Питирим

Александрович

СОРОКИН

 

СОЦИАЛЬНАЯ

И КУЛЬТУРНАЯ

ДИНАМИКА

 

 

 

Астрель

Москва

2006

 

 

Главный труд выдающегося русско-американского социолога П. А. Сорокина (1889-1968) был издан в США в четырех томах в 1937-1941 гг. и в последующие годы приобрел славу классического труда в области социологии и культурологи. Основной пафос сочинения — отрицание всемирных естественно-исторических закономерностей, действующих, подобно законам природы, с «железной необходимостью». На основе анализа огромного статистического материала Сорокин доказал, что на протяжении всей человеческой истории происходит поочередная смена трех «суперсистем»: чувственной, идеациональной и идеалистической. Будущее не предопределено, и каким оно будет, считает Сорокин, зависит от каждого из нас.

Книга переведена практически на все европейские языки и ряд азиатских. В 1957 г. Сорокин подготовил сокращенное и адаптированное издание «Социальной и культурной динамики», с которого и сделан настоящий перевод. Перевод снабжен обширными комментариями и аннотированным указателем имен.

Книга предназначена студентам и аспирантам социологических факультетов и всем, кто интересуется проблемами социологии, социальной философии, культурологи и истории.

 

 

СОЦИАЛЬНАЯ

И КУЛЬТУРНАЯ

ДИНАМИКА

 

Исследование изменений

в больших системах искусства,

истины, этики, права

и общественных отношений

 

 

SOCIAL & CULTURAL DYNAMICS

 

A Study of Change in Major

Systems of Art, Truth, Ethics,

law and Social Relationships

 

Revised and abridged in

one volume by the author

PITIRIM SOROKIN

 

extending horizons books — Porter Sargent Publisher — Boston

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

Прошло почти двадцать лет со времени первой публикации «Социальной и культурной динамики» в четырех томах. За эти годы появилось множество популярных изложений моего исследования, написанных в форме статей, диссертаций, отдельных глав в сборниках по социологии и даже книг. Среди них — моя собственная книга «Кризис нашего времени» (переведенная уже на восемь языков), «История, цивилизация и культура (Введение в историческую и социальную философию П.А. Сорокина)» Ф.С. Кауэлла, «Введение в теорию П. А. Сорокина» Уинстона Фана (на китайском языке), «Sociologie de la connaissance» Жака Мане («Социология знания» в американском издании), «Социальная и историческая философия П. А. Сорокина» Йоханны Йермоэ (на норвежском языке). Но как бы ни были превосходны все эти популяризации, они все же ни в коей мере не могут считаться аутентичной сокращенной версией «Динамики». Ни одна из этих работ не воспроизводит дословно ни текста, ни порядка глав «Динамики», ни одна из них не описывает все теоретические положения, которые в ней развиты.

За прошедшие двадцать лет некоторые ученые и читатели не раз уговаривали меня подготовить сокращенный однотомный вариант этой работы, который путем сокращения второстепенных параграфов, страниц и глав оригинального текста дословно воспроизводил бы все важные части в том же порядке и в тех же выражениях, в которых они изначально даны в четырех томах. На дружеский взгляд этих ученых и читателей такое сокращение сделало бы «Динамику» доступной широкому кругу исследователей и понимающих читателей — в противном случае они не нашли бы ни времени, чтобы изучить объемный четырехтомный труд, ни средств для его приобретения. Когда в феврале 1957 г. бостонское издательство «Extending Horizons Books» и мадридский «Institute de Estudios Politicos» предложили мне подготовить такую публикацию соответственно на английском и испанском языках, я принял это предложение, немедленно взялся за работу, в результате чего и появилось настоящее однотомное издание.

 

22 Предисловие

 

Сокращение первоначального объема «Динамики» до одного тома происходило путем изъятия: 1) всех параграфов и страниц, имеющих второстепенное значение; 2) практически всех многочисленных подстрочных примечаний; 3) всех ссылок и обширной библиографии; 4) всех приложений и источников, на которых основаны соответствующие выводы; и, наконец, 5) первых одиннадцати глав четвертого тома. Из опущенных глав вторая, третья, четвертая и пятая были сокращены не потому, что они малозначительны, a по той причине, что они не столь уж необходимы для понимания основной концептуальной схемы «Динамики», и потому, что любой заинтересованный исследователь может легко их найти в полном издании работы. Вот все относительно сокращений и того, что было сохранено в настоящем издании.

Теперь несколько слов о том, что добавлено и изменено по сравнению с оригинальным текстом. Помимо «Библиографии основных произведений», добавлено несколько небольших параграфов, чтобы проследить развитие главных тенденций и флуктуаций до настоящего времени. Поскольку статистические данные и теоретический анализ «Динамики», выпущенной в 1937—1941 гг., не выходят за пределы 1925—1937 гг., добавлены параграфы, в которых кратко описаны наиболее существенные изменения (если, конечно, они имели место), происшедшие за этот период. Прослежено, какие тенденции продолжают развиваться и какие из предсказаний «Динамики» сбылись. Тем самым анализ социокультурной ситуации на Западе доведен до настоящего времени.

Что касается изменений, внесенных в оригинальный текст, то их практически не было, поскольку не было и надобности в этом. Так как подлинные исторические события развертывались согласно диагнозу и прогнозу, поставленным в оригинальной публикации «Динамики», a основные ее предсказания за последние двадцать лет сбылись, не было нужды вносить коррективы ни в одно из существенных ее предположений: вплоть до нынешнего момента исторический процесс протекал и протекает так, как это было описано.

Согласно нашим прогнозам, три главных процесса, происходящих в последние десятилетия, заключаются в следующем: а) имеющем эпохальное значение перемещении творческого центра человечества из Европы на более широкую арену Тихоокеанского и Атлантического побережий; b) продолжающемся распаде чувственной культуры, общества и человека; и с) появлении и постепенном увеличении первых ростков нового — идеалистического или идеационального — социокультурного порядка.

 

Предисловие 23

 

Все мы знаем, что приблизительно до XIV в. творческое лидерство человечества принадлежало народам и национальностям Азии и Африки. В то время, когда наши предки на Западе еще вели самый примитивный образ жизни и владели такой же примитивной культурой, великие цивилизации Африки и Азии — египетская, вавилонская, иранская, шумерская, хеттская, индийская, китайская, средиземноморская (крито-микенская, греко-римская, арабская) и другие — возникали, развивались и в течение тысячелетий неоднократно переживали периоды расцвета и упадка. Западные, евро-американские народы были последними, кому досталось творческое лидерство человечества. Они несут этот факел только последние пять или шесть столетий. В течение этого короткого периода они блестяще выполняли свою творческую миссию, особенно в сфере науки, технологии, чувственного искусства, политики и экономики. Однако в настоящее время их лидерство почти закончилось. История человечества разыгрывается теперь на гораздо более широкой сцене афро-азиатского и евро-американского космополитического театра. И главными героями следующих актов великой исторической драмы собираются стать — помимо Европы — обе Америки, Россия и возрождающиеся великие культуры Индии, Китая, Японии, Индонезии и исламского мира. Этот эпохальный сдвиг уже начался и набирает скорость изо дня в день. Он проявляется в распаде великих европейских империй, таких как Британская и Французская, в уменьшении политического и культурного влияния Европы в международных отношениях, в перемещении центра творческой активности из нескольких европейских стран на другие континенты: из англосаксонских стран — в Соединенные Штаты, Канаду и Австралию, из Испании и Португалии — в Латинскую Америку; в увеличении творческой активности азиатской России по сравнению с ее европейской частью и т. п. Еще более сильное проявление этого сдвига — несомненное возрождение великих культур Азии и Африки — индийской, китайской, японской, индонезийской, арабской и других. В основе их возрождения лежит освобождение этих народов от колониального рабства.

Быстро увеличивается их политическая и социальная независимость, растет влияние на политические события; стремительно развиваются наука и техника, широко распространяются религиозные, философские, этические, художественные и культурные ценности этих народов в западном мире. И еще многие другие явления знаменуют перемещение центра творческого лидерства человечества из монопольно владевшей этим центром

 

24 Предисловие

 

Европы на американский материк, в Азию и Африку. Таков первый из основных социокультурных процессов последних десятилетий.

Два других — продолжающийся распад чувственной социокультурной системы Запада и возникновение и наступательное движение нового — идеалистического или идеационального социокультурного порядка — может быть, еще более значительны для настоящего и будущего человечества. Обе эти тенденции все сильнее проявляются во всех составных частях западной культуры и общества: в динамических изменениях в науке, философии, религии, изящных искусствах, этике, праве, политике и экономике, в преобразовании наших социальных институтов, в пересмотре нашей системы ценностей, в изменении нашего сознания и публичного поведения. Весь наш общественный, культурный и личный образ жизни находится в состоянии трагического и эпохального перехода от умирающей чувственной культуры величественного вчера к наступающей новой культуре творческого завтра. Мы живем, думаем и действуем в сгущающихся сумерках наступающей ночи переходного периода с ее кошмарами, гигантскими разрушениями и душераздирающими ужасами. Если человечество сумеет избежать непоправимой катастрофы еще более великих мировых войн, то грядущим поколениям людей предстоит встречать зарю нового величественного порядка.

Питирим А. Сорокин

Harvard University, 1957

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПОЛНОМУ ИЗДАНИЮ

 

Этот труд — плод моих усилий, направленных на то, чтобы хотя бы частично осмыслить произошедшее в окружающем меня социальном и культурном мире. Мне не стыдно признаться, что мировая война и большинство последовавших за ней событий озадачили меня — человека, который в согласии с преобладавшими с начала XIX в. течениями социальной мысли верил в прогресс, революцию, социализм, демократию, научный позитивизм и многие другие подобные «измы». Я ожидал прогресса мира, a не войны, бескровного преобразования общества, a не кровавых революций, гуманизации и смягчения человеческих отношений, a не массовых убийств, дальнейшего совершенствования демократии, a не авторитарных диктатур; я ожидал усиления роли науки, a не пропаганды авторитарных предписаний под видом истины, всестороннего развития человека, a не возврата его в состояние варварства. Первый удар по этим представлениям нанесла война, второй — жестокая действительность русской революции. Если бы в 1913 г. кто-нибудь всерьез предсказал хотя бы малую часть того, что впоследствии произошло на самом деле, его сочли бы не иначе как сумасшедшим². И тем не менее то, что казалось в то время абсолютно невозможным, произошло.

Все это, естественно, пробудило настойчивое стремление ответить на вопрос: в чем причины и смысл этих обескураживающих неожиданностей? Основные принципы социальной науки, которые я усвоил, не очень-то помогли мне в попытках разобраться в этом. Поэтому не для кого-то, a исключительно для себя самого я начал размышлять, собирать материал и искать ответ. Долгое время я наощупь блуждал в потемках. Были опробованы и забракованы различные гипотезы. После многочисленных проб и ошибок родилась главная идея. Постепенно она уточнялась и стала принимать отчетливые очертания. После предварительных испытаний на истинность я приступил к ее систематической разработке. Как раз в это время моя счастливая звезда сподобила меня получить финансовую поддержку от Гарвардского Центра социальных исследований, что вкупе с бескорыстным сотрудничеством многих ученых помогло мне продолжить свою работу в масштабах едва ли возможных для ученого, работающего в одиночку.

Результатом этих усилий является настоящий многотомный труд.

 

26 Предисловие к полному изданию

 

Несмотря на его внушительные размеры, в нем ставится лишь одна центральная проблема, a именно: изменение и флуктуация идеациональной, идеалистической и чувственной культур. Но это одна из тех фундаментальных проблем, что охватывают тысячи других. Для правильного ее решения необходимы исследования и интерпретация бесчисленного множества дополнительных вещей. В этом отношении я следовал примеру многих великих социальных мыслителей. В конце концов, Джамбаттиста Вико в своей «Scienza nuova»³ имеет дело лишь с одной проблемой; Огюст Конт во всех своих сочинениях развивает только одну идею: позитивизм и связанный с ним закон трех стадий⁴; все произведения Герберта Спенсера есть не что иное, как развитие его формулы эволюции и прогресса⁵.

В психологическом смысле этот труд, как уже отмечалось, является попыткой понять характер современной культуры и современного общества. В какой-то степени это мир, увиденный сквозь призму индивидуального темперамента и личного жизненного опыта. Моя точка зрения — идеалистическая в том особом значении данного термина, какой принят в настоящей работе. Это единственная точка зрения, позволяющая понять без серьезного искажения оба крайних типа интегрированной культуры — идеациональный и чувственный.

В объективном смысле эти тома посвящены исследованию природы и изменения, то есть динамики интегрированной культуры: ее типов, процессов, тенденций, флуктуаций, ритмов и темпов. Исследование основано главным образом на материале греко-римской и западной цивилизаций за более чем 25 веков их истории. Краткие экскурсы делаются и в египетскую, вавилонскую, древнеиндийскую, китайскую и арабскую культуры. Однако это не история данных культур, a социология их изменения. В чем разница между тем и другим, будет ясно из содержания самой работы, которая по подбору материалов, по своим принципам, методам и целям, не является тем, что называется историей культуры. Из родственных истории дисциплин она ближе всего к тому, что чаще всего именуют философией истории. Поскольку почти все великие социологические системы несут на себе отпечаток философии истории и поскольку большая часть философско-исторических учений является в определенном плане социологией культуры, я ничуть не буду возражать против того, если кому-нибудь придет на ум причислить настоящую работу к этому разряду.

 

Предисловие к полному изданию 27

 

Материал, на котором основано исследование, выбран по вполне очевидным причинам: греко-римская и западная культуры обеспечивают нас более полными зафиксированными свидетельствами, чем какая бы то ни было другая культура. Примитивные общества не дают необходимого материала: y них нет никакой «истории», нет «долговременных письменных источников», мы мало знаем о них, и не только мало, но и плохо их понимаем. Кроме того, вместе с Аристотелем можно сказать, что дуб лучше изучать по выросшему дереву, чем по желудю.

Если мы хотим изучить процесс жизнедеятельности интегрированной культуры, то лучше делать это на примере вполне развитой культуры, чем на примере культуры, которая находится в начале своего развития. Впрочем, там, где это требуется, мы обращаемся и к примитивным культурам, но все равно не они находятся в центре изучения социокультурных флуктуаций.

Что касается метода исследования, то, как объясняется на нижеследующих страницах, он объединяет то, что я называю методом логико-смысловым, и метод причинно-функциональный. Это дает простор для логической мысли — обобщающей и аналитической — и вместе с тем проверяет соответствующими эмпирическими фактами правильность ее индуктивных выводов. Без логической мысли не может быть релевантного «факта». Без релевантных фактов мы никогда не узнаем, какая из нескольких — самих по себе одинаково логичных — теорий соответствует фактам в большей степени и более удачно упорядочивает их чувственно воспринимаемый хаос в рационально постижимую систему. Чистое «открытие факта» бессмысленно, оно не приводит к значительным результатам. Чистая логическая спекуляция в социальных науках бесплодна.

«Социальная и культурная динамика» состоит из четырех томов. В совокупности они дают законченное представление о предмете, причем в каждом из них исследуется флуктуация различных аспектов культуры как целого. Первый раздел первого тома — введение, здесь кратко формулируется проблема интегрированной культуры с тем, чтобы были понятны последующие разделы и используемые в них термины. Во второй части речь идет о флуктуациях в области искусства: живописи, скульптуры, архитектуры, музыки, литературы и критики. Первая часть второго тома посвящена флуктуациям в науке, философии и религии. Это — социология знания, такая же, как и современная Wissensoziologie⁶. Во второй части рассматриваются флук-

 

28 Предисловие к полному изданию

 

туации в этической и юридической областях на самых высоких и самых низких уровнях. В первой части третьего тома речь идет о типах и флуктуациях социальных отношений, в том числе о многих фундаментальных связях в социально-политической и экономической сферах. Вторая часть исследует флуктуацию войн, третья — флуктуацию внутренних волнений. В четвертой части анализируются взаимоотношения между культурной ментальностью и поведением; заканчивается она постскриптумом к первым трем томам⁷. Таким образом, первые три тома представляют собой единое целое. Четвертый том, посвященный обобщающей теории социокультурного изменения, завершается трактатом о regles de la methode sociologique⁸.

Обрисованный контур работы показывает, что она затрагивает не поверхностные и малозначащие вопросы, a фундаментальные категории культурных явлений. Я верю, что она выполнена с необходимой глубиной и с должным вниманием к фактам. В ней, безусловно, много недостатков, но я надеюсь, что они объясняются не столько некомпетентностью автора, сколько трудностями самой проблемы и отсутствием всех необходимых материалов для ее решения. Вообще, чем значительнее проблемы и чем шире сфера исследования, тем больше вероятность ошибки. Если проблемы и область исследования необъятны, ни один ученый, который отваживается вступить с ними в единоборство, не может надеяться на то, что он достигнет вполне удовлетворительных результатов во всех отношениях. Дело вовсе не в том, что имеются недостатки, a в том, насколько они велики по сравнению с недостатками в других исследованиях на ту же тему и в какой степени они влияют на правильность главных позиций. Надеюсь, что оценки моей работы в этом отношении не будут совсем уж неудовлетворительными. Следует напомнить, что она пытается описать континент, a не округ, a то, что на карте континента выглядело бы прямой линией, на карте округа превращается в кривую или изломанную линию. Тем не менее обе карты, каждая по-своему, правильны. Я старался избегать психологически впечатляющего метода, когда приводится масса иллюстративных описательных примеров, и отбросил желание блистать интуитивными афоризмами, за которыми скрывается якобы глубокая мысль. Вместо этого на всем протяжении работы я предпочитал использовать более адекватные и сложные методы. Я систематически использовал скорее количественно-числовой, чем вербально-качественный метод и откровенно выкладывал перед читателем все данные, на которых основаны мои выводы. Во всяком случае,

 

Предисловие к полному изданию 29

 

недостатки, спорные положения и сомнения не затушевываются. Наоборот, я обращаю на них внимание и нигде не пытаюсь ввести читателя в заблуждение или произвести на него впечатление эрзацами глубокомыслия и учености.

Что касается выводов, то они сильно отличаются от общепринятых современных воззрений и не согласуются полностью ни с одним из существующих оттенков мнения или мысли. Поэтому они вряд ли будут приняты какой-либо фракцией, a скорее всего подвергнутся нападкам со стороны всех. Это, однако, не очень меня беспокоит. Дело в том, что многие из выводов оказались неожиданными даже для меня самого. Тем не менее с учетом логики ситуации и фактов никакие другие выводы вообще невозможны. В связи с этим следует подчеркнуть, что главный массив материалов был собран не мною, a разными учеными, каждый из которых работал независимо, не зная ни для какой цели нужны данные, ни о моих теоретических построениях. Несмотря на это, материалы, относящиеся к различным сферам культуры, согласуются друг с другом, что является важным свидетельством достоверности выводов.

Особенно неожиданным может показаться портрет нашей современной культуры, нарисованный на нижеследующих страницах. Но я убежден, что он правильно изображает оригинал — типичную чувственную культуру, вступившую в стадию перезрелости. Будучи порождением этой культуры, я люблю ее, несмотря на ее недостатки, но, видя симптомы ее перезрелости, смиряюсь и с возможностью ее упадка. Будучи беспристрастным наблюдателем, я способен глубоко восхищаться каждым из трех типов культуры — идеациональной, идеалистической и чувственной, — но лишь в период их расцвета и полного развития сил. В периоды упадка они заслуживают сочувствия, a не восхищения.

Но возможное угасание нашей сегодняшней чувственной фазы не обязательно означает конец западной культуры, как не был таким концом упадок средневекового идеационализма. То был переход от увядшей идеациональной к блестящей чувственной фазе, и именно таким может снова оказаться поворот от нашего престарелого сенсатизма к новому и полнокровному идеационализму.

Этим и объясняется, почему возможность упадка нынешней культурной фазы не наполняет меня пессимизмом. Каким бы глубоким ни был современный кризис — a он значительно глубже, чем думают большинство людей, — после трудного переходного периода смутно видится не пучина смерти, a горная вершина жизни, с которой открываются новые горизонты созидания и обновленный вид вечных небес⁹.

Питирим А. Сорокин

Кэмбридж-Винчестер, [1937]

 

 

 

 

30

 

ФЛУКТУАЦИЯ КОЛИЧЕСТВЕННЫХ АСПЕКТОВ

СИСТЕМ ОБЩЕСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ

(«РАЗРЕЖЕНИЕ» И «СГУЩЕНИЕ»¹ СЕТИ

СОЦИАЛЬНО-ОРГАНИЗОВАННЫХ ГРУПП.

ИХ ОСЦИЛЛЯЦИИ МЕЖД У ТОТАЛИТАРИЗМОМ

И LAISSEZ-FAIRE². РАСШИРЕНИЕ И СОКРАЩЕНИЕ

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОГО КОНТРОЛЯ И РЕГУЛИРОВАНИЯ.

МИГРАЦИЯ ОБЩЕСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ)

 

I. ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

 

В предыдущих главах системы социальных отношений рассматривались почти исключительно с качественной точки зрения. В этой главе наше внимание будет сосредоточено на типах систем социальных отношений (сети организованных групп) и на их изменениях, рассматриваемых с количественной точки зрения. Имеется в виду число социальных взаимодействий, которые являются «фибрами» любой данной сети. Выше уже говорилось, что экстенсивность взаимодействия может колебаться от тотальной, охватывающей все взаимоотношения между сторонами, до минимальной, ограниченной одним звеном. Это означает, что число социальных взаимосвязей, которые составляют фибры сетевой системы, может колебаться от бесконечности до единицы.

Если социальная система охватывает все взаимосвязи своих членов, полностью регулирует их поведение и все их взаимоотношения, то экстенсивность социальной системы безгранична, или тотальна. Число социальных взаимосвязей, вовлеченных в такую систему, чрезвычайно велико. Почти каждый шаг человека задевает ее густую сеть из толстой «проволоки» и приводит в действие. Если сеть состоит только из одной взаимосвязи (скажем, кооперативное общество коллекционеров никарагуанских почтовых марок), то экстенсивность сети, или число составляющих ее взаимосвязей, равняется единице. «Ассоциация кол-

 

632 Часть 5. Типы и флуктуации систем социальных отношений

 

лекционеров никарагуанских почтовых марок» — это социальная система (группа), регулирующая лишь одну взаимосвязь из сотен других, в которых участвуют члены данной ассоциации. Она охватывает столь малую часть их жизни и взаимоотношений, что может считаться почти системой типа laissez-faire. Ее члены могут делать все, что угодно, не затрагивая сети с ее проволоками и не приводя их в действие, за исключением участия в коллекционировании марок. С этой точки зрения социальные системы ранжируются, начиная с тех, которые охватывают лишь одну взаимосвязь, две или три, и кончая теми, чья сеть составлена из тысяч и десятков тысяч взаимосвязей. При прочих равных условиях социальная система первого типа очень незначительно влияет, контролирует и регулирует поведение и взаимоотношения своих членов; система второго типа — в чрезвычайной степени. Сказанное дает предварительное представление о том, что подразумевается под количественным аспектом социальной системы взаимодействия, под числом социальных отношений, которые составляют сеть группы, и под флуктуацией числа взаимоотношений в социальных системах.

Теперь рассмотрим ряд процессов, происходящих в организованной социальной группе и затрагивающих количественный аспект ее социальных отношений.

Об усилении правительственного контроля и регламентации в послевоенный период говорят сегодня даже самые заурядные люди. Интеллигенция использует термин «тоталитарный» для обозначения гитлеровской, коммунистической, фашистской и других государственных систем с чрезвычайно широким правительственным контролем и строгой регламентацией жизни. Некоторых весьма беспокоит современная экспансия. Другие ее одобряют, особенно приверженцы этих правительств. Бóльшая часть и тех и других уверяют нас, что столь широкая правительственная регламентация — историческое новшество, наблюдаемое впервые. Но они глубоко заблуждаются. Если оставить в стороне беспокойства и восторги соответствующих партий, то можно сказать, что нынешнее расширение правительственной регламентации жизни — это старая-престарая история: в различных государственных образованиях такое расширение неоднократно случалось раньше, происходит теперь и, вероятно, будет происходить в будущем. Более того, флуктуация усиления и ослабления правительственного контроля — процесс общий для всех организованных групп, имеющих свою жизненную историю.

 

30. Флуктуация количественных аспектов общественных отношений 633

 

Регулятивные функции правительства в любой организованной группе не остаются неизменными в течение времени; они флуктуируют, то распространяясь на большее число взаимоотношений, то сокращаясь.

Сказанное касается семьи, религиозной группы, профессионального союза, политической партии, торгового предприятия и различных образовательных, научных, художественных и прочих организаций. Если они существуют в течение сколько-нибудь длительного периода, то регулятивные и регламентирующие функции их руководящих органов (главы, комитета, бюро, начальника, президента, опекунского совета, совета директоров и т. п.) время от времени изменяются, в одних случаях резко, в других — почти незаметно.

