Мурат Телибеков

ВЕТЕР С УЛИЦЫ

СТИХИ, ПРОЗА, ПЬЕСЫ

МОСКВА
2000

* * *

В борьбе с тиранами
Мы, наверное, подхватываем инфекции
От слишком близких соприкосновений заражаемся
И превращаемся в таких же, если не хуже.
А иначе, чем объяснить подобные превращения?
По этой причине настоятельно прошу всех,
Вступающих в революционную борьбу,
Тщательно соблюдайте технику безопасности.
Работайте в масках, стерильных перчатках.
Внимательно ознакомьтесь
со всеми рабочими инструкциями
Прививайте противодействующие вакцины,
Вырабатывайте стойкий иммунитет.
И с первых же минут сражения
Будьте предельно внимательны, не расслабляйтесь
Держите противника все время на дистанции
Не ввязывайтесь в ближний бой.
Умело маневрируйте, работайте на опережение
Стремительно…Прямые в голову и корпус
Не стойте на месте! Перемещайтесь!
Меняйте тактику, сбивайте с толку
Войдите в доверие, заставьте раскрыться
В образованную брешь забросьте Троянского коня
И тут же взрывайтесь!
Боковыми в голову и печень…
Снизу! Еще раз!.. Не давайте перемещаться!
Перекройте все выходы и добивайте
Безжалостно, беспощадно…
До самой последней минуты не расслабляйтесь!
И ради бога, бросьте эту дурацкую привычку
Не опускайте руки для очередного рукопожатия
Все время на чеку. Взгляд исподлобья.
Не прижимайтесь к канатам! Уходите!
Бейте с отходом! Контратака!!!
А теперь спокойно.
Аккуратно.
Собрано.
Он дал слабину? Он задыхается?
Соберите последние силы и добивайте.
Бейте пока не выбросит полотенце.
Пока не опомнился после нокдауна
Атакуйте непрерывно!
Спешите поставить завершающую точку.
В этом ваше спасение,
а иначе потом пощады вам не будет…

Вот и все нехитрые секреты
в борьбе с диктатурой зла.

* * *

Первое, что охватывает тебя, когда ты оказываешься на свободе, это радость, безумная радость. Желание насладиться этой свободой сейчас и немедленно. Выпить всю до дна насытиться так, чтобы хватило надолго. Утолить все страсти и желания. Завезти шампанского, вина, женщин целую толпу. Потом пригласить самых любимых друзей, разделить всю эту прорву наслаждений и видеть их счастливые, потные лица. А потом отдыхать лениво, небрежно... Когда же все это надоест, разогнать всех, навести в доме порядок и задуматься: А что же дальше делать, чтобы не умереть от скуки? Типичная психология жителя тоталитарной страны. Наверное, то же самое происходит сейчас и у нас. Дорвались до свободы. Впрочем даже не свобода, а так себе - суррогат. Но нам и этого хватает. Счастливы безмерно! Жрем свободу как водку! Как бы не умереть, не отравиться. Совсем уже мозги набекрень! Хотим нажраться за все семьдесят лет голодухи. Не надо бы так сразу срывать с нас ошейники. Из домашних собак мы превратились в диких шакалов. Бросаемся на прохожих. Люди в страхе шарахаются. Мы разучились жить на свободе. Она нас сводит с ума. Нет тормозов, естественных ограничителей. Механизмы внутреннего сдерживания от долгого бездействия заржавели. Была ставка на страх, только на страх. И нужно чтобы прошли годы, десятилетия прежде, чем мы привыкнем к этой свободе, научимся жить в ней спокойно, не захлебываясь и не испытывая страха лишиться ее. Нужно время, чтобы научиться наслаждаться каждым ее мгновением, которые великодушно дарит нам жизнь.

* * *

Дети плачут, чтобы позвать на помощь родителей.
Взрослые не плачут, потому что знают
Как не стенай, а дело от этого не поправится.
Потому так скупы на слезы мужчины.
Изредка плачут женщины.
В них много осталось от детей.
Женщины плачут, забывая,
что они давно уже не дети.
Женщины плачут в надежде, что придут на помощь мужчины
Мужчины тоже бывает ревут как белуги,
уповая на Бога.
Иногда, очень редко, Бог, услышав,
приходит на помощь.
Сегодня, когда такая мощная
звукоусиливающая аппаратура
И можно шепот превратить в громогласный крик,
Казалось бы шансы услышанным быть увеличились.
Отчего же так глух временами Всевышний?
Может не так кричим?
Или кричим не по делу?
Взбираюсь на самую высокую вершину
Встаю на цыпочки и кричу во все горло:
“УСЛЫШЬ МЕНЯ, БОЖЕ ВСЕВЫШНИЙ!
МНЕ СТОЯЩЕМУ У ДВЕРЕЙ ТВОИХ,
КАК ДОСТУЧАТЬСЯ,
КАК ДОКРИЧАТЬСЯ ДО СЕРДЦА ТВОЕГО?!
ОТКЛИКНИСЬ, О БОЖЕ!”

* * *

Литература - это наше оружие. Оружие, которым мы пытаемся защитить себя и своих детей... Будущее наших детей. Это единственное, что у нас осталось. И если его попытаются отнять, нам не останется другого выхода. Мы возьмем в руки автоматы и уйдем в горы. И если суждено тому случиться - Аллах свидетель! - это будет не наш выбор. А потому я хочу сказать всяким там президентам, министрам, советникам, и прочей придворной шушере. Всем, кто пытается управлять литературой, всем, кто насаждает эту цензуру: ДЕТИ МОИ! НЕ ЗАНИМАЙТЕСЬ ЕРУНДОЙ! НЕ ДЕЛАЙТЕ ГЛУПОСТИ! НЕ СОВЕРШАЙТЕ ОШИБОК, ЗА КОТОРЫЕ ПРИДЕТСЯ РАСПЛАЧИВАТЬСЯ БОЛЬШОЙ КРОВЬЮ. ТО, ЧТО ПРОИСХОДИТ СЕГОДНЯ В ГОРЯЧИХ ТОЧКАХ ПЛАНЕТЫ - СУТЬ ОДНОЙ ПРОБЛЕМЫ. КОГДА ЛЮДЯМ ЗАПРЕЩАЮТ ГОВОРИТЬ, КОГДА ИМ ЗАТЫКАЮТ РТЫ, ОНИ БЕРУТСЯ ЗА ОРУЖИЕ И НАЧИНАЮТ ГОВОРИТЬ СТВОЛАМИ, РАСКАЛЕННЫМИ ОТ ОГНЯ.

Моя литература - это мои защитные рефлексы, моя попытка выжить несмотря ни на что. Я вижу перед собой осколки империи зла, которые продолжают причинять людям столько страданий! И, если мне не удастся образумить этого монстра, я должен вселить в него страх, избавить от уверенности в своей вседозволенности и безнаказанности.

Моя литература - это последнее убежище. Мои крепости и катакомбы... Мои редуты, которые я воздвигаю, пытаясь сдержать превосходящие силы противника. На что я надеюсь в кольце окружения? Теряя друзей, обреченный на поражение... На что я надеюсь, глядя в звездное небо?! Перед молитвенным ковриком в старой мечети на что я надеюсь?! Это не ваше дело! Заткнитесь, твари!!! Моя литература - это мое возмездие! Моя стратегическая оборонная инициатива и превентивные удары. Да, да! Это крылатые ракеты и звездные войны! Это борьба за сферы влияния, за мировое господство! Я не желаю больше плясать под чужую дудку! Я тоже хочу играть музыку!

За грехи надо расплачиваться. Да, к сожалению. Заплатите, пожалуйста! Верните сколько взяли. Ни больше, ни меньше. Оплатите все, что нарушили и растратили. За превышенные наслаждения. За все нужно расплачиваться, господа! Вот счет. Взгляните, пожалуйста! Можно не сразу, а в рассрочку. Можете протянуть на несколько поколений. Пусть расплачиваются ваши дети и внуки. Нет проблем! Но баланс должен быть достигнут. А то ведь как получается. Так мало вкладываете и так много берете! Нехорошо. Лимит исчерпан. Пора расплачиваться. Вот счет...Не убирайте его в сторону! Оставьте вашу демагогию! Кстати, можете заплатить натурой. Один принесенный в жертву праведник стоит тысячу грешников. Смерть Христа спасла все человечество. Сколько их было тогда? Один или два миллиона? Не помню. Можете найти еще одного, чтобы потянул на пять миллиардов. (Ох, и расплодились вы суки!) Еще одного супер-пророка. Можете искусственно вырастить его, как выращивают кристаллы. Жертвенный агнец, синтетический пророк. Откормите бережно в теплицах, а потом под нож. И тогда Боги смилостивятся над вами. Или дюжину поэтов, или кучу священников, или несколько тысяч детей. Набейте младенцами пару “Боингов” и пустите над Курильской грядой. У американцев тогда это неплохо получилось. Жертва должна потрясти и прочистить мозги. Цена прозрения - слезы, кровь и страдание. В муках рожденное просветление. Так устроена жизнь. Не отодвигайте ваш счет. Вот он, пожалуйста! Если не верите, можете пересчитать.

НЕСКОЛЬКО КРИТИЧЕСКИХ ЗАМЕЧАНИЙ
ПО ПОВОДУ КАНДИДАТУРЫ
НА ПОСТ ГЛАВЫ ГОСУДАРСТВА,
ВЫСКАЗАННЫХ В ПЕРИОД ПРЕДВЫБОРНОЙ
КАМПАНИИ

1. Если Президент занимается освоением космоса в стране, где не хватает хлеба и лекарств, где на каждом перекрестке нищие просят милостыню, это свидетельствует о недалекости его ума, и в наказание следует его самого отправить в космос без права возвращения обратно.

2. Если Президент с первых дней своего правления занимается переименованием улиц и площадей, придумыванием гербов, флагов, гимнов и конституций, это свидетельствует о нежелании его заняться серьезными проблемами и стремлении заполнить пустоту в своей деятельности всякой ерундой.

3. Если Президент выдвигает на передний план свою жену, организуя для нее различные фонды, это свидетельствует о том, что любовь к жене выше государственных интересов. Необходимо отправить их вдвоем на необитаемый остров, чтобы ничто не мешало предаваться любовным утехам.

4. Если Президент в первые дни своего правления не принимает закон, обязывающий его представлять общественности декларацию о доходах, это свидетельствует о склонности его к взяточничеству и казнокрадству.

5. Если Президент страны допускает в публичных местах проявление к нему неумеренной лести, если перед ним все угодливо гнут спину и норовят при случае обнять и поцеловать, это свидетельствует о диктаторских или гомосексуальных наклонностях.

6. Если Президент, пребывая на своем посту, пытается поучать сапожника как шить сапоги, хлебороба - как растить хлеб, философа – о чем размышлять и какие выводы делать, это свидетельствует об уникальности его ума, и необходимо причислить его к лику святых.

