбоне в 1944 г. Можно также посмотреть сборник: С. Mitters and S. Myers (eds.). The Courage to Care: Becuers of Jews during the Holocaust [1986]. О положении евреев во Франции во время нацистской оккупации см. справочник: М. I. Marrus and R. О. Paxton. Vichy et les Juifs. [1991].

 

206

 

В один из дней июля 1912 г. — ему едва исполнилось одиннадцать лет, — когда он играл со своим племянником Этьеном, в калитку в глубине сада вошел бледный, скелетоподобный человек в фуражке, туго надвинутой на лоб, в коротком пальто и бесформенных брюках, с сигаретой во рту. Человек долго молча смотрел на двоих детей зажиточной буржуазии, потом, уходя, проронил: «Болваны!». В этот момент Андре понял, что от него скрывали настоящую реальность мира, он увидел нищету, осуждающую праздность существования «ребенка богатых родителей». Отказ от своего социального класса, выбор в пользу бедных и обездоленных, который задает направление его дальнейшей жизни, был отчасти вызван этим опытом, приобретенным на пороге юности, опытом травмирующим и в то же время ставшим своего рода «откровением».

Другим значимым событием стала случившимся по вине отца автомобильная авария, в которой погибла его любимая мать. Он столкнулся с реальностью смерти и в то же время осознал необходимость простить «убийцу». Это событие мгновенно «открыло ему цену, ценность жизни — как жертвы, так и убийцы. До конца своей жизни — за исключением одного момента 1939 г., когда он помышлял о том, чтобы убить Гитлера, — он стоял за пределами порочного круга реванша. Смерть слишком ужасна для любого человеческого существа. Жизнь слишком ценна — любая жизнь», — замечает Холли [С. 53-54].

Потом началась Первая мировая война. В период между сентябрем 1914 г. и февралем 1917 г. город Сен-Квентин был оккупирован немецкими войсками, которые его полностью обескровили. В это время, чтобы избавиться от одиночества, А. Трокмэ вступил в Союз Сен-Квентина, протестантской молодежной организации, большинство членов которой принадлежало к рабочему классу. Они собирались в почти пустой комнате, где стояли стол и несколько стульев, там они — часто стоя на коленях и в слезах — предавались чтению Библии или молитвам. «Для Андре Трокмэ, — пишет Холли, — это место и эти люди были раем земным [...] Там он научился чувствовать человеческую солидарность» [С. 55-56]. Там он произнес свои первые проповеди и постепенно становился менее замкнутым и застенчивым. Именно вместе со своими товарищами он впервые оказал реальную помощь, что впоследствии стало его этическим и духовным принципом, сутью существования. Он тайно приносил пищу и вещи первой необходимости русским пленным

 

207

 

(лагерь находился в г. Сен-Квентин), которых немцы использовали для сооружения линии Гинденбурга, и которых они морили голодом, подвергали ужасным лишениям и держали в ужасной грязи.

Однажды, незадолго до окончания войны, этот шестнадцатилетний юноша увидел колонну немецких солдат, которые шли, поддерживая друг друга, поскольку были тяжело ранены. Среди них был человек с забинтованным лицом, его нижняя челюсть была снесена. От этого ужасного зрелища Андре забыл о той ненависти, которую он питал к врагу. Он скоро поймет, что настоящим врагом не может быть ни этот, ни какой-либо другой человек, настоящим врагом является война, война, которая нанесла такие тяжелые раны этому солдату. Позже он откажется от несения военной службы по религиозно-этическим соображениям и никогда не возьмет в руки оружие.

Другое событие произошло через четыре дня и сильно повлияло на формирование интеллектуальных и духовных черт его личности. Спускаясь по лестнице своего дома, который был реквизирован немецкой армией, он встретился с немецким солдатом. Тот взглянул на него по-доброму и спросил, не голоден ли он, а потом предложил юноше Kartoffelbrot, черный хлеб из картофеля, которым кормили солдат немецкой армии. А. Трокмэ ответил ему на его языке, что если бы он даже умирал от голода, то и тогда отказался бы что-либо взять из рук врага. «Нет, нет, я не ваш враг!» — ответил ему солдат, добавив, что является последователем Христа и принадлежит к конгрегации, членам которой категорически запрещается убивать людей, кем бы они ни были. Пораженный молодой человек спросил его, как это может быть, потому что ведь он солдат, и его страна находится в состоянии войны с его родиной. Киндлер — так звали солдата — объяснил, что его капитан, которому он рассказал о своих религиозных убеждениях, разрешил ему идти в бой без оружия, и что получив назначение в войска связи, он вообще не носит оружия. А. Трокмэ пригласил немца на собрание Союза в следующий воскресенье, чтобы тот принял участие в общем богослужении. Он впервые встретил человека, отказавшегося от военной службы по религиозно-этическим соображениям, человека, вера которого была столь сильна, и он был таким отважным, что, не колеблясь воплотил в жизнь свои убеждения, принципы ненасилия посреди ненависти и ужасов войны.