Процесс этот претерпевает любая организованная социальная группа. Ее сеть испытывает почти постоянно то включение социальных отношений, которые прежде находились вне ее; то исключение из своих «проводов» отношений, которые до сих пор составляли ее часть. Соответственно число функций социальной группы увеличивается или уменьшается, тогда как экстенсивность контроля и вмешательства правительства расширяется или сужается. Теоретические пределы, в рамках которых происходит флуктуация, — от абсолютного тоталитаризма, когда правительственный контроль и регулирование данной группы распространяются на поведение всех ее членов, ничего не оставляя им на выбор и не допуская никакого регулирования со стороны другой группы, до абсолютного laissez-faire, когда сама группа не регулирует ничего и регулятивные функции ее правительства приближаются к нулю. Подобная ситуация — идеальная анархия — означает, что ни группа, ни ее правительство фактически не существуют, тогда как абсолютный тоталитаризм группы означает, что все ее члены принадлежат только данной группе и никакой другой и что эта группа поглощает и контролирует их полностью, все их взаимоотношения и все аспекты поведения.

В действительности группа абсолютно тоталитарного или абсолютно laissez-faire типа вряд ли когда-нибудь существовала. Но какие-то реальные социальные группы по своей системе социальных отношений были ближе к тоталитаризму, другие больше напоминали «либеральный» или «анархический» тип. Сказанное справедливо и применительно к одной и той же группе в разные периоды ее существования. В какой-то период сеть ее

 

634 Часть 5. Типы и флуктуации систем социальных отношений

 

социальных взаимоотношений приближается к тоталитарному полюсу, и регулятивно-регламентарные функции ее правительства расширяются и усиливаются. В другой — многие «фибры» сети отсеиваются, группа начинает приближаться к либеральному или анархическому типу, контроль и регулирование со стороны правительства уменьшается, a их экстенсивность сужается. Теперь либо правительство предоставляет членам группы «свободу» и «выбор» строить отношения по своему усмотрению, либо их регулирование переходит под контроль других социальных групп (от государства — к церкви, от церкви — к школе и т. д.).

Подобные «качания» между «тоталитаризмом» и «laissez-faire» можно назвать флуктуацией количественных аспектов сети социальных отношений.

Такая флуктуация представляет собой один из тех процессов, которые происходят urbi et orbi³ в жизни-истории любой организованной группы. Она имеет важное теоретическое и практическое значение.

В дальнейшем мы постараемся дать ответы на вопросы, возникающие в данной области, ограничив при этом (ради краткости) наше исследование группой, осуществляющей управление государством.

1) Происходила ли подобная количественная флуктуация в истории западного (и в частности, греко-римского) государства? 2) В какие периоды наблюдались «разрежения» и «сгущения» сети социальных отношений и соответственно сужения и расширения правительственного контроля в государственной системе? 3) Как в этом смысле обстоит дело в настоящее время? 4) Как связана эта флуктуация с флуктуацией основных типов культуры и социальных отношений? 5) Каковы ее отношения к свободе индивида? 6) Перемещаются ли социальные отношения из группы в группу?

 

 

II. РИТМ РАЗРЕЖЕНИЯ И СГУЩЕНИЯ СЕТИ

ГОСУДАРСТВЕННОЙ СИСТЕМЫ

 

Долговременные волны. Не подлежит сомнению, что некоторые государственные системы были ближе к тоталитарному типу, чем другие, и что тоталитарный тип не является открытием нашего времени, он много раз наблюдался в прошлом. Тоталитарными были государственные системы Древнего Египта, особен-

30. Флуктуация количественных аспектов общественных отношений 635

 

но в некоторые периоды его истории, например, птолемеевский Египет; Древнего Перу под властью инков ⁴; Древней Мексики; Древнего Китая, особенно в периоды вроде времени правления Ван Ань-ши в XI в.; Японии при сёгунате Токугавы⁵; сеть государственных отношений Древней Спарты, Липары⁶ и некоторых других греческих городов-государств; Древнего Рима, особенно после Диоклетиана; древней Византии; государства таборитов в Богемии в XV в.⁷; несколько государственных систем Индии; Древней Персии и многих эфемерных государственных систем в революционные периоды Исламской империи (во время восстаний хариджитов, алидов, карматов, исмаилитов, коптов, бабекистов, ваххабитов)⁸; Персидской империи (во время маздакитского движения⁹ и тех, которые имели место при Каваде I и Ормузе III); в средневековой Европе — Мюнстерская коммуна и коммуна в Мюльхаузене¹⁰. Точно так же социальное устройство некоторых первобытных племен ближе к «тоталитарному», других — к типу laissez-faire.

В перечисленных выше тоталитарных государственных системах правительственный контроль и регламентация осуществлялись в чрезвычайно крупных масштабах и охватывали большую часть жизни подданных. Правительство распоряжалось почти всей экономической жизнью: производством, распределением, потреблением; контролировало семейные и брачные отношения, религию, образование, досуг и развлечения, вооруженные силы и прочие виды деятельности и отношения. По сути дела (если отвлечься от фразеологии), ситуация фактически мало чем отличалась от той, которая наблюдается в современных тоталитарных государствах — в Советской России, фашистской Италии, нацистской Германии. Гражданам или подданным предписывались все шаблоны поведения и взаимоотношений во всех наиболее существенных сферах. Каким родом деятельности должен заниматься индивид; где, когда и как он должен работать; где должен жить; что есть, носить и употреблять; во что должен верить, какое звание или положение он может занять, что должен думать и говорить, что одобрять и что порицать, чему учиться, может ли он жениться, и если да, то на ком, где и в каком возрасте; сколько детей может иметь, каким из его детей дозволено жить, a каким должно умереть. Короче говоря, сеть государственной системы была сплетена настолько плотно, что индивид не мог ступить ни шагу, чтобы не задеть ее и не привести в действие. С внешней точки зрения y него практически не было

 

636 Часть 5. Типы и флуктуации систем социальных отношений

 

свободы, он был своего рода марионеткой, дергаемой правительством, a правительство — своеобразной центральной «электростанцией», приводящей в движение подданных. Именно по этой причине любое утверждение, будто современный тоталитаризм — это нечто совершенно новое в истории человечества, абсолютно ошибочно: во всяком случае, прошлое было в большей степени тоталитарным, чем западные государственные системы XIX в.

Таким образом, политические системы разных, но одновременно существующих государств отличаются друг от друга в этом отношении.

Если же сравнить политическую систему одного и того же государства в разные периоды его существования, то сразу станет ясно, что она флуктуирует между тоталитаризмом и laissez-faire.

Среди этих флуктуаций можно выделить два типа: долговременные и краткосрочные, «спазматические» флуктуации. Первые происходят медленно и постепенно и длятся долго; вторые внезапны и быстротечны. Возьмем прежде всего долговременные «качания» в истории Римского и западных государств и отметим самые заметные движения в сторону относительного «тоталитаризма» и laissez-faire, происходившие в течение их существования. После этого мы сможем рассмотреть вкратце и краткосрочные флуктуации.

В истории римской государственной системы за все время ее чрезвычайно долгого приближения к «тоталитаризму» выделяется по крайней мере один период, a именно: период, начавшийся с конца III в., и особенно со времени Диоклетиана. Помимо краткосрочных шквалов были, возможно, и другие долговременные волны усиления и ослабления правительственной регуляции, но скорее всего ни одна из них не достигала в упомянутом периоде такой степени тоталитаризма, как при Диоклетиане.

Признаки чрезвычайно развитого тоталитаризма суть следующие: 1. Правительство становится абсолютным: Princeps legibus solutus est. Quod principi placuit — legis habet vigorem¹¹. Император превращается в божество, стоящее выше закона. 2. Полная централизация и всеобъемлющий контроль за населением со стороны правительства. 3. Централизованная и всецело плановая государственная экономика, при которой государство является единственной и главной торговой корпорацией. 4. Полная потеря населением внешней свободы и саморегуляции. 5. Вырождение денежной экономики и замена

 

30. Флуктуация количественных аспектов общественных отношений 637

 

денег «натуральными» продуктами и услугами: введение «натуральной экономики», нормировочной системы с обычными «продовольственными карточками» (tessarae)¹²; для разных групп и слоев населения устанавливаются разные нормы потребления. 7. Чрезвычайно раздутая армия государственных чиновников и бюрократов. Здесь перед нами в крупном масштабе хорошо развитая система государственного социализма, или тоталитаризма. Тем, кто воочию сталкивался с подлинным характером советской системы в период 1918-1922 гг., не нужно иного доказательства ее разительного сходства с тоталитарной системой Диоклетиана и поздней Римской империи. Вот краткая картина римской государственной системы в указанный период.

«Все регламентировано и находится под контролем. Для этой цели создана чрезвычайно многочисленная армия государственных чиновников, что еще больше ухудшает ситуацию и ведет к обнищанию и ограблению населения. Государству нужны гигантские денежные средства [на содержание императорского двора, для пропитания толпы, армии, чиновников и для ведения войн]... Труд населения и рабочих союзов, который до этого был свободным [нерегламентированным со стороны государства], теперь строго организован и передается по наследству... Империя превратилась в огромную фабрику, где население под надзором государственных чиновников работает на императора, государство и частных лиц. Государство распоряжается почти всей промышленностью. Оно же распределяет — причем очень неравномерно — продукты производства. Члены торговых и профессиональных союзов больше не являются свободными людьми, которые свободно трудятся на благо своих семей; теперь они рабы государства, которых государство содержит как и чиновников — но очень бедно и неадекватно... Никогда прежде не было администрации столь жестокой и беспощадной к населению и столь бесполезной и непродуктивной для страны. Режим был основан на принуждении: всюду чувствовалась рука государства, его тирания. Всюду насильственно привлекали к труду и принудительно заставляли работать. Нигде не было ни частной инициативы, ни свободного труда» ¹³.

Эти строки дают самое яркое представление о ситуации. В такой тоталитарной форме Западная Римская империя прозябала в течение IV-V вв. до самого своего падения. Столь же высоким был и уровень правительственной регламентации на протяжении всей истории Византийской империи.

 

638 Часть 5. Типы и флуктуации систем социальных отношений

 

Когда возникли империи Меровингов и Каролингов, они начали с заметного усиления правительственной регламентации и со столь же заметного «сгущения» государственной системы социальных отношений. Тем не менее они были гораздо менее тоталитарными, чем описанная выше Римская империя. Затем, с развитием феодализма, средневековое феодальное государство испытало чрезвычайное «разрежение» своей сети и соответственно значительное сокращение регулятивных, регламентационных и контрольных функций своего правительства. Это яркий пример сокращения большого числа отношений в рамках государственной сети и уменьшения государственно-правительственного вмешательства. Отпавшие от государства функции приняли на себя другие организации.

В дальнейшем, с упадком феодализма и возникновением так называемого национального государства, государственная система снова начала «распухать», захватывая все увеличивающееся число социальных отношений. Процесс достиг своего апогея в период так называемого Polizeistaat¹⁴ — абсолютистского государства XVII-XVIII вв. Государственная система Людовика XIV, Фридриха Великого, Марии Терезии и Иосифа — это одна и та же система, с чрезвычайно большим числом отношений и «проводников взаимодействия». Ее правительство — абсолютистское, ее функции контроля и регламентации невероятно широкие и касаются почти всех важных сфер поведения ее подданных и их отношений: экономических, религиозных, нравственных, образовательных, сферы досуга и развлечения и т. п. Этот откат к тоталитаризму был другой долговременной волной, которая от подъема до упадка длилась почти четыре столетия.

К концу XVIII в. она истощилась, и на смену ей пришла волна противоположная — движение в направлении к laissez-faire, либерализму, «индивидуализму» и «контрактуализму». Высшая точка их прилива наступила в XIX в. Многие взаимоотношения, такие, как свобода слова, вероисповедания, прессы, собраний, союзов, образования, брака (в значительной степени); большая часть экономической деятельности, вообще многие отношения в «погоне за счастьем и свободой» были изъяты из государственной сети и отданы либо на свободный выбор и соглашение индивидов, либо в распоряжение других социальных групп. Результатом стало, особенно к последней четверти XIX в., заметное «разрежение» государственных отношений, ограничение правительственной власти, контроля и вмешательства. Этот период

 

30. Флуктуация количественных аспектов общественных отношений 639

 

был отмечен, соответственно, ростом «демократии», «самоуважения», «свободы», «либерализма», «конституционного правления», «договорных отношений», «крайнего индивидуализма», «частной собственности», «частного дела», «личной инициативы», «равенства возможностей», «свободных союзов» и другими чертами разреженной государственной системы отношений в условиях ограниченного числа ее регламентационных и регулятивных функций. Идеологическим отражением данного периода были политические и экономические учения физиократов, фритредеров¹⁵ и философия либерализма.

В конце XIX в. появились признаки реакции против состояния laissez-faire, что нашло выражение в усилении государственного контроля за трудом, промышленностью, коммерцией, a затем и некоторыми другими сферами деятельности (значительное число мер, направленных на охрану детского труда, установление минимальной зарплаты, социальное страхование от болезни, старости и т. п.; регулирование торговли, вмешательство в отношения между рабочими и работодателями; развитие государственной системы образования и законов об обязательном обучении; всеобщая обязательная воинская повинность; вмешательство в семейные взаимоотношения; регистрация и регулирование браков, рождений, разводов; значительное усиление мер, направленных на поддержание общественного здоровья и санитарии; и т.д. и т.п.). Соответственно правительственный контроль и регулирование снова стали расширяться, хотя сначала очень медленно и постепенно. С началом мировой войны они сразу сделали огромный скачок и воспарили до самой стратосферы — благодаря такому фактору, как война (см. ниже в этой главе). После ее окончания в ряде стран контроль и регулирование в некоторых сферах деятельности были слегка ослаблены, но лишь на короткое время. Вскоре они возобновили свое движение вверх. В настоящий момент мы живем в эпоху чрезвычайного скатывания к государственному тоталитаризму.

Это общая тенденция практически для всех западных (а также и некоторых восточных) стран. В таких государствах, как Советская Россия, фашистская Италия, нацистская Германия, тоталитаризм взмыл до невероятных высот; в Соединенных Штатах Америки, Англии и ряде других стран он также усилился, хотя и не до такой степени.

Конкретные формы и степень тоталитаризма варьируются от страны к стране; но сама тенденция наблюдается во всех за-

 

640 Часть 5. Типы и флуктуации систем социальных отношений

 

падных государствах. В одном месте она принимает вид советско-коммунистический, в другом — фашистский, где-то — гитлеровский или форму «Нового курса»¹⁶, устанавливается режим Пилсудского—Хорти—Макдональда—Болдуина—Блюма.

Нравится нам это или нет, но мы живем в эпоху резкого усиления «тоталитаризма», чрезвычайного «уплотнения» западной государственной системы, абсолютизма государственной власти и возрастающего вмешательства правительства во все вопросы и во все дела, которые его не касаются и не должны касаться.

Во время Второй мировой войны эта тенденция усилилась чрезвычайно и после небольшого спада, вызванного перемирием, по-прежнему осталась на очень высоком уровне во всех странах.

Наш краткий очерк дает представление о самых высоких и самых низких точках амплитуды колебания систем тоталитаризма и laissez-faire, расширения и сокращения западной государственной системы и власти ее правительства, начиная с эпохи Меровингов и Каролингов и заканчивая нынешним временем.

Вряд ли могут быть какие-либо сомнения по поводу того, что другие государственные системы, существовавшие целые века, например, Китай, Япония, многие страны Арабского Халифата, Древний Египет, некоторые государства Индии и др., испытывали за свою историю аналогичные колебания.

Отсюда вытекает следующий вывод: в истории государства едва ли существует некая устойчивая тенденция к большему и «лучшему» «тоталитаризму» или к системе laissez-faire. Уверения как приверженцев тоталитарного государства — социалистического, коммунистического, гитлеровского, фашистского (абсолютистско-идеологического государства с его безупречными сторожевыми ангелами-бюрократами), так и абсолютной системы laissez-faire или ее «разбавленных» вариантов — анархизма, крайнего индивидуализма (в духе Штирнера и Ницше¹⁷), либерального гуманизма, либеральной демократии с их «правительством из народа, волей народа и ради народа» ¹⁸ (но — в меру), что история неуклонно приближается к их излюбленному идеалу, не подтверждается социально-исторической действительностью. Здесь, как и в большинстве других областей, история флуктуирует, то присуждая победу тоталитаризму, то склоняясь к антитоталитаризму.

Сказанное о долговременных волнах в этой области государственной системы применимо — с соответствующими поправками — и к любой устойчивой организованной системе социальных отношений, будь то семья, церковь, гильдии, профсоюзы,

 

30. Флуктуация количественных аспектов общественных отношений 641

 

политическая партия или другая организованная группа. Все они испытывают пульсацию «разрежения» и «сгущения» своей сети; усиления и ослабления контроля со стороны их руководящих органов. Этот «ритм» — имманентное свойство всех организованных систем социального взаимодействия, существующих в течение длительного времени.

Теперь — о краткосрочных флуктуациях в этой области.

Кратковременные шквалы и пульсации. Они случаются практически во всякой организованной группе или социальной системе — в семье, религиозной или любой другой организации. Как мы еще увидим, эти внезапные кратковременные «конвульсии» являются, как правило, следствиями каких-то внезапных «чрезвычайных обстоятельств».

 

 

III. ПРИЧИНЫ И ФАКТОРЫ ДОЛГОВРЕМЕННЫХ

ФЛУКТУАЦИЙ

 

Что касается идеациональной и чувственной культур, то никакой логически непосредственной или очень тесной связи между ними и расширением либо сокращением государственно-правительственного вмешательства не наблюдается. Исключение составляют следующие случаи.

A. Аскетически-идеациональная культура (и соответственно общество) мало озабочена проблемами государства и его правительства; поэтому если она не станет добычей чужеземных завоевателей (как это обычно и бывает), то в таком обществе, в такой культуре или периоде вряд ли появится слишком «сгущенная» государственная система и тоталитарное правительство.

B. Активно-идеациональная культура и общество создадут сильный социальный организм и сильное правительство. Организм этот, однако, будет скорее религиозной организацией, чем государством, a правительство установит порядок, больше напоминающий религиозный, нежели государственный. Если организация подобного общества и окажется государством, то и оно и его правительство будут носить крайне теократический характер.

C. Следовательно, тоталитарное (и светское) государство с его всеведущим правительством относится, по логике вещей, главным образом к чувственной культуре и чувственному обществу. Только в чувственных обществах и в чувственные периоды можно ожидать его процветания; оно будет усиливаться по мере усиления чувственной культуры и переживать упадок вместе с ее упадком.

 

642 Часть 5. Типы и флуктуации систем социальных отношений

 

Таковы, по-видимому, возможности, которые правомерно логически предположить. Подтверждаются ли эти предположения историческими фактами? Не полностью (по причинам, которые будут указаны далее), но в значительной степени. Вот несколько довольно широких классов явлений, подтверждающих, на наш взгляд, высказанные предположения.

1) Преимущественно идеациональная культура индуизма редко создавала могущественное государство, более того, оно играло в исторических судьбах этой культуры второстепенную роль. Главная роль принадлежала касте брахманов — священнослужителей без церковной организации; учителей без государственно-образовательных институтов; нравственных и общественных лидеров, не обладавших богатством, не имевших армии и не пользовавшихся поддержкой государства. Некоторые индуистские государства, например империи Маурьев и Гуптов, были весьма могущественными, но они были либо теократическими, либо созданными чужеземными завоевателями. В отдельных случаях такие государства возникали в периоды, когда преобладала чувственная культура, и создавались теми общественными группами, которые являлись ее носителями. Они оставались чуждыми коренному населению (например, во время британского господства), не проникали в сердце и душу Индии и всегда существовали лишь на поверхности ее культуры, не будучи ее органичным и внутренним элементом. С. Бугле прекрасно обобщает эту ситуацию: «В Индии нет даже зародыша государства. Сама идея государственной публичной власти совершенно чужда Индии... Любые формы государственного правления — какими бы они ни были — остаются лишь на поверхности индийского мира».

«II manque a l'Inde la Cite. Une organisation proprement politique n'a pas ete donnee la societe hindoue, et la tradition religieuse a pu la dominer tout entiere»¹⁹.

2) Если для проверки истинности высказанных нами предположений обратиться к истории греко-римской и западной культур, то окажется, что они не опровергаются фактами. Разумеется, если раннегреческое и раннеримское государства были в период господства идеациональной культуры в значительной степени тоталитарными, то этот тоталитаризм носил сакральный и теократический характер.

По мере сенсуализации греческой культуры тоталитаризм греческих городов-государств не смягчался, а, напротив, усиливался и превратился (после V в. до н. э.) в светский тоталита-

 

30. Флуктуация количественных аспектов общественных отношений 643

 

ризм. Роль государства при решении всех вопросов сделалась более важной, a в Спарте и в некоторых других городах государство заменило собой множество негосударственных образований (таких как семья, фила²⁰, религиозные и другие общественные организации) и взяло на себя выполнение прежде принадлежавших им функций. Точно так же и в Риме, с прогрессом чувственной культуры, после II в. до н. э. тоталитаризм государства усилился и превратился в светский. По особым причинам такое усиление продолжалось почти до самого конца Западной Римской империи (в V в. н. э.). Но в V в. н. э. и последующих столетиях — прошу заметить, что именно тогда идеациональная культура христианства стала доминирующей — государственная система империи начала стремительно разваливаться на куски и ослабла до такой степени, что историки называют это «разрушением и концом Римской империи». Когда же мы оказываемся в идеациональном Средневековье, то сталкиваемся с очень слабым государством, весьма далеким от какого бы то ни было тоталитаризма. Империи Меровингов и Каролингов были столь же далеки от того, чтобы называться «тоталитарными». Место светского государства заняла Христианская Церковь и ее организационная система. В идеациональный период более важной и даже более могущественной социальной организацией оказалась религиозная структура, a не светское тоталитарное государство. После империи Каролингов феодальное государство стало еще менее значимым; разреженная, бессильная и малозначащая система социальных отношений играла весьма скромную роль и никоим образом не напоминала систему гоббсовского Левиафана²¹. Итак, мы еще раз убеждаемся, что в период господства идеациональной культуры не бывает тоталитаризма и всеконтролирующего государства.

3) Дальнейшая история не менее поучительна. С возникновением чувственной культуры появляются светские государства — в виде вновь формирующихся национальных монархий. Они постепенно усиливались, включали в себя все большее число общественных отношений, которые в Средние века были вне пределов их досягаемости. Одновременно с этим государственное правление в лице монархов стало расширять свое вмешательство, контроль, регулирование и регламентацию. Вскоре они бросили вызов церковной теократии, воплощением которой была папская власть. Эта тенденция сохранялась и впоследствии, по мере прогресса чувственной культуры, и в XVІІ-XVIII вв. вылилась в создание абсолютных монархий и Polizeistaat — насто-

 

644 Часть 5. Типы и флуктуации систем социальных отношений

 

ящих Левиафанов, когда монарх — legibus solutus²², a государственный контроль и регламентация приобретают чрезвычайные масштабы. Присутствуют, кроме того, все другие признаки тоталитаризма. Наконец, устойчивая и процветающая чувственная культура XIX в. породила светское государство как самую важную и могущественную систему из всех социальных систем, но «нормированную» и «упорядоченную» в определенных пределах. Это «ограничение» было вызвано, с одной стороны, тем, что чувственная культура вступила в стадию перезрелости. Ее носители, которые, согласно Декларации, наделены правами «человека и гражданина», уже перебесились, и теперь им захотелось насладиться свободой без докучного присмотра, осуществляемого государством или его правительством. С другой стороны, как мы еще «увидим, это было вызвано относительной безопасностью, процветанием и мирным существованием европейского общества XIX в.

С началом Первой мировой войны на сцене появился такой фактор, как милитаризм, что привело — как это обычно и бывает (см. ниже) — к внезапной вспышке тоталитаризма. Из-за войны и ее последствий (экономического кризиса, неуверенности в будущем, депрессии и т. п.) человек перезревшей чувственной культуры «разбился вдребезги», потерял равновесие, обезумел. Отсюда — чрезвычайно сильная и крайне тоталитарная тенденция послевоенного периода, в котором мы живем.

Этот очерк показывает, что сделанные нами предположения имеют серьезные основания и достаточно хорошо подтверждаются примерами крупных исторических поворотов, что служит дополнительным свидетельством зависимости количественного аспекта социальных систем от типа культуры. Но, как уже отмечалось, подобная связь не является слишком тесной; она постоянно испытывает влияние со стороны других, особых факторов, которые ответственны за «краткосрочные и перемежающиеся» колебания в этой области. Большинство отклонений от предположительно намеченной нами линии происходит по причине вмешательства этих особых факторов.

К особым факторам краткосрочных и конвульсивных колебаний государственной системы и форм ее проявления между полюсами тоталитаризма и laissez-faire мы теперь и обратимся.