7. Если в стране, охваченной коррупцией и преступностью, не происходит разоблачение конкретных лиц, это свидетельствует о том, что Президент повязан преступными связями и поощряет подобную деятельность.

8. Если в стране загадочным образом исчезают представители оппозиции, это свидетельствует о том, что Президент пользуется услугами наемных убийц.

9. Если Президент страны имеет нечистое прошлое, он не сможет быть свободным в выборе решений. Его постоянно будут шантажировать и страх перед разоблачением превратит его в марионетку.

10. Если в период правления Президента из страны уезжают порядочные люди, это свидетельствует о том, что он намерен создать нацию рабов. И как только нация рабов будет создана, ее тут же погонят на возделывание плантаций, на рытье каналов, на строительство концлагерей, а так же для устройства гладиаторских боев и для продажи.

11. Если в стране непрерывно распространяется мнение, что Президент самый незаменимый человек, это свидетельствует о том, что он охвачен страхом потерять свое место.

12. Если в стране, охваченной хаосом и беспорядком, Президент проявляет неуемную внешнеполитическую активность, это свидетельствует о том, что он намерен сбежать из страны. Держите его покрепче за штаны и не забывайте напоминать, что капитан покидает корабль последним!

13. Если при встрече с представителями могущественной страны Президент ведет себя как последний лакей, это значит что он готов продать страну при первом же удобном случае.

14. Если в нищей, голодной стране Президент выдвигает идею переноса столицы, это свидетельствует о том, что от чрезмерной сейсмической активности поехала крыша над головой. Необходимо предпринять одно из двух: установить над старой беспокойной головой новую капитальную крышу или посадить под старую крышу новую более хладнокровную голову.

Столицу оставить на прежнем месте.

Постулат 1. Столица здесь не при чем. Если что-то не ладится с делами, стены города не при чем. Даже если трижды ее перенести или вовсе разрушить, не оставив камня на камне, ничего от этого не изменится.

Постулат 2. Если столица расположена в неблагоприятном месте (грязный воздух, селевые потоки, сейсмическая активность, беспокойный Китай), с трудностями надо бороться, а не бежать от них. А если возникло намерение бежать, то в первую очередь следует эвакуировать женщин, стариков и детей, и только потом уже членов правительства и собственную персону.

Постулат 3 Средства, потраченные на перенос столицы (Это дескать позволит решить серьезные проблемы!), достаточны для того, чтобы дать прекрасное образование тысячам молодых людей, которые спустя пять-десять лет найдут блестящее решение этих проблем на политическом уровне. А сколько детей мы тем самым спасем от голода, нужды и болезней!

Постулат 4. Перенос столицы может войти в дурную привычку. В истории подобное случалось, когда Президент периодически переносит столицу в другое место, а потом и вовсе исчезает из страны, как легендарный Смагулов.

Постулат 5. Это была шутка! Ха-ха-ха! Столица останется на прежнем месте. Президент решил немного пошутить. Он хотел всех рассмешить, а получилось наоборот - напугал до смерти.

Допускается раз в год шутить с народом, но не более. Даже если Президент очень веселый человек.

15. Если Президент часто меняет членов правительства, премьер-министра и депутатов, а также друзей, жену и собственные убеждения, это свидетельствует о том, что он исчерпал свои возможности и не способен управлять страной.

Сын мой, уходи! Ты боишься что, если уйдешь, тебя будут судить и заберут нажитые миллионы. Не бойся! Клянусь никто не возьмет у тебя и монеты! Возьми все, что нужно тебе: золото, женщин, рабов, стада, шелка, ковры, Возьми еды, сколько нужно для жизни. Возьми эти горы и реки, моря, недра, воздух и облака. Если не сможешь все унести, мы поможем. Ты только скажи куда: в Англию, Америку, Швейцарию, Аргентину, Австралию, Папуа Новую Гвинею? Скажи, куда нам отнести?

* * *

До двадцати лет ты отвечаешь перед родителями, после двадцати перед - Правителем, после тридцати - только перед Богом.

* * *

Гнать, гнать эту шваль, трижды купленную и четырежды проданную! И при всем этом умудряющейся заявлять, что оно самое неподкупное правительство на свете. Самое умное, самое бесценное! Потому что умно торгуется и дорого продается. Да, в этом их трудно превзойти. Здесь они мастера, профессионалы. Этому у них можно поучиться. В этом они догнали и перегнали Америку. Любому фору дадут. А какие вруны! Таких небылиц наплетут, золотые горы наобещают, а когда придет время расплачиваться, разводят руками, делают круглые глаза и не понимают, о чем речь. А какое трусливое, жалкое, ничтожное! Нахватали ученые степени, переписали диссертации и сидят, изобретают велосипед. А как за власть держатся! Вцепились, как клопы, присосались, как пиявки. А какое жадное! Гребут под себя и все им мало. Народ голодает, а они все гребут. И положить уже некуда, потомство свое обеспечили до десятого колена, а им все мало. Растолстели, жиром заплыли. У каждого брюхо, как у беременной женщины. А какие льстецы, подхалимы! Одна у них мечта - как бы Президенту угодить. Стелятся коврами, готовы сами лечь и жену, и мать родную положить, лишь бы прошел, коснулся божественной ступней. А какие чванливые на людях! Изображают из себя мудрецов, великомучеников, как будто днем и ночью только и думают как народ осчастливить. А какие лицемеры! Вчера еще махровые коммунисты, сегодня уже демократы. Кому только не служили! Брежневу, Кунаеву, Горбачеву, сегодня Ельцину подмахивают и уже с перспективой, с видами на будущее. Уже прикидывают как бы поменять его. К американскому президенту подмазываются, за спиной у Хозяина торги устраивают. А какие хохмачи! Смотришь на них и потешаешься. Бесплатный цирк да и только! Народ с голода пухнет, студенты в общагах завшивели, а они улицы переименовывают, гербы да флаги придумывают. Какая разница под каким флагом голодать?! Под красным, синим, зеленым. Вот важная задача! Вот поле их революционной деятельности! Вот на что ума и смелости хватает! И до того увлеклись, как будто свет клином на этом сошелся.

А депутаты наши! Те вообще артисты! Раньше спали на заседаниях, теперь спят дома. В стране экономический хаос, развал, разгул преступности, а они борются за привилегии. Боевые у нас депутаты, неутомимые. А как Президента любят! Хлебом не корми, дай только Президента в задницу поцеловать. Лезут к нему без мыла, без вазелина... Народ смотрит на них издалека (близко его не подпускают) и восхищается: “Вот какие у нас смелые депутаты! Самому Президенту покоя не дают”. И аплодируют, восторгаются: Вот она демократия! И благодарят президента: "Спасибо, господин президент, за наше мирное небо! Спасибо за то, что не стреляют как в Карабахе, не голодаем как в Африке, не давят танками как в Китае! Спасибо за то, что сношаете нас тихо и плавно, без резких толчков! За то, что нож к горлу не приставляете, за уши не тянете, на посмешище не выставляете. Спасибо! Спасибо! Президенту родному спасибо". Бедный Президент! Бедные депутаты! Жалкая страна!.. У проституток наших больше достоинства, чем у депутатов. Те хоть своим трудом зарабатывают, не лгут, не рисуют из себя ангелов, и других вместо себя не подставляют. Видит Бог, если бы наши проститутки организовали партию и выставили свои кандидатуры на выборах, я голосовал бы за них, чем за этих мерзавцев. Самые умные из депутатов уже помышляют о том, как бы смыться побыстрей. Чувствуют, не за горами это время. Как сегодня прячут стыдливо партбилеты, так и завтра будут скрывать, что были депутатами в смутные времена. Чувствуют, что придет это время, когда начнут всех разоблачать, как наживались, на чем делали капитал. И бегут, бегут, как крысы с тонущего корабля.

Я в состоянии нокдауна. Меня ударили и я не могу прийти в себя. Хожу как пьяный, натыкаюсь на предметы. Я ударил СТЕНУ кулаком и сломал себе руку. Я не могу писать. А стена как стояла, так и стоит. Ничего с ней не стало, разве что маленькая вмятина, и я не знаю как быть дальше. Собраться с силами и ударить еще раз? Или смириться? Опуститься перед ней на колени и произнести с мольбой: “Сезам, отройся! Я хочу выйти от сюда! Я больше не могу! Выпусти и я не трону тебя.” Заключить со СТЕНОЙ перемирие. А может подложить под нее взрывчатку? Сделать подкоп? Облить стену бензином и поджечь. А вдруг она внутри трухлявая? А вдруг вспыхнет как солома? Хотя внешне кажется такой неприступной. Найти бы срез этой стены. Где он кончается? Стена кажется бесконечной. Если взглянуть вверх, она почти до небес. Может быть снизу? Где-то должен быть фундамент... Кажется СТЕНА растет прямо из под земли, как дерево. У нее мощная корневая система, которая питает ее. Может быть отравить ее корни? Вылить какую-нибудь гадость: щелочь или кислоту. Или завезти древесных червей, пусть прогрызут ее изнутри... Надежда покидает меня, и в образовавшуюся пустоту вливается жгучим потоком отчаянье.

* * *

Встретился ему на пути человек и спросил: “Куда идешь?”. “Да, вот туда - махнул он рукой неопределенно. – Может, и приду куда-нибудь. Возможно, ждут меня там. Говорят, там лучше. Глядишь и найду что-нибудь по душе, а если нет, пойду дальше. Не стоять же на одном месте. Холодно стоять на месте, замерзнуть можно, всякие мысли лезут в голову. А назад пути нет. Вот потому и иду. Может быть встречу кого-нибудь из знакомых. Много их ушло в том направлении. Глядишь, и вспомнят, узнают. Может и я на что-нибудь сгожусь. А вдруг там моя Родина? А вдруг я там родился? Говорят там лучше всего умирать… Надеюсь выслушают и помогут, залечат раны, полюбят, согреют. А главное, ни у кого не возникнет желание убить, отнять последнее, избить до полусмерти. Вот поэтому иду. Ухожу от всего без сожаления, потому что сожалеть не о чем. Все, что любил разрушено, погибло. Иду туда, где никогда не был. Говорят, если все время идти по прямой, то когда-нибудь придешь обратно. Стараюсь не идти по прямой. Стараюсь идти так, чтобы не вернуться обратно. А иначе, какой же смысл идти?”

