Date: октябрь 2014

Изд: Деревушка "Благодатная". По Уйда изложила О. Н. Забелло, М., издание «Посредника», № 478

OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)

ДЕРЕВУШКА БЛАГОДАТНАЯ.

РАССКАЗ.

В самой середине Франции, на берегу реки Сены, запряталась в зелени деревушка Благодатная. Деревушка была небольшая, но чистенькая и веселая. Как жаворонок прячет свое гнездо в траве, так притаились деревенские хижины, амбарчики и сараи в густой зеленой роще вдоль берега реки.

В Благодатной было всего навсего одна улица; но зато улица эта была широкая, мощеная, усаженная по обе стороны тополями и ивами. Риги и амбары все поросли зеленым плющом и хмелем. Посреди деревни стояла старая церковь с остроконечной красной крышей. Весело вилась над домиками целая стая белых и сизых голубей.

Вокруг деревни протянулись зеленые луга с высокой густой травой; тут паслось деревенское стадо. Деревенские парни и девушки по большим праздникам украшали цветами с этих

— 3 —

лугов двери своих хижин, и тогда маленькая деревушка становилась еще веселее, еще наряднее.

Благодатная была далеко от города; да крестьянам незачем было туда и ездить. У них было все, что нужно: они сеяли рожь, пшеницу, куры несли им яйца, в их садах зрели плоды, коровы давали молоко, из которого крестьяне делали сыр. Чего же еще было им желать?

Народ в Благодатной был честный, смирный, на работу не ленивый. Соседи друг с другом ладили, ссор по пустякам не заводили, — одним словом, все жили в добром согласии.

Доходили до деревни Благодатной слухи про войну; толковали о каких-то сражениях, победах. Но все это было далеко от Благодатной, и народ не тревожился. Жила в Благодатной старушка Алиса. Она была старше всех в деревне; ей было за девяносто лет. Еще ребенком слышала она от отца рассказы про войну, а когда ей было шестнадцать лет, как раз в день ее помолвки, в деревню прискакал верховой, стрелой промчался по улице, крича во весь голос: "Победа! победа! наша взяла"!

Помнила она, как весь народ из деревни отправился тогда на берег реки, как там

— 4 —

сложили большую кучу хвороста и зажгли огромный костер. Всю ночь прогорел костер, ярким светом озаряя чистое, летнее небо.

Так отпраздновали в деревне победу, но деревенский народ и сам плохо смыслил, что это была за победа, с кем сражались французы, где было сражение; он услышал только, что французы победили кого-то, и радовался, как ребенок, сам не понимая и не зная, чему радуется.

Часто рассказывала бабушка Алиса про эту победу — она любила старину вспоминать; соберет, бывало, детей вокруг себя и начнет говорить:

— Я и теперь не знаю, какая-то была победа. Верно с кем-нибудь война была, и наши одолели. Знаю только, что Павла убили в том сражении. Он мне двоюродным братом приходился, моей тетки младший сын был. Только мы про это уж потом узнали; когда б ведали про такое горе, не стали бы и победе радоваться, да костры зажигать.

Бабушка Алиса считала себя самой счастливой изо всей деревни.

— Стара уж я! — говаривала она. — Ох, как стара! Вот уж 93-й год пошел. Да мне ста-

— 5 —

рость не в тягость. Слава Богу, есть у меня теплый угол, горшок щей на столе, есть внук. Меня он любит, почитает. Я всем довольна, за все Господа Бога благодарю. Век свой прожила в Благодатной, тут же Господь приведет и глаза закрыть. Да, милые внучки, старость — Божье благословенье; молоды вы еще, несмышлены, вам бы все гулять да веселиться, подрастете, окрепнете, за работу приметесь, — и тут опять недосуг о душе подумать: в заботах и хлопотах так жизнь и проходит. А старому человеку времени много: поработал он на своем веку, под старость отдохнуть можно. Тут он и вспомнит про Бога и станет благодарить Его за все милости.