 

 

IV. ФАКТОРЫ КРАТКОСРОЧНЫХ ФЛУКТУАЦИЙ

 

 

Таких факторов много. Самые важные из них: 1) война или мир; 2) экономическое процветание или обнищание; 3) всевозможные социальные кризисы. При прочих равных условиях пра-

 

30. Флуктуация количественных аспектов общественных отношений 645

 

вительственный контроль в данной социальной системе обычно усиливается в периоды больших социальных кризисов, a также в критических ситуациях, особенно во время кровопролитных войн и тяжелых экономических кризисов, когда возникает крайняя нехватка средств к существованию y большей части населения.

Критические обстоятельства влекут за собой энергичные усилия правительства и естественным образом ведут к усилению его активности, контроля и регулирования.

Роль военного фактора обстоятельно проанализирована Спенсером²³. Бесспорно, что, когда общество вступает в войну, кривая правительственного вмешательства сразу взмывает вверх, a сеть государственного влияния становится более сложной. Вместо нормальных законов вводятся военное право и осадное положение, что означает чрезвычайное усиление правительственного контроля. Многие экономические отношения, до этого неподконтрольные государству: производство, распределение и потребление, теперь им регламентируются. Такое же изменение претерпевают и многие другие социальные отношения. Права и свободы подданных или граждан резко сокращаются. Военное правление — абсолютное; оно может касаться всего, что необходимо с военной точки зрения; навязывает населению все, что считается необходимым для военных целей, может не только призвать в армию, но даже произвести массовые экзекуции целых групп населения. Короче говоря, факт внезапного усиления правительственного контроля во время войны не вызывает сомнений.

Главные причины этого очевидны. «Тоталитарный крен» необходим для победы: из двух наций, равных во всех других отношениях, та, которая навязывает своим соотечественникам централизованную и жесткую дисциплину, имеет больше шансов победить, чем та, чьи усилия не организованы, которая не имеет централизованной системы и жесткой дисциплины.

Вторая причина состоит в том, что образ жизни в казарме в каком-то смысле «тоталитарен» по самой своей природе. Солдат, особенно во время войны, себе не принадлежит. В любой момент он может быть послан в бой, получить любой другой приказ и даже умереть. Приказы носят абсолютный характер и не допускают ни малейшего протеста, ни обсуждения. Командующий офицер и особенно главнокомандующий имеет право на жизнь и смерть не только солдат, но и некоторых гражданских лиц. Он — абсолютный правитель. Образ жизни в военных уч-

 

646 Часть 5. Типы и флуктуации систем социальных отношений

 

реждениях носит характер «государственно-коммунистический»: солдаты живут в зданиях, которые не выбирают; едят то, что им дают, одеваются, во что им велят, и делают то, что им приказывают. Их время и занятия, за исключением нескольких часов, самым строгим образом регламентированы.

В этом смысле армия и военный режим всегда были «тоталитарными» par excellence²⁴. Лучшими творцами тоталитаризма, в том числе государственного социализма и государственного коммунизма, были не Маркс и не Энгельс, не Лассаль и не Ленин, a величайшие организаторы вооруженных сил и создатели воинствующих империй: Чингисхан, Тамерлан, Юлий Цезарь, Наполеон и т. д.

Если страна ведет многочисленные и продолжительные войны, такой режим становится для нее привычным. Он распространяется и за пределами ее армии, на всю страну, в результате чего вся нация становится «обреченной» на «тоталитаризм», проявляющийся в поведении ее представителей и отношениях между ними. Это еще одна причина, но двух предыдущих достаточно для объяснения того, чтобы объяснить, почему фактор войны и милитаризма способствует крену государственной системы в сторону тоталитаризма, тогда как мир оказывает, как правило, противоположное действие.

Этот вопрос настолько понятен и очевиден и до такой степени подтверждается подлинными историческими фактами, что нет необходимости подробно его доказывать. Любая война обнаруживает сформулированные выше закономерности. Первая мировая война, равно как и менее масштабные войны, прекрасно их проявили даже в англосаксонских странах с их традиционным либерализмом. На последующих страницах, посвященных исследованию динамики войн, мы увидим, что Средние века были сравнительно мирными и государство, существовавшее в те столетия, было либо весьма далеким от тоталитаризма, либо характеризовалось умеренной степенью «плотности» и правительственного вмешательства. Затем, после XIII в., кривая войны начала подниматься — и государственная система с ее правительством тоже начали усиливаться. В XVII и отчасти в XVIII вв. кривая войны достигла своего высшего уровня — достиг своего максимума и государственный тоталитаризм. Революционный и наполеоновский периоды были воинственными и действительно тоталитарными. XIX в. (после наполеоновских войн) был относительно мирным — и государственная система с ее правительством стали умеренными, договорными и ограниченными.

 

30. Флуктуация количественных аспектов общественных отношений 647

 

XX в., начиная с Первой мировой войны, оказался, по-видимому, самым воинственным за всю историю — тоталитаризм и государства, и его правительства взмыл в «стратосферу». Короче говоря, между существенными моментами кривой тоталитаризма и кривой динамики войн обнаруживается явная параллель²⁵.

Менее известна и очевидна «тоталитарная» роль голода, обнищания и больших экономических кризисов данного общества. Поэтому надо уделить чуть больше места для выяснения этой логической и фактической связи. Изложим вопрос как можно более кратко. В обществе, в котором существует дифференциация на бедных и богатых, чрезвычайное обнищание способствует расширению правительственного вмешательства в экономические отношения и благодаря этому — усилению правительственного контроля в других социальных сферах. Это второй фактор флуктуации масштабов правительственного вмешательства. С точки зрения высказанного нами предположения, не имеет значения, происходит ли такое усиление вмешательства мирным или революционным путем, осуществляется ли оно консервативным или революционным правительством, под знаменем социализма или абсолютизма. Важно, что так или иначе оно происходит, несмотря на те или иные второстепенные подробности.

Причина очевидна: обилие предметов первой необходимости делает всякую правительственную регуляцию ненужной. Пока y нас в избытке есть воздух для дыхания, наша потребность в нем удовлетворяется без какого бы то ни было принудительного распределения. Если же средств первой необходимости не хватает, неизбежно возникает регуляция. Так, например, обстоит дело с маршрутами для авиарейсов. То же можно сказать и о других потребностях.

Если ознакомиться с описанием вспышек страшного голода в истории Древнего Египта, Древней Греции и Рима, Китая, Персии, России и многих стран Средневековья, то нельзя не заметить, что в такие периоды экономический контроль со стороны правительства усиливается.

Усиление правительственного экономического контроля в периоды голода и обнищания постоянно проявлялось в следующем: 1) в установлении и ужесточении правительственного контроля за экспортом и импортом, что зачастую превращалось в государственную монополию на международную торговлю; 2) в установлении фиксированных цен на продукты питания и другие средства первой необходимости; 3) в регистрации и учете

 

648 Часть 5. Типы и флуктуации систем социальных отношений

 

всех средств первой необходимости, которые находятся в руках y населения страны; 4) в строгом контроле за покупкой и продажей продуктов, в том числе за денежными средствами, которые должны быть потрачены, и условиями контролируемой продажи; 5) в принудительных мерах со стороны правительства, направленных на то, чтобы частные лица поставляли свои продукты на рынок; 6) в правительственных реквизициях — причем в крупных масштабах — продуктовых запасов y частных лиц; 7) в создании целого штата правительственных агентов, занимающихся покупкой, производством и распределением средств первой необходимости среди населения; 8) в установлении норм потребления; 9) в организации широкомасштабных общественных работ; 10) в передаче правительственного контроля за производством, распределением и даже потреблением продуктов первой необходимости частным лицам или организациям.

Эти и многие подобные им явления периодически повторялись в самых разных странах и в самые разные времена, как только вспыхивал голод и наступало обнищание. Речь идет о чрезвычайном усилении правительственного вмешательства в экономические взаимоотношения населения, a часто и другие сферы социальных отношений. Вот ряд подтверждающих это фактов, почерпнутых из истории весьма непохожих друг на друга стран.

А. Древний Египет. Библия дает нам одно из самых древних описаний, которое наглядно иллюстрирует сформулированное выше соотношение. В результате страшного голода, разразившегося во времена Иосифа, деньги, скот и земля жителей Древнего Египта «достались фараону». Народ превратился в государственных рабов. Вся экономическая жизнь сделалась подконтрольной правительству. Выражаясь современным языком, можно сказать, что все было национализировано, a экономический контроль со стороны правительства фараона чрезвычайно усилился за счет резкого снижения экономической инициативы частных лиц²⁶. Другие египетские описания свидетельствуют о том, что в истории Древнего Египта это явление повторялось несколько раз. Египетские фараоны и чиновники часто подчеркивают, что «в голодные годы вспахали они все поля нома, чтобы не дать умереть народу и снабдить его едой»²⁷. Война и голод (или угроза голода) были очень частыми явлениями в Древнем Египте, и именно этим объясняется высокая степень правительственного контроля на протяжении всей его истории.

Тем не менее во время голода и в периоды обнищания, как свидетельствуют вышеупомянутые факты, контроль, по-видимо-

 

30. Флуктуация количественных аспектов общественных отношений 649

 

му, становился еще сильнее. Экономическая жизнь Египта при династии Птолемеев служит тому еще одним примером. Экономическая разруха того времени сопровождалась чрезвычайным усилением правительственного контроля, что превратило страну во всеобъемлющую государственно-социалистическую организацию.

B. Китай. Еще более убедительное и явное подтверждение выдвинутой нами гипотезы дает история Китая. Это история общества, которое часто переживало периоды голода и постоянно находилось под угрозой голодания, чем и объясняется чрезвычайно высокая степень правительственного контроля в Китае на протяжении всей его истории. Организация общества в Китае была, по сути дела, «государственно-экономическим социализмом» с «многочисленными постановлениями, направленными на контроль за потреблением, производством и распределением»²⁸. Тем не менее здесь, как и в Египте, в периоды обнищания и сильного голода правительственный контроль усиливался. Это, согласно дошедшим до нас описаниям, неоднократно случалось в эпоху Шан, во время голода, вспыхивавшего при правлении династий Инь, Чжоу, Хань, Тан, Сун и др. С другой стороны, попытки создать подлинную государственно-социалистическую организацию, например попытки Ван Мана и Ван ань-Ши, всегда предпринимались в периоды крайнего обнищания страны.

C. Древняя Греция. Причиной высокой степени правительственного контроля в Спарте, Афинах, Липаре и других греческих городах-государствах, была — помимо такого фактора, как милитаризм, — экономическая неустойчивость. Р. Пёльман пишет: «Продуктов, которые давало сельское хозяйство Спарты, было недостаточно, чтобы удовлетворить потребности населения. Фундамент всей экономической жизни был очень узким и неустойчивым. Любой экономический кризис, любая задержка или прекращение заграничных продовольственных поставок были очень опасны. Стоит ли удивляться тому, что строжайший правительственный контроль экономической жизни сделался неизбежным?»²⁹ В таком же положении находились и Афины. В периоды обнищания и голода правительственный контроль усиливался.

В периоды крайнего обнищания правительственный контроль принимал формы современного тоталитаризма. Правительство конфисковывало частные земли и имущество, распределяло их так, как считало необходимым, национализировало то, что хотело; короче говоря, доводило свой контроль до край-

 

650 Часть 5. Типы и флуктуации систем социальных отношений

 

них пределов. Таковыми были, например, периоды обнищания в Спарте после Мессенской войны³⁰ и во времена Агиса IV, Клеомена III и Набиса; в Афинах после Пелопоннесской войны³¹ (в периоды правления Тридцати и Десяти тиранов³²) и некоторые другие. Легальным или революционным путем, при консервативных или революционных диктаторах государственное вмешательство доходило до беспредела и принимало форму государственного тоталитаризма.

D. Древний Рим. Такой же параллелизм обнаруживается и в истории Рима. И здесь голодные годы, например 5, 8, 18, 52 гг. н. э., сопровождались, как правило, соответствующим усилением правительственного контроля. Наряду с этими незначительными флуктуациями, периоды обнищания населения вызывали расширение государственного вмешательства, которое иногда превращалось в государственный социализм. Как известно, со второй половины II в. до н. э. до начала I в. н. э. на Рим обрушилось множество экономических кризисов. Этот же период отмечен принятием закона о снижении цен на зерно, предложенного Г. Гракхом (123 г. до н. э.)³³; учреждением особого института предотвращения голода и контроля за общественным обеспечением (104 г. до н. э.); установлением норм потребления и фиксированных цен, многочисленными национализациями, конфискациями и ограничением частной экономической инициативы; значительным усилением экономических функций правительства. Еще более явно обсуждаемое нами соотношение наблюдалось в период с III в. н. э. до конца Западной Римской империи. Это было время экономического упадка Рима и вместе с тем время установления тоталитарной экономической системы в Западной Римской империи. «Империя превратилась в обширную мастерскую, где население вынуждено было работать под контролем толпы чиновников. Это была поистине государственно-социалистическая организация труда и промышленности. Почти все производство и распределение находилось в руках государства»³⁴. Тот, кто наблюдал советскую коммунистическую систему в период с 1917 по 1922 г., не может не заметить существенного сходства между римским и советским режимами.

Е. Средние века. В Средневековье то же самое соотношение повторялось множество раз. В 792-793 гг. был голод. «По этой причине Карл Великий впервые установил фиксированные цены»³⁵. В 805 г. снова разразился голод, и был издан указ, со-

 

30. Флуктуация количественных аспектов общественных отношений 651

 

гласно которому «ne foris imperium nostrum vendatur aliquid alimoniae»³⁶; свободная торговля запрещалась, устанавливались твердые цены; ограничивалась свобода договоров, строже контролировались сельское хозяйство и т. д. Так как в Средние века голод был частым явлением, по-видимому, он и служил, наряду с таким фактором, как война, причиной сравнительно строгого государственного или церковного правительственного контроля за экономическими отношениями на всем протяжении этого периода. Однако такой контроль еще более резко усиливался в те годы, когда царил голод. В истории Англии это были 1201-1202, 1315-1316, 1323, 1483, 1512, 1521, 1586, 1648-1649 гг. и др. В истории Франции голодом отмечены 1391, 1504-1505, 1565, 1567, 1577, 1591, 1635, 1662, 1684, 1693, 1709 гг., если упомянуть только некоторые случаи. В эти же годы происходило усиление правительственного вмешательства в экономические отношения. Историк продуктовой торговли во Франции приходит к такому выводу: «Стоило только разразиться голоду, правительственный контроль становился строже; как только голод становился менее ощутимым, правительственный контроль тоже ослабевал»³⁷.

Обсуждаемое здесь соотношение еще заметнее проявилось в истории голода в России. Каждый период голода или сильного обнищания неизменно сопровождался усилением правительственного контроля³⁸.

 

В свете выдвинутой нами гипотезы становится понятным, почему правительственный контроль, осуществляемый в виде революционной или контрреволюционной диктатуры, обычно усиливается в периоды великих революций. Такие периоды отмечены глубокой разрухой и деградацией экономической жизни.

Отсюда в результате — чрезвычайное усиление правительственного контроля за всей экономической жизнью революционного общества. Иногда это приводит к установлению «коммунистического» или «государственно-социалистического строя» в революционной стране, примерами которого являются коммунистические общества таборитов (в Богемии), в Мюльхаузене, Новом Иерусалиме или Париже в 1871 г.³⁹ В других случаях это принимает формы тоталитаризма: абсолютизма, диктатуры, фашизма, нацизма и т. п.

Наконец, поразительное подтверждение наша гипотеза находит в усилении правительственного контроля, наблюдавше-

 

652 Часть 5. Типы и флуктуации систем социальных отношений

 

гося во время Первой и Второй мировых войн и в следующих за ними периодах. Во время войны не только в воюющих, но и в нейтральных странах контроль за экономической жизнью со стороны правительства усиливался чрезвычайно. В воюющих странах это было вызвано в первую очередь фактором войны, a во вторую — нехваткой продуктов питания и других предметов первой необходимости. В странах нейтральных причиной усиления правительственного вмешательства служила главным образом нехватка продуктов и предметов первой необходимости.

Оба фактора сыграли решающую роль в современном росте коммунистического, нацистского, милитаристского и других тоталитарных режимов во всех странах. С этой точки зрения так называемый коммунистический режим представляет собой предельное расширение правительственного контроля. Отмена частной собственности; всеобщая национализация, начиная с земли и фабрик и кончая последней серебряной чайной ложкой; полный запрет частной торговли и индивидуальной коммерческой деятельности; регулирование всего производства, распределения и даже потребления всех продуктов, осуществляемых частными лицами; полная замена индивидуального контроля контролем правительственным — вот характерные особенности коммунистических режимов в России, Китае и других странах.

Какими причинами это было вызвано? Вступив в Первую мировую войну, Россия стала ощущать нехватку продуктов уже в 1915 г. Через некоторое время возникла тенденция к усилению правительственного контроля за экономической жизнью. Указы от 15 августа и 25 октября 1915 г., дающие право правительственным чиновникам производить обыски, описывать, конфисковывать и реквизировать частные продуктовые запасы и средства первой необходимости, можно рассматривать как начало того, что позднее вылилось в «коммунизм»⁴⁰.

Из-за роста разрухи, вызванной войной, этот процесс тоже неизбежно усиливался. Так как революция лишь ухудшила экономическую ситуацию, правительственный контроль усиливался и при Временном правительстве, чья политика в этом отношении продолжала политику царского правительства. К моменту свержения правительства Керенского частная торговля и частная коммерческая деятельность были почти уничтожены; частное предпринимательство и сельское хозяйство были сильно ограничены, государственный контроль усилил-

 

30. Флуктуация количественных аспектов общественных отношений 653

 

ся чрезвычайно. Из-за гражданской войны и роста разрухи большевики довели этот процесс до крайних пределов. В результате возник так называемый коммунистический режим, который был не чем иным, как «военным и умирающим от голода коммунизмом», как его теперь называют и сами коммунисты. Дальнейшая история этого процесса не менее поучительная.

В 1920 г. гражданская война закончилась. Таким образом, один из факторов «коммунизма» перестал действовать. К этому времени все, за исключением небольшой кучки коммунистов и мошенников, были разорены. Установилось равенство в бедности. Если выдвинутая мною гипотеза правильна, то следовало бы ожидать появления противоположной тенденции — к ослаблению правительственного контроля. Именно это и произошло. В 1921 г. большевики вынуждены были ввести новую экономическую политику и тем самым сделать шаг в направлении к так называемому капиталистическому режиму, что означало собой ослабление государственного контроля за экономической жизнью и усиление частного контроля, инициативы и автономии⁴¹. С наступлением мира и улучшением экономических условий эта тенденция сохранялась вплоть до Второй мировой войны, когда на смену пришла новая вспышка тоталитаризма.

По аналогичным причинам коммунистические и иные формы тоталитаризма усилились во всех странах.

Все вышеприведенные факты, начиная с Древнего Египта и заканчивая 1937 г., a также те, которые можно было приводить ad libitum⁴², если бы позволяло место, ясно свидетельствуют о логической и фактической достоверности обсуждаемой нами гипотезы.

Если эта гипотеза правильна, то можно сделать следующие предварительные выводы.

1) Поскольку существенное усиление правительственного контроля за экономическими отношениями происходит в результате обнищания или резкого экономического контраста между богатыми и бедными классами, факт такого усиления является признаком экономической дезорганизации общества.

2) С этой точки зрения советский коммунизм и другие разновидности современного тоталитаризма есть не что иное, как форма чрезвычайного усиления правительственного контроля,

 

654 Часть 5. Типы и флуктуации систем социальных отношений

 

вызванного войнами и крайним обнищанием населения вследствие войны. В этом смысле тоталитаризм оказывается проявлением серьезной социальной болезни, a не социального усовершенствования.

3) Если при прочих равных условиях экономическая и военная ситуация западного общества в ближайшем будущем ухудшится или же внутри его увеличится экономическое неравенство, следует ожидать усиления правительственного контроля.

4) Если же мир сохранится, экономическая ситуация в обществе улучшится и экономическое неравенство уменьшится, вероятно, произойдет и ослабление правительственного контроля. Скорее всего это проявится в снижении популярности тоталитаристских требований заменить правительственным контролем контроль частных лиц и корпораций.

Об этом факторе — достаточно.

Сказанное о войне и обнищании справедливо и применительно к любому социальному кризису, в который вовлекается значительная часть населения. Любая подобная критическая ситуация ведет к усилению регулятивных и контролирующих функций государственного правительства, возникла ли она в результате землетрясения, сокрушительного урагана, обширной эпидемии, половодья и наводнения, охватившего большую площадь, чрезвычайного разгула бандитизма и преступности, взрыва склада с боеприпасами, сильной засухи, пыльной бури, охватившей большие районы и т. п. Такие критические ситуации ведут к усилению правительственной активности; если это кризисы местного значения — то представителей местного правительства, a если они носят характер общенациональный — то представителей общенациональных.

Высказанное предположение опять-таки настолько самоочевидно, a факты, подтверждающие связь критических ситуаций с расширением правительственных функций, столь многочисленны и повторялись так часто, от самого далекого прошлого и вплоть до нынешних наводнений, засух, землетрясений, ураганов и прочих — местных и общенациональных — бедствий, что нет нужды подробно доказывать ее наличие. С самых древних описаний разного рода критических ситуаций и до позднейшего, происшедшего в нынешнем году бедствия, неизбежно сопровождающихся усилением активности правительства, принятием чрезвычайных мер вплоть до введения военного положения — связь эта проявлялась регулярно и очевидно.

 

30. Флуктуация количественных аспектов общественных отношений 655

 

Если бы в обществе не было постоянной — и в этом смысле нормальной — критической ситуации, требующей поддержания права и порядка, ему не было бы нужно никакого правительства.

Для общества, состоящего из идеальных, совершенных созданий — мудрых, высоконравственных, альтруистичных, с ангельским характером — едва ли нужно было бы какое-либо правительство с его принудительной природой и регламентацией. Они сами, по собственной воле, делали бы все, что необходимо. К сожалению, общества, состоящего из подобных человеческих существ, не существует. Поэтому правительство в том или ином виде существует и должно существовать в любом обществе. Когда кризисная ситуация ухудшается, правительственное вмешательство, принуждение и регламентация усиливаются, когда кризис проходит — уменьшаются. Такова фактическая и логическая связь этих переменных.

 

 

V. СВОБОДА И ЕЕ ОТНОШЕНИЕ К ТОТАЛИТАРИЗМУ

И LAISSEZ-FAIRE В ГОСУДАРСТВЕННОЙ СИСТЕМЕ

 

Поскольку свобода, согласно нашей формуле, есть отношение совокупности имеющихся возможностей к совокупности потребностей (ΣВ/ΣП), усиление правительственного вмешательства не обязательно означает ограничение свободы внутри государственной системы или внутри какой-нибудь другой группы. Если это усиление соответствует желаниям членов государства или другой организованной группы, то тоталитарный характер правительства не воспринимается как ограничение их свободы и не расценивается как тирания. Оно воспринимается скорее как подлинное общественное благодеяние, a не как нарушение свободы и прав членов общества. Во многих религиозных сектах, семейных группах и вообще в группах с преимущественно семейственными отношениями подобный тоталитаризм приветствуется и рассматривается как положительная ценность. Точно так же в периоды войны и критических ситуаций население зачастую с готовностью принимало диктатуру в государстве и крен в сторону тоталитаризма.

И наоборот, если ужесточение правительственной регламентации идет вразрез с желаниями людей, то любой шаг к тоталитаризму будет означать ограничение их свободы и оцениваться Как тирания, деспотизм и т. п. Таково четкое, логическое реше-

 

656 Часть 5. Типы и флуктуации систем социальных отношений

 

ние проблемы. Оно указывает, во-первых, на односторонность договорно-либеральной формулы свободы, популярной в XIX в. Согласно этой формуле, к любому усилению правительственной активности относились с подозрением как к потенциальному ограничению свободы граждан или членов общества. Аналогична и точка зрения анархистов. Сформулированное выше утверждение означает, однако, что усиление правительственной активности далеко не всегда ведет к ограничению свободы. Если правительство не в состоянии предпринять энергичных действий, которых от него ждут члены общества, особенно в периоды бедствий, это будет квалифицироваться ими просто как бессилие и неспособность отстаивать интересы общества. С другой стороны, правительство, следующее принципу laissez-faire, зачастую служит не делу свободы членов группы, a прямо противоположной цели. Это напоминает ситуацию, когда, видя, как жестокий бандит измывается над ребенком или физически сильный человек принуждает более слабого поступать себе во вред, наблюдатель предпочитает не вмешиваться.

Приведенные соображения объясняют, почему тоталитаризм сам по себе не обязательно означает ограничение свободы членов общества, a принцип laissez-faire сам по себе не обязательно тождествен свободе. Все зависит от разновидности тоталитаризма и laissez-faire. Если тоталитаризм носит характер семейственный, он лучше всего способствует реализации свободы членов группы, если же он носит характер принудительный, то действительно ограничивает их свободы. То же самое справедливо и относительно laissez-faire. Если этот принцип соответствует желанию членов группы, a сами они высоко социальны и относятся друг к другу как «братья», то laissez-faire является режимом свободы. Если же большинство членов общества, страдающих от псевдодоговорных отношений, мечтают о справедливом и сильном правительстве, которое способно помочь им и обуздать тех, кто чинит насилие над другими, то тогда правительство, руководствующееся принципом laissez-faire, должно уступить место режиму принуждения.