* * *

Каждый раз, когда я захожу в государственные аппартаменты, меня охватывает надежда. Вот сейчас я увижу очень умных людей, которые во всем разбираются. Они непременно поймут и помогут. И каким ужасным бывает разочарование! Серые как мыши, мелкие как черви. Ну, и дела, думаю. Вот тебе и сливки общества! Ужасаюсь. Неужели эти люди вершат наши судьбы?! Кому мы доверили власть! Или власть их развратила? Сливки общества… Да, какие же это сливки?! Скорей всего - муть, грязный осадок. Ведь в чем их хитрость? Они специально разводят вокруг себя такую бурю. Придумывают всякие перевороты, перестройки, конгрессы и фестивали, чтобы не дай Бог наступила тишина, когда эта муть опуститься на дно и займет подобающее ей место. Вот тогда и всплывут на поверхность настоящие сливки – люди достойные, благородные. Но ведь муть этого никогда не допустит! Поэтому она так бурно переворачивает все верх дном, морочит всем головы, выдвигает сумасбродные идеи. Спокойствие в стране для нее смерти подобно. Только в мутной воде она может ловить рыбу, только в такой неразберихе возможно пребывание ее на верхних этажах власти.

* * *

Между народом и правительством у нас всегда была огромная пропасть. И сегодня она еще больше увеличивается. Мы живем в разных мирах, именно поэтому у нас разные суждения, мы смотрим по-разному на многие вещи. Реальный мир, в котором живет большинство людей ужасен. И очень печально, что наша правящая верхушка понятия об этом не имеет. Именно поэтому она может позволить себе всякие сумасбродные идеи, устройство пышных фестивалей. Это, когда в стране не хватает элементарного и многие находятся на грани голодной смерти. Они ведь и тысячной доли наших страданий не знают. Именно в этом трагедия нашей страны, нашего народа. И дело вовсе не в авторитарном режиме, который господствует в республике. В арабских странах правят шейхи и эмиры. Да, они утопают в роскоши, у них есть все, и тем не менее народ там не бедствует. Потому что эти люди думают о народе. Хоть немного, но думают, и наверное все дело в психологии, в морали, которая господствует в обществе. Эти люди верят в Бога и это накладывает отпечаток на их поведение, определяет их отношение к собственному народу. У наших правителей нет ни морали, ни религии, ни совести. Есть только всепоглощающая жажда власти, наживы. Это не люди, это монстры. А все остальное – только следствие.

* * *

Когда-нибудь мы воздадим вам за все!
За все причиненные увечья и унижения,
За всех друзей-самоубийц.
Когда-нибудь вам придется ответить
По самому высокому счету,
Если, конечно, останемся живы
И не станем такими, как вы.

МАТЬ-"АФГАНКА"

Что же ты плачешь, убиваешься, несчастная женщина? Все никак не можешь забыть свое горе. Столько лет, казалось, прошло, а все болит твоя рана. Обливается кровью материнское сердце. И слезы, казалось бы, давно уже выплаканы. Но плачешь по-прежнему. Плачешь ночами украдкой и средь бела дня. И невдомек бывает прохожим: с чего это женщина вдруг плачем зашлась посреди улицы? Чем я могу помочь тебе? Какими словами утешить? Нет таких слов. Не родились они, не придуманы. Как мне вас успокоить? Вы, чьи дети изувечены, на руках ваших лежат как младенцы. Безрукие и безногие, но прежде такие молодые, красивые. Ах, женщина-мать! Мать-"афганка". Ты виновата в этом. Ты и никто другой! В такие минуты я проклинаю тебя. Не в праве ты матерью зваться, и хочу я, чтобы страдания твои увеличились. Ты виновата. Тысячу раз - ты! Зачем отпустила сына на эту войну? Почему не легла на пути его? Почему не уговаривала, не умоляла, не пошла в военкоматы и не вцепилась пальцами в офицерские глотки за то, что гнали несмышленыша твоего на эту войну? Почему не сожгла себя в знак протеста на центральной площади города? На что надеялась? На что уповала? Надеялась, что сын твой безнаказанно будет жечь, убивать, и вернется от туда героем, увенчанный орденами? Думала, что пронесет, обойдется, а если и убьет, то кого-то другого? А твоего бог сохранит. На что надеялась, подлая женщина?! Ведь чуяла сердцем, чем это кончится. Он ведь верил тебе. Верил, что идет воевать за правое дело, выполнять мифические долги. Почему не остановила его? Почему не скрыла, не спрятала? Будь ты проклята, мать-“афганка"! Лучше бы ты умерла на афганских полях. Ведь за что они погибали? В чем была их вина? Они, не познавшие радости жизни. Как я тебя ненавижу! Ты убила моего друга и брата? Ты убила возлюбленного моей дочери и сестры! Ты убила своих не родившихся внуков! Будь ты проклята, мать-“афганка"! И не мать ты вовсе, а сука поганая! На что ты надеялась?! Чего добивалась?! Думала, что вернется от туда с кучей барахла заграничного, из сожженных домов вытащенного. Ты хотела нажиться на его грязной славе. Ты убила его, старая сука! Ты убила своего сына! Будь ты проклята! Вырви волосы из головы своей безмозглой! Расцарапай лицо свое в кровь! Выколи глаза свои подлые! Жри ордена его и медали! У тебя еще один сын остался? И его отправь по призыву правительства. Отправь в Карабах и Молдавию, в Румынию, Чечню и Абхазию, и куда там еще... Пусть постоит за родную державу. Ну, давай же! Чего стоишь, онемевшая?! Так и стоим, обнявшись, задыхаясь от слез и рыданий. Господи... Господи!!! Помоги утолить эту боль!

* * *

Иногда кажется, что лучше потерять жизнь, чем потерять веру. И когда на твоих глазах эта вера рушится, хочется чтобы скорей наступил конец света. Потому что жизнь человеческая кончилась, а твари проживут и без света. И быть может, чем быстрее мы уйдем, тем быстрее начнется все сначала, и никогда уже не будет прежних ошибок. Наверное, человечество во Вселенной занимает какую-то свою особую нишу, и теперь ее нужно освободить для чего-то другого, у которого, получится лучше, чем у нас. А мы уйдем в другое пространство, в другие формы, займем свое надлежащее место и будем жить в полном согласии со всеми своими пороками. Сейчас мы как будто попали не на свое место, и сами страдаем и столько страданий причиняем другим.

* * *

Надо уважать среду, в которую ты погружаешься. Будь то океан, пустыня или подземелье. Надо соблюсти все ритуалы, понять законы этой среды и отнести к ним с уважением. Не надо оскорблять, насмехаться, иначе будете жестоко наказаны. Старайтесь входить в чужую среду с глубоким смирением, с любовью и трепетом в сердце. Тело должно быть чистым, чистыми должны быть одежда и помыслы. Ритуалы очень разнообразны. Где-то на островах Океании ловцами жемчуга становятся исключительно только девственницы, потому что океану так нравится. При восхождении на великие вершины старайтесь не сквернословить, не отправлять физиологические потребности где попало. Не сорите, не ломайте, не насмехайтесь. Горы, они живые. Они все слышат и понимают. Они могут обижаться, сердиться, приходить в ярость. Но самые строгие мерки предъявляет космос. Космос - это храм. Здесь надо опускаться на колени и молиться. Космос не для покорения, космос для молитвы. “Челленджер” сгорел, потому что нарушил эти правила. Они повели себя слишком дерзко. Космос им этого не простил. Они даже не успели ничего натворить, но космос прочел их намерения, и этого было достаточно. Он их возненавидел и уничтожил. И так будет с каждым, кто нарушит его запреты.

* * *

Отрывок из стенограммы выступления
перед членами Президентского совета.
Его предварил Советник Президента по культуре:

- Несколько слов о развитии культуры.
Сейчас мы вроде ее немного развиваем.
Так вот по этому поводу будет сказано несколько слов.
Тише… Эй вы, козлы! Тише! Человек будет сейчас говорить.

- Да, да… Спасибо дорогой! Вы там внимательно слушайте и записывайте. А то я чувствую, вы немного не туда ехали.

“Истинная культура имеет самозарождающийся характер.
Она никогда не навязывается и не спускается сверху.”

Это сказал один француз. Как его фамилия, я не помню.

1917 год

Странно... Они верили в Бога, сражались с Богом на устах, творили во имя Бога. А Бог отдал предпочтение другим - тем, кто не верил, всячески отрицал, низвергал его повсюду. Может быть, Бог выбрал из двух зол наименьшее? Выходит, как мало значит - верить в Бога! Значит нужно нечто большее, куда более важное, чем просто вера. Или вера их была настолько порочной, что не представлялось возможным направить их на путь истинный иначе, кроме как дорогой смерти. И они ушли по ней: пешие и конные, со знаменами и трубами, с женами и детьми. И остались те, кто нес с собой другую веру. Возможно куда более истинную в своей основе. Может быть, в этой наивной вере было больше Бога, чем во всех святых книгах вместе взятых. Значит вовсе не обязательно превозносить имя Бога повсюду. Ибо суть не в словах, а в делах. И пришлось ему это по сердцу. И внял он страданиям их.

"ГОСПОДЬ ЕСТЬ ДУХ;
А ГДЕ ДУХ ГОСПОДЕНЬ, ТАМ СВОБОДА"

Библия
a М. Телибеков, 1997

ДЕКАБРЬ 86-ГО

"ПОГИБЛИ ТЕ, КОТОРЫЕ УБИЛИ ДЕТЕЙ СВОИХ ПО
БЕЗРАССУДСТВУ, ПО НЕРАЗУМЕНИЮ СВОЕМУ"

КОРАН

"КОГО ЛЮБЛЮ, ТЕХ ОБЛИЧАЮ И НАКАЗЫВАЮ"

БИБЛИЯ

Каждый раз в декабре я мысленно возвращаюсь в 86-й. Каждый раз в декабре мне становится холодно и странно. Возможно, это ошеломленность неожиданно выпавшим снегом. Я прикасаюсь к домашним радиаторам и пытаюсь удержать ускользающее тепло. Декабрь - это всегда обилие света. Может быть, это не всегда хорошо, потому что все видно вокруг: голые деревья, убогая архитектура, намокшие плакаты, замерзшие птицы, которые не поют. В декабре мне никуда не хочется выходить, обостряется чувство опасности: вспышка инфекционных заболеваний, машины на скользких дорогах заносит. Апатия и равнодушие переполняют меня… Свет ослепляет, вызывает чувство протеста. Хочется закрыть глаза от режущей боли, надеть темные очки и ничего не видеть. Если бы тогда, в декабре 86-го, в город завезли много солнцезащитных очков, наверное, этого не случилось. Они не хотели видеть, но не знали, куда направить свой взор. Мир был полон лжи и, ослепленное, переполненное светом, человеческое нутро воспротивилось. Они не могли избавиться от света и решили разрушить то, что свет озарил. Они хотели уничтожить видение, витавшее над ними как призрак. Но перед ними встали те, кто стоял к видению спиной. Они защищали то, чего не видели. И слепые убивали прозревших. Это была краткая вспышка света. Может быть, не совсем обычная вспышка солнечной активности. Свет пролился на землю рекой. Мир был переполнен светом, и все в нем жило, тонуло. Это длилось четыре дня. Затем он померк, его не стало. Свет ушел и унес с собой тех, кто был увлечен светом, тех, кто влюбился и без него не мог. Он унес опьяненных, переполненных, обожженных светом, и они не вернутся уже никогда.