Бабушка Алиса всегда ходила в темном платье, голову повязывала большим белым платком, обувалась в деревянные башмаки, в ушах носила большие серебряные серьги, ходила всегда, опираясь на палку. Роста она была высокого, хотя и немного сгорбилась от времени; лицо ее пожелтело и все сморщилось, но глаза глядели бодро и прямо, а иногда блестели, как у молодой.

Родилась она в Благодатной; там же вышла замуж, там прожила весь свой век; ни разу не отходила она от своей родной деревни дальше, чем за десять верст; ни разу не покидала ее больше, чем на один день.

Крепко любила она свою деревню; казалось ей, не было места краше Благодатной, да она и не знала ничего про другие места. Как люди живут в чужих краях, какие земли есть на белом свете, ничего этого она не знала: она не умела читать, а рассказывать про чужие страны было некому, — никто из их деревни там не бывал.

Трудная жизнь досталась Алисе на долю. Не мало горя и беды видела она на своем веку. Родители ее были очень бедны. Замуж выдали ее тоже за бедняка; и в замужестве жизнь ее не стала радостней. Работала она не разгибая спины, сама пахала, сама бороновала поле, сама дрова рубила. Вставая с солнцем, спать ложилась поздно ночью. При муже-то все было еще ничего, ну а как помер он, да осталась она вдовой с пятью детьми, тогда пришлось ей и еще тяжелей горе узнать. Денег не было, хлеба не было, работы негде было взять. Но она и тогда на судьбу не роптала. Бог помог ей, добрые люди не оставили, перебилась она кое-как ту зиму.

Не привелось ей и на детей порадоваться:

— 7 —

трое еще маленькими умерли. Двух сыновей вырастила молодцами; но и те ее оставили: пошли на чужую сторону счастья искать. Не вернулись они с чужой стороны, не пришлось матери и попрощаться с родными сыновьями. Так пережила Алиса всех своих детей. Остался у ней один внук Бернард.

Под старость Алиса вздохнула свободней, жить стало легче: была у ней своя земля, хижинка, маленький огород, да сыновья немного денег оставили. Ей-то самой немного нужно было, но она думала о внуке, ему хотелось что-нибудь оставить, ведь он у нее один был.

Бернарду было уже 25 лет. Парень был рослый, здоровый, лицом красивый. Работник он был хороший, хозяин домовитый, не пьяница, не гуляка. Бабушку свою почитал и покоил. Парень он был смышленый. Выучился на дудке играть — да так играл, что, бывало, заслушаешься. В садовом деле тоже толк понимал: всяких цветов вокруг хижины понасадил, сад устроил, чтоб глазам веселее было.

Так прожили бабушка Алиса с внуком Бернардом целых 25 лет.

Пошел уже Бернарду 26-й год. приходит он раз к бабушке и говорит:

— 8 —

— Благослови меня, бабушка, я закон принять хочу, жениться задумал.

Помолчала бабушка немного, потом спросила:

— Ты кого же хочешь взять, дитятко?

Она его все еще дидятком звала, даром что он уже давно ее перерос, давно взрослым мужиком стал.

— Марфу из Петрова двора, бабушка, — отвечал Бернард. — Согласна ли ты?

— Согласна, внучек, — сказала Алиса.

— Ну и спасибо, бабушка, — радостно ответил внук.

— Марфа — девушка хорошая, добрая, работящая и нравом такая тихая, — прибавила Алиса. — Что ж, внучек, дело хорошее, я твоему счастью мешать не стану. Сегодня же пойду проведаю Марфу, потолкую с ней.

Марфа была бедная сирота. Воспитали ее добрые люди, переходила она с рук на руки. Теперь же жила в доме богатого мельника, работая на него с утра до ночи и в доме, и в поле. Мельник и вся семья его любили тихую, работящую Марфу; в доме их жила она как родная.

Лицом Марфа была красива: глаза и брови черные, лицо белое да румяное. И всегда была

— 9 —

она весела, со всеми ласкова, приветлива. Ни на судьбу свою горькую, ни на сиротскую долю не жаловалась, работой никакой не тяготилась.