Означает ли это, что современный тоталитаризм — то же самое, что и свобода? Если бы по своей сути он был семейственным, то безусловно. Но, как мы уже знаем, он носит семейственный характер лишь в незначительной степени, a в главном и по преимуществу — принудительный. Наличие грубых и жестоких принудительных мер, используемых явно произвольно, без ма-

 

30. Флуктуация количественных аспектов общественных отношений 657

 

лейшего ограничения, законов, юридически или фактически устанавливающих военное положение, бесчисленное число жертв и противников, опора на безграничное физическое насилие — эти и другие симптомы вполне надежно свидетельствуют, что тоталитаризм не отвечает чаяниям всего населения современных тоталитарных государств или хотя бы значительной его части. Для них он, несомненно, означает не расширение свободы, a радикальное ее ограничение, даже по сравнению с той призрачной свободой, которой они обладали при псевдодоговорном режиме в начале этого века.

Будучи таковым, нынешний тоталитаризм есть порождение условий переходного периода. Как таковой он не может существовать в своей нынешней форме в течение сколько-нибудь длительного времени; он должен превратиться либо в семейственный тоталитаризм, либо выродиться в режим голого и грубого насилия, который рано или поздно будет свергнут или обуздан.

 

 

VI. ПЕРЕНОС И МИГРАЦИЯ СОЦИАЛЬНЫХ

ОТНОШЕНИЙ ИЗ ОДНОЙ СОЦИАЛЬНОЙ СИСТЕМЫ

В ДРУГУЮ

 

До сих пор мы исследовали процессы разрежения и сгущения сети социальных отношений в рамках одной социальной системы — государственной. Посмотрим теперь, как обстоит дело с социальными отношениями, которые выходят за рамки государственной системы и перестают регулироваться ее правительством. Если бы социальные системы ограничивались государством и если бы каждый индивид принадлежал лишь одной социальной системе, то тогда любая социальная связь, выходящая за пределы государственной системы, переходила бы в область свободного выбора индивида. Мы знаем, однако, что в действительности дело обстоит иначе. Одно и то же население включено не только в государственную систему, но и в несколько других, отличающихся от нее, негосударственных систем.

Таковы различные религиозные организации (граждане одного и того же государства часто принадлежат различным религиозным конфессиям, они могут быть католиками, протестантами, иудаистами, мусульманами и т. д., и, наоборот, члены одной и той же религиозной организации, например католики, могут быть гражданами разных государств), профессиональная группа, «национальная» группа, политическая партия и т. д.

 

658 Часть 5. Типы и флуктуации систем социальных отношений

 

Каждый из нас является гражданином государства, членом семьи, принадлежит к какой-то религиозной группе (в том числе и атеистическим сообществам), к определенной национальности, состоит членом политической партии и многих ассоциаций и общественных организаций, каждая из которых отличается от государства и все они отличаются друг от друга.

При таких условиях включение новых взаимоотношений в государственную систему (что усиливает государственный контроль) или исключение из нее некоторых отношений, которые ранее были ее частью, не обязательно означает ограничение или, наоборот, увеличение свободного выбора для индивида. В большинстве случаев речь идет о переносе соответствующих отношений из одной социальной системы в другую. Когда феодальное государство утратило некоторые входившие в его систему социальные отношения, они были приобретены другими социальными системами (в частности, церковью, рыцарскими орденами, сословием феодалов и т.п.) и стали контролироваться и регулироваться этими негосударственными организациями, a вовсе не оказались представленными на «свободный выбор индивида».

Если регистрация браков, рождений, смертей и разводов во многих случаях изымались из ведения религиозных организаций (особенно после Французской революции), то эти отношения не оставались вовсе бесконтрольными. В большинстве западных стран они начинали регистрироваться, регулироваться и контролироваться государством, другими словами, перешли из регулятивной системы религиозной группы в систему государственную.

Подобные переходы, или «миграция», социальных отношений из одной социальной системы в другую — явление довольно частое и нормальное. В умеренной форме это движение происходит среди любого населения, причем почти постоянно.

Скажем, запрещение алкогольных напитков, которое раньше регулировалось негосударственными социальными группами, включается в государственную систему и регулируется государством; через какое-то время исключается из государственной системы отношений и начинает регулироваться другими социальными группами (семьей, церковью, профессиональным союзом, различными обществами трезвости и т.п.). Это происходит с большим числом социальных отношений. В некоторые периоды подобная «миграция» приобретает массовый характер, напоминая землетрясение, значительная совокупность отношений внезапно и целиком переходит от одной социальной

 

30. Флуктуация количественных аспектов общественных отношений 659

 

системы к другой — например, периоды так называемых великих революций. Во время Французской, Испанской, Русской и многих других революций большая часть отношений, ранее контролировавшихся церковью, сразу же перешла под контроль революционно-государственного правительства. С началом Средних веков многие отношения, которые являлись «фибрами» римской государственной системы, были y нее изъяты и переданы христианско-церковной социальной системе. Социальные отношения в области брака и развода, рождения и смерти, образования, досуга и развлечений, религии — фактически во всех сферах жизни — часто переходили из одной социальной системы в другую. Религия в определенный период Средних веков и после Аугсбургского соглашения была включена в государственную систему (cuius regio, eius religio)⁴³; после провозглашения «свободы вероисповедания» ее вывели из-под государственного контроля и передали в ведение других социальных систем. Взаимоотношения между преступником и его жертвой в так называемый родоплеменной период зачастую были не частью государственной системы, a делом «самовозмещения» со стороны жертвы и его семейства или клана. Затем оно переместилось в государственную систему; самовозмещение было запрещено, и государственное правительство взяло на себя контроль и регулирование этого отношения. В так называемом капиталистическом обществе большинство экономических отношений между работниками и работодателями в области производства, распределения и потребления не входит в государственную систему; они контролируются производственными корпорациями, ассоциациями, союзами, в том числе семьей и церковью. Самыми существенными особенностями социалистических, коммунистических и других тоталитарных государственных систем в настоящее время являются «национализация», «социализация» или «этатизация»⁴⁴ большей части экономических отношений. Они переведены в государственную систему и контролируются государственным правительством либо во всех сферах, как при советском режиме, либо в большинстве из них, как в других современных тоталитарных системах. Все тоталитарные правительства контролируют и регулируют главные отношения в сфере производства, распределения и потребления; в области взаимоотношений работодателей и наемных рабочих, в области цен, экспорта-импорта, денег, банковской деятельности и т. д.

 

660 Часть 5. Типы и флуктуации систем социальных отношений

 

Приведенные примеры дают достаточно ясное представление о миграции, перемещении или «мобильности» социальных отношений из одной социальной системы в другую. Это один из важнейших и вечных социальных процессов.

1) Если считать, что совокупность социальных взаимоотношений между составными единицами данного населения является постоянной величиной, то тогда чем больше часть отношений, которые составляют фибры сети данной социальной системы — например, государства, — тем меньше часть, составляющая фибры сети других социальных систем. Если государство тоталитарное и правительство стремится контролировать большую часть социальных отношений между гражданами, то на долю других негосударственных групп населения остается малая доля отношений, которые они могут регулировать. Их сеть в таком случае тонкая и редкая; их контролю и регулированию подлежит лишь несколько вопросов.

2) Сеть взаимоотношений любой организованной социальной системы не остается в течение времени неизменной — ни в количественном, ни в качественном отношениях.

3) Иногда сети малых социальных групп становятся настолько тонкими, что в их системе остается всего несколько, a то и вовсе не остается никаких социальных отношений. Такая ситуация знаменует конец существования подобных групп как организованной социальной системы.

4) В преимущественно идеациональной культуре идеациональные социальные системы (такие как церковь) «распухают» в количественном отношении и включают в себя большую часть качественно важных отношений. В преимущественно чувственной культуре подобные изменения претерпевают такие чувственные социальные системы, как государство, экономические и другие организации сугубо утилитарного свойства.

5) Все вышеизложенное означает, что в социальной жизни идет постоянный процесс миграции социальных отношений из одной системы в другую.

6) Интенсивность этой миграции меняется. В одни периоды перемещаются лишь несколько социальных отношений и, следовательно, структура и конфигурация социальных систем остаются почти неизменными. В другие — миграция социальных отношений становится стремительной и крупномасштабной. Внезапная и массовая миграция ведет к: а) разрушению многих социальных систем; b) глубокому преобразованию

 

30. Флуктуация количественных аспектов общественных отношений 661

 

других социальных систем, вызванному тем, что из их сети выбывает ряд одних отношений и включается ряд новых.

Такие периоды отмечены существенным изменением институциональных и структурных аспектов общества, которое испытывает своего рода землетрясение, разрушающее его предыдущий порядок. В ходе социальных, политических, экономических, религиозных и других революций наблюдаются массовые миграции социальных отношений из одной социальной системы в другую. Мы еще столкнемся с этим явлением в одной из последующих частей настоящей работы, посвященной динамике внутренних беспорядков.

7) У этих флуктуаций — если речь идет о крупных и фундаментальных социальных системах: большом государстве, мировой религии, нации, профессиональной организации, семье (не отдельной семье, a совокупности семей одного и того же типа) и т. д. — есть пределы; никакая группа не может стать абсолютно тоталитарной и полностью вытеснить остальные. В процессе расширения данной системы всегда наступает момент насыщения, дальше которого она идти не может, a если и попытается, то вскоре ее ждет провал.

В совокупности, состоящей из наиболее могущественных социальных систем (церкви, государства, семьи, рода занятий, нации или даже расы, политических партий и т. д.), относительная сила и тоталитаризм каждой группы не остается постоянной ни в рамках одного и того же общества, ни в разных обществах.

Она флуктуирует. В какое-то время, например в Средние века, церковь может быть самой могущественной группой, в другое — как сейчас — ее власть и всеохватность снижаются, a государства, наоборот, растут. Так же обстоит дело с профессиональными системами, роль которых особенно велика, с семейными, кровнородственными, национальными и другими группами. Таким образом, мы видим, что происходят чрезвычайно важные миграции социальных отношений, количественно-качественная флуктуация сети социальных отношений в данной социальной системе; периоды порядка и беспорядка в истории данного общества сменяют друг друга.

Все вышеизложенное дает представление о качественной и количественной флуктуации систем социальных отношений; о том, насколько сильно — в своих флуктуациях — они зависят от наших главных переменных и в какой мере независимы от них. Следующая глава добавит к этой картине кое-какие штрихи.

 

 

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

 

Флуктуация

войн

в системе

межгрупповых

отношений

 

32

 

ФЛУКТУАЦИЯ ВОЙН В ИСТОРИИ

ГРЕЦИИ, РИМА И ЕВРОПЫ¹

 

I. ВВЕДЕНИЕ

 

Любая организованная система внутри- и межгрупповых социальных отношений в процессе своего существования претерпевает изменения.

Изменение может носить организованный характер, когда оно производится признанными группой авторитетами в соответствии с ее писаными или неписаными законами и конституцией или же согласно желаниям и нравам членов этой группы.

Но изменение может происходить и иными способами. Налаженная сеть отношений в данной группе или система межгрупповых отношений разрушается вопреки и невзирая на законы, конституцию, нравы и весомость авторитетов.

Когда эта кристаллизовавшаяся система разрушается, организованная группа становится дезорганизованной и организованные отношения между группами перестают быть таковыми.

Порядок и мир (или равновесие) нарушаются либо в жизни группы, либо в отношениях между взаимодействующими группами.

Подобный беспорядок ведет обычно к росту конфликтов между членами группы и между взаимодействующими группами. Усиление конфликта означает, что скрытый антагонизм приобретает открытую форму — форму явного насилия, чинимого одной стороной над другой.

В дальнейшем эта вспышка может принять в некоторых случаях слабые формы, в других же — чрезвычайно резкие и жесткие. В одних случаях длительность беспорядков может быть краткой — когда новая кристаллизация быстро приходит на смену старой, в других — сравнительно долгой. Варианты бывают разными, но любая вспышка беспорядка, конфликта, неприкрытого насилия неизбежно влечет за собой разрушение (в той или иной форме) устоявшейся системы отношений.

Если этот процесс происходит в рамках одной группы, то перед нами — явление внутреннего, или внутригруппового, беспо-

 

678 Часть 6. Флуктуация войн в системе межгрупповых отношений

 

рядка, который может принимать форму от небольшой местной смуты, волнений, бунта вплоть до величайшей и самой кровавой революции (насколько это касается структуры и функционирования внутригрупповой системы отношений).

Если же этот процесс происходит в рамках межгрупповых отношений, то мы имеем явление внешнего или межгруппового беспорядка, варьирующегося от незначительного спора, напряженности и разрыва дипломатических отношений, превентивных сухопутных и морских военных маневров, нескольких стычек на границе и заканчивая ultima ratio² при решении любого конфликта, внешнего или межгруппового, то есть — войной, крайней вспышкой насилия в развалившейся системе межгрупповых отношений.

Таким образом, внутренние и внешние беспорядки — революции и войны — являются не чем иным, как логическими и фактическими последствиями наступившей дезинтеграции устоявшейся системы отношений.

Если это так, то возникает ряд проблем, непосредственно касающихся исследования социокультурных флуктуаций. Например, как часто происходят разрушения устоявшейся системы отношений внутри групп и между группами? Насколько сильны — в количественном и качественном отношениях — бывают вспышки насилия при такого рода разрушениях? Как долго длятся беспорядки? Наблюдается ли в течение времени какая-либо тенденция к спаду или росту этих внешних и внутренних беспорядков? И целый легион других проблем.

Эта часть данной монографии посвящена исследованию флуктуаций войн как самой сильной и самой острой формы внешних или внутригрупповых беспорядков. В следующей части речь идет о флуктуациях внутренних беспорядков или революций в системе социальных отношений.

Разрушение системы, ведущее к войне и внутренним беспорядкам, случается в процессе существования самых разных организованных социальных групп: внутри семьи и между семьями, внутри и между деловыми организациями, преступными группировками, религиозными объединениями, профсоюзами, деревнями, учебными институтами, политическими партиями и т. д.

Мы ограничимся здесь анализом самых значительных и исторически зафиксированных беспорядков, которые происходят — в большом масштабе — в наиболее крупных и могуще-

 

32. Флуктуация войн в истории Греции, Рима и Европы 679

 

ственных системах социального взаимодействия. Сюда относятся межгосударственные войны и внутригосударственные беспорядки. Это не только наиболее крупные и влиятельные беспорядки, но и в значительной степени результаты и суммарные итоги наиболее существенных внутренних и внешних конфликтов, происходящих внутри групп (или между группами), живущих под контролем государства или государств, участвующих в войне. Если конфликт внутри, скажем, религиозной группы или между двумя религиозными сектами, двумя политическими партиями или двумя отраслевыми профессиональными союзами становится заметным, то в него неизбежно вовлекается государство, в котором живут эти группы, что приводит также к внутренним или внешним беспорядкам.

Теперь обратимся к анализу динамики войн между государствами как самой крупной и наиболее кровавой форме внешних или межгрупповых беспорядков.

 

 

II. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПОЯСНЕНИЯ

И ЗАМЕЧАНИЯ

 

Какова динамика масштаба войн в истории греко-римской и западной цивилизаций, если измерять его численным составом армий или количеством потерь? Имела ли эта динамика тенденцию к уменьшению или увеличению или флуктуировала без четко выраженной тенденции? Была ли связана эта динамика сколько-нибудь заметным образом с волнами идеациональной и чувственной культур? На все эти вопросы современная социальная наука не дает адекватных ответов. Безусловно, существуют сотни разных теорий, принадлежащих довольно-таки самоуверенным авторам. Они дают вполне определенные ответы, четко и без колебаний, но среди этих теорий едва ли найдется хоть одна, которая была бы основана на необходимом минимуме доказательств.

Причина такого положения понятна: она заключается в невозможности полного или хотя бы удовлетворительного исследования проблемы. Трудности, с которыми сталкивается исследователь, столь очевидны и столь непреодолимы, что проблема эта не может быть ни изучена, ни разрешена удовлетворительно, независимо от того, кто ею занимается. Даже краткий перечень некоторых из подобных трудностей убедительно подтверждает этот факт.

 

680 Часть 6. Флуктуация войн в системе межгрупповых отношений

 

А. Трудности фактологические.

1) Во многих случаях отсутствуют необходимые данные, касающиеся масштабов военных сил, числа человеческих потерь с каждой стороны, пропорции числа воюющих ко всему населению стран, участвующих в войне, и т. д. Вплоть до второй половины XVII в., особенно же в хрониках Древней Греции, Рима и Средневековья, как правило, отсутствуют даже приблизительно точные данные; их наличие — скорее исключение. Это, таким образом, первый источник ошибок в нашем исследовании.

2) Следующая фактологическая трудность — ненадежность и неточность многих имеющихся данных. Даже относительно Первой мировой войны y нас нет достаточно точных цифр ни об одной из воевавших стран, и даже в официальных цифрах по этой войне обнаруживаются расхождения, доходящие порой до сотен и тысяч. Насколько же менее точными должны быть данные о войнах предыдущих столетий!

3) Третья фактологическая трудность связана с войнами, которые продолжались в течение ряда лет. Интервалы между сражениями в таких войнах продолжались иногда от нескольких дней до недель, месяцев и даже лет.

4) Еще одна серьезная трудность, возникающая в связи с изучением войн, — их большая продолжительность. Сравните Первую мировую войну с любой долгой войной прошлых столетий. В период с 1914 по 1918 г. впервые, вероятно, в истории человечества шли неослабевающие, почти непрерывные военные действия, длившиеся четыре года. С другой стороны, вспомните историю Столетней войны, войны Алой и Белой розы, Тридцатилетней войны³ или хотя бы любой кампании, продолжавшейся больше нескольких дней. Все эти войны на самом деле состояли из ряда сражений, между которыми часто пролегали длительные промежутки времени. В течение этих промежутков воюющие стороны не вступали в контакт или же находились только в «пассивном» контакте.

Длительность войны, будучи одним из показателей ее значительности, может, очевидно, позволить приравнять друг к другу две войны по их номинальной продолжительности (с начала военных действий до заключения мира), но при этом они могут быть глубоко различными по их действительной длительности и, следовательно, абсолютно разными по своим масштабам.

Совершенно ясно, насколько сложно такое исследование и как легко оно может привести к грубым ошибкам.

 

32. Флуктуация войн в истории Греции, Рима и Европы 681

 

5) Коалиционные войны являются причиной еще одного затруднения. Даже если нам известно общее число сражавшихся, мы зачастую не знаем, как велика доля каждой из союзнических стран — участниц войны.

6) A как можно сравнивать морские и сухопутные войны? Что следует избрать в качестве единицы сравнения для существенно различных типов боевых действий, идущих на море и на суше?

7) Еще одна трудность, столь же непреодолимая, заключается в том факте, что ни одна страна, в истории которой исследуются войны, не оставалась неизменной в течение столетий ни по численности населения, ни по размерам территории и своим границам, но постоянно изменялась во всех этих отношениях от периода к периоду. Более того, какую-то территорию в одно время занимало одно государство, a в другие периоды на ней существовало несколько государств и наоборот.

8) Наконец, отсутствуют и точные данные относительно численности населения каждой из исследуемых стран в течение каждой из ее войн. Опять-таки мы должны давать оценки, сильно рискуя при этом оказаться неточными.

Не буду продолжать перечень трудностей и препятствий (хотя помимо названных есть еще и много других), поскольку вышесказанное и так дает представление о том, почему совершенно невозможно дать «скрупулезное» исследование изучаемой проблемы и как велика опасность при этом допустить значительные ошибки, сколь осторожным ни был бы исследователь.

В. Методологическое затруднение. Основное методологическое затруднение, вдобавок ко всем фактологическим трудностям, заключается в невозможности сделать «точный перевод» на чисто количественный язык любого явления, которое является качественно-количественным. A бóльшая часть социокультурных явлений, в том числе таких, как войны и революции, обладают именно этим свойством.

Даже самым добросовестным образом сделанный «перевод» в показатели может быть весьма несовершенным и основанным на нескольких произвольных предположениях, которые могут быть как правильными, так и неправильными. Отсюда — еще один источник ошибок.

В этих условиях исследователь оказывается перед альтернативой. Он должен либо отвернуться от проблемы, какой бы важной она ни была, чтобы не подвергать себя опасности сделать слишком много или слишком больших ошибок, либо он должен

 

682 Часть 6. Флуктуация войн в системе межгрупповых отношений

 

двигаться вперед, идя на риск. В последнем случае исследование будет иметь ценность только при условии, что он постарается изучить факты столь тщательно и беспристрастно, насколько это возможно. Отобранные им соответствующие факты должны быть, по крайней мере, столь же полными или даже еще более полными, нем при любом другом исследовании, проводившемся до него. Он не должен претендовать на безошибочность и достоверность своих выводов. Он должен открыть все свои карты, то есть четко сформулировать свои гипотезы и ясно изложить перед читателем методику своего исследования.

Лично я избрал второй вариант, со всеми его условиями. Мотивы моего выбора очевидны. Проблема слишком важна, чтобы ее игнорировать иди оставлять до тех пор, пока не придет «вдохновение». Даже приблизительные результаты, основанные на имеющихся в распоряжении данных, лучше, чем результаты, основанные на благих пожеланиях или фрагментарных сведениях.

Исследование, возможно и неточное во многих деталях, может все-таки оказаться достоверным в своих наиболее существенных выводах, если к нему применить соответствующий критерий достоверности. Дело в том, что существуют различные критерии точности для географической карты всего континента и для крупномасштабной карты отдельного региона. Если к географической карте континента подходить по меркам региональной карты, то она окажется ошибочной: на ней нанесены прямые линии там, где на местной карте прорисованы линии, причудливо изогнутые; на ней нет многих дорог, рек и озер и сотен других изображений, которые есть на карте местности. И наоборот, если по меркам общей карты подходить к карте местности, то последняя тоже окажется неточной. И однако же те, кто умеет применять соответствующий критерий в каждом конкретном случае, сочтут, что каждая карта по-своему правильна и каждая по-своему необходима. Одна — для того, чтобы совершить путешествие из Тихого в Атлантический океан, другая — для того, чтобы правильно сориентироваться на пути к данной улице и дому.

Взглянув на представленные ниже таблицы, читатель увидит, что показатели, с помощью которых оценивается бóльшая часть войн Греции и Рима, — это численность армии и количество убитых и раненых. С точки зрения «карты местности», они, конечно, не отличаются точностью. Тем не менее в масштабах «карты континента» они приблизительно репрезентативны. Большая

 

32. Флуктуация войн в истории Греции, Рима и Европы 683

 

часть данных о средневековых войнах подсчитана приблизительно, оценочно. И все же мы можем быть вполне уверены, что приведенные числа не выходят за пределы возможного максимума и минимума численности вооруженных сил и числа потерь, установленных для соответствующих периодов.

По некоторым войнам мы располагаем фактическими данными относительно численности войск и потерь в том или ином сражении, что дает нам право в ряде случаев использовать эти данные как типичные. С войнами XVII и последующих веков ситуация обстоит несравненно лучше, поскольку в большинстве случаев y нас есть на сей счет достаточно точная информация.

Наше исследование имеет дело только с тремя количественными характеристиками войны: численностью армии, числом потерь (убитых и раненых) и продолжительностью военных действий.

Никакие другие аспекты феномена войны: экономические потери, заболеваемость и смертность гражданского населения и т. п. — здесь не рассматриваются. Сделанные нами выводы основаны только на трех вышеупомянутых показателях и касаются только этих трех аспектов — ни больше ни меньше.

 

 

III. ИССЛЕДУЕМЫЙ МАТЕРИАЛ

 

Мы рассмотрим почти все известные войны в истории Греции, Рима, Австрии, Германии, Англии, Франции, Нидерландов, Испании, Италии, России, Польши и Литвы, начиная с периодов, обозначенных на соответствующих таблицах, и кончая настоящим временем, или — в случае с Грецией и Римом — до потери Грецией независимости и соответственно до так называемого «падения Западной Римской Империи». Самый ранний период, с которого можно начинать исследование, определяется для каждой страны наличием сколько-нибудь достоверных данных о войнах. Более ранние периоды, по которым таких данных нет, пришлось, разумеется, исключить.

Под тем углом зрения, который был описан выше, мы изучили 967 крупных войн (не сражений), которые по разным странам распределяются следующим образом: в истории Греции — 24, Рима — 81, Австрии — 131, Германии — 24, Англии — 176, Франции — 185, Голландии — 23, Испании — 75, Италии — 32, России — 151, Польши и Литвы — 65. Подсчитав данные по трем показателям для каждой из этих войн, мы сгруппировали их по 25-летним периодам для каждой переменной, получив таким образом трехрядные показатели для всех перечисленных стран.