Каждый раз в декабре люди инстинктивно укрываются от света, затягивают шторы на окнах, опускают жалюзи, углубляются в чтение книг и телеэкраны. Мир погружается в полумрак и щадящие полутени. Люди ходят потупив взор, ибо знают до добра это не доведет. Страшно в такой холод быть изгнанным, избитым, лежать на зале-деневшей площади, захлебываясь собственной кровью. Но страхи напрасны. Свет больше не придет. Свет был изгнан, отторгнут. В мире он был, и мир его не познал… Я думаю, Господи, зачем так много света ты пролил в наши души? Духом твоим была проникнута земля. И просыпались старые курганы. И земля плодоносила в год надежды как никогда. И тысяча людей, почувствовав на себе прикосновение неземного света, творили чудеса. Города заполнили экстрасенсы. И окрыленные мечтами, люди парили как птицы. Светом наполненный мир блистал, переливался миллионами красок. Но свет стал меркнуть, ускользать, ибо стали его осквернять, обращать во зло. И лекарями овладела страсть наживы. И плоды земли отрывали от возделывавшего поле. И правители стали лгать. Оскудела земля и сила оставила врачевателей. Люди покидали насиженные места и уходили вслед за светом, ибо немыслима была жизнь без света. А те, кто не мог идти, увядали медленно. Охваченные недугом безумствовали. И восстал брат против брата и жена против мужа. Ибо тьма была вокруг и не видели люди друг друга.

Я должен сказать об этом, потому что не могу иначе. Потому что, ни сказав об этом, не могу писать о другом. Этот долг висит надо мной, как дамоклов меч, и я спешу избавиться от него, пока он не сорвался и не пронзил меня насмерть. Не люблю писать о том, что ненавижу, ибо предвижу столько упреков! Как будто вызываю огонь на себя. И все же скажу. Я должен выплеснуть этот груз на бумагу! Уж она-то стерпит. Ничего с ней не случится. В крайнем случае, ее можно сжечь, изорвать на мелкие кусочки. А меня эта ноша отягощает. Она отравляет меня изнутри словно яд.

Я не пытаюсь раскладывать эти эпизоды по полкам, и излагаю в последовательности, в какой они всплывают в моей памяти. Иногда они накладываются друг на друга и тогда я путаюсь, нарушаю хронологию. Четыре декабрь-ских дня, словно четыре выстрела, которые застряли во мне свинцовыми пулями и теперь перед чистым листом бумаги я делаю себе хирургический надрез. Превозмогая адскую боль. (Проклятие !!! Почему нет анестезирующих средств?!) Разбрызгивая капли крови, пачкая рядом стоящие предметы и людей, казалось бы, не имеющих к трагедии прямого отношения, но оказавшихся под горячей рукой. Я не собираюсь приносить свои извинения, ибо своим безучастием они поощряли убийства и поэтому в равной степени несут ответственность за совершенные преступления. Я не хочу эти факты систематизировать, строить гипотезы и предположения. Это не мое дело. Я не судья и не обвинитель. Я излагаю то, что запечатлела моя память, словно объектив фотоаппарата, равнодушно и беспристрастно. Где-то, возможно, фотографии получились не совсем ясные, ибо сделаны она бегу, в сутолоке, среди толпы, охваченной животным ужасом…Я должен сказать об этом, потому что это мешает жить и бесконечные возвращения в прошлое делают мою жизнь невыносимой! Это как балласт, который связывает меня и не дает воспарить в верхние слои атмосферы. Наверное, в глубине души, я в большей степени фантаст и путешественник. Меня интересует будущее и настоящее. Я не историк и не люблю блуждать в подземных лабиринтах прошлого. Меня пугают пещеры, шахты и метро. Я не люблю исследовать чужие могилы. Мне кажется, что ветхие своды не выдержат чужого вторжения и погребут меня заживо. И сейчас, задыхаясь в этом отравленном воздухе, среди низких страстей и уродливых лиц, я тороплюсь выбраться на поверхность, перерубить эти проклятые канаты, которые держат меня на привязи. Терпеть не могу, когда висят надо мной долги! Поэтому стараюсь их никогда не заводить. Я хочу жить по законам любви, но не долга. Возможно ли это? Я ненавижу таможенные пошлины, когда с тебя сдирают три шкуры лишь за то, что ты переступаешь черту. И сейчас, превозмогая эти унизительные процедуры, выворачивая наизнанку душу и память, я помышляю только об одном: уйти от сюда побыстрей, уйти не оглядываясь, забыть, зачеркнуть все, что видел и не возвращаться сюда никогда.

* * *

Эти события еще долго будут вспоминать. О них будут говорить, ожесточенно спорить, открывая все новые подробности тех трагических дней. Не знаю во что это выльется. Возможно, состоится грандиозный процесс, что-то вроде Нюренбергского, где каждый ответит за содеянное преступление и понесет заслуженную меру наказания. А может быть, и нет. Скорей всего, нет. Они благополучно уйдут из жизни. Их будут хоронить на орудийных лафетах как национальных героев. И все же я верю в высшую справедливость . Рано или поздно, но каждому воздастся. И если не от людей, так от Бога. И никому не скрыться от этой кары. Уйдут отцы, не заплатив по счетам, придется расплачиваться их детям и внукам. И я хочу, чтобы те, кто живет сегодня под личиной обмана, помнили об этом.

Декабрьские события 86-го года – это стыд и позор казахского народа. О них будут вспоминать неохотно. Это был год, когда честь целого народа была попрана его же собственными руками. Никогда еще в моем народе не было стольких предателей. Отцы отрекались от сыновей своих, дочерей бросали на поругание. Никогда в моем народе дети не проклинали отцов своих! Никогда им не было стыдно за них, как в те холодные декабрьские дни!

У каждой нации есть свои эпизоды в истории, которые бьют ее наотмашь. Как будто посылают в глубокий нокдаун. Америка испытала нечто подобное, когда убили президента Кеннеди. В такие минуты осознаешь, что случилось нечто ужасное, и в первые минуты не в силах вымолвить слово, ты только задыхаешься и плачешь.

Я посвящаю эти строки погибшим сверстникам и друзьям, тайно захороненным в братских могилах. В наше время, когда лгут президенты, газеты, судьи и обвинители, человек верит только в собственное нутро. Мы находим правду интуитивно, каким-то внутренним чутьем. Наверное, когда-то древние в совершенстве владели этим чувством, которое позднее мы утратили. И только временами, в минуты большой опасности, когда в пелене густого тумана вдруг оказываешься на краю пропасти, оно просыпается в нас тревожным предчувствием. Так магнитная стрелка компаса, зыбко покачиваясь, всегда уверенно указывает нам страны света, какие бы вокруг не бушевали бури.

Сейчас, когда я пишу эти строки, вы лежите в холодной земле. Не совершены обряды, не прочитаны над вами молитвы, не обмытыми телами переплетенные, распластавшись как птицы в полете. Так лужица свинца из раскаленной лавы застывает в последней форме, которую она принимает, соприкоснувшись с землей. И в этом хаотичном нагромождении линий можно углядеть странную гармонию. Словно созвездие, вспыхнувшее под землей! Чем-то напоминает это скелет нарождающегося минерала. Я вижу, как медленно он разрастается, покрывается плотью и вот уже отчетливо можно разглядеть великолепные кристаллы кварца! Они поднимаются из глубин, вздымают поверхность. И через тысячу лет вознесутся над землей как гигантские обелиски. Холодные молчаливые скалы, полные скорби и печали. Эти огромные кристаллы горного хрусталя похожи на застывшие женские слезы. Какое нестерпимое сияние они излучают за тысячу верст! Словно маяк, который не дает путникам сбиться с пути. В лучах восходящего солнца скалы окрашиваются в нежно-розовый цвет и тогда они похожи на кристаллы рубина, которые постепенно бледнеют, и по мере того как солнце поднимается выше, они разгораются. Теперь это золотые самородки, брошенные кем-то невзначай. К концу дня огонь угасает и тогда скалы похожи на багровые друзы гранаты, словно запекшая кровь или застывшая вулканическая лава. Но более всего скалы прекрасны зимой, когда на склоны выпадает снег. И тогда мириады снежинок, преломляя солнечный свет, начинают искриться. Горы превращаются в огромную радугу, которую можно потрогать руками и не обжечься. И восторгу детей нет предела! Это как северное сияние! Вы видели когда-нибудь бриллианты, доходящие до небес?! Со всего света приходят сюда люди, чтобы полюбоваться этой красотой. А еще потому, что горы обладают чудесным свойством излечивать больных. И тянутся сюда паломники со всех концов света, чтобы прикоснуться к величественным скалам и прочитать у подножья заветные молитвы. Если внимательно вглядеться в эти камни, то можно увидеть смутные очертания лиц. Причем они видны, когда начинает слабо брезжить рассвет. На грани уходящей ночи и наступающего дня, когда ночные тени не успели скрыться и, застигнутые врасплох, обнаруживают свое присутствие. И если предположить, что через тысячу лет кто-то увидит эти лица, он узнает тех, погибших в декабре 86-го, их улыбки и голоса. Они сливаются ночами в непонятный гул. Кажется, будто скалы вибрируют на ветру. Гигантские арфы наигрывают неземные мелодии.

И звезды внимательно слушают, замерли.
Вот и Луна замедлила свой бег, качнулась
И маленькая желтая слеза скатилась,
Упала в горькие озера
И вздрогнула испуганно поверхность
Разошлась кругами виновато, как будто извиняясь
Что не может растворить еще одну щепотку соли
Как медленно печально падает на дно
Словно лист осенний, замысловатые пируэты выписывает…
А, может, пишет на прощание письмо, завещание,
откровение последнее…
И уложило озеро слезинку в раковину
И поручило ей беречь пуще глаз своих.
Превратилась слезинка в жемчужину.
И старый рыбак увидел ее во сне
Улыбнулся, вздохнул.
Вспыхнула ярко во тьме и погасла.
И снова тишина.
Только стрекот сверчков

А в памяти всплывают эти лица. Они продолжают жить, но в другой жизни, в мире неведомом, недосягаемом, продол-жаясь там в поколениях. Потому что, если прислушаться, то можно услышать детские голоса, младенческий плач и колыбельную. Там они любят друг друга, поют свои песни. В вечной молодости, не зная, что такое старость и смерть. Наверное, ничто в жизни не исчезает бесследно. И если люди не находят место в этой жизни, если их убивают и предают гонениям, они находят пристанище в другой жизни, и как знать, может, более прекрасной, чем эта. Там они мечтают, бегут навстречу весенним ветрам, под сенью вечно зеленых деревьев, не знающих, что такое листопад и осеннее ненастье.