В тот же день бабушка Алиса пошла проведать Марфу.

Хозяев дома не было, и Марфа одна в сенях чистила картошки.

"Надо бы со старшими сперва потолковать, — подумала Алиса. — Все дело по порядку обсудить, да ничего, можно и девушке словцо закинуть".

— Здравствуй, Марфа! — сказала Алиса. — Ты все по хозяйству хлопочешь, а мне вот с тобой перетолковать бы нужно.

— Здравствуй, бабушка! — отвечала Марфа, а сама так и закраснелась вся: чуяло ее сердце, про что бабушка Алиса речь поведет. Сговориться они с Бернардом не сговорились, а только девушка догадывалась, что она ему по сердцу пришлась: не даром же он на вечеринке все с нею плясал и на улице заговаривал.

— Послушай, Марфа, что бы та сказала, если б мой внучек вздумал к тебе посвататься? — спросила старушка.

— Ах, бабушка!.. — начала было Марфа, да застыдилась, больше ничего и выговорить не

— 10 —

могла, отвернулась к стене, закрыла лицо руками и заплакала..

— Ты ему понравилась, — сказала бабушка, — хочет он на тебе жениться. Будь же ему доброй женой, сделай его счастливым. А то ведь я стара, одной ногой уже в могиле стою, на кого ж я его покину?

— Согласна я, бабушка, — сквозь слезы ответила Марфа.

Пришел мельник с женой; с ними Алиса как следует обо всем перетолковала; удерживать девушку они не стали. Условившись насчет свадьбы, Алиса распрощалась с хозяевами и с Марфой и пошла домой.

"Слава Богу, сделала дело, — думала она. — Теперь и умирать легче будет. Все-таки буду знать, что не одного оставляю на белом свете своего Бернарда; а там, может, и правнуки когда бабку добром помянут".

Пришла домой.

— Ну, Бернард, благослови тебя Бог на честную жизнь с женой! — сказала она внуку. — Дай Бог счастья тебе, жене твоей и детям, когда будут! Дело я сладила, Марфа согласна, теперь надо свадьбу играть.

В мае месяце отпраздновали свадьбу. Весело

— 11 —

было на душе у всех троих. Погода стояла теплая, деревья и цветы распустились, птички так и заливались звонкими песнями, словно поздравляли молодых, когда они шли из церкви. Деревенские ребятишки набрали полные подолы пестрых цветов и бросали их по дороге молодым. Все, казалось, радовались их счастью и с ними веселились.

Свадьбу отпраздновали как следует. Все соседи пришли поздравить молодых да повеселиться на вечеринке. Весело играла музыка, весело плясала деревенская молодежь. А бабушка Алиса сидела в уголке, глядела на внуков и радостно думала об их будущем счастье.

Прошел год. Бернард с женой жил в мире и согласии. Марфа как птичка с утра до вечера распевала в избе. Ни минутки она не сидела без дела, — то по хозяйству хлопочет, то в поле работает, и всегда весела, всегда довольна, со всеми людьми ласкова, приветлива.

— Тебе, бабушка Алиса, Бог счастье в дом послал, — скажет бывало старухе старик-священник.

— Уж что и говорить, — говорит Алиса, — такое счастье, такое счастье, что я и не знаю, как и благодарить Его!

— 12 —

Но она в своем счастьи не забывала других и кому могла — помогала. Захворала соседка-вдова лихорадкой, а потом и все дети ее слегли. Некому за больными ходить было. Бабушка Алиса с утра до ночи заботилась о них и до тех пор не бросила их, пока всех на ноги не поставила. Жалостливая она была женщина, к чужому горю участливая.

Еще год прошел, весна настала. У Марфы ребенок родился. Мальчик был весь в отца. Скоро он начал узнавать голос бабушки и тянулся к ней, когда та звала его. Через полтора года он стал ходить и кое-что говорить.

"Я так счастлива, — думала старая Алиса, — что теперь, пожалуй, и умирать не захочется".

