ИОАНН ВОИН.

————

РАССКАЗ

ИЗ ВРЕМЕН ПЕРВЫХ ХРИСТИАН.

Ек. С. Некрасовой.

ИЗДАНИЕ

„ПОСРЕДНИКА".

№ 20.

МОСКВА.

1911.

Иоанн воин.

(Рассказ из времен первых христиан).

———

I.

То было давно, когда в Греции царствовал император Юлиан. Царь этот был язычник и строго преследовал христиан. Но кто раз уверовал в Христа, тот не смущался никакими стро-

— 3 —

гостями, — и число христиан, несмотря на преследования Юлиана, все увеличивалось. Даже среди его воинов были такие, которые стали в душе отказываться от языческих богов и принимать учение Христа.

Таков был молодой, храбрый юноша Иоанн. Он был силен, здоров и был исправный солдат.

Раз император отдал приказ, чтобы Иоанн взял воинов и шел на христиан.

Иоанн собрал отряд и повел его в ту область, где скрывались христиане.

Но дорогой стал думать: против кого он идет, на кого хочет поднять руку?

— 4 —

На христиан? — За что же? Что дурного сделали они? Да и сам он разве не христианин?! „Я сам люблю Христа, сам молюсь Ему и сам пойду убивать людей?"

Так думал Иоанн, подвигаясь все дальше вперед. Дорога, между тем, шла лесом. Время было летнее, жаркое. Солнце жгло и ярким светом обливало неподвижно стоящие в воздухе ветви деревьев и их темно-зеленую листву. Разные большие и малые птички порхали по веткам; слышалось их разноголосное щебетание.

Воины шли молча, утомленные длинной дорогой и удушливым жаром.

— 5 —

Иоанн шел впереди. Казалось, он не столько был утомлен дорогою, сколько измучен думами. Лицо его выражало сильную озабоченность.

„Сколько пролито крови и прольется еще! — думал он. — И зачем, кому нужна она?.. Зачем эта вражда? Эта брань людей? И вражда против кого же? Против тех, кто понял, что грешно жить только для себя! Они, эти люди, поняли святые слова Спасителя: „Люби ближнего, как самого себя"; они поняли и стали жить и поступать так. И за это их велят преследовать! И за это их велят бить! За то, что они лучшие из людей!.. И я, я сам, должен поднять на них руку.

— 6 —

Нет! пусть бьют, пусть мучают меня, пусть… я не могу, не могу…"

Взволнованный, он не чувствовал ни усталости, ни голода, хотя время было уже позднее. Наступала ночь. Она застигла войско в дороге, в чаще леса. Воины расположились на травке и, утомленные, скоро заснули крепким сном.

Не спал один Иоанн. Мысль, как спасти „лучших из людей", не давала ему покоя. Он сидел, прислонившись спиной к стволу большого старинного дерева, которое своими длинными ветвями расстилалось над ним, словно крыша, а впереди расстилалась небольшая полянка, над ней — не-

— 7 —

бесный свод, весь в звездах. Иоанн смотрел на небо, на звезды и словно там искал помощи.

Кругом было тихо.

В воздухе никакого движения, ни малейшего ветерка, а жара, казалось, стояла такая же удушливая, как днем.

Вдруг где-то вдали раздался лай собаки.

Иоанн встрепенулся, повернул лицо в ту сторону, откуда доносился лай. Но в лесу было так темно, что самый зоркий глаз не различил бы ничего даже в двух шагах.

Лай раздался снова и на этот раз более явственно. Несомненно, поблизости было жилье, были люди.

— 8 —

Скоро послышались голоса. Минут через пять Иоанн уже различал слова: кто-то отчетливо, громко произносил молитву, а несколько других женских и мужских голосов повторяли ее.

Иоанн напряженно слушал, затаив дыхание.

Но вот голоса смолкли, и опять настала мертвая тишина. А Иоанн словно замер; он продолжал сидеть в прежнем положении, с вытянутой шеей и лицом, обращенным в чащу леса.

„Тебе, Бога, хвалим".

„Тебе, Господа, исповедуем…" запело вдруг несколько детских голосов, которые Иоанн в первую минуту принял было за хор

— 9 —

небесных ангелов, — так стройно, так хорошо было пение.

Теперь уже не оставалось никакого сомнения — неподалеку были христиане. Они, верно, скрылись в лесу, боясь царского преследования. И проснись теперь хоть один воин из отряда Иоанна, они погибли.