Наверное, красота – это всегда порождение боли. Разве не в муках дарят роженицы миру младенцев прекрасных, как ангелы. Сколько крови и слез, прежде чем разрешится она от бремени. И эта, спрессованная под грузом тысячелетий, боль приобретает удивительные очертания. Так графитная пыль под гигантским давлением превращается в алмазы изумительной красоты, твердость которых невозможно превзойти. И я пытаюсь найти в этом смысл, первопричину, чтобы протянуть от нее путеводные нити. Это придаст мне уверенность, избавит от мучительных сомнений и бесплодных поисков. Я должен вписаться в эти причудливые траектории времени, чтобы не вылететь на крутом повороте, не разбиться насмерть, чтобы не раниться об острые углы метеоритов, летящих навстречу и не испытывать страха перед неведомым.

Оторвавшись далеко от исходной точки, описав в пространстве гигантскую параболу, я возвращаюсь к изначальному. Так возвращается любая, самая дерзкая прямая, самая восторженная гипербола, устремленная, казалось бы, в бесконечность, но под гнетом незримых влечений возвращается на круги своя.

Мой звездолет приближается к родной планете, и я испытываю восторг при виде знакомых очертаний материков! На теле огромной земли пытаюсь отыскать свои родимые пятна – мою родину, колыбель. Место моей посадки! Единственное место, где она примет меня, как в теплые материнские руки.

Я посвящаю эти строки матерям, оплакивающим погибших детей. И ничто не в силах утешить их горе. Это как рана, огромная незаживающая рана, которая будет кровоточить до конца жизни.

Я посвящаю эти строки тебе, Кайрат Рыскулбеков! Может быть, сейчас в эти минуты твой дух витает над городом, врывается в наши сны неясным видением и стреми-тельно покидает, оставляя лишь легкую дымку грусти. Я понимаю тебя… Как должно быть ужасно, когда тебя убивают… Когда ты не виноват, и тебе всего лишь двадцать… И хочется жить… Я представляю, в какой адский окровавленный узел может это переплестись в тот самый момент, когда замолкло твое доброе сердце.

Я посвящаю эти строки моим сверстникам и друзьям, жестоко избитым, изувеченным в те декабрьские дни. Разбросанные по заледеневшей площади, мы пытаемся снова соединиться. Находя друг друга израненными руками, отмывая растоптанную честь и вновь наполняясь верой в то великое предназначение моего народа, коим Бог наделил все народы, живущие на этой земле.

Я посвящаю эти строки моим русским друзьям. В те трагические дни эти подонки из правящей клики пытались стравить нас, спасая собственные шкуры. Будьте бдительны! Они еще не раз попытаются это сделать. И все же я верю, что бы с нами не произошло, ничто не нарушит нашей великой дружбы.

Я посвящаю эти строки солдатам, которые избивали нас, которые убивали, не ведая, что творят. Я посвящаю эти строки солдатам, которых мучают сейчас угрызения совести.

Иисус Христос, великий учитель! Ты учил нас прощать и любить даже врагов своих. Я постараюсь. Я обязательно смогу. И пусть Бог не оставит меня в трудные минуты.

Они играли в революцию. Опьяненные хаосом и свободой. На проспекте Абая молодые ребята с регулировочными палочками останавливают машины. Просто так, ничего не спрашивая, не проверяя. Останавливают и отпускают. Им казалось, что город у них в руках, и они играли, как дети с любимой игрушкой.

Вот медленно едет “Жигули”, вдребезги разбитые стекла. Там, внутри, прижавшись друг к другу, двое. Едут все так же прямо, не сворачивая, как будто решили до конца испытать судьбу. Белая “Волга”, по-видимому, правительственная. Ее пытаются остановить. Она резко затормозила, из нее вышел мужчина. О чем они говорят? Похоже, взаимная брань и угрозы. Парни отступили, поигрывая нунчаками. Дверь захлопнулась, и машина резко взяла с места. Да, они играли. Играли в Парижскую коммуну, и это чувство не покидало меня все эти дни. Они наслаждались свободой, возможно впервые вдохнув ее сладковатый воздух, и он пьянил их, толкал на необдуманные поступки. Они еще не знали, что переступают запретный рубеж и где-то солдатам выдают боевые патроны и саперные лопатки. Они еще не знали, у них и в мыслях не было. Преисполненные иллюзии в изначальное добро и снисходительность взрослых. Они были уверены, что с ними не обойдутся жестоко. Ну, разве можно обойтись жестоко с собственными детьми?! Ну, пожурят немного, отшлепают. Но ведь никто не станет их убивать, избивать до полусмерти в тюремных камерах. Если бы можно было как-то предвидеть, предостеречь. Они еще не знали истинного лица этой системы. Они никогда не слышали о Новочеркасске. Тогда еще не было Тбилиси, Прибалтики и Баку. Шел второй год перестройки.

Люди постарше понимали, знали по опыту, чем все это кончится. Может быть, где-то и ошибались, но не очень. Они-то знали, как начинают развертываться события, когда власть расправляется с бунтовщиками. Многие из них видели тридцать шестой, знали не понаслышке. И годы репрессий, и террор КГБ. В те дремучие тридцатые годы они были такими же несмышлеными, но тот, преподнесенный урок, усвоили на всю жизнь. И этот опыт подсказы-вал: надо затаиться, спрятаться, ничем не выдавая своих мыслей и чувств. Это поможет сохранить жизнь. Они держали взаперти своих детей. А на проспекте Сейфуллина плакали женщины-казашки. Они говорили о Майлине и Сейфуллине. На собрании в Политехническом институте пожилой казах поднялся на трибуну и со слезами на глазах умолял русских не бить казахскую молодежь. Общество в те дни медленно раскалывалось на две половины.

Да, конечно же, это было спровоцировано. Была почва. Было всеобщее возмущение. Утром по радио люди впервые услышали о Колбине. “Кто? Откуда? Почему?” - раздавались недоуменные вопросы. Это был жест Горбачева, полный цинизма и презрения. Обращался с республикой как с кучкой рабов и лакеев. Захочу сниму, захочу поставлю. Да хоть собственного кучера назначу генеральным секретарем! И назначил. И плевать ему было на всех!

Да, была почва. Было всеобщее недовольство, недоумение. Но тот детонатор, искра, воспламенившая горючую смесь, была кем-то умело задействована. Меня эта уверенность не покидала все время. О большой организации и речи быть не могло, потому что это действительно был хаос, большой хаос.

Колонна демонстрантов идет по проспекту Коммунис-тическому. Впереди огромный портрет Ленина с надписью “Молодежь должна учиться коммунизму” и барабанщик с кастрюлей, в которую он бьет непрерывно. Это студенты. Вот они дошли до проспекта Абая и остановились, не зная, куда идти дальше. Начали совещаться. Я подошел ближе. Хотелось узнать, было ли здесь какое-то “ядро”, направлявшее движение. Хотелось увидеть их в лицо. Нет, ничего подобного. Ни лидеров, ни руководителей. Растерянные лица, разрозненные голоса, смех, шутки. “Давайте, пойдем направо! Нет, лучше налево! Или все же направо? А куда лучше? Или здесь постоим?” Потом все же повернули направо.

Позднее работники АХБК рассказывали, что накануне выступлений по цехам ходили незнакомые люди и агитировали всех выйти на площадь, чтобы не допустить смещения Кунаева. Тогда еще об этом никто не знал. По-видимому, информация просочилась, и теперь ее активно распространяли. Никто не строил им преград, никто не возражал: ни руководство АХБК, ни рабочие. И было так странно им видеть этих людей в рабочее время в цехах.

Потом, после тех событий ЦК все же решит разобраться, провести расследование, выявить организаторов. Этого не произошло. Дело замяли. И я задаю себе вопрос: Почему? По какой причине? По-видимому, они почувствовали, что перегибают палку. Машина массовых репрессий, которую они хотели раскрутить, вызвала бы новый виток напряженности. Для них было важней замять как можно быстрей, спустить на тормозах, чтобы больше ни слова. Пусть скорей уйдет в прошлое. Это было недоразумение, злоупотребление военных и правоохранительных органов. Потом будет имитация глубокого возмущения. Общественным организациям бросят, как собачью кость, версию о злоупотреблении карательных органов и они ее радостно подхватят. И, конечно же, немалую роль сыграла негативная реакция за рубежом. Новоявленные демократы приобретали в глазах общественности облик кровавых диктаторов, и поэтому решили дело поскорее закрыть.

А 16 декабря все начиналось безобидно. Разрозненные кучки людей на площади Республики. На трибуне стояли, кажется, кто-то из городских властей, несколько военных. Спокойные голоса и просьба разойтись. Ближе к трибуне толпа, примерно, из ста человек бурлила, беспорядочно напирала. Несколько истеричных женщин. Молодые ребята в солдатских шинелях пытаются сдерживать. Летят снежки. Кто-то сорвал солдатскую шапку, и она пошла гулять по рукам под дружный смех и улюлюканье. Потом картина пострашней. Милиционер-казах с окровавленным лицом. Он оказался в центре толпы и чем-то навлек на себя гнев. Кто-то порывался его бить, кто-то заслонял. Наконец, вырвавшись из круга, они ушел куда-то в сторону. Через некоторое время на площади включили музыку, бравурные марши, модные песенки. Там, наверху, решили повернуть это в другое русло, превратить в народное гуляние. Они были уверены, что люди тут же начнут кружиться в вальсе или отбивать чечетку, устроят на площади праздничную дискотеку. С массой, как всегда, обращались презрительно, небрежно. И вот эта небрежность их потом подвела.

К вечеру площадь заполнилась до отказа. Шли студенты, рабочие, служащие. Была здесь и молодежь русской национальности. А на трибуны вышли люди поважней: члены правительства, министры. Но, боже мой, какие это были речи! Это был цирк! “Дорогие товарищи! Вы нарушаете общественный порядок! Вы поступаете некрасиво! Вы поступаете некультурно! Немедленно разойдитесь!” Ну, прямо “Декабрьские тезисы”! И вот так на протяжении нескольких часов выходили один за другим и повторяли как заведенные слова абсурдные, лишенные здравого смысла. Что их сковывало в эти минуты? Страх? Боязнь выйти за пределы инструкций? Навлечь на себя гнев нового руководства? Вызвать подозрения в лояльности? Я глядел на этих чиновников и поражался. Неужели эти люди правят республикой?! Ни проблеска мысли! Они были похожи на не выспавшихся идиотов, которых неожиданно подняли с постели и поставили у микрофонов, а в руки им засунули отпечатанные тексты. И вот теперь они читают, не понимая происходящего. “Граждане, немедленно разойдитесь! Вы нарушаете социалистическую законность! К нарушителям будут приняты строгие меры! ” И так далее, в том же духе с небольшими отклонениями в ударении и интонации.