 

684 Часть 6. Флуктуация войн в системе межгрупповых отношений

 

Цифры, взятые для каждого периода, служат не столько для того, чтобы продемонстрировать действительное число мобилизованных или убитых и раненых, сколько для того, чтобы обрести хотя бы приблизительное измерительное устройство, позволяющее увидеть сравнительную флуктуацию войн от периода к периоду. Очень важно иметь это в виду.

Данные взяты из надежных исторических источников; они зачастую обобщены и обработаны в различных исторических исследованиях, например, в неоднократно цитируемых сочинениях Дельбрюка, Бодарта⁴ и в различных военных энциклопедиях.

Таков вкратце материал, использованный для составления трехрядных показателей. Допуская, что исходные данные и приблизительные величины не несут в себе фундаментальных ошибок, можно, вероятно, согласиться с тем, что каждый из этих рядов — один из важнейших показателей усиления и ослабления военных действий. Понятно, что цифры — будь то по отдельным войнам или по периодам в 25 и 100 лет, — являются абсолютными числами, не скорректированными численностью населения. Взятые как таковые, без соотнесения к единице численности населения, они ошибочны. На вопрос, увеличивается или уменьшается «бремя войны», эти цифры могут дать ответ, впрочем приблизительный, только в том случае, если их превратить в относительные показатели, подсчитанные на единицу численности населения.

Последняя часть настоящего исследования имеет дело как раз с этой проблемой и дает «относительные показатели» численности армий и числа потерь на единицу численности населения в истории Древней Греции и Рима, a также Европы в целом за время с XII по XX в.

Заканчивая эту «вводно-пояснительную» часть исследования, могу сказать, что, как бы ни были велики и многочисленны его недостатки, ошибки, неточности (я их откровенно и не один раз подчеркивал в предшествующих замечаниях), одно, по-видимому, кажется весьма вероятным: такого рода исследование гораздо больше соответствует действительности, чем просто догадки, случайные и отдельные утверждения, теории, изобретенные ad hoc⁵, независимо от того, кем и с какой целью. По крайней мере, теперь мы имеем в нашем распоряжении наиболее точную оценку почти тысячи войн, «измеренных» одинаково, с помощью одной и той же методики и со всей возможной объективностью.

Результаты, опубликованные в книге К. Райта «A Study of War» [«Исследование войны»]⁶, которая появилась через пять лет пос-

 

32. Флуктуация войн в истории Греции, Рима и Европы 685

 

ле выхода в свет первого тома «Динамики», согласуются с главными движениями кривых и представленными здесь показателями.

 

 

IV. ЧИСЛЕННАЯ ОЦЕНКА ВОЙН, ПРОИСХОДИВШИХ

В ИСТОРИИ ГРЕЦИИ И РИМА

 

Древняя Греция. В табл. 1 представлены подробные числовые показатели для каждого 25-летнего и 100-летнего периода. Как уже отмечалось, эти абсолютные числа, не соотнесенные с численностью населения, в чем-то не репрезентативны. Относительные показатели представлены в табл. 2. Войны между странами, находившимися на территории Древней Греции, рассматриваются как внутренние, и их показатели, как и для всех внутренних (гражданских) войн, удваиваются, поскольку в таких случаях обе противные стороны находятся в одной и той же стране.

Эти данные позволяют сделать следующие выводы.

1) Предполагаемые кривые, отражающие движение каждой из трех переменных, не показывают никакой постоянной тенденции к увеличению или снижению масштабности войн в течение изученного периода.

2) Согласно показателям численности армии и числа потерь, их максимум приходится на IV в., второе место занимает V в. до н. э.

3) По мере приближения истории Греции к потере независимости кривые обнаруживают тенденцию к снижению.

4) Во «взлетах и падениях» войны нет ни строгой периодичности, ни какого-либо единообразного ритма.

5) Данные о длительности войн показывают, что в принятой системе подсчета из 375 лет, которые продолжался исследуемый период, 235 лет (т. е. около 63%) приходятся на войны.

Многие из этих войн продолжались менее года. Если мы в связи с этим зададимся вопросом: сколько лет из изученных 375 приходилось на войну, a сколько — нет (и следовательно, был мир), то ответ будет таким: 213 лет были войны, то есть в этом случае процент лет, когда шла война (или войны), достигает почти 57 процентов от общего числа лет греческой истории исследуемого периода. Оба процентных числа показывают, что в истории Греции частота войн была намного выше, чем многие из нас склонны думать.

686 Часть 6. Флуктуация войн в системе межгрупповых отношений

 

Таблица 1. Совокупные данные для войн в Древней Греции

с 500 по 126 г. до н. э. по 25-летним и 100-летним периодам

 

Периоды (100-летние и 25-летние)	Продолжительность (в годах)	Численность армии (кол-во человек)	Число жертв (кол-во человек)
500-401дон.э. 500—476 475—451 450—426 425—401 400—301 400—376 375—351 350—326 325—301 300—201 300—276 275—251 250—226 225—201 200—126 200—176 175—151 150—126	91 25 34 8 24 85 19 18 25 23 48 18 15 2 13 11 5 4 2	1 694 000 500 000 752 000 64 000 378 000 2 413 000 489 000 720 000 698 000 506 000 1 225 000 360 000 250 000 120 000 495 000 205 000 115 000 60 000 30 000	80 660 25 000 42 600 3 200 17 860 144 050 47 850 36 000 34 900 25 300 54 400 14 400 10 000 6 000 24 000 9 100 5 600 3 000 1 500

 

 

Таблица 2. Относительные показатели «масштабности войн»

в Древней Греции

 

Столетие	Измеряемые потерями	Измеряемые численностью войск
V в. до н. э. IV III II	29 0001* от 48 016 до 36 0122* от 18 170 до 13 600 от 3 033 до 3 6403*	560 000 от 804 333 до 603 250 от 408 333 до 306 250 от 82 000 до 68 333

 

 

^1* Предполагаемая численность населения составляла 3 000 000, согласно приблизительному подсчету Белоха (3 051 000 человек в период около 432 г. до н. э.).

^2* Предполагаемая численность населения — приблизительно от 3 000 000 до 4 000 000 человек.

^3* Предполагаемая численность населения сохранялась приблизительно равной 3 000 000 человек или даже снизилась до 2 500 000.

 

32. Флуктуация войн в истории Греции, Рима и Европы 687

 

6) Хотя данные о числе военных лет в каждый 25-летний период в сравнении с данными других показателей в какой-то степени коррелируют, эта связь слабая и обнаруживается явное противоречие. Переменные, показывающие численность армии и особенно количество жертв, являются, по-видимому, более адекватными средствами для измерения масштабов или тягот войн, чем просто длительность военных и мирных периодов.

7) V-IV вв. до н. э. считаются вообще вершиной расцвета Греции, ее творческих достижений и могущества. Научные открытия и технологические изобретения, если взять их в качестве критерия научного прогресса, в количественном отношении составляют для Греции VI в. до н. э. — 26; V в. — 39, IV в. — 52, III в. — 42 и II в. — 14. Показатели развития философии в Греции таковы: VI в. — 38, V в. — 99, IV в. — 152, III в. — 98 и II в. — 47.

Таким образом, динамика войн, если судить по второму и третьему показателям, и кривые развития научной и философской мысли в истории Греции идут параллельно, достигая максимума в IV в., чуть меньше — в V в. и достигая самой низкой отметки во II в. III и II вв. до н. э. считаются вообще временем упадка греческой культуры, греческого гения и чрезвычайно низкого падения внешнего могущества Греции, заканчивающегося потерей ею видимости суверенитета и политической независимости. Для этих же самых столетий характерно резкое затухание военной активности Греции, которая упала до чрезвычайно низкой степени.

Таковы результаты, показанные абсолютными числами. В каком-то смысле они вводят нас в заблуждение. Следовательно, нужно посмотреть, какими будут результаты, если мы подсчитаем тяготы или масштабы войн из расчета «на единицу численности населения» — скажем, на 1 000 000 человек. Нечего и говорить о том, что точной демографической статистики для Греции разных столетий, изучаемых нами, не существует. A то, что существует, — это приблизительные подсчеты, которые сделаны крупнейшими историками на основе обобщения сохранившихся данных. В качестве основы для нашего подсчета мы взяли, как уже упоминалось выше, оценки Белоха. Оценки, данные Э. Мейером, Р. Пёльманом⁷ и некоторыми другими, — несколько иные, чем те числа, которые приводит Белох, но не настолько разнятся с ними, чтобы существенно повлиять на наши результаты.

 

688 Часть 6. Флуктуация войн в системе межгрупповых отношений

 

 

Диаграмма 6. Масштабность войн по числу жертв

и числу внутренних беспорядков

 

32. Флуктуация войн в истории Греции, Рима и Европы 689

 

 

Диаграмма 7. Масштабность войн по численности вооруженных сил

и числу внутренних беспорядков

 

690 Часть 6. Флуктуация войн в системе межгрупповых отношений

 

Таблица 3. Совокупные данные о войнах Древнего Рима с 400 г. до н. э.

по 476 г. н. э. (по 25-летним и 100-летним периодам)

 

Периоды (100-летние и 25-летние)	Продолжительность (в годах)	Численность армии (кол-во человек)	Число жертв (кол-во человек)
400-301до н. э. 400—376 375—351 350—326 325—301 300—201 300—276 275—251 250—226 225—201 200—101 200—176 175—151 150—126 125—101 100—1 100—76 75—51 50—26 25—1 1—100 н. э. 1—25 26—50 51—75 76—100 101—200 101—125 126—150 151—175 176—200 201—300 201—225 226—250 251—275 276—300 301—400 301—325 326—350 351—375 376—400 401—476 401—425 426—450 451—476	43 2 11 7 23 83 21 18 12 32 57 8 4 24 21 66 20 30 10 6 29 12 2 7 8 28 9 7 8 6 42 2 11 26 3 26 6 3 10 7 37 10 3 23	860 000 40 000 220 000 140 000 460 000 3 317 000 581000 732 000 440 000 1564 000 1 660 000 240 000 80 000 560 000 780 000 3 674 000 1200 000 1 734 000 620 000 120 000 784 000 324 000 20 000 280 000 160 000 1 120 000 360 000 200 000 320 000 240 000 1 620 000 20 000 440 000 1 040 000 120 000 1 235 000 320 000 30 000 680 000 205 000 1 400 000 400 000 120 000 880 000	43 000 2 000 11 000 7 000 23 000 252 500 44 100 45 200 22 000 141 200 83 000 12 000 4 000 28 000 39 000 182 200 60 000 86 700 29 500 6 000 38 800 16 200 600 14 000 8 000 56 000 18 000 10 000 16 000 12 000 80 600 600 22 000 52 000 6 000 61 450 16 000 1 200 34 000 10 250 70 000 20 000 6 000 44 000

 

32. Флуктуация войн в истории Греции, Рима и Европы 691

 

В качестве самого простого относительного показателя мы взяли численность армии и количество потерь для каждого столетия, разделили их на приблизительную численность населения в соответствующем веке и умножили на 1 000 000. В результате получились относительные показатели человеческих потерь (главного бедствия всякой войны) и ее масштабности на 1 000 000 человек населения. Полученные таким образом относительные показатели тягот и значимости войн по столетиям на 1 000 000 человек приблизительно подсчитанного населения Греции приведены в табл. 2.

По этим весьма приблизительным числам можно видеть, что динамика относительных показателей, по сути дела, такая же, как и y абсолютных. IV в. до н. э. занимает первое место; следующим идет V в., a на последнем по «воинственности» оказывается II в. до н. э. Эти же результаты сохранятся, если вместо приблизительных подсчетов Белоха воспользоваться оценками любого другого видного историка, занимающегося Древней Грецией.

Они сохранятся также, если вместо предположений, допущенных здесь, численность населения в указанных столетиях увеличить или уменьшить на 1 000 000 человек.

Диаграммы 6 и 7 дают представление об относительной масштабности войн по числу жертв и численности вооруженных сил в указанные столетия.

Древний Рим. Основные результаты для Древнего Рима представлены в табл. 3. Они позволяют сделать следующие выводы:

1) Судя по числу жертв, самыми «воинственными» столетиями в истории Рима были: III в. до н. э., I и затем II вв. до н. э., затем III в. н. э. и V в. н. э.; самыми мирными были: I в. н. э. и затем IV до н. э.

2) И здесь мы также не обнаруживаем никакой постоянной тенденции к усилению или ослаблению военных действий; наблюдаются лишь беспорядочные скачки вверх и вниз.

3) Согласно принятой системе подсчета продолжительности войн, из примерно 876 лет, подвергнутых изучению, около 411 лет, то есть 47% были периодом войн. Если подсчитать только мирные и военные годы, независимо от того, сколько войн было в течение одного и того же года, то на время, когда была война, придется соответственно 362 года, то есть чуть больше 41%. Из 35 четвертьвековых изучаемых периодов только в течение трех из них не было серьезных войн.

 

692 Часть 6. Флуктуация войн в системе межгрупповых отношений

 

4) Табл. 3 показывает, помимо всего прочего, что, хотя между динамикой масштабности войн и динамикой количества военных и мирных лет есть некоторая связь, связь эта довольно слабая и амплитуда колебаний трех рядов чисел совершенно различная. Это опять-таки означает, что простое число военных и мирных лет является неадекватным показателем динамики войны и мира.

5) Никакой определенной периодичности и никакого единообразного ритма в скачках войны «вверх и вниз» ни в 25-летних, ни в 100-летних периодах не наблюдается. Ритм — разнообразный и меняющийся.

Относительные показатели представлены в табл. 4. «Относительные» означает здесь, что число жертв разделено на численность населения и умножено на 1 000 000. При определении численности населения итальянского Рима и Римской империи мы также берем приблизительные подсчеты К.Ю. Белоха.

 

Таблица 4. Относительные показатели масштабности войн

Древнего Рима по количеству жертв

 

Столетие	На 1 000 000 человек населения Италии	На 1 000 000 человек населения Римской империи
IV в. до н. э. III I I в. н. э. III	12 6661* 63 1252* 33 1273* 5 5435* 13 4337*	3 6444* 7126* 1 3438*

 

Если при тех же самых допущениях, касающихся численности населения, мы выведем относительные показатели численности войск на 1 000 000 человек населения, то получим результаты, представленные в табл. 5.

 

——————————

^1* Предполагаемая численность населения Италии — около 3 000 000 человек.

^2* Предполагаемая численность населения Италии — около 4 000 000 человек.

^3* Предполагаемая численность населения Италии — около 5 500 000 человек.

^4* Предполагаемая численность населения Римской империи — около 50 000 000 человек.

^5* Предполагаемая численность населения Италии — около 7 000 000 человек.

^6* Предполагаемая численность населения Римской империи — около 54 000 000 человек.

^7* Предполагаемая численность населения Италии — около 6 000 000 человек.

^8* Предполагаемая численность населения Римской империи — около 60 000 000 человек.

 

32. Флуктуация войн в истории Греции, Рима и Европы 693

 

Таблица 5. Относительные показатели масштабности войн

Древнего Рима по численности войск

 

Столетие	На 1 000 000 человек населения Италии	На 1 000 000 человек населения Римской империи
IV в. до н. э. III I I в. н. э. III	286 666 829 250 668 000 112 000 270 000	73 480 14 519 27 000

 

Таким образом, динамика, которую рисуют относительные показатели от столетия к столетию, похожа на ту, которую дают абсолютные числа, за исключением позиций, занимаемых по отношению друг к другу IV в. до н. э. и III в. н. э. Судя по таблице 5, тяготы войны в IV в. до н. э. более велики, чем в III в. н. э. Мы видим, кроме того, что относительные показатели для Греции и Римской Италии не слишком отличаются друг от друга и не очень отличаются, как увидим в дальнейшем, от относительных показателей для европейских стран. Их минимумы близки минимумам для европейских стран; сходятся и максимумы.

Показатели для Римской империи в целом ниже, чем они должны бы быть, поскольку потери «туземцев» в разных завоеванных провинциях не учитываются. Но, даже если бы мы предположительно привели большие цифры, эти потери все равно были бы невелики. Способность римлян поддерживать Pax Romana⁸ при помощи небольших военных операций заслуживает удивления. Pax Romana в пределах огромной Римской империи был, безусловно, прекрасно организованным мирным сосуществованием.

Подобные же детальные исследования войн Франции, России, Англии, Австрии, Венгрии, Германии, Италии, Испании, Голландии, Польши и Литвы в настоящем, сокращенном, издании опущены. Мы переходим теперь к основным итогам, касающимся Европы в целом. Эти итоги весьма подкрепляются Второй мировой войной и другими войнами, происходившими с 1925 г. по настоящее время.

 

 

33

 

КРАТКОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ ОСНОВНЫХ

ИТОГОВ ИЗУЧЕНИЯ ВОЙН В ИСТОРИИ

ЕВРОПЫ

 

I. АБСОЛЮТНЫЕ ВЕЛИЧИНЫ

 

Попытаемся резюмировать анализ динамики вооруженных сил и человеческих потерь (в абсолютных величинах) для четырех стран с XII в. по 1925 г. Исследованию в этом отношении поддаются Франция, Англия, Австро-Венгрия и Россия. Остальные пять стран, по крайней мере, формально, появились на сцене позднее, и поэтому подводить итог для всех девяти стран было бы неправильно, a применительно к последним столетиям и невозможно. Какие бы изменения в названных четырех странах ни происходили, в сущности их история не прерывалась, a территория и население сохраняли свою целостность. Правда, суммарный итог для них несколько преувеличен, особенно по более поздним столетиям, так как Германия до XVI в. включена в Австро-Венгрию¹ и, кроме того, Италия, Голландия и Польша также привносят свою долю в показатели ранних столетий. Поэтому суммарные данные четырех упомянутых стран несколько завышают те фактические показатели, которые наблюдались до XVII в., и несколько преуменьшают цифры, характерные для XVII и последующих веков.

В табл. 15 представлены обобщенные итоги по 100-летним периодам динамики роста вооруженных сил и потерь для Франции, Англии, России и Австро-Венгрии с XII по XX в. Поскольку они касаются одних и тех же стран, показатели, будучи абсолютными, в принципе сопоставимы, хотя надо иметь в виду небольшое завышение, причины которого мы уже объясняли.

Прежде чем перейти к анализу этих данных, подведем суммарный итог для всех девяти стран, помня, однако, что он чрезмерно завышен для более поздних столетий по причине, противоположной той, о которой говорилось (табл. 16).

 

33. Краткое изложение основных итогов изучения войн 695

 

В табл. 16 данные сравнимы начиная со второй половины XVII в., после этого времени представлены все девять стран.

Абсолютные величины, представленные в табл. 15 и в сравнимой части табл. 16, свидетельствуют о постоянном, но неравномерном росте численности армии и числа потерь с XII по XVIII в. включительно, заметном уменьшении в XIX в. и беспрецедентной вспышке в первой четверти XX в. Число человеческих потерь в течение этой четверти века превышает общую сумму потерь за все предыдущие столетия (табл. 15 и 16).

Численность вооруженных сил также чрезвычайно велика (что демонстрируют таблицы), и хотя она меньше, чем совокупная численность вооруженных сил по всем предыдущим столетиям, вместе взятым, тем не менее эта цифра ошеломляющая, особенно если учесть, что речь идет только об одной четверти столетия. Все вышесказанное означает, во-первых, что, согласно таблицам, на протяжении рассматриваемых столетий не существовало никакой устойчивой тенденции; после роста, продолжавшегося с XII по XVIII в., оба показателя в XIX в. снижаются. Во-вторых, приведенные абсолютные числа не подтверждают мнения о некой якобы постоянной тенденции к исчезновению или сокращению войн. В-третьих, темпы роста численности вооруженных сил и числа потерь не одинаковы; потери увеличиваются быстрее, чем вооруженные силы.

Судя по данным, приведенным в табл. 15 (для четырех стран), численность вооруженных сил с XII по XX в. увеличилась почти в 36 раз, a число потерь за это время возросло примерно в 539 раз; по данным табл. 16, армия увеличилась в 52 раза, a число потерь — в 748 раз. В обоих случаях рост числа потерь в 14-15 раз превышает рост численности вооруженных сил.

Таким образом, независимо от величины армии, войны нового и новейшего времени обнаруживают тенденцию к возрастающей опустошительности вследствие своей убойной и калечащей мощи, если измерять ее в процентах числа потерь от общей численности «регулярных» вооруженных сил. Более отчетливо это видно из табл. 17, где приведены потери в каждом столетии в процентах к численности вооруженных сил четырех стран, указанных в табл. 15.

 

696 Часть 6. Флуктуация войн в системе межгрупповых отношений

 

Таблица 17. Суммарные показатели для Франции, Англии, Австро-Венгрии и России

по 100-летним периодам с 1101 по 1925 г.

 

Столетие	Численность вооруженных сил (чел.)	Число потерь (чел.)
1101—1200 1201—1300 1301—1400 1401—1500 1501—1600 1601—1700 1701—1800 1801—1900 1901—1925	1 161 000 2 372 000 3 867 000 5 000 000 9 758 000 15 865 000 24 849 000 17 868 000 41 465 000	29 940 68 440 166 729 285 000 573 020 2 497 170 3 622 140 2 912 771 16 147 550

 

 

Таблица 16. Суммарные показатели для девяти европейских стран

по 100-летним периодам с 1101 по 1925 г.

 

Столетие	Численность вооруженных сил (чел.)	Число потерь (чел.)
1101—1200   1201—1300   1301—1400   1401—1500   1501—1600   1601—1700   1701—1800   1801—1900	1 161 000   2 372 000   3 947 000   6 910 000   16 707 300   25 796 000   31 055 500   24 233 800	29 940 (только Австрия, Англия, Франция, Россия) 68 440 (только Австрия, Англия, Франция, Россия) 169 929 (плюс Польша в течение четверти века) 364 220 (плюс Испания) 896 185 (плюс Италия и Нидерланды) 3 711096 (плюс Германия, итого все девять стран) 4 505 990 (все девять стран) 3 625 627 (все девять стран)
1901—1925	60 425 000	22 035 150 (все девять стран)

 

 

 

Таблица 17. Потери четырех стран в процентах с XII по XX в.

 

Столетие	Потери в % от численности вооруженных сил
XII XIII XIV XV XVI XVII XVIII XIX XX	2,5 2,9 4,6 5,7 5,9 15,7 14,6 16,3 38,9

 

33. Краткое изложение основных итогов изучения войн 697

 

С небольшими отличиями аналогичные результаты демонстрирует и табл. 17. Изобретение и применение пороха в XIV в.² и последующее развитие технологии, физики, химии обеспечили прогресс техники войны, создав более разрушительные средства ее ведения. Особенно большой «прогресс» продемонстрировали в этом отношении войны XVII, a затем XX вв., когда были применены многие новые виды вооружения, такие как военные самолеты, усовершенствованное автоматические стрелковое оружие, танки, более мощные пушки, взрывчатые вещества, отравляющий газ и т. п. Один только пулемет (не говоря уже об отравляющем газе, «большой Берте»³, танках и гранатах) гораздо более эффективен по своей смертоносности, чем пики, копья, луки, арбалеты и мечи сотен рыцарей XII в.

Правда, на войне, как и во многих других случаях, любой яд порождает противоядие, всякая новая опасность — новое средство защиты, любое действие — свое противодействие. Подобно тому как оружие XII в. привело к использованию доспехов, возведению высоких стен вокруг городов и появлению других защитных средств, смертоносные орудия современной войны породили множество средств защиты от них. Есть, однако, существенная разница между тогдашними защитными приспособлениями и нынешними. Раньше они имели целью защитить человеческую жизнь путем минимизации смертоносности грозящей опасности; доспехи предохраняли рыцаря от многих опасностей и сводили потери к минимуму. Теперь же средства защиты с обеих сторон ставят своей целью не столько минимизировать свои собственные потери, сколько довести до возможного максимума потери противника. Такой характер защиты в современной войне ведет к безумно стремительному росту изобретений и использованию все более мощных средств уничтожения живой силы противника. Взрывчатые вещества, автоматы и пулеметы, самолеты, отравляющий газ, плюс новейшее ядерное и бактериологическое оружие не защищают, наподобие брони или неприступных крепостных стен, которые уменьшали обоюдные потери, a являются сатанинскими средствами взаимоистребления. Так как ими пользуются оба противника, в результате максимальные потери несут обе стороны.

Если учесть хотя бы один этот фактор, станет понятным, почему потери в Первой мировой войне достигали 30-40% от численности армии, a во Второй — подскочили до 100% вместо 1, 2 и 5% во всех предшествующих войнах.

 

698 Часть 6. Флуктуация войн в системе межгрупповых отношений

 

В связи с потерями следует упомянуть еще об одном обстоятельстве. Так как армии Средневековья состояли главным образом из рыцарей и дворянства, имевших свой кодекс рыцарства и чести, кодекс, который они должны были неукоснительно соблюдать, потери были минимальными. Раненого, захваченного или поверженного противника не было необходимости убивать; чаще всего его жизнь сохранялась ради получения выкупа или по соображениям кодекса чести. В настоящее же время отравляющий газ, артиллерийский снаряд, бомба, взрывчатка не имеют и не могут иметь никакого рыцарского «кодекса» или «кодекса чести», они поражают все и вся, что попадается на их пути.