Лето уже шло к концу; рожь и пшеница были сжаты; урожай выпал редкий. Садовые плоды и огородные овощи тоже везде удались на славу.

Был тихий вечер. Крестьяне вернулись с работы и сидели на крылечках или на заваленках перед домами; женщины тут же работали: старые вязали чулки, помоложе — шили, чинили белье. Дети играли на улице.

Бабушка Алиса тоже сидела на крылечке, прислушивалась к разговору Марфы с соседками и смотрела на чистое небо.

— 13 —

Бернард поливал и подвязывал цветы перед домом, вполголоса напевая что-то.

все было тихо в маленькой деревушке, только ребятишки громко и весело покрикивали, да матери их между собой переговаривались.

Вдруг послышался лошадиный топот: это мельник возвращался верхом из города. Около избушки Алисы он приостановился. Марфа замолчала и стала озабоченно всматриваться в своего прежнего хозяина. Еще он ничего не сказал, а у всех на душе стало сразу что-то тяжело. Лицо у мельника было невеселое, одежда вся в пыли, лошадь тяжело дышала.

— Недобрые вести я вам привез, — сказал мельник и вынул из кармана листок бумаги. — Да, плохие вести: у нас война.

Весть о войне быстро облетела деревню, и крестьяне собирались вокруг мельника.

— Вот читай, — сказал мельник и подал газету Андрею-портному: кроме него, в деревне не было никого грамотного. Андрей взял газету и начал читать по складам.

В газете было сказано, что французы воюют с немцами. Несколько женщин заплакало: у них сыновья были в солдатах. Другие притихли.

— 14 —

— А что нас не тронут? — спрашивали они у Андрея.

— Кто нас станет трогать, — сказал Андрей. — Вон что дальше в газете стоит: наши войска идут на немцев и скоро будут в Берлине.

Что за город Берлин, никто не знал, но спросить стыдились.

— Господи Боже! что-то будет с моим сыном! — со слезами говорила одна из женщин.

— Хлеб вздорожает, — сказал мельник и пошел к своему дому.

Бернард задумался и забыл поливать свои цветы.

— Что с тобой? — спрашивала его жена. — О чем ты задумался? Тебя ведь на войну не потребуют.

Бернард покачал головой и сказал:

— Беднякам плохо придется.

Андрей-портной ходил из хижины в хижину веселый и радостный и всем рассказывал, что недели через две французские войска будут в Берлине, и их солдатам придется попировать в королевском дворце. Народ верил Андрею, и все мало-по-малу успокоились.

Одна старая Алиса все качала головой и вздыхала. Помнила она, как в молодости ее была война и что на той войне убили Павла.

Прошло лето, наступила осень; работы все были покончены, хлеб и сено убраны. Деревенский народ давно уже не помнил такого урожая.

Еще несколько молодых парней ушли на войну, других оставили в покое. И теперь крестьяне с нетерпением ожидали, чтоб кончилась война: кто знает, может быть, их братья и сыновья с эполетами вернутся, с орденами!

Народ не знал, из-за чего началась война; ему говорили, что война нужна для славы родины, и народ верил.

Вести о войне редко доходили до Благодатной. Разве съездит кто по своим делам в город, там от людей что услышит, или придет в деревню разносчик, даст прочитать газету, или сам что расскажет. Правду ли говорили, нет ли, народ не знал, всему верил и был довольно спокоен.

Одна только старуха Алиса была невесела.

— Что ты, бабушка, такая скучная? — спрашивали ее. — Нам печалиться нечего. Вот, говорят, как наши совсем врага одолеют, так нам оттуда столько всякого добра привезут, что у нас и нищие разбогатеют.

— 16 —

Но Алиса только качала головой:

— Вспоминаю я старое время, — говорила она на это. — И тогда, говорят, мы победили. Только много народа нашего побито было в той войне. А хлеб так вздорожал, что его ни за какие деньги достать было нельзя. Народ с голоду умирал.

— Бабушка, ведь это давно уж было, — говорили ей. — Не те теперь времена.

Алиса только головой качала.