Да, конечно же, стоявшие на трибунах, многим тогда рисковали. Ах, какая это была сложная игра! Сколько вариантов они просчитывали! Ситуация была непредсказуемой. Многое могло измениться в считанные минуты. У одних появился реальный шанс всплыть на поверхность, у других – рухнуть в пропасть. Они в те дни ночами спали. Мысли мелькали лихорадочно. Кого бы заложить? Как предложить свои услуги? А вдруг и этот уйдет? А вдруг толпа возьмет власть в свои руки? Что там говорят “Голос Америки” и “Би-би-си”? Как оклеветать конкурентов из соперничающей группировки? Все всплыло в те дни на поверхность. Ну, может быть не совсем, а так себе, кончик айсберга, все внутри дворцовые интриги, вся ложь и продажность правящей верхушки. Да, они играли по-крупному. Игра была не простая, азартная. Ставки росли на глазах. Нет, я не имею в виду молодежь. Здесь играли люди посолидней. Молодежь играла в “дурачка”. Эти же играли в покер и преферанс. Чинные, солидные господа в этом здании на высоком холме, напоминавшем в те дни игорный дом в Монте-Карло.

Многое у них в те дни решалось. Кто-то ждал провала, разоблачений. Кто-то терял кресло, должность, могущественность своего клана. Все это было. Все переплелось. А еще было отчаянье народа, накопившееся за долгие годы ненависть к номенклатуре, надежды на перемены, и эта перестройка, в которую многие так искренне поверили. Все это выплеснулось мутным селевым потоком, который мчался по склону горы, сметая все на своем пути. Те, кто наблюдал за ним из окон своих кабинетов, делали все, чтобы направить этот поток в нужное русло. Они мучительно выжидали, готовились к решающему броску. Вовремя вставить слово, проявить инициативу любую, какую угодно. Лишь бы всплыть, не прогадать. Власть, власть… Ради нее они были готовы на все. Потом, спустя некоторое время, на пленуме ЦК Казахстана все это выплеснулось наружу. Все их низменные страсти. Тот самый исторический, истеричный, плаксивый пленум. Они бросались друг на друга как волки, грызли глотки, топили… Хватались за соломинку… Глаза, выпученные от страха, пена на губах. Это была истерика! Сводили счеты откровенно, не таясь. Гласность, гласность… Как они об этом сейчас сожалеют! Вся их добропорядочность, солидность, благопристойность… Весь этот грим потек, начал отваливаться кусками, уродуя лица, делая их неузнаваемыми. Словно попали в большой ливень. Какое жалкое зрелище! Все рухнуло как карточный домик. Рухнуло в мгновение ока. Стала очевидной вся лживость этой системы, ее лицемерие, нечистота. И сегодня я прихожу к выводу, что вся эта машина номенклатурного отбора создавала такие условия, когда наверх проходили самые подлые, низкие и безнравственные, готовые ради власти на все. Обман, коррупция, предательство – это вошло в их кровь, стало сущностью, второй натурой. В своем движении по служебной лестнице они не гнушались ничем. Здесь собрались самые нечистоплотные. Под строгими смокингами - зловонные души. Ни чести, ни морали. Хищники, алчущие денег и власти. Вот оно наше правительство! Люди, которым мы поклонялись долгие годы, пели дифирамбы, рукоплескали. Какая жалость! Какая горечь! Это был крах большой, настоящий. Крах партии, правительства, социализма. Да, именно тогда, в те декабрьские дни, многие отвернулись. Пожалуй, все. Почти все. Все стало ясно как день и возврата к прошлому, к святой наивной вере теперь уже не будет никогда.

17 декабря, полдень. Площадь очистили и перекрыли. Все подступы заблокированы. Солдаты, милиция, КГБ и дружинники. Они стоят плотной стеной, вооруженные палками и стальными прутьями. Спецвойска в касках и панцирях, как римские легионеры. А перед ними молодежью Их собиралось все больше и больше. Это происходит на улице Сатпаева, возле техникума связи. Они еще не остыли после ночных сражений. У многих в руках палки. На обочине лежит перевернутая военная машина. Кричал мегафон, требуя разойтись. Последнее предупреждение. Пауза. И команда “Вперед!” толпа побежала, началось побоище. Не знаю, что тогда меня спасло. Наверное, то, что не побежал со всеми. Внутри все замерло от ужаса. Один неверный шаг, неосторожный жест и меня бы забили насмерть. “Уходи, парень! А не то и тебе достанется” - бросил один из дружинников. Молодежь бежала, оставляя на снегу избитых, окровавленных. Их подбирали, волокли к машинам.

Мужчина в гражданском тащит по земле девушку, схватив за капюшон пальто. Время от времени останавливается, наносит удары палкой и снова волочет.

“Держите! Держите его!” Он метался из стороны в стороны. В спортивном трико, по-видимому, один из активных участников. Кольцо окружения сжималось. Это было похоже на охоту. Наверное, также загоняют диких зверей, и они мечутся, обуянные ужасом и отчаяньем. Все выходы были перекрыты. Он остановился. Его повалили на землю и начали бить ногами.

Из техникума связи выносят на носилках окровав-ленную женщину. Она без сознания. Рядом машина “Скорая помощь”

- Что с ней? Кто это?

- Буфетчица из техникума. Парни залезли в окно и начали всех избивать.

Вот бьют ногами скрючившегося на снегу парня. Судя по профессиональным движениям, это сотрудники КГБ. Эти свирепствовали больше всех. О них разговор особый.

Наибольшую жестокость в те дни проявляли отнюдь не спецназовцы. Они всего лишь механически выполняли свою работу. Их перебросили сюда из-за пределов республики, и они честно отрабатывали свой хлеб. Самыми непревзойденными в расправах были сотрудники КГБ, а из них больше всего старались офицеры-казахи. Да, да! Для них это был повод выслужиться, проявить преданность новому начальству, и они старались вовсю. Нет, это не манкурты. Это хуже, чем манкурты! Манкурты всего лишь отрекаются от своего народа, эти же вдохновенно его уничтожают. Мне пришлось побывать после подобных событий в Баку, Вильнюсе и Москве, но такого предательства по отношению к собственному народу я не видел нигде.

Господи! Дай мне силы вынести это! За что такое проклятие?! В чем мой народ провинился перед тобой?! Вы, казахские матери, услышьте мой голос! Зачем вы рожаете детей, которые потом вас убивают?! Кого вы вскормили своим молоком?! Вы, мудрые аксакалы, потомки великих батыров! Зачем вы растите подонков?! Кто проклял ваше семя?! Господи, к тебе обращаюсь! Не оставь мой народ! Подскажи, как нам смыть этот позор?

Я взываю к вам, духи великих предков! Встаньте из могил своих, помогите нам сейчас, когда народ мой в беде. Я шепчу суры из Корана. О Аллах! Ты один знаешь всю правду. Только ты нам судья и учитель. Все подвластно тебе. Так вручи же мне меч карающий, и клянусь, не дрогнет рука моя! Ибо они проклятие моего народа. Его нечисть и проказа. Убей их Всевышний, если нет у них сил покончить собой!

К тебе обращаюсь, великий батыр Раимбек! Преклоняю колени у могилы твоей и касаюсь земли, что над прахом твоим. Подскажи, что нам делать? Как выход найти? А может молчание ваше, батыры, как презрение к нам, и сердца ваши ожесточились. И лежите в молчании, окаменевшие от стыда. Не смею вам возразить. Вам виднее. Ибо мертвые ближе к Богу, ближе к истине, чем живые.

Мне пришлось соприкасаться с работой комиссии Шаханова, расследовавшей декабрьские события. Меня больше всего поразил один случай. На площади была жестоко избита дочь одного высокопоставленного чиновника. Потом в больнице она скончалась. И вот ради того, чтоб не потерять кресло, он отказался от иска. Закрыл глаза, простил убийц и молча похоронил дочь. Как он себя сегодня чувствует? Не преследует ли его по ночам дух родной дочери? Какими глазами он смотрит ей в лицо? Иуда! Такой чудовищной безнравственности вы не встретите даже в самой хищной среде. Можно понять акты каннибализма. В голодное время подобное происходит и в животном мире. Но представьте себе ситуацию, когда стая волков окружила табун лошадей, и взрослые особи вместо того, чтобы встать на защиту, выводят из круга жеребят и бросают их в зубы хищникам. Жертвуют детьми, чтобы спасти собственные шкуры. То же самое происходило у нас в декабре. Нет, природа нам не простит такой чудовищной подлости! В такие минуты меня охватывает страшное предчувствие. Наверное, мой народ обречен на вымирание, потому что именно так поступают вырождающиеся народы. После нравственной деградации начинается физическая. Когда представители одного народа убивают друг друга ради интересов другого народа, такие народы должны навсегда исчезнуть с лица земли. Потому что это не люди. Это патология. О, казахи, вас ждет участь Содома и Гоморры! Опомнитесь, пока не поздно. Опомнитесь и раскайтесь!

Есть у Солженицына в “Посильных размышлениях” золотые слова, за которые я прощаю ему все. Он говорил, что после второй мировой войны немецкую нацию окутало облако раскаяния. Они раскаивались перед Европой, перед миром, перед Богом раскаивались за содеянные преступления. И Бог простил их, и нация возродилась. И сегодня это один из самых процветающих народов на земле. А у нас о раскаянии не помышляют. У нас над одной ложью громоздиться другая. Грязные, жирные гроздья лжи. Ты прав, Солженицын! Бог не любит неправедные народы. У нас предпочитают не раскаиваться. А говорить об эволюции личности. Как мило! Как трогательно! Обезоруживающая простота. В принципе я не против, но тогда давайте нашу жизнь перестроим с учетом подобных метаморфоз. Введем в уголовный кодекс особую статью, в которой укажем, что человек, совершивший преступление, признается невиновным, если пережил эволюцию личности. Представьте, на суде убийца заявляет: ”Я убил человека, и не одного, а целую тысячу. Но во мне произошла эволюция личности. Почему Вы, господин судья, не верите в эволюцию личности?!”