 

208

 

После заключения перемирия семья Андре перебралась в Париж, где он по окончании лицея приступил к изучению теологии в университете, тогда же он стал членом международной пацифистской организации. Получив стипендию для учебы в Нью-Йорке, он отправился в Соединенные Штаты для изучения социального евангелия, которое, судя по тому, как его преподавали, было практичным и оптимистичным. Но, прибыв на место, он был разочарован светским и рациональным духом американцев, которые были очень далеки от его формы набожности, отмеченной печатью благочестия и даже некоторого мистицизма. Однако его ждало счастье. В 1925 г. он встретил Магду Грильи, которая станет его женой. Итальянка по происхождению, она воспитывалась в монастыре во Флоренции; но после знакомства с нью-йоркскими коммунистами и приверженцами социального евангелия, она отказалась от принадлежности к одной определенной конфессии, полагая, что присоединение к Церкви отвлекло бы ее от самого главного, от любви к ближнему. Тем не менее, она согласилась стать женой человека, который хотел стать пастором. Кроме того, она согласилась разделить с ним риски, связанные с отказом от военной службы по религиозно-этическим соображениям; ее не испугала и жизнь в бедности, которую они вели с момента ее встречи с «бледным шалопаем».

Их первый церковный приход располагался в г. Мобеж (Maubeuge). В 1928 г. они перебрались в Сен-ле-Нобль, маленький шахтерский городок вблизи бельгийской границы. Через шесть лет А. Трокмэ направили в Шамбон-сюр-Линьон, деревню у подножия Севенн, куда он со своей семьей прибыл в дождливый и хмурый сентябрьский день 1934 г. Первое впечатление повергло его в уныние: эта деревня и ее жители, казалось, идут навстречу «смерти, смерти, смерти», как он написал в своих автобиографических записках. Источником доходов жителей Шамбона был туризм, но когда проходили три летних месяца, в течение которых все старались заработать как можно больше денег, деревня впадала в летаргию, и там воцарялась привычная тишина. Первая задача, которую он перед собой поставил, — найти всем работу на время долгих зимних месяцев, и скоро ему пришла в голову мысль открыть школу, свободную школу, которая отличным качеством обучения привлекала бы учеников со всей Европы. Так, в 1938 г. при поддержке товарища Андре по факультету Эдуара Тейса, возник севеннский Колледж,

 

209

 

который во время войны стал убежищем, в котором нашли защиту сотни жертв нацизма. Школа очень быстро разрослась благодаря притоку беженцев из Центральной и Восточной Европы.

 

Отказ от любых моральных компромиссов

 

Андре Трокмэ был пылким человеком, у него случались сильные приступы гнева, которые, правда, быстро проходили, он обладал мощной харизмой, и ему была присуща та горячность, которой он заражал своих приверженцев, проявивших в годы войны такой коллективный героизм, какого Европа еще не знала. Примером моральной цельности Трокмэ был отказ от организации в школе ежеутренней процедуры отдания чести — протянутой рукой — флагу, который правительство Виши приказало вывесить во всех учебных заведениях, не зависимо от того, являются ли они государственными или частными. Это стало его первым актом гражданского неповиновения и сопротивления режиму Виши и гитлеровской Германии. И все жители Шамбона поддержали его в этой рискованной демонстрации свободы и инакомыслия. Его непреклонность в тех случаях, когда его моральные принципы были поставлены под угрозу, не знала исключений, и скоро он понял, что любой расчет на удобный случай или благоразумие всегда следует рассматривать с точки зрения верховенства этики. В 1921 г. его отправили в командировку в Марокко и призвали во французскую армию в качестве картографа. Хотя его роте угрожала опасность внезапной атаки, он оставил свое оружие и боезапас на складе. Когда лейтенант спросил его, как он расценивает ту опасность, которую его поведение навлекает на его товарищей, — если бы все так поступали, не привело бы это к неизбежной бойне? — он спокойно изложил ему свои пацифистские убеждения.