Пение, между тем, становилось все громче и громче, число поющих возрастало, а тоненькие детские голоса своими закатистыми переливами, казалось, того и гляди, разбудят воинов.

Иоанн, вне себя от страха за участь христиан, осторожно поднялся на ноги и тихо, едва касаясь земли, стал пробираться в ту сторону, откуда неслось пение.

— 10 —

Идти пришлось ощупью, медленно. Он то распутывал ветви, заграждавшие дорогу, то натыкался на пень, некстати подвернувшийся под ноги, то на толстые столетние стволы, которые, словно стена, шли в ряд, один возле другого. И ему беспрестанно приходилось сворачивать то направо, то налево.

Шелест ветвей, близкий шум шагов разом заставили смолкнуть поющих.

Но Иоанн стоял уже среди них, среди христиан.

— Не бойтесь меня! не бойтесь! — громко и ясно раздался его молодой голос среди смолкнувшей толпы, в ночной тишине. —

— 11 —

Идите отсюда!.. идите скорее! спасайтесь! Войско царское близко…

И тихо, почти без шума, задвигалась толпа — их было до трехсот человек — тихо, без шума, снялась с места.

Иоанн стоял неподвижно, словно прирос к земле, стоял до тех пор, пока замер последний малейший шелест от удалившейся толпы.

II.

На другой день воины поднялись рано, — вместе с восходом солнца.

Иоанн был уже тут. Он сидел на прежнем месте, у дерева. На лице его не было и тени той грусти, озабоченности, того

— 12 —

беспокойства, которое поражало вчера. Взор его был радостный.

Воины не приметили его радости: им было не до Иоанна. Они мерно шагали по большой дороге.

Перед их глазами виднелся город. Там надеялись они застигнуть врасплох христиан; радовались, что скоро конец походу и, может быть, удастся кое-чем поживиться. Поэтому все они были веселы, разговорчивы и много болтали между собой.

— Уж не будет от меня пощады этим христианам, — говорил один, самый рослый, самый здоровенный солдат. — Авось, удастся раскроить не один христианский череп, размозжить не одну башку…

— 13 —

— Авось, и не с пустыми руками домой вернемся! — сказал его товарищ, низенький, тщедушный, с ястребиными глазами. — Хоть и говорят: христиане — нищие, богатств не собирают, а все кое-какое добро, чай, найдется!

— И уж искалечим же их — вот как! Кажется, ни единого в цельном виде по начальству не представим.

— Это уж беспременно, — подхватил третий, который шел тут же рядом и которого товарищи прозвали весельчаком. — Зачем ему, например, в тюрьме хоть бы две ноги? Одной — так и то много! Куда ее? В поход не ходить, на маршировку тоже не потребуют.

— 14 —

Все захохотали, всем показалось смешно.

— Да, уж оборудуем на славу, лишь бы добраться!..

Так говорили и грохотали воины, входя по пыльной дороге в город с узкими улицами и невысокими каменными домами.

Они скоро отыскали дом, где для них было отведено помещение: большая, просторная комната, кругом лавки, высеченные из камня, посреди большой стол.

Воины первым делом уселись к столу и принялись полдничать.

Иоанн, между тем, разговорился с хозяином квартиры, который только что поставил на стол сосуд с чем-то горячим.

Хозяин был ярый язычник:

— 15 —

он ненавидел христиан и готов был хоть сам идти на них с дрекольями.

— Они теперь в лесу притаились, неподалеку от города, — сказал он; — в том самом лесу, по которому вам путь лежал. Стоит там ветхая избушка с тайным подземельем; туда скрылись они. Там их убежище, там и молитвы свои совершают. Я их дня два как выследил. А те, что скрыться не успели, хвала богу, все схвачены, и теперь тюрьма ими битком набита. Хвала нашему богу, сидят в холоде и голоде. Небось, голод скоро их в разум приведет, откажутся скоро от своей выдуманной веры…

— 16 —

И долго еще продолжал в таком духе говорить хозяин, но Иоанн давно не слушал его. Он смотрел своими большими голубыми глазами как бы промеж предметов в пространство, ничего не видя, не замечая перед собой: видимо, он что-то крепко обдумывал.

Воины, как скоро успели пополдничать, поотдохнуть, стали приставать к Иоанну, чтобы скорей, сейчас, не откладывая, вел их в то место, где, как говорил хозяин, укрылись христиане.

Иоанн повел. Но ни страха, ни беспокойства не выражало лицо его: напротив, оно как-то радостно улыбалось.