Кроме того, «международное военное право» в ходе Второй мировой войны показало свою полную несостоятельность. Обе воюющие стороны массированными бомбежками военных объектов и мирного населения, в том числе женщин и детей, попрали все божеские и человеческие законы. Это еще одна причина, по которой потери в нынешних войнах гораздо значительнее, чем в войнах прошлых столетий.

Еще более важным фактором, способствующим увеличению процента потерь в XX в., является фактическая продолжительность войны. В этом смысле обе мировые и прочие войны XX в. совершенно уникальны. Мы подсчитывали длительность этих войн, как обычно, — то есть исходя из даты начала военных действий и даты наступления мира. Согласно таким подсчетам, Первая мировая война длилась четыре года, Вторая — шесть лет. Продолжительность войн предыдущих столетий подсчитывалась точно так же — чисто «арифметически». Однако, как уже объяснялось выше, четырехлетняя продолжительность Первой мировой войны и четырехлетняя продолжительность более ранних, особенно средневековых войн, — вещи в количественном отношении совершенно разные. Мировая война была наполнена непрекращающимися военными действиями, противники сходились лицом к лицу и истребляли друг друга ежедневно, a то и ежечасно. Это были четыре года постоянного, непрерывного сражения. В прошлых столетиях война продолжительностью в четыре года по большей части была пассивной, сражения практически не велись за вычетом той или иной битвы, отдельных перестрелок или стычек. Фактическая продолжительность боевых действий во время Столетней войны намного меньше, чем во время мировой. Это обстоятельство позволяет понять, почему и в абсолютных, и в относительных показателях потери в XX в. столь исключительно велики и почему подлинные гигантские

 

33. Краткое изложение основных итогов изучения войн 699

 

масштабы мировой войны на самом деле были гораздо большими, чем об этом говорят цифры. С учетом этих соображений таблица 17, в которой представлен рост процента потерь по сравнению с ростом численности вооруженных сил, равно как и чрезвычайно большое число потерь в XX в., по-видимому, правильно отражает изменения, произошедшие в этой области, — если не в деталях, то по крайней мере по существу. Сказанного об абсолютных величинах достаточно.

 

 

II. ОТНОСИТЕЛЬНЫЕ ПОКАЗАТЕЛИ

ДИНАМИКИ ВОЙН С ХІІ ПО ХХ в.

 

Умножив абсолютные числа потерь и численность вооруженных сил для каждого случая на 1 000 000 и разделив на 90% населения (взяв за основу численность населения на середину века или, если речь идет о XX в., — населения к 1910 г. как ближайшей дате), получим следующие показатели относительного веса армии и человеческих потерь на период с XII по XX в. включительно.

 

Таблица 18. Относительные показатели военных действий

по 100-летним периодам для девяти стран

 

Столетие	Вооруженные силы (в абсолютных числах)	Число потерь	90% населения	Удельный вес армии	Величина потерь
XX	60 425 000	22 035 150	401 000 000 (на 1910 г.)	150 685	54 955

 

(на первую четверть века; как уже упоминалось, эти числа меньше реальных показателей XX в.)

 

 

XIX	24 333 800	3 645627	238 000 000 (по состоянию приблизительно на 1850 г.)	101 823	15 234
XVIII	31 055 500	4 505 990	135 800 000 (по состоянию приблизительно на 1750 г.)	230 041	33 377
XVI	25 796 000	3 711 090	100 000 000 (по состоянию Приблизительно на 1650 г.)	257 960	37 111

 

700 Часть 6. Флуктуация войн в системе межгрупповых отношений

 

Как мы увидим из табл. 19, относительные показатели, подсчитанные тем же способом, но для четырех вышеназванных стран и для тех же столетий, в основном идентичны приведенным в табл. 18 данным, касающимся как численности вооруженных сил, так и числа потерь. А вот по соотношению численности армии и численности населения в период с XVII по XX в. самыми обременительными были XVII-XVIII вв., a самым легким — XIX в. Первая же четверть XX в. не превышает своей тяжестью XVII и XVIII вв., но превосходит XIX в. Учитывая, однако, что показатели только одной четверти XX в. более чем в полтора раза выше соответствующих показателей XVII и XVIII вв., ему следует отдать первое место за относительный вес армии среди населения. Если же были бы учтены войны с 1925 по 1957 г., то абсолютные и относительные показатели для первой половины XX в. намного превзошли бы соответствующие показатели предыдущих столетий.

С другой стороны, мы должны помнить, что масштабы войны, измеряемые этим критерием, не обнаруживали систематического увеличения с XVII в., а, наоборот, уменьшалась в XVIII и XIX вв. по сравнению с XVII. Относительный показатель фиксирует также, что, хотя доля численности вооруженных сил в населении XX в. была чрезвычайно высока, тем не менее сами они, судя по абсолютным цифрам, не были невероятно велики. Если численность вооруженных сил первой четверти XX в. намного превосходит численность армий как в XVII и в XVIII вв. по отдельности, так и каждой из них в совокупности с армией в XIX в., то относительный показатель рисует совершенно иную картину. Он больше только показателя XIX в. и почти вдвое меньше показателей XVII и XVIII вв.

Таким образом, относительный показатель значительно корректирует то впечатление, которое производят абсолютные числа. Короче говоря, судя по относительному показателю величины вооруженных сил, первое место следует отдать первой половине XX в., которое превосходит любое предыдущее столетие в целом, второе место — XVII в., третье — XVIII и четвертое — XIX в.

Если теперь обратиться к относительным показателям потерь — может быть, самому важному критерию войны — то они ясно и недвусмысленно поведают нам, что привилегия или несчастье называться столетием самых опустошительных или самых кровавых войн принадлежит XX столетию. За

 

33. Краткое изложение основных итогов изучения войн 701

 

одну только четверть века с населения была собрана «кровавая дань» гораздо большая, нем собирало какое-либо из рассматриваемых здесь столетий в целом. Второе место принадлежит XVII в; затем идет XVIII в. XIX в. представляется наименее кровавым. Но необходимо еще раз подчеркнуть, что относительные показатели потерь XX в. гораздо менее впечатляющи, чем абсолютные цифры. Хотя XX в. и в этом отношении остается на самом высоком уровне, соответствующие числа все же поражают воображение. Таким образом, вывод, который позволяют сделать относительные показатели величины армии, так же как соотношение числа потерь и населения в течение сравниваемых столетий, состоит в том, что XX в. — самый воинственный, затем идут XVII, XVIII и XIX. Бремя войны, вынесенное XX в., особенно велико по числу жертв или кровавой дани, тогда как по величине армии он занимает отнюдь не исключительное положение. Мы еще увидим, что к тем же выводам приводят и относительные показатели четырех вышеперечисленных стран за эти четыре столетия.

Ситуация окажется гораздо более сомнительной, если попытаться вывести относительные показатели для периода с XII по XVI в. включительно. Дело не только в том, что трудно оценить численность вооруженных сил и потерь, но в том, что численность населения изучаемых стран в эти столетия неизвестна. Такое рискованное предприятие возможно только применительно к вышеназванным четырем странам. Учитывая, что они охватывают не менее половины населения Европы, эти показатели можно рассматривать как типичные для всех европейских стран, по крайней мере в их существенных чертах.

В табл. 19 представлены данные о численности населения Франции, Великобритании, Австро-Венгрии и России в период с XII по XVI в. включительно, основанные на подсчетах, сделанных практически всеми наиболее видными историками. Методика подсчета относительных показателей — та же, все прочие оговорки, упомянутые выше, остаются в силе и здесь. (Диаграммы 6 и 7, помещенные в предыдущей главе, в наглядной форме изображают динамику, причем предполагается 40-процентный рост численности населения с XII по XVI в., за исключением XIV в., когда она резко сократилась.)

A теперь — таблица.

 

702 Часть 6. Флуктуация войн в системе межгрупповых отношений

 

Таблица 19. Относительные показатели военных действий по 100-летним периодам

для Франции, Великобритании, Австро-Венгрии и России

 

Столетие	Население в целом (по состоянию на 1910, 1850, 1750, 1650, 1550, 1450, 1350, 1250 и 1150 гг.)	Относительная величина вооруженных сил	Относительная величина потерь
XX (только первая четверть) XIX XVIII XVII	305 000 000     171530 000 90 000 000 55 000 000	136 278     104 179 276 100 288 455	52 943     17 034 40 246 45 403

 

Три варианта предполагаемой численности (в млн. и тыс. чел.)

Относительная величина вооруженных сил и потерь для каждого из вариантов

 

	A	B	C	A	B	C	A	B	C
XVI XV XIV XIII XII	45 35 25 18 13	39 28 20 15 12	35 25 18 13 10	216 844 142 857 154 680 131 777 89 308	250 205 171428 193 350 158 133 96 750	278 800 200 000 214 833 182 462 116 100	12 734 8 143 6 669 3 802 2 303	14 693 10 179 8 336 4 563 2 495	16 372 11 400 9 263 5 265 2 994

 

Что касается относительной величины армии, то здесь нет никакой четко выраженной тенденции ни в период с XII по XVII в., ни в период с XII по XX в. Самые низкие показатели приходятся на XII в., затем, с XII по XIV в. включительно, при всех трех вариантах предполагаемой численности населения они возрастают, несколько снижаются в XV в., снова возрастают в течение XV-XVII вв., снова снижаются в XIX в. и снова увеличиваются в XX в. Максимум приходится на XVII в. (не считая XX в., если в него включить войны, происходившие с 1925 по 1957 г.). Таким образом, нет никакой устойчивой тенденции ни к постоянному увеличению, ни к постоянному сокращению численности армии по отношению к численности населения. Бремя армии в XIX в. ниже, чем во всех остальных столетиях, за исключением XII в.

Совершенно иную картину рисуют относительные показатели потерь по сравнению с населением. При всех трех предположениях по поводу численности населения просматривается четкая тенденция к увеличению «кровавой жатвы» войны с XII по XVII в. включительно. Затем эти показатели снижаются в XVIII и особенно в XIX в., чтобы достичь своего апофеоза в XX в. Минимум приходится на XII в., a максимум — на XX в., несмотря на то, что показатель для XX в. подсчитан с учетом лишь четверти века.

 

33. Краткое изложение основных итогов изучения войн 703

 

Итак, главные итоги можно обобщить в виде нескольких положений.

1) В целом, особенно в плане человеческих жертв, период с XII по XVI в. был гораздо менее кровавым и значительно гораздо менее воинственным, чем XVII, XVIII и XX вв. С точки зрения численности армии (по отношению к численности населения) здесь нет столь ярко выраженного различия.

2) Из более поздних столетий XIX в. был, по-видимому, сравнительно мирным, особенно в последнее двадцатилетие.

3) XX в. остается самым кровавым за всю историю по относительным потерям; он же занимает чрезвычайно высокое место с точки зрения относительного бремени вооруженных сил.

4) Наше исследование не обнаруживает наличия какой бы то ни было устойчивой тенденции (судя по относительным показателям) в течение всех рассматриваемых столетий.

5) Интересно отметить, что относительные показатели, характерные для европейских стран, не слишком отличаются от относительных показателей, характерных для Греции и Рима. Максимумы и минимумы жертв в обоих случаях очень похожи; разница показателей численности армий в максимальных значениях больше, но не настолько, чтобы считать их несопоставимыми.

Подобный итог нашей «гадательной» авантюры является одним из доказательств того, что полученные результаты не совсем ошибочны.

 

 

III. АБСОЛЮТНЫЕ И ОТНОСИТЕЛЬНЫЕ МАСШТАБЫ

ВОЕННОЙ АКТИВНОСТИ РАЗНЫХ

ЕВРОПЕЙСКИХ СТРАН

 

Если мы зададимся вопросом, какие из исследуемых нами стран (и соответственно в какие столетия) имели самые большие армии и несли самые большие потери (в абсолютных числах), то ответ на него даст следующий список по каждому столетию в отдельности. В начале списка значится страна с самой большой армией, в конце — с самой малочисленной.

При этом данные по XX в. охватывают период с 1900 по 1925 г.

 

XII. Россия, Англия, Франция, Австрия.

XIII. Россия, Англия, Франция, Австрия.

XIV. Англия, Франция, Россия, Австрия.

XV. Англия, Польша, Франция, Россия, Австрия, Испания.

 

704 Часть 6. Флуктуация войн в системе межгрупповых отношений

 

XVI. Испания, Франция, Австрия, Польша, Англия, Россия, Голландия, Италия.

XVII. Австрия, Франция, Испания, Польша, Голландия, Россия, Англия, Италия.

XVIII. Австрия, Франция, Россия, Англия, Германия, Польша, Испания, Голландия, Италия.

XIX. Франция, Россия, Германия, Испания, Австрия, Англия, Италия, Голландия.

XX. Россия, Германия, Франция, Англия, Австрия, Италия, Испания, Голландия.

 

Как видим, по абсолютной численности вооруженных сил относительное положение стран со временем меняется, первое место занимает то одна из них, то другая. Разумеется, по вполне понятным причинам, небольшие страны и не могли занимать первого места. Тем не менее и их положение меняется весьма существенным образом: в XVII в. Голландия на пятом месте среди восьми стран, a в XIX и XX вв. — на последнем.

Похожая картина вырисовывается и при рассмотрении абсолютных величин потерь в течение исследуемых столетий. В этом отношении порядок стран по столетиям будет выглядеть так:

 

XII. Россия, Австрия, Англия, Франция.

XIII. Россия, Англия, Франция, Австрия.

XIV. Англия, Франция, Россия, Австрия.

XV. Австрия, Англия, Польша, Франция, Россия.

XVI. Австрия, Испания, Россия, Франция, Англия, Польша, Голландия, Италия.

XVII. Австрия, Франция, Испания, Польша, Голландия, Англия, Россия, Италия.

XVIII. Австрия, Франция, Россия, Германия, Англия, Польша, Голландия, Испания, Италия.

XIX. Франция, Россия, Германия, Австрия, Испания, Англия, Италия, Голландия.

XX. Россия, Германия, Франция, Англия, Австрия, Италия, Испания, Голландия.

 

Таким образом, по абсолютным показателям Австрия, Россия и Франция пользовались трагическим преимуществом быть странами, понесшими самые многочисленные потери в течение всех рассмотренных столетий. Здесь мы снова видим, что в целом положение разных наций меняется от века к веку.

 

33. Краткое изложение основных итогов изучения войн 705

 

Конечно, абсолютные числа не дают представления ни об относительной или подлинной величине армии, ни о масштабах потерь по сравнению с численностью населения. Такие данные могут быть получены, только если разделить абсолютные числа на численность населения изучаемых стран. Приняв в качестве приблизительной оценки численности населения его численность на середину соответствующего столетия и разделив это число на число потерь, понесенных в этом столетии, мы получим приблизительные относительные показатели сравнительной тяжести потерь, понесенных каждой страной в отдельности в каждое столетие. Показатели представлены в табл. 20.

 

Таблица 20. Относительные показатели потерь, понесенных

Отдельными странами (на единицу населения)

 

Страна	XX	XIX	XVIII	XVII
Россия Австрия Англия Франция Германия Италия Испания Голландия	41,1 48,0 66,5 92,0 94,7 52,4 2,2 —	11,1 5,8 5,0 51,0 13,1   11,0 5,7	21,5 94,0* 30,1 45,8     11,4 84,4*	7,9 130,0* 20,0 36,6       161,0*

 

* Чрезвычайно большие цифры объясняются не только большими потерями в войнах Австрии и Голландии, но и высоким процентом иностранных солдат, служивших в австрийской и голландской армиях и участвовавших в сражениях. Но хотя числа заметно превышают фактическое бремя потерь, понесенных населением Австрии и Голландии, тем не менее данный показатель весьма симптоматичен, отражает чрезмерное бремя войн в это столетие в названных странах. Показатель, касающийся Англии в XX в., превышает фактическое бремя, поскольку значительная часть ее армии и потерь приходились на долю ее доминионов⁴. Если к знаменателю приплюсовать численность населения доминионов, то цифра была бы гораздо меньшей.

 

Приведенные в таблице числа следует скорректировать с учетом того, что среди понесенных потерь во многих странах было не только собственное население, но также и солдаты, воевавшие на их стороне, но остающиеся для них «иностранцами».

Даже во время мировой войны, то есть в XX в., в армиях Англии и Франции (и в гораздо меньшей степени в некоторых других странах) заметную часть составляли иностранцы. Как уже упоминалось, в прошлом в английской, голландской, французской, австрийской, испанской и ряде других армий значительную часть составляли иностранные наемники. Учет этого фак-

 

706 Часть 6. Флуктуация войн в системе межгрупповых отношений

 

тора может внести некоторые — иногда довольно существенные — коррективы.

Если допустить, что численность населения этих стран в XVII и XVIII вв. была в среднем примерно одинаковой, то имеющиеся данные позволят сделать следующие выводы.

В XX в. (к 1925 г.) самое тяжкое военное бремя per capita⁵ несет Германия, затем Франция, Англия, Италия, Австрия и Россия; самое незначительное — Голландия и Испания. В XIX в. первое место занимает Франция, затем идут Германия, Россия, Испания, Австрия, Голландия и Англия. Для каждой из этих стран в отдельности и для всех вместе, за исключением Голландии и Испании, в XIX в. бремя войны оказалось во много раз легче, чем в XX в. В XVIII в. первое место занимают Австро-Венгрия, Голландия и Франция, затем идут Англия и Россия. В XVII в. величайшее бремя выпало на долю Голландии и Австро-Венгрии, самое легкое — на долю России.

В целом таблица, составленная таким способом, согласуется с выводами, к которым мы пришли по поводу относительной и абсолютной флуктуации тяжести войны в период с XVI по XX в. Согласуется она и с утверждением, что максимум «милитаризма», «военных усилий» или «военного бремени» в течение времени переходит от одной страны к другой. Кроме того, табл. 20 свидетельствует, что не было ни постоянно мирных, ни постоянно воюющих стран. Хотя Голландия и была мирной страной за последние сто лет, она воевала практически на протяжении всего XVII и всего XVIII вв. То же самое, mutatis mutandis⁶, можно сказать и о любой другой стране. Бытующее мнение о том, что демократические государства гораздо менее воинственны, чем автократические, нашими данными не подтверждаются. В XX в. относительная величина военной активности (измеряемая числом потерь) демократической Англии была выше, чем Испании, a Франции — выше, чем Австрии и России. В XIX в. демократическая Франция не была более миролюбивой, чем «автократические» Германия, Россия или Испания. В течение XVII в. Англия занимала положение не ниже того, которое занимала Россия.

 

 

IV. ПРОЦЕНТНОЕ СООТНОШЕНИЕ ПЕРИОДОВ

ВОЙНЫ И ПЕРИОДОВ МИРА

 

Каково сравнительное положение стран с точки зрения процентного соотношения мирных и военных лет за все те периоды, которые мы подвергли исследованию? Ответ на этот вопрос дает табл. 21.

 

33. Краткое изложение основных итогов изучения войн 707

 

Таблица 21. Процент военных лет

 

Страна	Процент военных лет от общего числа лет исследуемого периода	Страна	Процент военных лет от общего числа лет исследуемого периода
Греция Рим Австрия Германия Голландия Испания	57 41 40 28 44 67	Италия Франция Англия Россия Польша и Литва	36 50 56 46 58

 

Табл. 21 показывает, что в Германии процент военных лет был самым низким (28), в Испании — самым высоким (67). Здесь почти 50% лет шли войны, и разница между максимальными и минимальными цифрами не столь велика. Это не означает, что в течение 50% всего времени страны вели войну, a в течение остальных 50% жили в условиях мира. Многие войны продолжались гораздо меньше года; поэтому период мира в истории этих стран, конечно, более продолжителен, чем явствует из таблицы. Но даже в этом случае процент военных лет, по-видимому, намного превышал обычно предполагаемую величину. Война была почти столь же обычным и «нормальным» явлением, как и мир. Приведенные цифры не означают, разумеется, что периоды войны и мира в истории любой страны распределялись равномерно; были времена непрерывной войны, продолжавшейся два года, пять, десять, тридцать лет, были периоды, когда в течение нескольких лет царил нерушимый мир. Но, как уже говорилось выше, мир на протяжении четверти века наблюдался исключительно редко, a в течение 100 и более лет (как в истории Голландии) — это почти уникальное явление. В некоторых странах таких периодов не было вообще. Почти каждое поколение (то есть каждые 25-30 лет) в прошлом, за очень редким исключением, было свидетелем или участником войны.

 

 

V. ПРОБЛЕМА ПЕРИОДИЧНОСТИ, НАБЛЮДАЕМОЙ

ВО ФЛУКТУАЦИЯХ ТЯЖЕСТИ ВОЙНЫ

 

Есть несколько концепций, утверждающих, что существует определенная периодичность в чередовании войны и мира, ритм сравнительного усиления и ослабления военной активности. Рассмотрим две из них. Первая — астрофизическая, почти астрологическая, концепция Р. Мевеса. Суть ее заключается в следующем:

 

708 Часть 6. Флуктуация войн в системе межгрупповых отношений

 

«Периоды войны и мирного культурного процветания определяется главным образом расположением относительно Солнца трех великих планет — Юпитера, Сатурна и Урана. От этого зависят также периоды засухи и неурожая, повышенной влажности и плодородия на Земле»⁷.

Эти периоды, в свою очередь, посредством климатических и подобных им воздействий, в которых солнце и солнечные пятна играют решающую роль, предопределяют человеческое поведение и социальные события. Согласно Мевесу, три названные планеты занимают одно и то же положение относительно Солнца раз в 675,5 лет. Этот период разбивается на шесть более коротких периодов в 111 и 112 лет.

«В течение этого периода длительностью в 111 или 112 лет случаются, как правило, два периода войны и два периода процветания наук и искусств — каждый продолжительностью около 27,8 лет [в среднем]»⁸.

Построение Мевеса носит сугубо «интуитивный» характер, и его предвзятая схема подкрепляется лишь несколькими специально подобранными фактами. Не говоря об очевидных ошибках и чисто фантастических «историях», сопровождающих этот длинный список периодов, достаточно хотя бы самой незначительной проверки, чтобы показать, что периоды войны и культурного процветания (мира) подобраны в соответствии с желаниями автора и противоречат очевидным фактам. Короче говоря, концепция Мевеса, как и все подобные концепции, несостоятельна. Сопоставим, например, несколько его периодов войны и мира с нашими цифрами потерь за то же время. Хотя они хронологически не совпадают, сопоставление их, тем не менее, возможно. Результаты представлены в табл. 22. Из нее видно, что некоторые периоды, которые Мевес квалифицировал как периоды мира, на самом деле были воинствующими, a некоторые из его периодов войны фактически были мирными.

 

Таблица 22. Сопоставление результатов исследований

Р. Мевеса и П. Сорокина

 

Периоды войны и мира по P. Мевесу		Периоды, выделяемые П. Сорокиным	Абсолютные величины потерь, по П. Сорокину, для
			Англии	Франции
Мир Война Мир Война Мир Война Мир	1487—1518 1518—1544 1544—1576 1576—1598 1598—1625 1625—1654 1765—1793	1500—1525 1526—1550 1551—1575 1576—1600 1601—1625 1626—1650 1776—1800	45 000 116 000 62 000 34 000 274 000 830 000 214 000	34 050 28 900 29 650 15 050 2850 163 800 428 300

 

 

33. Краткое изложение основных итогов изучения войн 709

 

Обсуждая вопрос о периодичности, обнаруживаемой в показателях каждой страны, мы уже убедились, что такие периодичности длительностью в 25 или 50 лет наблюдаются в течение нескольких столетий только в истории Германии, России и Италии. Вот и все. В других странах ничего похожего не обнаруживается. Более того, если рассмотреть хронологию войн в истории любой из выбранных нами стран, то едва ли можно выявить вообще какую бы то ни было периодичность. В качестве примера возьмем подробную хронологию периодов мира и войны в истории Франции и проследим — год за годом — длительность каждой войны, сменяемой длительным периодом мира. Периоды войны обозначены римскими, a периоды мира арабскими цифрами, означающими число лет продолжительности войны и мира. (Ниже представлена схема периодов войны и мира в истории Франции. Год окончания войны и начала мира и наоборот включается и в тот, и в другой период.)

 

I — 40, I — 40, I — 25, IV — 7, XXIII — 14, I — 4, III — 20, I — 4, I — 3,

I — 13, IV — 3, VII — 2, III — 3, XXIV — 2, II — 8, IV — 3, VIII — 4, I — 9,

I — 2, I — 14, VIII — 3, IV — 2, IV — 9, IV — 11 и т. д.