Но самым поразительным проявлением непреклонного отказа идти на какие-либо компромиссы, не зависимо от той цены, которую придется за это заплатить, является его поведение во время заключения в феврале-марте 1943 г. в концентрационном лагере Сен-Поль д'Эйже, куда его отправили вместе с друзьями — Эдуаром Тейсом и Роже Дарсиссаком (директором общинной школы Шамбона). Через месяц начальник лагеря вызвал их к себе и объяснил, что получил приказ освободить священников, придерживающихся принципов ненасилия, при условии, что те подпишут документ, требующий уважения к «нашему руководителю маршалу Петэну» и «безогово-

 

210

 

рочного подчинения приказам правительственных властей для обеспечения безопасности Франции и блага национальной революции маршала Петэна». Андре Трокмэ отказался подписать эту бумагу, что должно было бы сразу же привести к его освобождению. Когда начальник, в ярости, объяснил, что ему грозит депортация в концентрационный лагерь в Германию, Андре Трокмэ ограничился заявлением, что он не возражает против первого пункта, но второй пункт противоречит его совести, поскольку правительство Виши проводит по отношению к евреям политику истребления и ненависти, против которой он решил бороться. «Мы против подобных акций. Когда мы вернемся домой, мы продолжим им противодействовать, и, конечно же, мы по-прежнему не будем подчиняться приказам правительства. Как при каких условиях мы можем это подписать?» [С. 39]. Когда А. Трокмэ и Э. Тейс возвратились в свои бараки и объяснили другим заключенным, что произошло, те сочли их дураками. Это невозможно объяснить, но на следующий день их снова вызвали к начальнику лагеря, который им сообщил, что ему приказано освободить их, независимо от того, согласятся ли они подписать документ. Все другие заключенные лагеря были впоследствии депортированы в Германию, никто из них не вернулся. Однако, когда А. Трокмэ излагал начальнику лагеря причины, по которым он не может присягнуть на верность правительству Виши, он был уверен, что его отказ означает для него смертный приговор.

Мы видим, что в почти одних и тех же обстоятельствах отличает Андре Трокмэ с непоколебимой моральной твердостью от трусости и готовности к компромиссам Франца Штангля. То, как отличаются друг от друга эти две судьбы, отчетливо проявляется в их отношении к опасностям, угрожавшим их жизни, в реакции их семей, из которых первая решила бороться, выступая — перед угрозой смерти — как «существенное сознание», а вторая оказалась низведена до уровня того, что Гегель называет «рабским сознанием».

 

Помощь еврейским беженцам

 

Однажды вечером зимой 1940-1941 гг. Магда Трокмэ подбрасывала поленья в кухонную печь, внезапно в дом постучали. Открыв дверь, она оказалась лицом к лицу с дрожащей женщиной, замерзшей и явно испуганной. Это была первая еврейская беженка, которая скрываясь от нацистских преследований, пришла в дом священника. В последующие годы там нашли укрытие сотни других

 

211

 

еврейских беженцев. Женщина слабым голосом тревожно спросила, может ли она войти. «Конечно, входите, входите», — сразу же ответила Магда Трокмэ. Едва женщина поела, как Магда, обладавшая хватким практическим умом, подумала, что в первую очередь нужно раздобыть ей удостоверение личности. И она немедленно отправилась к мэру деревни. Однако, узнав о цели ее визита, он рассердился на нее: «Что? Вы посмели поставить под угрозу всю деревню ради спасения иностранки? Вы хотите спасти одну женщину, а всех нас погубить? Я несу ответственность за эту деревню. Эта женщина должна покинуть Шамбон не позднее завтрашнего дня.

Магда Трокмэ сразу же поняла, что беженка находится в большой опасности, и отвела ее к человеку, которому доверяла, поскольку теперь, когда о ней стало известно властям, она не будет в безопасности, если останется в доме пастора. Потом она уже никогда не совершала такой ошибки. «Все время, вплоть до конца оккупации, — пишет Филип Холли, — Магда Трокмэ и другие жители Шамбона знали, что не пустить кого-либо к себе означало не только отказать в помощи, но и причинить вред (harm-doing). Какими бы отговорками ни отделывались те, кто отказывается принять беженца, с точки зрения этого беженца ваша закрытая дверь означает недоброжелательство, держать дверь закрытой значит творить зло» [С. 124].