— Правда, что давно то было, да на свете мало что меняется.

Ничего ей на это не отвечали, только думали: "Уж очень она стара стала. Теперь у нас все по-новому".

Раз вечером, солнце уже садиться стало, прискакали в деревню двое верховых; кони под ними были все в мыле и едва дышали; у каждого в руке было по нагайке.

— Не бежал ли тут человек, не укрыл ли его кто из вас? — спросили они у крестьян.

Крестьяне отвечали, что никого не видали, верховые ударили коней нагайками и поскакали дальше.

— Если придет сюда, хватайте его и повесьте! Это немецкий шпион, — закричал, уезжая, один из верховых.

— 17 —

— Немецкий! — закричал кто-то из крестьян. — Да как же немец попал к нам, во Францию?

Верховой обернулся, посмотрел через плечо на крестьян и крикнул:

— Дураки вы! Разве вы ничего не знаете? Немцы нас победили и теперь идут на нас.

Эта страшная весть быстро облетела деревню.

Прошло еще несколько времени, все было тихо и спокойно в Благодатной, только еще несколько солдат потребовали в войско, да крестьянам роздали оружие, чтобы защищаться, если неприятель войдет в деревню. Был в Благодатной старый отставной солдат, он стал обучать народ, как стреляют из ружья.

— Тебя не потребуют на войну до самой последней минуты, Бернард, — говорил ему старый солдат. — Ты женат, тебе надо содержать бабку, жену и ребенка. Но ты бы сам должен записаться в войско, послужить отечеству.

— Лучше, если б никто не пошел, ни наши, ни немцы, некого и некому было бы убивать тогда, — отвечал Бернард.

Как его ни уговаривали, как над ним не смеялись, ни называли трусом и глупым, он стоял на своем.

— 18 —

Он слишком любил свою семью, свой дом и землю и ни за что не хотел бросать их. Родину свою, Францию, он тоже любил, но не мог ее так любить, как родную деревню, потому что не знал ее, не понимал тоже, от чего он должен защищать ее и зачем он должен итти убивать немцев. Убивать-то он никого не хотел бы, даже защищая свою жену, бабку и ребенка.

И Бернард оставался дома. Ночью он караулил деревню от неприятеля; днем работал на свою семью и на тех бедных женщин, чьи мужья и сыновья ушли на войну.

Работы было довольно и хватало на всю семью. Он, жена и бабка отказывали себе во всем и кормили тех несчастных, которые бы без из помощи умерли с голоду.

Война шла своим чередом, но в деревне о ней ничего не знали. Только осенью стали и до них доходить вести. Заезжали в деревню солдаты подковать лошадей, прибегали из города женщины, возвращаясь в свои прежние дома. Во все деревушки в окрестности были разосланы приказы вооружиться и ждать неприятеля. Приезжали гонцы с газетами, заносили их и раньше прохожие и проезжие, и, наконец, в деревне узнали всю правду: узнали, что французов по-

— 19 —

били, и что неприятель взял их столицу Париж.

Народ все жил попрежнему; так же работал, только на душе у всех было смутно и невесело.

Понемногу начали отбирать у крестьян хлеб и скот, чтобы прокормить войска и народ в больших городах, забрали всех лучших лошадей под телеги и пушки. Пахать было не на чем, хлеба оставалось мало, и дети начинали кричать от голода. Теперь узнал народ, что такое война.

Народ собирался уже по вечерам на улице, и на крылечках не слышалось веселого говора. Все точно вымерло в деревне. Даже ребятишки присмирели от голода.

— Вот так же было и тогда, в старину, — говорила Алиса.

Трудные настали времена. Никто не знал. что с ним случится завтра, все ожидали большого несчастья. Каждую ночь могла их разбудить пушечная пальба; каждое утро, глядя на свои дома и поля, думали они, что война и огонь в одну минуту могут все разрушить.

Иногда казалось, что вся эта война была страшным сном, что сон пройдет, и все пойдет попрежнему. Но когда крестьяне оглядывались

— 20 —

на свои пустые хлевы и амбары, на свои непаханные поля, когда слышали, как дети их кричат от голода, а матери плачут по сыновьям, тогда видели они, что война не сон.