Колонна молодежи поднимается вверх по проспекту Коммунистическому. Они остановились у здания Союза писателей Казахстана. Им хотелось, чтобы кто-нибудь из писателей вышел и выступил. Двери Союза тут же заперли изнутри и ни одна живая душа не выглянула в окно. Студенты долго стояли растерянные, не понимая, что происходит, потом взяли свои плакаты и пошли дальше. И ни одного писателя я не видел в те дни на улицах мятежного города. Все кумиры, духовные вожди и прочие, претендовавшие на эту роль, из кожи вон лезли, выслуживаясь перед новым наместником. Когда Колбин пришел на встречу с писателями, говорят, единственные, кто выступил с осуждением, были Джубан Молдагалиев и Сафуан Шаймерденов. Все остальные сидели тихо как мыши. Дышали неслышно в две дырочки, а кто в одну, ибо в те дни бушевала эпидемия гриппа. И непонятно было по их раскрасневшимся лицам, что они там вытворяют в темноте: то ли плачут, то ли смеются или просто сморкаются в грязные платочки. Все остальные трусливо молчали, лезли к нему с раскрытыми объятиями, признавались в любви, клялись в преданности. Подонки! Проститутки! Когда сегодня я вижу их на трибунах, кричащих лозунги и призывы, мне становится тошно.

Олжас Сулейменов в те дни называл Колбина “великим идеалистом” и лобызал всенародно во все доступные места. Мухтар Шаханов опубликовал в “Казахстанской правде” свое знаменитое стихотворение, в котором сравнивал его с великим французским полководцем и призывал решить судьбу казахского народа. Ну, кто там следующий? Подходи, подходи… Задом подходи… Ах, как ты похудела! Спускайте штаны, сукины дети! Дайте мне пучок крапивы! Постегаю по толстым, морщинистым ягодицам. Уф-ф… Устал… Ладно, хватит. Все остальные – мелкая шушера. Слишком много вас. Слишком много чести, чтобы говорить о вас божественным слогом на этих исторических страницах!

Мы должны раскаяться. Это единственное, что нас спасет. Признаться, выложить все грехи, как на духу. Иначе нельзя. Выбросить на улицу все тайные архивы. Напечатать в газетах списки всех осведомителей, палачей. Исторгнуть грязь и очиститься. Сколько можно носить ее в себе! Сегодняшние правители говорят, что никогда не пойдут на это, потому что не хотят противостояния, распрей, гражданской войны. Лицемеры! Они не пойдут на откровение, потому что сами запачканы грязью с ног до головы. Не о народе пекутся, а о себе. Каждого из них можно обличить во взяточничестве и казнокрадстве, в доносах и клевете. Потому и страшатся правды, что сами нечисты. Повязаны грехами, как одной цепью скованы. Это закон эпохи. В номенклатуру праведники не попадали. Все они равно мечены, как кони в табуне одним тавром. За каждым тянется длинный хвост нечистых дел.

И ты покайся, Президент республики Нурсултан Назарбаев. Волей Аллаха вознесен ты на этот престол и вручена тебе судьба народа. А может это испытание тебе? Покайся! Ибо на тебе кровь тех декабрьских парней. И чтобы не говорили льстецы из прислуги твоей, виноват ты, ибо был ты тогда в правительстве. Что помешало тебе уйти в отставку в знак протеста? Хоть одним жестом выразил ты осуждение? Нет, ибо не стал бы тогда Президентом республики, но стал бы вождем народа, отцом нации, его надеждой и любовью. А, может быть, Всевышний отдал тебе предпочтение, потому что был ты на толику чище своего соперника? Но видит Бог, покайся, пока не поздно. Покайся, если не хочешь, чтобы за грехи твои пришлось расплачиваться детям. И клянусь, если уйдешь из жизни не рассчитавшись, Бог сотрет твой род на этой земле. Подумай над тем, что я говорю тебе. Именем отца твоего заклинаю. Имеешь ли ты моральное право быть Президентом казахской страны? Чем ты выстрадал это высокое звание? Ты рисковал своей жизнью? Ты приносил себя в жертву? Устрой свободные выборы и пусть народ выберет достойного. Видит Бог, есть такие в моем народе! И этот благородный жест искупит твои грехи. А еще ты должен приложить все усилия и найти места тайных захоронений. Они еще лежат в земле, не погребенные по обычаю предков. И призраки их бродят по земле неприкаянно. А может быть их останки сожгли в крематории, и ветер развеял их прах? В любом случае ты должен найти эту правду и донести до народа. Души умерших не успокоятся, пока не будут достойно захоронены.

Солдаты ведут под руки девушку. Разбиты губы, кровь сочится по лицу. Она плачет. Рядом идет полковник и бьет ее кулаком по лицу. “Я покажу тебе как против Советской власти, б…”- кричит он в бешенстве.

Седовласый полковник с интеллигентным лицом, где ты сейчас?

Дружинники волокут по снегу парня. Он что-то дико кричит. Они остановились, бьют его палками, ногами и снова волокут туда, к машинам. Я стою рядом с техникумом связи. Рядом со мной молодой человек. Несмотря на холод, он в галстуке и пиджаке. Почему-то мне показалось, что это секретарь комсомольской организации. “Зачем вы бьете его?! Остановитесь!” - не выдержав, он бросился к ним. Я думаю, Господи, неужели и среди партийных были люди?! Чистая добрая душа. Дружинники в недоумении остановились. Лежащий на земле, истошно кричит: ”Бейте! Чего остановились?! Я хочу, чтобы вы меня убили!” Да он же обкуренный! - сказал кто-то. Возможно. Не знаю. Может, и были среди них такие. И все же в преобладающем большинстве это были абсолютно трезвые люди.

Площадь заполнена людьми до отказа. События развиваются по нарастающей. И вдруг на площадь въехала машина, груженная ящиками водки. Ее начали раздавать всем подряд, бесплатно. Слухов на этот счет было много. Но потом, читая газетные заметки об алматинских событиях, в которых выступление молодежи преподносилось как вакханалия наркоманов и алкоголиков, я прихожу к выводу, что власти могли пойти на такие действия, чтобы выдать желаемой за действительное.

Спустились сумерки, площадь бурлит. Люди прибывают со всех концов города. Многие вооружены палками. В ход пошли камни. Девушки разбирают облицовочную плитку и подают парням. Солдаты, вооруженные резиновыми дубинками и щитами, пытаются сдерживать. Иногда бросаются вперед, но под градом камней снова отступают. Потом пошли пожарные машины. Одну из них остановили, перевернули и подожгли, потом загорелось вторая. И тогда остальные машины начали на полной скорости пересекать площадь. Кого-то сбивало насмерть. Сновали машины “Скорой помощи”. Одна из машин выпустило облако дыма. Наверное, это был слезоточивый газ, однако он быстро рассеялся. А из громкоговорителей неслась все та же несусветная чушь: ”Граждане, вы нарушаете общественный порядок! Вы уничтожаете социалистическую собственность! Немедленно разойдитесь! Предупреждаем в последний раз!” И только последние слова вдруг обожгли. Неужели начнут стрелять?! Нет. Выстрелы в те дни не прозвучали. Это был всего лишь приказ курсантам погранучилища приготовиться к бою. И они стояли наготове с саперными лопатками в руках.

Знакомые врачи рассказывали, что в те дни в больницы поступало много людей с черепно-мозговыми травмами. Девушек били в камерах своеобразно, по детородным органам. “Чтобы не рожали, суки!” - кричали им в лицо. Многие из них потом умирали медленной смертью, спустя месяц, два, три….

По городу бродили самые нелепые слухи. “Молодежь перерезала в детском саду детей русской национальности!”. “Кто-то здесь рядом, минуту назад полоснул русского парня ножом по горлу”

На улице Фурманова у кинотехникума разгорелось целое сражение. Студенты, взобравшись на крышу, швыряют камни в солдат.

Роскошно одетая дама со слезами на глазах умоляет молодежь остановиться, прекратить бессмысленное сопротивление. Она говорит много бессвязных, нелепых женских слов. Я подошел ближе и узнал Розу Багланову. Она вышла на улицу, не в силах вынести это кровопролитие. Но что она могла сделать?! Ее голос терялся, заглушался криками, воем сирен, лаем овчарок. Бедная, добрая женщина. Я преклоняю колени и целую Ваши руки, Роза-апа!

Поднимаюсь вверх по проспекту Мира. Навстречу торопливо семенит русская старушка. Бежит парень. Спрашиваю: ”Что случилось?” Испуганно отвечают “Демонстранты бьют русских” Я спешу туда. По проспекту Максима Горького идет колонна молодежи, приближается к аэровокзалу. Внешних агрессивных проявлений не замечаю, хотя у многих в руках палки. Парни и девушки идут, взявшись под руки, весело напевая, как на параде. Там, впереди засада: рабочие с железными прутьями. Небольшая схватка и молодежь побежала. Многих хватают и уводят в рядом стоящее здание. Запомнилось злое лицо русского мужчины: “Убивать! Убивать их всех надо!” И другое, растерянное лицо. Казах-мужчина вырывает у него палку и требует прекратить избиение, и тот виновато озирается по сторонам: ”Что же мне делать? Кого слушать?” Простой рабочий, далекий от политики, которого оторвали от станка, всучили в руки палку и вот теперь он здесь, не понимая кого и за что должен избивать. И вдруг в толпу ворвался парнишка-казах с палкой в руках, он беспорядочно наносит удары. Его тут же хватают. Маленький, тщедушный… Наверное, ему хотелось почувствовать себя героем. Кто-то из дружинников порывался его бить, другие останавливали, раздавались голоса “Не бейте! Не бейте его!”

Наблюдая эти сцены, я все больше приходил к выводу, как искусно власти разжигали межнациональную вражду там, где это было необходимо. И они шли, рабочие, служащие по привычке, готовые выполнить любое распоряжение, с палками и прутьями в руках, ничего не имея против этой молодежи, а может быть даже в глубине души сочувствуя ей. “Разделяй и властвуй!” - способ древний как мир. Достаточно было напускать слухов, спровоцировать столкновения и дальше уже начиналась цепная реакция, которая могла довести до мощного взрыва.

В городе нарастало напряжение. Многие боялись выходить из дома. Ситуацией пользовались уголовные элементы. В магазинах, общественном транспорте развязные молодые люди откровенно нагнетали атмосферу враждебности и взаимной неприязни. Пользуясь вседозволенностью, иногда бесчинствовали дружинники. Потом одна из девушек напишет заявление в комиссию Шаханова об изнасиловании ее группой дружинников.

Конечно же, жертвы были, и я думаю гораздо больше, чем было объявлено в те дни; гораздо больше, чем объявит позднее комиссия Шаханова. Эта комиссия проделала огромную работу, были опрошены тысячи свидетелей, и я задаю себе вопрос: Почему она не огласила полностью все факты, которые оказались у нее в руках? Что за этим стоит? Высшие соображения или политические спекуляции? Не знаю. Время рассудит. Когда у одного из сотрудников КГБ, прикомандированного в Алматы из России, спросили в узком кругу о числе жертв, он ответил на вопрос вопросом:

- А сколько говорят?

- Ну, примерно, 250 человек…

- Цифра завышена - ответил он после небольшой паузы

По свидетельству одного из милиционеров, в одном из РОВД города скопилось около 50 трупов. Я думаю, что это один из главных вопросов, который будет фигурировать на будущих процессах.