Через некоторое время другая еврейская беженка постучала в дверь дома священника. Магде Трокмэ пришла в голову новая идея, как ей помочь. Из оккупированной зоны в Шамбон переселилась вместе со своей семьей жена влиятельного французского раввина. Магда Трокмэ нанесла ей визит и попросила помочь немецкой еврейке. «Полученный ответ, — сообщает Холли, — заставил ее всей душой прочувствовать жестокость человеческого эгоизма, и это произвело на нее гораздо более сильное впечатление, чем поведение мэра: "Немецкая еврейка? Но как раз из-за этих иностранных евреев мы, французские евреи, подвергаемся преследованиям. Они виноваты в наших мучениях"» [С. 125].

 

«Никто не прав перед Богом»

 

Эти два события показывают, что для четы Трокмэ и обитателей Шамбона было жизненной необходимостью скрыть как от властей, так и от враждебно настроенных жителей тот факт, что они помогают беженцам. Но с этого момента они оказались перед трудной моральной дилеммой, необходимостью выбирать один из двух про-

 

212

 

тивоположных императивов: либо лгать и притворяться для того, чтобы обеспечить безопасность своих подзащитных, либо, если бы они отказались пойти на такую уступку, подвергнуть себя серьезной опасности. Как поясняет Филип Холли, подобные действия для честных протестантов, отказывающихся переступить через свои принципы, не являются просто практической проблемой; здесь они сталкиваются с глубокой этической проблемой:

 

«До сих пор Магда помнит, что она чувствовала, когда изготовила первую поддельную продовольственную карточку. В первую зиму оккупации Тейс пришел в дом священника и сказал: "Я собираюсь сделать поддельную продовольственную карточку для господина Леви. Это единственный способ спасти его жизнь". Она вспоминает об ужасе, который они испытала в тот момент: двоедушие, не зависимо оттого, каковы его причины, — это попросту зло. Она и другие руководители знали, что продовольственные карточки так же важны, как и удостоверения личности: жители Шамбона были настолько бедны, что не могли поделиться пищей с беженцами, в таком случае они сами могли не выжить. Тем не менее, ни один из руководителей внутренне не примирился с тем фактом, что нужно печатать фальшивые продовольственные карточки, хотя в период оккупации их изготавливали в большом количестве. И сегодня Магда, думая об этих карточках, считает, что их честность была поколеблена. Она постоянно грустит о том, что она называет своей "утраченной душеной чистотой"» [С. 126].

 

И Филип Холли добавляет:

 

Как они могли лгать и нарушать заповеди, данные Моисеем? Тейс и Трокмэ открыли, что в глубинах христианства существует вера в то, что человек в этом мире не всегда морально чист, что он всегда вынужден грешить, не зависимо от того, каковы его намерения. Лучшее, что он может сделать, — осознать свои грехи и постараться, чтобы их было меньше».

 

В 1972 г. Магду Трокмэ пригласили в Израиль для вручения Медали Праведности (Medal of Righteousness), которой был посмертно награжден ее муж. Во время церемонии один из ораторов процитировал стих из Ветхого Завета: «Праведники не избегают никакого зла». Магда Трокмэ вспомнила слово в слово то, что там было сказано: «Праведники часто должны платить высокую цену за свою добродетель: цену своей собственной моральной цельности» [Там же]. Ее заботила также моральная честность детей, воспитанных — по крайней мере, она этого боялась — в атмосфере лжи и скрытности. Но, по мнению ее дочери Нелли, в действительности дети были убеждены, что все, происходившее в Шамбоне, было «хорошо, попросту хорошо».

 

213

 

Этические и духовные мотивы четы Трокмэ

 

Более пяти тысяч евреев были спасены благодаря защите, предоставленной им жителями Шамбона. Каковы были мотивы их поступков? Когда Филип Холли спросил у одной из жительниц Шамбона, мадам Эйро, почему она согласилась укрывать беженцев, и тем самым, подвергать себя ужасной опасности, то казалось, что она не понимает смысла вопроса: «Послушайте! Кто же еще позаботился бы о них, если не мы? Они нуждались в нашей помощи, она была им нужна именно в mom момент» [С. 127].

Филип Холли цитирует короткий рассказ Магды Трокмэ о принципах, которыми она руководствовалась в те годы:

 

«У меня были принципы. Я вовсе не являюсь хорошей христианкой, но есть то, во что я в самом деле верю. Прежде всего, я верю и верила в Андрэ Трокмэ. Я была верна его плану и ему лично, и я его очень хорошо понимала. Второй принцип: я не стремлюсь что-то сделать. Я не стремлюсь найти кому бы помочь. Но я никогда не закрываю свою дверь, никогда не отказываю в помощи никому, кто приходит ко мне и просит меня о помощи. Такая у меня религия. Когда что-то происходит, не то, что я ожидала, но то, что послано нам Богом или случаем, когда люди приходят к моей двери, я чувствую себя ответственной» [С. 153].