Плохое было житье, но все-таки не хуже того, что бывает в голодный год.

Наступил ноябрь месяц.

— Сегодня холодная ночь, — сказала Алиса, — подложи-ка дров в огонь.

Дров у них было много, и Бернард подкинул несколько поленьев.

Он сидел у стола и плел корзину из ивовых ветвей. Ребенок тихо спал в люльке около огня, улыбаясь во сне. Марфа сидела за прялкой. Бабушка Алиса у огня вязала чулок. Изредка взглядывала она на внука и на ребенка. Ставни в доме были заперты. На окнах стояли банки с цветами. На полочке лежала дудка. Бернард уже давно не играл на ней: с тех самых пор, как пришла весть о войне.

Вдруг на улице послышался страшный крик, будто много человек сразу кричало и плакало.

Бернард встал, взял ружье, отворил дверь и посмотрел на улицу. Улица была вся полна народа, все кричали и смотрели в одну сторону, а женщины плакали и прижимали к себе детей.

— 21 —

На небе было красное зарево, и ветерок доносил какой-то отдаленный шум.

— Что это? — спросил Бернард.

— Немцы пришли! Видишь, город горит.

И вдруг все замолчали, но тишина та была еще страшнее, чем их крики.

Алиса вышла на крыльцо и стояла около своего внука.

— Если Бог велит нам умереть, то умрем здесь, — тихо сказала она.

Он кивнул головой.

Марфа тоже выглянула на улицу, прижав ребенка к груди. Розовые щеки ее стали бледны, как снег.

— Что они могут нам сделать? — спрашивала она.

Бернард усмехнулся.

— Не знаю, — сказал он. — Я думаю, что они не тронут женщин и детей.

— Не тронут! как бы не так! — закричал кто-то из толпы. — На войне ничего не разбирают.

Никто не ответил. На улице все было тихо и темно, только там, вдалеке, краснел край неба, и оттуда доходил глухой шум, словно выли голодные волки: это был голос огня и войны.

— 22 —

— Господь милосердный! — шептала Алиса.

Многие начали громко рыдать; сердца их разрывались от горя.

Всю ночь простоял народ на улице, никто о сне и не вспомнил. Да и где было думать о сне, когда немцы каждую минуту могли ворваться в деревню! Бежать, но куда бежать? Ведь все равно, неприятель найдет их везде, куда бы они ни спрятались.

Так простояли крестьяне всю ночь на холоде; ребятишки закоченели, но не хотели отходить от матерей. Издали доносились к ним ружейные выстрелы. наконец, рассвело. Было холодное серое утро. Над рекой повис седой, густой туман. Тот край неба, где должно было восходить солнце, был затянут дымом и заревом пожара.

— Пусть придут, мы им покоримся: ведь все равно, нам их не одолеть. Может быть, они нам вреда не сделают, — сказал старик Матвей.

Мало-по-малу женщины разошлись по домам, чтоб не видеть больше этого страшного красного зарева; дети все кричали, цепляясь за платья матерей; кричали от страха и голода.

День настал такой скучный, пасмурный. Стрель-

— 23 —

ба было утихла, но потом опять пошла гудеть, и все ближе к деревне. А там опять затихло.

Около полудни в деревню прискакал пастух. Рубаха на нем была рваная, грязная, лицо бледное, словно у мертвеца, на голове и на плече запеклась кровь. Он весь трясся и едва мог выговорить несколько слов.

— Немцы меня поймали, посадили на лошадь, привязали к седлу и велели показывать дорогу. Едва, едва от них отбился, развязал кое-как веревки, да и бежать. Дело было ночью. Дороги мне тут все знакомы, а им где ж было меня найти? Так и спасся. Теперь они тут совсем недалеко. Город спалили дотла; разозлились, что кто-то выстрелить в них посмел.