 

Никакой регулярной периодичности — в 25, 27, 33, 50 или 56 лет — здесь не просматривается. Вместо этого мы обнаруживаем чрезвычайное многообразие ритмов. После продолжительных войн несколько раз наступали длительные периоды мира, но не всегда. В более ранней истории чередование периодов войны и мира происходило медленнее, a периоды мира длились дольше, чем в более поздние времена. Но опять-таки есть много исключений из этого правила.

Короче говоря, ни один из выдвигаемых периодов, будь то 27летние периоды Мевеса, 10-12-летние периоды Сассе, 30-33-летние периоды других представителей «науки о магических числах» или 50-летний период К. Райта, до сих пор не подтвердился, и едва ли может быть подтвержден. То же самое справедливо и применительно к гораздо более длительным периодам в 111, 300, 500, 600, 675 лет и т. д., которые предлагают разные авторы.

Можно утверждать лишь, что кривая войны и мира флуктуирует, но в этих флуктуациях, помимо упомянутых исключений, не просматриваются ни регулярная периодичность, ни единообразный ритм.

Гораздо более интересной и обоснованной является концепция, разработанная Дж. С. Ли, которая вскрывает периодичность междоусобных войн в Китае (диаграмма 9). Для обнару-

 

710 Часть 6. Флуктуация войн в системе межгрупповых отношений

 

жения долговременной периодичности трудно найти более подходящую страну, чем Китай с его длительной историей. Доктор Ли взял китайские хроники и подсчитал почти все междоусобные войны, имевшие место в истории Китая с 221 г. до н. э. (то есть с момента, когда данные становятся относительно полными и надежными) до настоящего времени. Он построил кривую их численности по 5-летним периодам за 2150 изученных лет.

В результате подсчетов и построенной диаграммы удалось установить наличие трех долговременных периодов длительностью от 810 до 780 лет: первый — с 221 г. до н. э., второй с 589 по 1368 г., третий — с 1368 г. до настоящего времени. Каждый из них начинается со вспышки гражданской войны, которая быстро заканчивается, после чего страна вступает в длительный период мира, отмеченный высокими техническими и культурными достижениями. Примерно со второй половины периода кривая идет вверх, фиксируя недолгие периоды мира и все возрастающее число войн. Один период заканчивается, a другой начинается с общей междоусобной войны и анархии со всеми сопутствующими ей явлениями. Затем опять повторяется то же самое. В каждом из этих 800-летних периодов кривая войны имеет семь главных волн, самая низкая из которых в каждом периоде — пятая. Такова суть этого краткого исследования.

Нужно заметить, что автор наносит на диаграмму не флуктуацию масштабов войны в нашем смысле слова, a просто число войн в каждый 5-летний период на протяжении 2150 лет. Оставляя в стороне многие не совсем понятные пункты, касающиеся источников, метода и т. д., — можно сказать, что выводы автора отчасти превосходят данные и диаграмму, которые он приводит. Объективный взгляд на эти кривые свидетельствует, что их конфигурации в каждом из трех периодов далеки от того, чтобы быть идентичными, подобными или действительно периодичными. В первом периоде можно насчитать от 10 до 12 главных подъемов; во втором — 9, в третьем, который, по-видимому, незавершен, 4-5. И промежутки времени, отделяющие скачки в каждом из трех периодов, и высота волн не являются ни единообразными, ни равными, ни вообще похожими. Иными словами, данные, представленные автором, едва ли позволяют обнаружить подлинную периодичность или единообразный ритм. Они показывают лишь «хаотичное» колебание ритма и числа повторяющихся междоусобных войн. И это, пожалуй, единственный вывод, который можно из них вывести.

 

33. Краткое изложение основных итогов изучения войн 711

 

 

Диаграмма 9. Кривая периодических повторений внутренних беспорядков в Китае, построенная Дж. С. Ли

 

712 Часть 6. Флуктуация войн в системе межгрупповых отношений

 

В такой интерпретации результаты сходны с результатами, полученными нами при исследовании динамики тяжести войн в истории Греции, Рима и других европейских стран. Как уже говорилось, они не обнаруживают никакой периодичности. История, по-видимому, не является ни столь монотонной и неизобретательной, как полагают сторонники строгой периодичности, «железных законов» и «всеобщих закономерностей», и не такой тупой и механистический, как двигатель, производящий одинаковое число оборотов в единицу времени. Она повторяет свои «типы», но почти всегда с новыми вариациями. В этом смысле история всегда новая, но и всегда старая, поскольку ее подъемы и падения повторяются. На этом завершим разговор о периодичности, ритмах и единообразии.

 

 

VI. «ЭВОЛЮЦИЯ И ПРОГРЕСС»

ПРИМЕНИТЕЛЬНО К ВОЙНЕ

 

А. Как обстояло дело в прошлом? Если мы неприемлем концепции, основанные на идее периодичности и «цикличности» в исследуемой нами области, то еще более решительно должны отвергнуть все «линейные» концепции, господствовавшие с конца XVIII в. и на протяжении всего XIX столетия.

Как мы уже знаем, одной из самых существенных и важных особенностей ментальности XIX в. была вера в «больший и лучший» прогресс и фактически предопределенную эволюцию. Боги были упразднены, a их место занял подлинный deus ex machina⁹ — лишенный разума, механистический или «эмерджентный»¹⁰, который неизменно ведет мир и человечество ко «все более высокому и лучшему» уровню. Эту догму, разумеется, применяли и к войне, и к внутренним беспорядкам. В сравнительно мирных международных и внутренних условиях XIX — «викторианского»¹¹ — века вполне естественно было верить, что вечная линейная тенденция должна быть обнаружена и в области войны и что эта тенденция непременно должна вести ко все большему сокращению войн до тех пор, пока они окончательно не исчезнут; эта же тенденция должна сопровождаться постоянным вытеснением насилия из сферы внутреннего прогресса общества.

Описывать такие теории и даже самые лучшие из них — утомительно и бесполезно. Я уже сделал это, причем довольно подробно, в одной из своих предыдущих работ, которая называет-

 

33. Краткое изложение основных итогов изучения войн 713

 

ся «Современные социологические теории» и отсылаю к ней тех, кто хотел бы ознакомиться с ними более детально¹².

Что можно сказать обо всех этих теориях, концепциях, представлениях? Если оценивать их как проявление пожеланий, то они весьма благородны — заслуживают уважения и всяческого поощрения. Если же смотреть на них как на научное описание действительности, то они — не что иное, как прекрасные убеждения, чуть ли не на каждом шагу опровергаемые «уродливыми фактами». Приведенные выше данные не подтверждают их вообще.

Если в вышеприведенных данных нет ничего, что поддерживало бы утверждение, согласно которому войны должны остаться в прошлом, то нет в них и ничего такого, что поддерживало бы утверждение — даже несмотря на исключительно высокие показатели для XX в., — будто должна быть (или будет) некая устойчивая тенденция к усилению войны. Нет, кривая просто флуктуирует, и это все, что можно сказать.

Однако такой ответ на вопрос может не понравиться многим, в том числе и мне самому.

В. Что ожидает нас в будущем? Наступит ли счастливый конец трагедии войны или она будет продолжаться в человеческой истории? Будет ли война усиливаться, ослабевать или поведет себя как-то иначе? Мой ответ на этот вопрос — «Не знаю».

Можно сказать лишь, что, поскольку до сих пор не было линейной тенденции ни к усилению, ни к ослаблению войн, маловероятно, что она появится в будущем и продолжится «вечно». Более вероятно, что кривая тяжести войны по-прежнему будет делать свои «неровные» движения вверх и вниз, как это было в прошлом. Хотя в XX в. она подскочила до чрезвычайно высокого уровня, нет оснований утверждать, что она будет продолжать свой подъем вечно. Рано или поздно она должна достигнуть «точки насыщения», a потом начать опускаться.

Может быть, как это уже неоднократно случалось прежде, после необычайно кровопролитной мировой войны относительно долгий мир благословит наше поколение. A может быть, скоро снова вспыхнет большой пожар. Но на что бы мы ни надеялись, ни война, ни мир, похоже, не могут быть вечными. Великая трагедия со своими piano и forte¹³, вероятно, будет продолжаться.

Не исключена вероятность ни конца творческой истории человечества и новых ядерных войн, ни установления длительного мира, если человечество искренне пожелает достичь его. Какая из этих альтернатив возобладает, в настоящий момент неизвестно.

 

714 Часть 6. Флуктуация войн в системе межгрупповых отношений

 

 

VII. КРИВАЯ ВОЙНЫ В ИСТОРИЧЕСКОЙ

СУДЬБЕ НАЦИИ

 

Так как ни циклично-периодические, ни линейные теории эволюции войны не достоверны и не применимы к истории человечества или истории любой отдельной страны, возникает вопрос: существует ли какая-нибудь другая закономерность эволюции войны в смысле ее усиления или ослабления в процессе исторической жизни нации?

Едва ли можно ответить на этот вопрос исчерпывающим образом, ведь обширные периоды истории многих наций — как прошлых, так и настоящих — с этой точки зрения изучены слишком мало. Тем не менее можно выдвинуть предварительную гипотезу, согласно которой в исторических судьбах наций бремя войны, абсолютное и относительное, как правило, возрастает в периоды экспансии — политической, социальной, культурной и территориальной. По крайней мере, войны в эти периоды становятся столь же частыми, как и в периоды упадка. В эпохи процветания военные действия достигают своих высочайших точек, возможно, даже чаще, нем во времена распада, и наоборот. Таким, по-видимому, должно быть одно из сравнительно достоверных, но не слишком широких обобщений.

В предыдущей главе данное обстоятельство упоминалось по поводу многих стран. IV-V вв. до н. э. отмечены высшими показателями (как абсолютными, так и относительными) войн в Греции. И те же столетия были временем апогея ее расцвета, роста культуры и влияния. III и I вв. до н. э. — аналогичные периоды в истории Рима. Из европейских стран Голландия достигала своего военного могущества в XVII-XVIII вв., a Испания в XVII и XVI вв. И в эти же столетия названные страны достигли пика мощи, влиятельности и великолепия своих культур. В течение ХІХ-ХХ вв. роль и влиятельность Голландии и Испании неуклонно падали: из великих держав они превратились в государства второго и третьего сорта; из главных культурных центров Европы в предыдущие «военные» столетия они скатились до выполнения гораздо более скромной роли, теперь их значительно превосходили другие страны. Австрия при Габсбургах имела наивысшие показатели, абсолютные и относительные, в XVII, XVIII и XVI вв., когда она занимала первое место по военной мощи. Эти же столетия были апогеем международного и культурного могущества Австрии. В XIX в. ее роль и в военном и в культурном отношении была уже более скромной. Совсем иную,

 

33. Краткое изложение основных итогов изучения войн 715

 

противоположную картину являет собой история Германия. Ее рост — культурный, экономический, политический и международный — стремительно прогрессировал с XVII по XX в. Особенно велики были ее мощь и влияние в XVIII-ХІХ вв. И соответственно, мы видим, что ее абсолютные показатели войны неуклонно растут с XVII по XX в. Франция, наверное, обладала наибольшей силой и влиятельностью — как военной, так и культурной — в XVII, XVIII и XIX вв. Эти же столетия дают самые высокие показатели войны за всю ее историю. Россия обрела международное признание, a затем и военную мощь при Петре Великом (в конце XVII — начале XVIII в.). Эти столетия — XVII, XVIII и XIX — дают самые большие абсолютные показатели ее военного могущества. Англия достигает высочайшего относительного показателя войны в XVI, XVII и XVIII вв. и в этот же период является великой империей и крупнейшим культурным центром. Военная мощь Польши достигла своего апогея в XVII в., a в XVIII в. пошла на убыль.

Эти факты в какой-то степени подтверждают наши предположения. Логически нетрудно понять, почему именно так и должно быть. Экспансия любой империи, если только она происходит не в малонаселенной местности, каким был американский континент в пору развития Соединенных Штатов, может осуществляться только за счет территории других народов. Чтобы это стало возможным, они должны быть завоеваны, потому что ни один народ не пожелает отдать себя, свое население, территорию и ресурсы в качестве подарка другому народу. Поскольку жертва экспансии должна быть подчинена и завоевана, это означает войну — единственный реальный способ подчинения. Поэтому, чтобы обеспечить собственный рост, народ-завоеватель должен быть сильным и изобретательным. Для того чтобы быть сильным и изобретательным на войне, он должен быть здоровым, иметь значительные экономические ресурсы, крепкий внутренний порядок, обладать высокими интеллектуальными и моральными качествами, что является таким же важным фактором победы, как и все прочие. В противном случае военное превосходство невозможно. Этим объясняется, почему периоды экспансии и возвышения той или иной нации нередко совпадают с периодами участившихся войн и биосоциального и культурного процветания страны; почему, с другой стороны, нация слабая и второстепенная зачастую становится более миролюбивой. Последнее может быть вызвано либо тем, что нация столь малочисленна и слаба, что не осмеливается напасть на другую и даже сопротивляться

 

716 Часть 6. Флуктуация войн в системе межгрупповых отношений

 

внешнему натиску, каким бы несправедливым он ни был, либо тем, что данная нация попала в фактическую зависимость от более сильной, пользуясь покровительством своего хозяина и захватчика, либо, наконец, тем, что такого рода страны по взаимному согласию государств-«держиморд» сидят в «золотой клетке нейтралитета» до тех пор, пока эта клетка не будет разрушена более сильными «держимордами». Причины подобного совпадения ясны, и неудивительно, что факты подтверждают это предположение. Речь идет о трагедии человеческой культуры и истории, и они действительно были трагичны.

Все теории, которые утверждают, что интенсивное развитие культуры не совместимо с войной, что усиление войн в истории любой нации является несомненным признаком ее упадка, — односторонни. Сколь бы похвальными ни были нравственные и иные мотивы, которые скрываются за этими сладкими теориями, факты и логика их опровергают. Но односторонни и противоположные теории, примером которых может служить обобщение Жозефа де Местра. Вслед за Макиавелли он утверждает:

«Лучшие плоды человеческой природы — искусства, науки, великие предприятия, высокие замыслы, мужественные добродетели — особенно процветают во время войны. Известно, что никогда нации так не поднимаются к достижимым для себя вершинам своего величия, как после продолжительных и кровавых войн. Так, сияющей вершиной для греков была ужасная эпоха Пелопоннесской войны¹⁴; Августов век последовал сразу же после гражданских войн и проскрипций¹⁵; французский гений был выточен в войнах Лиги и отшлифован Фрондой. Все великие люди века королевы Анны родились при политических потрясениях. Одним словом, можно было бы сказать: кровь есть удобрение того растения, которое называют гением... Я не усматриваю ничего менее мирного, чем века Александра и Перикла, Августа, Льва Х и Франциска I, Людовика XIV и королевы Анны»¹⁶.

Доля истины, содержащаяся в его утверждении, так же как и в нашем сформулированном выше предположении, хорошо подкрепляется детальным сравнением кривой масштабов войны за исследуемые нами столетия и кривых, которые описывают динамику научных открытий, философского и музыкального творчества (не говоря о динамике социальных наук и других искусств).

Мы видели, что абсолютные и относительные кривые тягот войны в Европе, измеряемых числом потерь, неуклонно шли вверх с XII по XVII в., после чего относительные показатели снизились в XVIII и XIX вв., a абсолютные — продолжали расти. Кривая до-

 

33. Краткое изложение основных итогов изучения войн 717

 

стижений и естественно-научных открытий с XIII по XX вв. тоже идет вверх, что, очевидно, вряд ли было бы возможно, если бы война была столь разрушительна для науки и искусства, как это утверждают вышеназванные теории. Отсюда вовсе не вытекает, что война является главной или основной причиной научного прогресса. Здесь слабость утверждения де Местра. Это совпадение не означает, что великая война есть причина великого расцвета науки или, наоборот, что великий расцвет науки и культуры является причиной великой войны. Оно означает, что и то и другое суть проявления многочисленных, еще более глубоких сил, которые одновременно с великой военной мощью и политическим влиянием созидают великий научный и культурный расцвет.

В этом смысл и причина первого ограничения обсуждаемого предположения. Второе ограничение еще более серьезно. Не всякие войны и не всякие великие войны можно рассматривать как проявление избытка или биосоциального и культурного кипения данного общества. Некоторые (хотя, по-видимому, и меньшинство) могут быть проявлением упадка и «старости» данного общества, конца эпохи в его социокультурной исторической судьбе и перехода к другой эпохе, не обязательно лучшей или более блестящей, но совершенно отличной от предыдущей. Например, для Австрии война 1914-1918 гг. едва ли была проявлением переизбытка ее энергии и творческой полноты. Скорее это было последней великой вспышкой яркого факела, который величественно пламенел в течение, по крайней мере, тысячи лет. Для всей Европы мировая война, может быть, тоже была признаком грядущего конца блестящей «эпикурейской культуры», которая величественно расцветала в течение почти шести сотен лет, со времени так называемого Ренессанса и Реформации и теперь пришла к своему концу, чтобы быть замененной новой, столь же отличной от последней, как та, в свою очередь, была отлична от средневековой культуры. Справедлива эта параллель или нет, сейчас не имеет значения. Важно то, что такого рода войны свидетельствуют о проявлении «старости», приближающегося конца политического и социокультурного организма, или конца эпохи в его исторической судьбе. С другой стороны, бывают мирные периоды, отмеченные заметным процветанием искусств, науки и культуры.

По этой причине высказанное выше предположение нельзя рассматривать как всеобщее правило; оно имеет серьезные ограничения и исключения. Но c этими поправками оно становится более достоверным обобщением, чем большинство линей-

 

718 Часть 6. Флуктуация войн в системе межгрупповых отношений

 

ных, циклических, периодических и прочих обсуждаемых теорий. В истории нации большинство периодов ее интенсивного развития в политической, социальной, экономической, нравственной и интеллектуальной сферах — то есть самые блестящие периоды ее истории, периоды высшего великолепия, могущества, величия и гения, как правило, являются и периодами наивысшего милитаризма и воинственности. Обратное утверждение, однако, менее достоверно. Нельзя утверждать, что всякий период войны и максимальной воинственности непременно является и периодом великолепия и процветания.

Эти оговорки делают наше предположение более точным.

 

 

VIII. ФАКТОРЫ ВОЙНЫ И МИРА

 

В чем причины (основания, факторы и независимые переменные) флуктуации войны? И связаны ли каким-то образом эти флуктуации с подъемом и упадком идеационального и чувственного типов культуры?

Отвечая на первый вопрос, достаточно сказать следующее. Преобладающие теории, пытающиеся усмотреть эти причины (факторы и переменные) в климате и географических условиях, в инстинктивной агрессивности стада, в природе человека вообще и борьбе за существование в частности, в расе и наследственности или политическом факторе, в том или ином политическом режиме, в численности и плотности населения, в отсутствии (или переизбытке) образования или же во многих других (биологических или социокультурных) особых факторах, — все подобные теории могут в лучшем случае объяснить лишь отдельные детали кривой, описывающей флуктуацию войны, ту или иную отдельную войну или какие-то аспекты такого рода войн; но они не объясняют и не могут объяснить большую часть флуктуаций кривой войны в изучаемых нами странах, брать ли их по отдельности или в целом.

Ни один из этих факторов не в состоянии объяснить большую часть флуктуаций бремени войны. Приведенные выше данные о динамике войны показывают, что войны случаются в периоды как процветания, так и депрессии; и при автократическом и при демократическом режимах; в странах со всеобщей грамотностью и с преобладающей безграмотностью; в аграрных и индустриальных обществах; y «либеральных» и «консервативных» народов; среди представителей разных рас и национальностей; и в сравнительно простой, и в сложной международной обстановке; в обществах с разными религиями, разной плотностью

 

33. Краткое изложение основных итогов изучения войн 719

 

населения и т. д. и т. п. Ни один из этих и иных факторов, взятый в отдельности, не может объяснить ни частоту и распределение войн в социальном пространстве, ни их усиление и ослабление во времени. При систематическом анализе «причинности войны» я начал бы свой поиск с выяснения тех условий, которые вытекают из самого определения войны как разрыва организованных взаимоотношений между государствами. Такой разрыв или, если угодно, нарушение существующего межгосударственного равновесия является абсолютно необходимым условием возможности любой войны. И по определению, и фактически всякая война предполагает и начинается в результате подобного разрыва существующего организованного отношения. Соответственно все «факторы», которые способствуют этому разрыву, являются факторами войны, a все факторы, которые совершенствуют организованные взаимоотношения между государствами, — факторами мира, независимо от того, каковы эти организованные взаимоотношения между государствами A и В — справедливые или несправедливые, честные или бесчестные и т. д.

Многочисленные попытки усмотреть причину войны в каком-то единственном факторе — a таковы абсолютное большинство теорий, объясняющих причину войн, — ошибочны с самого своего начала. Следовательно, дальнейший шаг в изучении причин войны должен заключаться в анализе и описании нескольких главных и типичных комбинаций факторов, которые чаще всего ведут к разрыву организованных взаимоотношений, a затем — к войне.

По этой причине я не намерен объяснять динамику войны и мира с помощью наших главных факторов: идеациональной и чувственной культуры. Какую бы большую роль ни играли эти переменные, но даже они, на мой взгляд, недостаточны, чтобы объяснить напрямую все существенные особенности динамики войны и мира. Что они, по-видимому, могут объяснить, так это отдельные особенности войны и некоторые особенности вышеназванных кривых. Другими словами, я не пытаюсь с помощью этих «ключей» открыть все «двери» войны и мира. Но некоторые «двери» они, по-видимому, вполне удовлетворительно могут открыть. Вот главные из них.

А. Войны преимущественно идеациональной культуры (или периода), как правило, чаще принимают форму религиозных или идеациональных войн, чем войны преимущественно чувственной культуры (или периода), которые редко имеют религиозную или идеациональную окраску, a носят в основном экономический, им-

 

720 Часть 6. Флуктуация войн в системе межгрупповых отношений

 

периалистический, утилитарный и иной чувственный характер.

Такие войны ведутся за «место под солнцем», за «господство белого человека», сохранение высокого уровня жизни, эксплуатацию богатых природных ресурсов, которые не используются местными дикарями, за политическую независимость и т. п.

B. Возможно, сами по себе идеациональная и чувственная культуры не более воинственны или миролюбивы, чем другие.

Идеациональное общество, как правило, не стремится к войне для обретения чувственных ценностей, но оно может начать войну с целью истребления неверных, еретиков или чтобы обратить в истинную веру и стать победителем ad majorem gloriam Dei¹⁷. Если чувственное общество и не заинтересовано в борьбе за такие ценности, то оно глубоко заинтересовано в приумножении своего чувственного богатства и повышении уровня жизни или же в их защите от посягательств извне, путем развязывания превентивных войн и карательных акций. Хорошо организованное и устоявшееся идеациональное общество может быть миролюбивым или агрессивным, как и хорошо организованное чувственное общество.

C. Периоды перехода от идеациональной фазы культуры к чувственной или от чувственной к идеациональной являются периодами, когда заметно повышается военная активность и войны становятся более значительными. Устоявшаяся и упорядоченная культура обоих типов — идеациональная и чувственная — сравнительно миролюбивы (если нет вмешательства какого-нибудь сильного внешнего фактора), когда их система ценностей и сеть общественных отношений прочна и сильна, тогда как периоды перехода от одного типа культуры к другому должны быть, по логике вещей, периодами сравнительно больших вспышек войн.

 

Динамика войн по 100-летним периодам хорошо согласуется с высказанной нами гипотезой. В несколько измененном виде эта гипотеза подтверждается и динамикой внутренних беспорядков, что мы увидим в следующей главе. Поскольку наша гипотеза логически убедительна и объясняет почти все главные движения кривых войны, по-видимому, есть основания считать ее более достоверной, чем большинство других гипотез, высказанных в этой области.

 

Перейдем теперь к следующей части нашего исследования, в которой речь пойдет о флуктуации внутренних волнений и их ratio sive causa¹⁸.

 

 

 

КОММЕНТАРИИ

 

Перевод выполнен по американскому изданию 1957 г.

Первое издание «Социальной и культурной динамики» в четырех томах (первые три вышли в 1937 г., четвертый — в 1941 г.).

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ K ПОЛНОМУ ИЗДАНИЮ

 

¹ Sorokin P. Social and Cultural Dynamics. New York: American book C°. 1937, vol. I, p. IX-XIII.

² Cp. c мыслью А.И. Солженицына: «Если бы чеховским интеллигентам, все гадавшим, что будет через двадцать-тридцать-сорок лет, ответили бы, что через сорок лет на Руси будет пыточное следствие, будут сжимать череп железным кольцом, опускать человека в ванну с кислотами, голого и привязанного пытать муравьями, клопами, загонять раскаленный на примусе шомпол в анальное отверстие ("секретное тавро"), медленно раздавливать сапогом половые части, a в виде самого легкого — пытать по неделе бессонницей, жаждой и избивать в кровавое мясо, — ни одна бы чеховская пьеса не дошла до конца, все герои пошли бы в сумасшедший дом» (Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ, 1918-1956. Опыт художественного исследования. М., 1989, Т. I, с. 99).