 

Как объясняет Филип Холли, в принципах Магды Трокмэ не содержалось никакой абстрактной теории: она просто следовала чувству своей ответственности по отношению к тем, кто к ней обращался. Впрочем, у нее это неустранимое чувство было лишено какой-либо сентиментальности и даже эмоциональности. Это чувство соответствовало ее личности, и оно было «практичным и энергичным» [С. 161]. Она делала это не из «любви». Для нее любовь означала предпочтение одного другому; именно в этом смысле она предпочитала Андре всем другим мужчинам. В этом смысле это не было чувством, испытываемым ею к беженцам, которым она помогла, в отличие от того чувства, которое испытывал ее муж, и которое он проявлял в сильной, почти мистической любви к ним. Если она употребляла слово «любовь» несколько неуверенно, то она была еще более сдержанной в употреблении понятий «доброта» или «святость». Все, что напоминало об идее морального благородства, вызывало у нее некоторое неудобство и даже раздражение. Она говорила, что лишь верна своей религии, единственным

 

214

 

принципом которой является требование держать свою дверь открытой, а не закрытой, приходить на помощь тому, кто в этом нуждается и кого «Бог или случай» послал ей.

У Андре Трокмэ были более сложные причины, укорененные, скорее, в его мистических и духовных взглядах, и эти основания были, скорее, религиозными. В своей этике он черпал силы из жизни и смерти Иисуса Христа.

 

«Он думал, — объясняет Холли, — что есть нечто, что является злом и потому, что причиняет зло кому-нибудь, и потому что нарушает императив, Божью заповедь, данную нам в Библии и в глубине нашего сердца. Чтобы обнаружить эту заповедь, ему нужно было лишь посмотреть в сторону власти, отведя глаза от беженца, но он, как и она [Магда Трокмэ], видел свой долг в том, чтобы приуменьшить это зло, причиненное жертве» [С. 16].

 

И Филип Холли добавляет:

 

«Трокмэ верил, что в основе личных качеств, нравственной силы и слабости человеческого существа лежит нечто, имеющее огромную ценность. Если это человеческое существо спасено Иисусом Христом, или если оно спасено от зла, которое ему причинили другие человеческие существа, то оно спасено не потому, что является хорошим, в обоих случаях оно спасено потому, что является существом, важность которого явил нам Бог, послав Иисуса Христа для того, чтобы он нам помог [...] Для Трокмэ в каждом человеческом существе — идет ли речь о еврее или нет — в средоточии его жизненной силы есть некий духовный бриллиант, нерушимый источник, явный и бесценный, которым дорожит Бог» [С. 165].

 

Его супруга подчинялась субъективным мотивам, но в ее случае в них было слабо выражено явное сострадание: можно сказать, что это было, скорее, «объективное», чем эмоциональное доброжелательство. Между тем, мотивации ее мужа определялись его глубокими христианскими убеждениями. Но если его этика была, в конечном счете, христоцентрической, то все же и он был движим сильными эмоциями. И эти убеждения заставляли его приходить на помощь слабым, даже если это влекло за собой необходимость не подчиняться властям мира сего. Даже если Андре напоминал своим приверженцам о примере, поданном Иисусом Христом, то в своих проповедях он особенно настаивал на долге каждого подчиняться собственной совести, когда она вступает в конфликт с законами или приказами правительства.

 

215

 

«Вдохновенные любители»

 

Для контроля над спасением евреев были назначены тринадцать ответственных, которых Андре Трокмэ дважды в неделю собирал в храме и которые были костяком ненасильственного сопротивлении в Шамбоне: «Именно там, а не где-либо еще, мы получали от Бога решение сложных проблем, находили способ, как укрыть и спасти евреев [...] Ненасилие не было теорией, которую мы ставили выше реальности; это был путь, по которому мы шли изо дня в день в наших совместных молитвах и в подчинении заповедям Духа. [С. 173].

Решение превратить деревню в «город-убежище», если воспользоваться выражением из Второзакония, к которому прибегает Филип Холли, встретило полное понимание в приходском совете. Они ясно осознавали все опасности, связанные с приемом евреев и изготовлением для них поддельных удостоверений личности и продовольственных карточек.