Бернард вошел в избу, сел на лавку и закрыл лицо руками; не о себе горевал он, — он смерти не боялся, а горевал о жене и ребенке. "Как их спасти с бабушкой? Не помилует враг ни женщин ни детей; а если и оставить в живых, так все добро разграбит, хозяйство разорит, по-миру пустит", так думал Бернард.

— Не горюй, внучек! Что на роду написано, того не миновать, — говорила Алиса.

Потемнело на улице, ночь настала. Пошел

— 24 —

мелкий, частый дождик. Подул ветер, словно голодный волк завыл в трубе. Никто в деревне огня не зажигал: боялись, что враги увидят. Может быть, он в темноте их деревню и объедет, а на огонек сейчас и нагрянет. Бернард сидел в избе около стола, опустив голову на руки. Марфа кормила ребенка. Алиса молилась Богу.

Вдруг по улице послышался стук лошадиных копыт, кто-то сердито кричал, лошади шлепали по лужам; в темноте видно было только, как что-то черное, большое двигается по улице. То вошли немцы.

Бернард встал и подошел к окну, потом открыл дверь на улицу и вышел на крыльцо. Немецкие солдаты запрудили всю улицу — кто верхом, кто пеший. Часть осталась за деревней, в роще или на лугу — везде слышались их крики и конский топот. Словно волки на ягнят, напали немцы на бедную деревушку. И поживиться-то тут нечем было: в бедной, жалкой деревушке какое уж добро; что не успели на прокорм войска отобрать, то сами приели.

Стали немцы шарить по избам, по клетям да амбарам, не припрятано ли где чего. Крестьяне

— 25 —

только смотрят на них, даже плакать никто не плачет. Войдут в амбар немцы, найдут мешок с зерном или с мукой, сейчас волочат на улицу и в грязь высыпают, надругаются. сундуки все повзломали, все, что было, оттуда повытаскали да тоже на улицу повыкинули, а что получше, то себе взяли. Смотрел народ, как брали их лучшие наряды, что были приготовлены дочерям в приданое, как их выбрасывали на пол и топтали ногами, как ломали и били их лучшую посуду, убивали ягнят в хлевах.

Смотрел народ и молчал.

Бернард, бабушка и Марфа с ребенком стояли на крыльце избушки и также смотрели на улицу. Солдаты еще до них не дошли. Бернард был бледен, как полотно, Марфа держалась за него и прижимала к груди ребенка; она не плакала, не жаловалась, — муж ей так велел; бабушка Алиса смотрела на небо и молилась.

Вдруг кто-то из немцев показал на Бернарда и закричал:

— Приведите-ка сюда вот того парня, он, кажется, потолковее других.

Бернарда схватили сразу несколько человек и подвели к какому-то солдату на белой лошади, должно быть, их главному.

— 26 —

— Ты хорошо знаешь здешний край? — спросил он Бернарда.

— Хорошо знаю.

— Покажешь ты нам дорогу в соседний город?

— Нет.

— А ты знаешь, что тебя за это ожидает?

— Что?

— Я тебя сейчас велю расстрелять. Ну, говори свое последнее слово!

Бернард оглянулся на свою хижину; жена и бабушка хотели итти к нему, но солдаты оттолкнули их. За толпой им не было видно Бернарда, а за шумом не слышно его слов, Бернард был этому рад.

— Ну, говори же скорей! — торопил его немец.

— Я не изменник, — сказал Бернард и в последний раз оглянулся на свою избушку.

— Это твое последнее слово?

— Я сказал вам раз; чего же вы еще хотите? — Лицо его еще больше побледнело.

Тогда начальник махнул рукой и что-то сказал по-своему солдатам. Раздался выстрел, и Бернард упал мертвый: одна пуля попала ему в голову, другая в сердце. Солдаты отбросили его тело, — что им за дело до убитого мужика!

— 27 —

Увидала его Алиса, увидала своего ненаглядного внука на земле, с простреленной головой, увидала, как солдаты, словно собаку, отшвырнули его в сторону. Как безумная кинулась она к нему, стала на колени, подняла его голову и прижала к своей груди.