Идти пришлось недолго. Избуш-

— 17 —

ка стояла неподалеку от того места, где ночевал в лесу отряд Иоанна. Избушка была большая, ветхая и почти совсем ушла в землю. Вместо двери в ней была какая-то щель.

Воины один за другим протискались, вошли.

В избе не было ни души: пусто, ничего кроме голых стен и небольшого деревянного стола. На столе — недоеденный ломоть хлеба да глиняный с отбитым краем кувшин, а в нем — остатки вина. Видно, люди ушли наскоро, вдруг.

После долгих поисков воины нашли в полу отверстие. Это был ход в подземелье. Но кому идти первому? Воины долго спорили ме-

— 18 —

жду собой; никто не решался, каждый трусил.

— Неровен час — может, там и засада, — говорили они.

Но когда увидали, что Иоанн спокойно спускается один в темное отверстие, каждый начал тесниться за ним и показывать перед другими свою храбрость.

Подземелье представляло нечто в роде погреба. В самом далеком углу, у потолка, тускло горела лампада. Ее свет, освещая крошечный уголок закоптелого потолка и таких же черных стен, делал остальную часть подземелья словно бы еще темней. Образов перед лампадой не было, — полочка, на которой они стояли, была пуста.

— 19 —

Воины, как спустились, бросились обшаривать по всем углам. Но ничего, кроме мышей и крыс, которые проскальзывали промеж их пальцев и рук, ничего не нашли и с ругательствами поднимались по лестнице, с ругательствами выходили из избушки.

— Хоть бы что оставили! Только одних крыс не пожрали! — ворчали они, возвращаясь с пустыми руками в город.

Воины были сильно раздражены.

Иоанн был весел.

Всю следующую ночь, когда воины спали крепким сном и храпели так громко, что можно было дивиться, как только не разбудят они друг друга своим храпом, — всю эту ночь Иоанн про-

— 20 —

вел в раздумьи. Он лежал тут же на лавке среди воинов. Он думал теперь, как помочь тем, которые сидят в темницах, — голодные, холодные и, может быть, отчаиваются, слабеют.

Эта мысль о страдающих братьях, страдающих ради Христа, так беспокоила, так мучила его, что он и эту вторую ночь не мог сомкнуть глаз.

Едва он закрывал глаза, ему виднелась темная, сырая тюрьма, холодный каменный пол, воздух сырой, словно туман, а кругом тихо, как в могиле. И тут, в этом каменном мешке — живые люди! люди, у которых впереди муки, пытки, длинные страдания,

— 21 —

и единственною избавительницей от всего этого — смерть!

«И я не иду утешать их, не иду на помощь, пальцем не двину, чтобы облегчить их страдания! И называюсь после этого христианин?! До сих пор даже знака не подал, что они не всеми забыты, что я, ну хоть я, помню их!»

Иоанн приподнялся и сел на лавке.

«И в чем выказал я, что я христианин? — продолжал он по-прежнему бичевать себя. — В чем? В том, что тихонько дал знать христианам, чтобы они скрывались, бежали. Разве не сделал бы того же самого и язычник, который не любит крови и кото-

— 22 —

рый уверен, что об этом никто не узнает, что ему за это не достанется? Нет! если ты действительно христианин, ты должен быть с ними, должен вместе страдать, вместе открыто исповедывать!.. А я?!.»

Иоанн был в большом волнении. Его темно-каштановые волосы беспорядочно спутаны; глаза блистали беспорядочным блеском; все лицо горело; руки судорожно сжимали одна другую, а уста произносили слова ужаса над самим собой, над собственным бездействием.

Поспешно он поднялся с лавки, быстро набросил на плечи верхнее платье, схватил мешок сухарей, бутылку с вином, остав-

— 23 —

шуюся от дороги, и свой кошелек с деньгами, — и стремительно бросился на улицу, словно боялся, что его кто-нибудь остановит.

III.

Иоанн бежал прямо к зданию тюрьмы. Еще вчера он расспрашивал хозяина, как пройти туда, потому теперь шел смело, словно то был свой город.

Тюремное здание, как и все подобные здания, было мрачно. У ворот стояли часовые; некоторые из них дремали.

Иоанн умолял впустить его; он плакал.

Стража, видя его волнение и слезы, думала, что он сумасшедший, —

— 24 —

да и время ночное: кого ж в такую пору впускают в темницы? Одни из сторожей смеялись, другие прогоняли его с угрозами, а третьи… третьи просили денег и давали обещание пустить.

Иоанн отдал все, что с ним было: и кошелек, и бутылку вина, и даже верхнее платье… В руках у него оставался только мешок с сухарями. С таким гостинцем он вошел в темницу.