В годы оккупации в деревне Шамбон-сюр-Линьон было 3300 жителей, среди них — 2000 окрестных крестьян, 700 постоянных жителей деревни и от 500 до 600 приезжих (среди которых насчитывалось 160 беженцев из центральной Европы: взрослых, студентов и детей, распределенных на жительство в шесть или семь домов, 300 учеников севеннского Колледжа, к которым следует добавить преподавателей и директоров различных его отделений).

Обычно беженцы сначала приходили в дом священника. Там их, накормив, отправляли в центры временного размещения, где они ждали, пока для них изготовят поддельные документы и затем препровождали в места постоянного проживания — в деревню или на окрестную ферму, где они должны были оставаться все время, пока их тайно не переводили через границу в Швейцарию. Конечно же, все это было очень опасно, и опасность возрастала по мере приближения конца войны и поражения нацистов, которые становились все более свирепыми.

Первые беженцы, которые появились в Шамбоне еще до войны, были испанскими республиканцами. Затем приехали немцы, спасавшиеся от нацистского режима. Последними прибыли молодые французы, бежавшие от СПТ, Службы принудительного труда. Но самая многочисленная группа, прибывшая издалека, состояла из евреев. Они находились в значительно большей, чем другие,

 

216

 

опасности и представляли самую серьезную угрозу для укрывавших их жителей деревни. Среди еврейских беженцев было много детей, их родители были отправлены в лагеря для интернированных лиц по Франции или в концентрационные лагеря в Польше. Но со временем деревню, окрестные фермы и, конечно же, дом священника стали тайно заполнять люди всех возрастов.

Тем не менее, хотя Шамбон должен был стать «городом-убежищем» для тысяч людей, хотя решение приютить их было единогласно принято приходским советом и жители деревни должны были строжайше соблюдать тайну и проявлять недюжинную практическую сметку, деревня Шамбон не была организацией вроде CIMADE ¹, у которой имелись ясно обозначенные цели и отделения в других странах. Никто не создал деревню, которая по призыву своего пастора и в полном согласии с его приверженцами посвятила себя спасению тех, кого преследовали нацисты. Все возникло, скорее, само по себе, естественно, а не в результате какого-то планирования.

Поэтому Филип Холли называет жителей Шамбона «вдохновенными любителями». И он цитирует слова Магды Трокмэ, сказанные ею однажды: «Если бы деревня была какой-то организацией, то ничего бы не получилось. Как может существовать большая организация, принимающая решения за людей, сидящих у себя дома? Когда беженцы уже здесь, на пороге вашего дома, нужно принимать решение, и немедленно [...] Все были вольны принимать решение самостоятельно» [С. 199]. И Филип Холли объясняет:

 

«Следует снова повторить: только независимые люди могли быстро и уверенно действовать в подобных обстоятельствах. В течение первых четырех лет сороковых годов Шамбон был миром, в котором всякое промедление с позволением кому-либо войти в ваш дом было равнозначно решению не помогать в этот самый момент, что имело первостепенное значение [...]. То, что объединяло жителей Шамбона в ту эпоху, — добавляет он, — может быть передано с помощью метафоры "атмосферы". Люди дышали воздухом опасной атмосферы, где прийти на помощь (helpful) было так же естествен-

—————

¹ «Comité intermouvements auprès des evacuees»: («Международный комитет движений помощи эвакуированным». — Прим. пер.) — «благотворительная протестантская организация, созданная для оказания помощи населению, эвакуированному из приграничных департаментов» [Lazare. P. 46]. CIMADE была непосредственно связана с акциями спасения в Шамбоне, так же как и решение Андре Трокмэ приютить евреев в своей деревне было принято совместно с квакерами Марселя.

 

217

 

но, как дышать обычным воздухом. Она охватывала собой все, и, тем не менее, каждый приносил ее в свой дом так же, как мы распределяем между собой тот воздух, которым дышим» [С. 199, выделено автором].

 

Летом 1943 г., через несколько месяцев после заключения в лагерь Сен-Поль д’Эйже, Андре Трокмэ узнал о плане гестапо убить его, и он — против своей воли — последовал настойчивому совету своих приверженцев совершить побег и скрыться. Он вернулся домой только в 1944 г., после высадки союзников в Нормандии.

После войны он занялся пропагандой своих пацифистски идей, выступая с публичными лекциями по всей Европе и в Соединенных Штатах. Спустя несколько лет он уехал из Шамбона и был назначен секретарем по странам Европы «Общества примирения» («Fellowship of Reconciliation»), международной организации пропагандирующей ненасилие. Затем он стал пастором в Швейцарии, в Сен-Жерве, одном из старейших приходов Женевы. Он умер в 1971 г., через год после выхода на пенсию, его жена умерла в октябре 1996 г.