— Божья воля, Божья воля! — бормотала она; потом вдруг громко засмеялась, но от этого смеха у самого храброго солдата кровь застыла в жилах.

Марфа с ребенком подошла к мужу. Она не плакала и молча глядела на мертвеца. Потом крепко прижала ребенка к груди и бросилась на землю прямо под копыта белой лошади.

— Докончи свое дело! — кричала она. — Ты убил его, убей и нас. Иль у тебя и на это жалости не хватит.

Лошадь испугалась крика, взвилась на дыбы и копытом ударила ребенка по лицу. Когда оттащили Марфу из-под лошади, она была мертва, хотя на ней не было ни одной раны; у ребенка же весь череп был разбит, а лицо превратилось в один кровавый комок.

Бабушка Алиса даже не посмотрела на них. Она собралась с последними силами и потащила тело Бернарда к своей хижине.

— 28 —

— Пусть он дома лежит, пусть лежит дома, — говорила она.

Она не верила, что он умер. Кое-как дотащила его до избы, взволокла его на крыльцо, а там в хату, положила его на постель и стала подле него на колени. Она гладила его по голове и приговаривала:

— Спи, Бернард! Спи, дитятко! Баюшки-баю!..

У ней рассудок помутился, она думала, что Бернард ребенок, спит в люльке, и она укачивала его.

А на улице солдаты бушевали все больше и больше. Несколько крестьян схватили и, как они ни защищались, их убили на глазах у детей. Потом начальник приказал солдатам зажечь деревню и самим уходить.

С громким смехом стали солдаты бросать зажженные смолистые ветки на соломенные крыши избушек, вытаскивали из печей горячие головни и бросали их по клетям и амбарам. Пожар скоро занялся, на улице стало светло, народ весь выбежал из деревни.

А бабушка Алиса все укачивала в избе своего мертвого внука.

Вспомнил о ней сосед-старичок, прибежавший в избу, схватил ее за руку.

— 29 —

— Деревня горит! Вставай, бабушка! — кричал он. — Скорей... да иди же! Иль ты хочешь живая сгореть!

— Ишь! — сказала Алиса. — Что ты кричишь! Разве не видишь, он спит?..

Старик тащил ее за руку, уговаривал ее, кричал — все напрасно. Тут и их изба загорелась, огонь пробрался в избу.

Тогда только поняла Алиса всю правду. Увидела огонь и пришла в себя. Она все вспомнила, — вспомнила, как убили ее внука и сказала:

— Оставь ты меня здесь умирать, а сам спасайся скорей. Стара уж я, хочется мне в своей избе умереть, да и внука бросать жалко.

Сосед побежал вон. Алиса осталась.

Охватило огнем избушку, затрещали старые стены, бабушка Алиса все сидела. Скоро дым задушил ее, так и умерла она, обнявшись с мертвым внуком.

Пожар на просторе гулял по деревне: тушить было некому — ни живой души в деревне не осталось. Народ попрятался в лесу и только смотрел оттуда, как горела его родная деревня, как гибло последнее добро. От одной смерти бежали, но не миновать им теперь было дру-

— 30 —

гой — страшной голодной смерти: все вокруг было опустошено и разграблено.

И горела Благодатная, горели избы, в которых счастливо жили люди; горели амбары и чуланы, в которых еще оставалось кое-какое добро. Белые голуби летали над крышами, где они вывелись, и падали мертвые в огонь. Собаки задыхались от дыма в своих конурах. Жалобно мычал скот в хлевах; овцы бежали по улице, шерсть на них горела. В некоторых избах остались дети или больные, которых нельзя было с собой захватить. Огонь никого не миловал.

Так сгорела Благодатная.

Кончился пожар, и на том месте, где была деревня, остались одни обугленные бревна да головни, — деревни как не бывало.

Прошло много лет, и забыли, что когда-то была деревня Благодатная, забыли и место то, где она была. Ведь много таких деревушек гибнет во время войны, где же их все запомнить!..

К О Н Е Ц .