18-19 декабря в Политехническом институте ходили женщины, призывая всех выйти на похороны погибших. Студенты АЗВИ и СХИ, чьи общежития примыкали к площади, понесли наибольшие потери. Говорят, что трупы держали прямо на балконах. Благо дни тогда стояли морозные. Ректор КазПТИ Баян Ракишев гневно ругал своих сотрудников и студентов за то, что они не задержали тех женщин и не сдали в милицию. Из всех алматинских ректоров он выслуживался в те дни больше всех. Из кожи вон лез, пытаясь угодить новому начальству. Самолично шел на площадь, выискивая студентов своего вуза, другие его не интересовали, выволакивал от туда, демонстрируя тем самым пример личной самоотверженности. Я, в те дни научный сотрудник этого института, на своей шкуре почувствовал, до какого идиотизма может дойти система в своем исступлении, каких подонков она взращивает и возносит на высшие ступени иерархической лестницы. Целыми днями мы, сменяя друг друга, просиживали в отделе кадров института над списками студентов и сотрудников, сортируя по национальному признаку, вычисляя какие-то проценты, сравнивая их друг с другом, выискивая уклоны и перегибы. Говорят, это была идея Закаша Камалиденова, его лебединая песня, которую он спел так искренне, так виртуозно! О, это была настоящая опера! Сколько в ней было действующих лиц! Огромный симфонический оркестр. Лучшие музыканты. А какие декорации! Целая эпопея! Иисус Христос – супер-звезда… Железный поток гениальных идей! Все в нем кипело, играло. Это были его звездные часы! Как он метался в те дни, летал, парил над политической сценой! Легкий, прозрачный, вездесущий как Фигаро. Севильский цирюльник. Брадобрей. Парикмахер. Еб твою мать! Как он нас шерстил в те дни. Причесывал! Подстриг всех под мальчиков – “А ля гарсон” И ходили мы, смущенно почесывая затылки. Как школьники, призывники, революцией мобилизованные, улыбаясь неестественными улыбками, и кричали дурными голосами: “А в Париже это модно!” Как будто не знали, что мода на эти прически давно прошла. Жалкие, ничтожные провинциалы!

Да, это были отголоски той закулисной борьбы, которая шла на высших этажах власти. Тогда они раскололись на два лагеря: Закаш Камалиденов и Нурсултан Назарбаев. Они то знали, что Колбин долго не продержится, рано или поздно уйдет, и тогда престол наследует кто-то из них. Был еще, правда, Ауельбеков, прослывший в народе демократичным человеком, писатель Салыков… И все же наиболее яростная борьба разгорелась между этими двумя. В конце концов, Назарбаев победил. Не знаю, чем он взял Горбачева. Своим обаянием или научной степенью кандидата наук. А может быть, сказался давний страх и неприязнь Горбачева к представителям КГБ, где долгое время работал Камалиденов…Он все же отдал предпочтение Назарбаеву. Камалиденов мгновенно исчез с политической сцены, и если проследить все последующие перемены в правительстве, то можно без труда углядеть, как отторгал аппарат всех его сторонников и в то же время активно продвигал своих.

Своеобразной была реакция творческой интеллигенции Алматы. В преобладающем большинстве это было непонимание, презрение к черной плебейской толпе. “Ну, и что?! Ну, поставили Колбина… Какое их дело?! Они что, члены правительства?! Члены политбюро?! Бездельники! Вместо того чтобы учиться, дурака валяют! Позорники! Стыдно за них” Потом по приказу ЦК они пойдут по организациям и предприятиям проводить воспитательные беседы, агитировать за интернационализм. Им и в голову не приходило, что эта грязная плебейская молодежь, эти бездельники и дармоеды, именно они ценой своей жизни спасали честь нации.

Интенсивно шли допросы в Архитектурно-строительном институте. День и ночь напролет. Следователи сменяли друг друга без передышки. Знакомая по книгам, старая технология НКВД, а впрочем, как знать, наверное, всех спецслужб мира. Они, студенты, тогда хорошо усвоили этот урок. Их учили предавать всех и вся, предавать ближних и дальних, своих и чужих. Это в те дни поощрялось, к этому принуждали. Предавать всех без жалости и сомнений. И многие не выдерживали. Я не упрекаю их. Да и в чем их можно упрекнуть? Вчерашние школьники, воспитанные в духе беспрекословного подчинения взрослым.

Способы подавления были удивительно изощренные. Не знаю, откуда они их почерпнули. Может быть существуют такие учебники и целые институты, где разрабатываются высокоэффективные пытки.

Рассказывает один из очевидцев: Нас, большую группу молодежи, вывезли за город, вывели из автобуса. Там была река, покрытая льдом. Нас заставили сесть прямо на лед. И парней, и девушек. Кто-то пытался устроиться на корточки, их тут же били дубинками. Прямо в глаза светили прожектора, и все было видно как на ладони. Долго мы так сидели, часа два, потом отпустили. Домой добирались пешком. Многие тогда сильно простудили внутренности, особенно девушки. Пришли домой, и сразу же слегли.

Никогда еще сущность нашей системы не обнажалась так откровенно. Никогда она не выворачивалась, представив на обозрение всю свою изнанку. Для исследователей советской системы случай был уникальным. Это, как при затмении Солнца, предоставляется хорошая возможность изучить ее корону, так и здесь очень четко проявились все уродливые формы советской системы, которые тщательно скрывались и затушевывались. Декабрьские события 86-го – это великолепный хирургический надрез, который показал всю структуру, внутреннее строение общества. Обнажил скелет и напластование тканей, развитие внутренних болезней. Причем сделано это было настолько искусно, что пациент ни сколько не пострадал. Так себе, маленькое потрясение. Шок и не более. Рана была аккуратно зашита, и от всей этой истории остался лишь слабо заметный шов. Нежно-розовый рубец, как та мемориальная доска на площади Республики. Вы помните эту удивительную надпись? “…в знак протеста против диктата командно-административной системы”… Да, в изобретательности им не откажешь! Затем этот шрам опять разворотили, превратив в огромную зияющую рану с грудой камней и копошащимися, словно черви, рабочими. Ей решили придать благородное обрамление. Сделать что-то вроде ювелирного украшения, вызывающего всеобщий восторг и восхищение. Рану вытянули, забетонировали, покрыли мрамором и бронзой. А верхушку ее венчает безымянный парнишка с сиамской кошкой у ног.

Он работал в городской милиции в звании сержанта. Когда на улицах избивали молодежь, он не выдержал, стал просить не проявлять жестокость. На него настучали. Начали таскать, потом попал в КГБ. Там ему предложили следующую версию. Якобы он участник заговора. Который готовился против Колбина. Согласно сценарию, два больших КамАЗа берут в кольцо его бронированный ЗИЛ. Один из КамАЗов будет ехать сзади, другой навстречу. Потом один из них наедет на ЗИЛ и раздавит Колбина со всеми потрохами. Сначала сержант отказывался. Ему пригрозили: “не выйдешь, пока не подпишешь. Простим за чистосердечное признание”. И он подписал. КГБ проявляла инициативу в весьма фантастических формах. Хозяину надо было показать кто спас его от смерти, кто раскрыл заговор. Но что-то у них не вышло. Или заврались слишком, или Хозяин раскусил. Но бедного милиционера все же отпустили. Хотя могло быть и хуже. Для достоверности его могли попросту уничтожить. Шла борьба за власть и жизнь какого-то паршивого милиционера в данном случае приравнивалась к нулю.

Есть в городе служба, которая занимается изготовлением гробов. В те декабрьские дни она получила “сверху” приказ: Срочно приготовить n-ую партию гробов! Потом приказ отменили. Сколько гробов? Кто отдавал приказ? Выяснить не удалось.

Я думаю, рано или поздно, но все это всплывет на поверхность. Заговорят те, кто убивал и те, кто погребал. Заговорят солдаты, которые были участниками и свидетелями. Заговорят те, в чьих руках эти факты имеются. Рано ли поздно, но информация просочится. Слишком много людей причастных к этой тайне. Перестанут молчать люди, в которых со временем заговорит совесть. Обычно это происходит не сразу, а по прошествию определенного времени, ибо эта болезнь, особенности ее развития, предполагают значительный инкубационный период. Тот вирус бесчестия, который проник в их души, он пока еще слишком мал. Дай Бог, чтобы он быстрее разросся и сделал боль невыносимой. И когда они захотят исторгнуть эту заразу из себя, они заговорят во сне, в бреду… И вы, лечащие врачи, и вы церковные служители, к которым они обратятся для исповеди, соберите по крупицам эту правду и донесите ее до народа. Ибо прах человеческий, кому бы он ни принадлежал, нищему или королю, грешнику или праведнику, должен быть захоронен достойно, только тогда земля успокоится, и очиститься, и сбросим тогда с души своей тяжкий груз и выпрямимся, и примет земля благословенно нашу ношу и снова станет щедрой, плодоносящей матерью нашей. Видит бог, не от зноя страдает земля, но от грехов человеческих. И великие пустыни на ней как места оскверненные.

Ну, вот и все. Кажется, все. Словно гора с плеч. Можно свободно вздохнуть, выпрямить спину. Я никогда не хотел заниматься политикой. Где-то здесь пришлось окунуться в ее мутные воды. Там очень много грязных людей, от которых можно ожидать всего. В Москве убили священника Александра Меня. За что? У него не было материальных ценностей. Он не владел государственными тайнами, не плел заговоров, интриг. И все же его убили. Наверное, это очень подлое время. Если так легко убивают священников, значит скоро начнут убивать и поэтов. И все же я скажу. Если Аллах вложил в мои руки калам, значит так надо. Если книги мои читают, и кто-то ждет этих слов, значит так надо. Значит это долги мои, которые я должен выплачивать, ни на что не взирая. Нет на свете ничего отвратительней, чем долги! Ничто так не отравляет жизнь! Опутан ими с ног до головы. Они словно сети наброшены. Не дают оторваться от бренной земли, где ты родился и где суждено умереть.

Я сказал о декабрьских событиях то, что видел собственными глазами. Кое-что здесь написано со слов людей, которым я верю. Иногда мне приходилось быть невольным свидетелем чужих разговоров. Я видел лица людей, проникнутых болью, которую они несут в себе и по сей день, и понимал, что должен помочь им выплеснуть ее на бумагу. Потому что боль, которая становится болью миллионов, перестает существовать. Она рассыпается на мелкие песчинки, превращается в прах и ветер уносит ее за пределы человеческого жилища. Клянусь, в этих словах не было лжи! Клянусь, говорил одну правду и только правду! И не было во мне злых помыслов, и не искал я в этом корысти. Бог свидетель тому. И если сказал я неправду, пусть эта книга умрет не родившись. Во имя Аллаха Всевышнего и Милосердного! Аминь!