Это было сырое подземелье, мрачное, мертвое. Кругом было так темно и так безмолвно тихо, словно здесь не было ни одной живой человеческой души. Никто не пошевельнулся, когда застучал дверной замок и запела заржавевшая

— 25 —

от времени и сырости петля. Двери снова затворились; замок снова щелкнул, — и Иоанн остался в темнице.

Из отдаленного угла слышались вздохи и шепот молитвы.

Иоанн громко сказал:

— Во имя Христа! я брат ваш, и пришел ободрить вас! Где вы и много ли вас?

В ответ были десятки слабых голосов. Все, кто имел силы отвечать, отвечали:

— Это ангел! — Наш ангел-хранитель! — Господь послал тебя к нам! Когда же, скажи, когда кончатся наши страдания? — Нас много… много здесь…

Иоанн сказал им, кто он, как и зачем проник сюда.

— 26 —

Между сидевшими в темнице было много больных и много старых. У стариков, несколько дней лежавших неподвижно на сыром каменном полу, на многих местах тела были раны — пролежни; многие совсем истощились без пищи и умирали с голоду.

Иоанн старался чем-нибудь облегчить страдания каждого. Молодым, обессилевшим от голода, предлагал сухарей, — другим перевязывал раны; для повязок рвал собственную одежду, — а тех, что обессилевали в страданиях, умолял бодриться, не отступать от правды.

Уже давно рассвело, уже давно за стенами тюрьмы шла обычная

— 27 —

дневная жизнь, а Иоанн все продолжал свое дело любви.

Тюремное начальство уже давно совершало свой обычный обход и подошло теперь к темнице мучеников. Щелкнул замок и растворились двери. Слуги с горящими факелами прошмыгнули первые и стали по бокам входа. Все подземелье разом осветилось.

На полу грудами лежали тела живых и мертвых мучеников; изнеможденные, посиневшие, едва прикрытые лохмотьями, а то и совсем обнаженные — кости и кожа — они больше походили на скелеты мертвецов, чем на живых людей. По середине тюрьмы, между тел, стоял Иоанн, полуобнаженный: на нем висели только кло-

— 28 —

чья его прежней одежды. Правая рука, сложенная крестом, высоко поднималась кверху, словно у Иоанна Крестителя, когда тот проповедывал; глаза устремлены на небо.

— Наш Бог там, Он подкрепит нас!.. — громко, горячо говорил Иоанн в ту минуту, когда шумной толпой вошло начальство и в изумлении остановилось.

— Кто это? — Откуда этот человек? — Как проник сюда? — Кто впустил его? Схватить! связать его! — раздалось за-раз несколько грозных, повелительных голосов.

И Иоанн не успел докончить начатой речи, как стража схватила его и поволокла из темницы.

— 29 —

Скоро донесли царю, что начальник его отряда, Иоанн — христианин, что он не преследует, а помогает христианам.

Юлиан отдал приказ заковать Иоанна в тяжелые цепи и заключить в темницу, а сам в это время пошел войною на персов.

Долго тянулась война, долго Иоанн сидел в темнице, долго не было над ним ни суда, ни следствия. Долго бы и еще сидеть ему, если бы царь не умер во время похода.

На его место вступил другой, который, по случаю своего воцарения, велел выпустить узников на свободу.

Вместе с другими выпустили и Иоанна.

— 30 —

С этих пор Иоанн бросил военную службу и отдал себя на служение ближнему. Он не ушел в монастырь, как уходили другие. Он говорил:

— Бог велит не уходить от людей, а любить их, помогать им. В жизни у каждого много горя, много тяжелого. Иногда одному человеку с своим горем и не справиться. Вот тут и помочь ему. Пусть каждый смотрит на человека в нужде и горе, как на родного брата, пусть помогает ему, заботится о нем, — так велит Христос.

И Иоанн не только говорил так, но и поступал. Он всю свою жизнь отдал людям обиженным, нуждающимся: их горе,

— 31 —

их беда были его собственной бедою, его собственным горем. О себе он словно совсем забыл и вспомнил только тогда, когда стал умирать.

— Похороните, — сказал он, — меня там, где лежат бедные, всю жизнь на других трудившиеся.

И его положили при дороге с бедняками.

Конец.

— 32 —

Date: 5 ноября 2015

Изд: Е. С. Некрасова. Иоанн Воин. Рассказ из времен первых христиан. Издание «Посредника», № 20. М., 1911.

OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)