Конечно, я оставляю в стороне описание тех важных событий, о которых сообщает Филип Холи, и о которых читатель может узнать сам, прочитав его книгу. Например, одной из причин, по которой на Шамбон не напали нацисты, стала сама личность командира немецких оккупационных сил в верховьях Луары, майора Юлиуса Шмелинга, о котором Филип Холли пространно рассказывает в другой своей книге «В центре урагана» («In the Eye of the Hurricane»)¹. Мне представляется более важным не подробно описать то, что произошло в деревне Шамбон-сюр-Линьон в ужасные годы Второй мировой войны, а понять, что это были за люди и какие причины заставили их вести себя так, что это резко контрастировало с бездействием, характерным для большей части французов.

—————

¹ «In the Eye of the Hurricane, Tales of Good and Evil, Help and Harm». [2001] — см. главу под названием «The decent Killer». После войны Шмелингу воздал почести мэр города Пюи, назвав его «добрым немцем», который «в пределах предоставленной ему свободы» сохранил жизнь многих французов, в частности, беженцев Шамбона. Фактически, он своей властью противодействовал тому, чтобы войска под его командованием зачистили «спасителей евреев», которым стала гугенотская деревня.

 

218

 

Этика жизни и смерти

 

Ни у четы Трокмэ, ни у жителей деревни Шамбон-сюр-Линьон не было ощущения, что их действия являются героическими и из ряда вон выходящими. Несомненно, они следовали долгой традиции сопротивления власти государства, глубоко укорененной в ментальности севеннских протестантов. Тем не менее, если и не всех побуждали к действию их религиозные взгляды, столь же прочные, как и убеждения, воодушевлявшие их пастора, то для большей части обитателей Шамбона Нагорная проповедь все же была настольной книгой, источником их этики, учила приходить на помощь, и они были готовы следовать ее практическим предписаниям даже под угрозой собственной смерти.

Их действия не были вызваны эгоистическими мотивациями, об этом свидетельствует тот факт, что ни один житель Шамбона никогда ничего не делал ради собственного спасения и ради того, чтобы обеспечить себе место в раю, даже ради того, чтобы угодить Богу. Еще меньше их поведение имело целью избавиться от чувства неловкости или неудобства, которое могло возникнуть при виде бедственного положения беженцев, стучавшихся в их двери, как на этом могли бы настаивать сторонники гипотезы эгоизма. Правильнее было бы сказать, что жители Шамбона были «добрыми людьми» в обычном понимании — ни святыми, ни героями, но мужчинами и женщинами, чувствовавшими, что они в состоянии привести свои поступки к согласию со своими убеждениями, с теми убеждениями, согласно которым долгом любого человека является оказание помощи попавшему в беду.

 Легкость, с которой они это доказали, вкупе с большой практической сметкой, может во многих отношениях поставить в тупик теоретиков этики или психологов, всегда готовых искать скрытые побуждения в откровенно бескорыстных, мужественных и доброжелательных поступках. Возможно, на эти подозрения нельзя ничего ответить. Но должны ли мы соглашаться с такими подозрениями? Разве здравый смысл, в конечном счете, не более проницателен?

По крайней мере, очевидно, что жители Шамбона не придавали никакого значения таким соображениям, и вопрос о том, являются ли их действия по своей сути эгоистическими, относятся к тем вопросам, которые их попросту не интересовали. Они пытались защитить не свою моральную цельность, а находящуюся под угрозой жизнь тех, кто к ним обращался. Их этика изначально была этикой личной добродетели, а этикой жизни и смерти, этикой

 

219

 

борьбы, черпающей свои силы в суровом и простом, глубоко укорененном в них убеждении, что если кто-то попал в беду, то ему нужно помочь. В той мере, в какой их действия были направлены на других, а не на самих себя, у них не было ни возможности, ни времени для изучения глубинной природы собственных мотиваций, еще меньше их занимало то, эгоистичны они или нет. Филип Холли подчеркивает, что вопросы такого типа не вызывали у них ничего, кроме глубокого недоверия, к которому примешивалось некоторое раздражение. Речь шла попросту не о том.

 

«Пытаясь проанализировать эту историю, — пишет Филип Холли, мы должны учесть многочисленные факторы, существовавшие в предшествующие годы, принять во внимание те силы, которые помогли жителям Шамбона спасти евреев. Но если вы захотите понять произошедшее в Шамбоне так, как это понимают сами его жители, то оказывается, что понять их поступки сравнительно просто. Их можно понять так же просто, как и то, почему Магда поспешила от своей кузины к дому священника и открыла беженке дверь со словами: "Конечно, входите, входите!" [...] Доброта — это самое простое в этом мире, но и самое трудное — так же, как и просто, и трудно открыть дверь. Мы не сможем понять произошедшее в Шамбоне, — добавляет он, — если будем считать, что их поступки были сложными и трудными для них самих. Джон Стюарт Милль в своем эссе "Утилитаризм" пишет, что доброжелательным человеком является тот, кто "инстинктивно осознает самого себя в качестве человеческого существа, которое, конечно, обращает внимание на других. Благо других становится для него настолько же естественным и необходимым предметом его заботы, как и все физические условия нашего существования". Для некоторых людей помогать другим в беде так же естественно, как есть. Супруги Трокмэ, Тейс и другие жители Шамбона были именно такими людьми» [С. 284].

 

Поскольку действия жителей Шамбона были глубоко мотивированы структурой их личности, определялись их религиозными убеждениями, и долгим сопротивлением гражданской власти, к которой гугеноты привыкли за прошедшие века, то долг оказания помощи был им присущ как «вторая натура», «постоянная наклонность», если воспользоваться формулой Хатчесона, которая, если бы имела альтруистическую природу, отнюдь не требовала бы отказа от себя самого. Напротив, альтруистический порыв помочь евреям возникает непроизвольно из самых глубин человеческого бытия как долг, от выполнения которого нельзя уклониться, и выполнение которого, несомненно, сопряжено с опасностью, но в этом нет ничего жертвенного. Поступая так, люди не отказываются от своего бытия и своих главных «интересов»: напротив, они поступают в полном согласии с самими собой и сохраняют верность самим себе.

 

Как можно понять ту легкость, с которой люди предаются злу? Поиск ответа на этот вопрос с каждым днем становится все более настоятельной задачей.

Мишель Терещенко в этой книге начинает обсуждение. Сначала он доказывает, что точно так же, как мерзости совершают не только монстры, но и обычные люди, не нужно быть святым для того, чтобы поступить справедливо и, рискуя своей жизнью, помочь жертвам. Осуществляя критическую реконструкцию главного спора в моральной философии с XVII века, продолженного большинством социологов и экономистов в наши дни, он показывает, насколько бесплодно противостояние приверженцев тезиса о психологическом эгоизме и защитников гипотезы о жертвенном альтруизме.

Делая философские выводы из современных исследований в области социальной психологии и опираясь на некоторые исторические примеры, проливающие свет на суть вопроса, автор предлагает рассматривать человеческое поведение перед лицом зла на основе новой парадигмы — парадигмы отсутствия в самости и присутствия в самости.

 

Мишель Терещенко

(род. в 1956 г. в Лондоне) — французский философ, потомок известного российского рода предпринимателей и меценатов, внук министра иностранных дел и финансов во Временном правительстве Керенского М. И. Терещенко. Преподает философию в университете г. Реймса и Институте политических исследований в Экс-ан-Провансе, автор нескольких книг по философии, морали и политической философии, одна из которых — Такой хрупкий покров человечности. Банальность зла, банальность добра (2005) отмечена критиками как одна из наиболее примечательных и выдающихся работ нашего времени.

 

Мы верили или надеялись, что ужасы Второй мировой войны остались позади. Остались окончательно. Однако повсюду люди вновь убивают, пытают, истребляют других людей. Как можно понять ту легкость, с которой люди предаются злу? Поиск ответа на этот вопрос с каждым днем становится все более настоятельной задачей.

Мишель Терещенко в этой книге начинает обсуждение. Он доказывает, что точно так же. как мерзости совершают не только монстры, но и обычные люди, не нужно быть святым для того, чтобы поступить справедливо и, рискуя своей жизнью, помочь жертвам. Герой или подлец? О том. на какой стороне оказывается человек, он, однажды сделав выбор, узнает впоследствии, но это всегда обусловлено первым, часто неосознанным решением. Кто объяснит это решение? Поискам ответа на этот вопрос посвящено исследование М. Терещенко.

 

Издание осуществлено при поддержке Национального центра книги Министерства культуры Франции

 

Изд: Терещенко М. Такой хрупкий покров человечности. Банальность зла, банальность добра, пер. с фр. А. И. Пигалева. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. — 303 с.

Date: январь 2012

OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)