 

Комментарии к с. 26-34 925

 

³ Scienza nuova ( итал. ) — общепринятое сокращенное название классического труда Дж. Вико «Основания новой науки об общей природе наций» (М. — Киев, 1994).

⁴ См. прим. 6 к главе 1.

⁵ См. прим. 13 к главе 17.

⁶ См. прим. 9 к главе 13.

⁷ В настоящем сокращенном издании этот «постскриптум» (в несколько отредактированном виде) составляет главу 37. Русский перевод «постскриптума» под названием «Течение социальных отношений, войн и революций» был опубликован в журнале «Грани» (1946, № 2, с. 40-43; перевод П.В.).

⁸ [Les] regles de la methode sociologique (фр.) — правила социологического метода; название труда Э. Дюркгейма (1895), который в русском переводе известен под названием «Метод социологии». См.: Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М., 1991, с. 391-532.

⁹ По-видимому, парафраз цитаты из Апокалипсиса: «И увидел я новое небо и новую землю» (Отк. 21,1).

 

ГЛАВА 30

 

¹ Возможно, что термины «разрежение» и «сгущение» («Rarefaction» and «Condensation») П.А.Сорокин заимствовал y Аристотеля, y которого в 8-й главе «Физики» (260 b 9-14) встречается такое рассуждение: «... Начало всех состояний есть сгущение и разряжение, так как тяжелое и легкое, мягкое и твердое, теплое и холодное представляются некоторого рода сгущениями и разрежениями. Сгущение же и разряжение есть соединение и разделение, в результате которых, как считают, происходит возникновение и гибель существ» (Аристотель. Сочинения в 4-х тт. М., 1981, т.3, с. 245).

² Laissez-faire (фр. ) — позволяйте делать (кто что хочет); употребляется в значении невмешательства правительства в ход развития событий (главным образом экономических); то есть полной свободы. Выражение [laissez-faire, laissez-passer — позволяйте делать (кто что хочет), позволяйте идти (кто куда хочет)] принадлежит французскому экономисту Гурнэ (1712-1759), употреблено им в первый раз в сентябре 1758 г. на ассамблее физиократов (см. прим. 14 к главе 16).

³ См. прим. 52 к главе 9.

⁴ В другой своей работе, написанной еще по-русски и опубликованной в Праге в 1923 г. («Современное состояние России»), П.А. Сорокин приводит описание государства инков, заимствованное y Герберта Спенсера («Основание социологии», т. II): «В Перу власть была "центром и церковной и судебной главою". Нация состояла из рабов этой власти, носивших звание солдат, работников и чиновников. Военная служба считалась обязательною для всех индейцев. Отслужившие сроки отчислялись в запас и должны были работать под надзором государства... Все жители были подчинены чиновникам. Церковная организация была устроена подобным же образом. Шпионы, наблюдавшие за действиями других служащих,

 

1030 Комментарии к с. 635

 

имели также свою организацию. Все было подчинено государственному надзору. В деревнях были чиновники, наблюдавшие за посевом, пахотой и жатвой. Когда был недостаток в дожде, государство снабжало пайком воды. Путешествующий без разрешения наказывался как бродяга; но зато для тех, кто путешествовал по служебным обязанностям, существовало особое учреждение, снабжавшее квартирой и всем необходимым. На обязанности десятников лежало наблюдение над одеждой народа, чтобы носили те платья, которые им предписаны. Сверх этого контроля жизни внешней существовал еще контроль и жизни домашней. Требовалось, чтобы народ обедал и ужинал при открытых дверях, так чтобы судьи могли входить свободно (для надзора). Тех, кто дурно содержал свои дома, секли. Под этим контролем народ трудился над поддержанием столь сложной государственной организации. Высшие члены были свободны от налогов, зато земледельческий класс, за исключением находящихся на службе в армии, должен был отдавать весь свой продукт, оставляя себе лишь то, что требовалось для скудного пропитания. Сверх натуральной повинности, состоявшей в обработке земель, крестьяне должны были обрабатывать земли солдат, находящихся на службе. Кроме того, должны были платить подать обувью, одеждой. Участки земли, предназначенной на нужды народа, распределялись между отдельными людьми сообразно с их семейным положением. Точно так же и относительно продуктов от стад: часть их периодически подвергалась стрижке, причем шерсть делилась чиновниками. Это устройство было следствием того, что частная собственность находилась в пользовании каждого человека только по милости власти. Таким образом, личность, собственность и труд народа принадлежали всецело государству; народ переселялся из одной местности в другую по указанию власти; люди были просто единицами централизованной военной машины и направлялись в течение всей жизни к наивозможно большему выполнению воли власти и наивозможно меньшему действию по своей собственной воле... Перуанцы не имели монеты; они не продавали ни одежды, ни домов, ни имений, их торговля почти не выходила за пределы простого обмена съестными припасами» (Сорокин П.А. Общедоступный учебник социологии. Статьи разных лет. М., 1994, с. 435-436).

⁵ Сегунат — правительство сегунов в Японии в 1192-1867 гг. Сегун (сокращенное название от «сейи тай-сегун», дословно — великий полководец, покоряющий варваров) — первоначально воинское звание, присваивавшееся командующим войсками, посылаемыми из древней японской столицы Киото с 794 по 811 г. для покорения народности эбису в северо-восточной части о. Хонсю. С переходом фактической власти от императора к феодальному дому Минамото в 1192 г. звание сегуна было присвоено главе этого дома Минамото Еритомо. С тех пор сегунами стали называть управляющих страной от имени императора представителей военно-феодальных династий Минамото (1192-1333), Асиката (1335/1338-

 

Комментарии к с. 635 1031

 

1573), Токугава (1603-1867). Последним сегуном был Токугава Есинобу (Кэйки), свергнутый в результате революции 1867-1868 гг.

⁶ Остров Липара (совр. итал. Липари) расположен в южной части Тирренского моря. «Липарцы, — по словам Павсания, — были колонистами книдян... Они основали город на мысе Пахине в Сицилии, но, жестоко теснимые войной со стороны эллинов и финикиян, они должны были покинуть его. Они захватили тогда острова или необитаемые, или в свою очередь выгнав оттуда жителей... На одном из них, на Липаре, они поселились и выстроили город, a на других островах... они занимались земледелием, переезжая туда на кораблях» (Павсаний. Описание Эллады. М., 1994, т. II, с. 422-423).

«О военном происхождении коммунизма на Липаре, — писал П.А. Сорокин в 1922 г., — говорят прямо источники, передаваемые Диодором Сицилийским. Сама Липара была типичной военной коммуной, жившей грабежом, захватами и военными набегами». При этом Сорокин ссылается на исследование Р. Пельмана «История античного коммунизма» (СП6., 1910, с. 256,590). См.: Сорокин П. А. Общедоступный учебник социологии. Статьи разных лет. М., 1994, с. 362.

⁷ О таборитах см. прим. 18 к главе 18.

⁸ Хариджиты (от арабск. «харидж» — повстанец) — приверженцы наиболее ранней секты в исламе. Движение хариджитов возникло в начале второй половины VII в. в ходе борьбы Али и правителя Сирии Муавии за верховную власть в Халифате. Согласно учению хариджитов, халиф получает власть от общины путем выборов; избранным в халифы может быть любой мусульманин, в том числе негр; если халиф не соблюдает интересов общины, он может быть смещен и даже убит. Проявляя фанатическую нетерпимость ко всем инакомыслящим, хариджиты применяли террор, насилия и убийства по отношению не только к господствующим классам, но и к трудящимся. Проповедники хариджитов учили, что вера, не сопровождаемая делами в духе их секты, не дает спасения в будущей жизни, и что человек, совершивший смертный грех, перестает быть мусульманином. Они стремились к физическому истреблению своих политических и идеологических противников. Не признавая власти омейядских и аббасидских халифов, хариджиты в VІІ-ІХ вв. вели ожесточенную борьбу против них «и пользовались поддержкой угнетенного населения, хотя многих отпугивали своей свирепой нетерпимостью. Особенно крупную политическую роль хариджиты сыграли в Северной Африке, где они образовали свое государство рустемидов. В настоящее время хариджиты, утратившие активную нетерпимость, встречаются гласным образом в Алжире, в Омане и на Занзибаре (где именуются «ибадитами»).

Карматы (этимологическое значение этого слова не установлено) — приверженцы мусульманской секты, являющейся одним из ответвлений Исмаилитов. Движение карматов началось в Южном Ираке в конце IX в. и привело к восстаниям в Ираке, Сирии и Палестине. При возникновении этого движения его социальной базой было закрепощаемое крестьянство

 

1032 Комментарии к с. 635

 

в Багдадском халифате, которое вело антифеодальную борьбу. В X в. эта борьба приняла особенно ожесточенный характер, когда фанатичные карматы истребляли не только феодалов и богатых горожан, но и всех вообще, кто не признавал их учения. В Аравии карматы грабили и убивали паломников, a иногда захватывали и продавали их в рабство. В 930 г. карматы предприняли набег на Мекку, где учинили побоище горожан и паломников. В числе добычи карматы увезли и знаменитый «черный камень» (главную святыню мусульман), возвращенный в Мекку лишь через 20 лет. Власть в общинах карматов к этому времени захватили представители тех группировок феодалов, которые составляли оппозицию аббасидским халифам. Они стали использовать рядовых карматов как орудие в межфеодальной борьбе. В государстве, образованном карматами в Восточной Аравии в начале X в. и существовавшем до XI в., был учрежден институт государственных рабов. Ростовщичество в государстве карматов было запрещено. Карматы не признавали шариата, не соблюдали мусульманских обрядов, не имели зданий религиозного культа. Их религиозно-философская система была заимствована y исмаилитов. Духовные наставники карматов приписывали себе способность мистически понимать сущность вещей и явлений и проникать в тайны «невидимого мира». Подробнее см.: Беляев Е. А. Мусульманское сектантство. М., 1957.

Исмаилиты — приверженцы наиболее распространенной мусульманской шиитской секты, возникшей во второй половине VIII в. в арабском Халифате. Название секты происходит от имени Исмаила, старшего сына шиитского имама Джафара. Последний лишил Исмаила права наследовать имамское достоинство будто бы за его пристрастие к вину, a на самом деле за то, что Исмаил примкнул к группировке, требовавшей активных действий против суннитских халифов. Вопреки решению Джафара, члены группировки признали Исмаила имамом и с тех пор стали именоваться исмаилитами. В религиозно-философском учении исмаилитов заметно влияние неоплатонизма и буддизма. Согласно этому учению, бог — Аллах, недоступный пониманию, породил мировой разум. Этот разум создал мировую душу, a она — материю, т. е. видимый мир, доступный восприятию. Земным воплощением мирового разума исмаилиты считают пророков, которых насчитывают семь (Адам, Авраам, Ной, Моисей, Иисус Христос, Мухаммед, Исмаил), каждому из которых приписывается олицетворение особой исторической эпохи и новой стадии божественного откровения.

Исмаилиты создали четко действовавшую тайную организацию, руководство в которой захватили крупные феодалы, использовавшие в своих интересах антифеодальные восстания, происходившие под исмаилитскими лозунгами. Так, опираясь на движение исмаилитов, захватили верховную власть в Тунисе фатимиды (909 г.). К исмаилитам примыкали карматы, составлявшие левое крыло их движения. В конце XI в. в среде исмаилитов произошел раскол в виде образования неоисмаилизма, став-

 

Комментарии к с. 635 1033

 

шего идеологией секты ассасинов, которые обожествили своего имама. Подробнее см.: Бертельс А.Е. Насир-и-Хосров и исмаилизм. М., 1959.

Копты — египтяне, исповедующие христианство. Коптская церковь монофизитского толка имела широкое распространение в Египте с V в. до арабского завоевания (639-642 гг.). Мусульманские завоеватели различными административными и экономическими мерами добивались исламизации местного населения: земли монастырей передавали мечетям, немусульман облагали более высокими налогами (земельным и др.). В связи с этим христианство удержалось лишь среди части горожан, свободных от земельных налогов. Христианство коптов приобрело некоторые черты ислама: они молятся, повернувшись к Востоку, при входе в церковь снимают обувь, но остаются в головном уборе и т. д. Коптская церковь имеет свои храмы, монастыри, школы, возглавляется патриархом. У коптов особый календарь с началом летоисчисления от 29 августа 284 г. На середину 1960-х гг. общая численность коптов составляла свыше 2 млн. человек.

Бабекисты — сторонники Бабека (ок. 798/800-838), вождя крупного народного восстания в Азербайджане и Западном Иране в 816-837 гг. против власти Арабского халифата; количество сторонников Бабека достигало 300 тыс. человек. Осенью 837 г. восстание было подавлено, a сам Бабек казнен, но движение, возглавляемое им, ослабило Халифат и ускорило его распад. Подробнее см.: Томара М. Бабек. М., 1936.

Ваххабиты — последователи социально-религиозного течения в арабских странах, зародившегося в конце XVIII в. Свое название получили от имени Мухаммеда ибн Абд-аль Ваххаба, который выступил с пуританской религиозной проповедью в Неджде (Центральная Аравия) среди бедуинских племен и нашел покровительство одного из их предводителей — Мухаммеда ибн Сауда. Ваххабиты требовали восстановления «чистоты» начального ислама, прежде всего — строгого единобожия. Культ Мухаммеда и святых, паломничество к мадарам (местам захоронения святых) и почитание реликвий ваххабиты отвергали как проявление многобожия, они осуждали роскошь, потребление хмельных напитков и наркотиков, курение, музыку, пение и танцы. Ваххабиты повели вооруженную борьбу против слабеющей Османской империи, правительство которой они обвиняли в покорности европейским державам (т. е. «неверным»). К началу XIX в. ваххабиты, образовавшие в Неджде самостоятельное государство, распространили свою власть на большую часть Аравии и совершали набеги на Ирак и Сирию. Ими были взяты Мекка и Медина. Завоевания и набеги ваххабитов сопровождались разрушением мадаров и других объектов поклонения, ограблением и частичным истреблением «многобожников». В 1818 г. государство ваххабитов было ликвидировано, но было восстановлено в 1901 г.; в 1924 г. ваххабиты завоевали Западную Аравию; позже образовалось ваххабитское государство — Саудовская Аравия. Подробнее см.: Васильев А. Пуритане ислама? М., 1967.

 

1034 Комментарии к с. 635

 

⁹ Маздакитское движение — движение крестьян и городской бедноты в сасанидском Иране в 90-х гг. V — конце 20-х гг. VI вв. Идеологией движения было учение его руководителя Маздака, который считал, что в основе мирового процесса лежит борьба между светлым, добрым началом, действующим разумно и закономерно, и темным, злым началом, представляющим собой хаос и случайность, и что эта борьба неизбежно завершится уже в этом мире победой добра над злом. Социально-политическая программа маздакизма включала призыв к уничтожению социального неравенства (отождествлявшегося со злом) и предусматривала насильственное осуществление «данного богом» равенства. Маздакитское движение было поддержано Кавадом I, стремившимся ослабить позиции крупной аристократии и жречества. Ок. 496 г. аристократия и жречество свергли Кавада I. После возвращения в 499 г. Кавада к власти сторонники маздакитского движения заняли важные административные посты; одним из первых лиц в государстве стал Маздак. Маздакиты стали захватывать имущество знати, передавали его нуждающимся. Дальнейшее развитие маздакитского движения привело к перегруппировке политических сил. В 20-е гг. Кавад пошел на примирение с ослабевшей знатью, a его наследник Хосров, при негласной поддержке отца, выступил против маздакитов. К концу 20-х гг. VI в. движение маздакитов было подавлено. См.: Прокопий Кесарийский. Война с персами. Война с вандалами. Тайная история. М., 1993 (по указателю имен: «Кавад», «Хосров»).

¹⁰ Мюнстерская коммуна (1534-1535) — революционная власть анабаптистов в г. Мюнстер (Германия, земля Северный Рейн — Вестфалия). Была установлена в результате вооруженной борьбы горожан Мюнстера и пришлых анабаптистов против сеньора города князя-епископа Франца фон Вальдека. 23 февраля 1534 г. анабаптисты получили большинство голосов в магистрате — все, кто отказался принять сторону и веру анабаптистов, были изгнаны из города. Власть фактически сосредоточилась в руках «главного пророка» анабаптистов Яна Матиса, a после его гибели (5 апреля 1534 г.) — Иоанна Лейденского, который в апреле-мае 1534 г. распустил магистрат, заменив его советом «12 старейшин». В дальнейшем в связи с осложнением военной обстановки (город был осажден войсками епископа) и внутренними конфликтами была введена личная диктатура Иоанна Лейденского, провозглашенного царем «Нового Сиона» (Мюнстера) и будущим владыкой мира. Анабаптистские власти провели в Мюнстере ряд преобразований, носивших «уравнительно-коммунистический» характер: конфискацию церковного имущества, отмену денег, ограничение торговли и обмена (а затем и их полный запрет), введение всеобщей трудовой повинности, продовольствие и все предметы потребления и обихода подлежали обобществлению и распределению по строго установленным нормам; моногамная семья была заменена полигамией. Нарушения общественного порядка, пьянство, аморальные поступки, трусость в бою наказывались вплоть до смертной казни. Мюнстер был объявлен коммуной «истинных христиан», избранным Богом городом,

 

Комментарии к с. 636-637 1035

 

долженствовавшим стать оплотом грядущего всемерного «тысячелетнего царства Христова», под которым подразумевалось наступление идеального мистического царства социального равенства. С конца 1534 г. положение осажденных ухудшилось: запасы продовольствия иссякали, попытки поднять восстания в поддержку Мюнстерской коммуны в других городах Вестфалии и в Северных Нидерландах были подавлены. 25 июня 1535 г. Мюнстер был взят войсками епископа. Деятели коммуны, в том числе Иоанн Лейденский, были преданы жестоким пыткам и казнены.

Мюльхаузен — город в Германии, в округе Эрфурт; во время Крестьянской войны 1524-1526 гг. был центром революционного движения в Тюрингии и главным центром деятельности Томаса Мюнцера. Социально-политическая программа Т. Мюнцера, близкая к анабаптистской, предусматривала «общность имуществ», которую он и пытался ввести в Мюльхаузене, поселившись здесь в конце февраля или в начале марта 1525 г. 15 мая 1525 г. отряд Мюнцера потерпел поражение в битве y Франкенхаузена от объединенных войск князей, Т. Мюнцер был взят в плен и после мучительных пыток казнен. Подробнее см.: Смирин М.М. Народная реформация Томаса Мюнцера и Великая крестьянская война. М., 1955.

Источник П.А. Сорокина — работа К. Каутского «От Платона до анабаптистов» (в сборнике «Предшественники новейшего социализма», СП6.,1907,т. І).

¹¹ Princeps legibus solutus est. Quod principi placuit — legis habet vigorem (лат.) — повелитель законам не подчиняется; что угодно повелителю, то имеет силу закона.

¹² Тессера (tessera) — y древних римлян название игральной кости, марки и жетона. Тессеры имели вид игральных костей с цифрами на шести сторонах. Tesserae frimentariae и numeriae выдавались магистратами беднейшим гражданам для получения из казны определенного количества хлеба. Были тессеры, дающие право на посещение театра, гладиаторских боев и т. д.

Tesserae hospitales (c отпечатком головы Юпитера Гостеприимного) служили знаком заключаемого между двумя лицами союза гостеприимства. Во время войны устный тессера служил паролем. П. А. Сорокин ссылается на работу М.И. Ростовцева «Tesserae plumbum urbis Romae et suburbi» [Римские свинцовые тессеры]. Petropol,1903.

B статье «Война и милитаризация общества» (1922 г.) П.А. Сорокин пишет: «Картина римского милитаризованного общества в III—IV вв. после Р. X. была вкратце такой. 1) Власть здесь абсолютна и неограниченна; 2) централизация доведена до максимума; 3) опека населения всесторонняя; 4) свобода и автономия его — не имеются; 5) частная промышленность и торговля почти отсутствуют: место их занято государственным "плановым" хозяйством; 6) денежная система также почти отсутствует: она заменена натуральными повинностями, натуральным вознаграждением — "пайками" (имелись и «карточки» [tesserae!], марки на хлеб, свинину, вино, зрелища, вплоть до марок на проституток). Паи были раз-

 

1036 Комментарии к с. 637-645

 

личных категорий. Каждый год составлялся план: сколько зерна, мяса и т. д. должна доставить та или иная провинция; 7) наряду с этим налицо была громадная армия чиновников» (Сорокин П.А. Общедоступный учебник социологии, с. 362-363).

^13* Waltzing J.P. Etude historique sur les corporations professionnelles chez les Romains. Lovain, 1896, vol. II, p. 383-384. [C некоторыми изменениями здесь использован перевод, сделанный П. А. Сорокиным в статье «Война и милитаризация общества» (1922). См.: Сорокин П. А. Общедоступный учебник социологии, с. 363.]

¹⁴ Polizeistaat (нем. ) — полицейское государство.

¹⁵ О физиократах см. прим. 14 к главе 16.

Фритредерство (от англ. free trade — свободная торговля) — направление в экономической теории и политике, выдвигавшее требование свободы торговли и невмешательства государства в частнопредпринимательскую деятельность. Всестороннее теоретическое обоснование фритредерства дали А. Смит и Д. Рикардо.

¹⁶ См. прим. 12 к главе 23.

¹⁷ О М. Штирнере см. прим. 14 к главе 18. О Ф. Ницще и «ницшеанской философии истории нигилизма» см.: История теоретической социологии: В 5 т. М., 1997, т. 2, с. 431-438.

¹⁸ См. прим. 1 к главе 2.

¹⁹ Bougie C. Note sur le droit et la caste en Inde // L'annee sociologique. 1906, vol. X, p. 156. [Перевод французской цитаты: «В Индии нет государства. Никакой собственно политической организации индийское общество не знало, в нем всецело господствовала религиозная традиция».]

²⁰ Фила (греч.) — основное подразделение гражданского коллектива в греческом обществе, по своему происхождению восходит к родовому обществу. Она состояла из нескольких фратрий (союзов родов), образовывала культовое сообщество со своими собственными жрецами, в периоды войны представляла собой военное подразделение. Число фил было различным, в Ионии чаще всего их было четыре, в дорийской области — три. Клисфен заимствовал это название для территориального деления Аттики и создал в 508-507 гг. до н. э. десять новых фил как административных единиц, причем старым филам, в которых власть находилась в руках родовой знати, он оставил только религиозные функции. Эти новые филы распадались в свою очередь на три тритии (побережье, город и горы) и многочисленные демы. Каждая фила посылала в совет 50 членов, пританов, занимавшихся ведением дел в совете на протяжении 1/10 части года.

²¹ См. прим. 16 к главе 18.

²² Legibus solutus (лат.) — букв.: свободен от закона, выше закона.

²³ «Военный фактор» (или теория «военных и промышленных обществ», «гениальная», по оценке П. А. Сорокина) описан Г. Спенсером в «Основаниях социологии» (СПб., 1898, т. 1, § 258 и сл.; т. 2, § 547 и сл.). См. также: Сорокин П.А. Общедоступный учебник социологии. Статьи раз-

 

Комментарии к с. 646-650 1037

 

ных лет. М., 1994, с. 356-366 (статья «Война и милитаризация общества»); История теоретической социологии: В 5 т. М., 1997, т. 2, с. 264-267.

²⁴ См. прим. 18 к главе 2.

²⁵ Проблемы «войны и мира» П.А. Сорокин неоднократно затрагивал в своих ранних статьях и брошюрах: «Основы будущего мира» (Пг., 1917); «Причины войны и пути к миру» (Пг., 1917); «Влияние войны на состав населения, его свойства и общественную формацию» (Экономист. 1922, № 1); «Война и милитаризация общества» (Артельное дело. 1922, № 1-4). См. также: Причины войны и условия мира // Новый журнал. 1944, № 7 (две последние статьи перепечатаны в кн.: Сорокин П.А. Общедоступный учебник социологии. Статьи разных лет. М., 1994).

²⁶ См.: Быт.47,13-21:

«И не было хлеба по всей земле: потому что голод весьма усилился, и изнурены были от голода земля Египетская и земля Ханаанская.

Иосиф собрал все серебро, какое было в земле Египетской и в земле Ханаанской, за хлеб, который покупали, и внес Иосиф серебро в дом фараонов.

И серебро истощилось в земле Египетской и в земле Ханаанской. Все Египтяне пришли к Иосифу и говорили: дай нам хлеба; зачем нам умирать пред тобою, потому что серебро вышло y нас?

Иосиф сказал: пригоняйте скот ваш, и я буду давать вам за скот ваш, если серебро вышло y вас. И пригоняли они к Иосифу скот свой; и давал им Иосиф хлеб за лошадей, и за стада мелкого скота, и за стада крупного скота, и за ослов; и снабжал их хлебом в тот год за весь скот их.

И прошел этот год; и пришли к нему на другой год, и сказали ему: не скроем от господина нашего, что серебро истощилось и стада скота y господина нашего; ничего не осталось y нас пред господином нашим, кроме тел наших и земель наших. Для чего нам погибать в глазах твоих, и нам и землям нашим? Купи нас и земли наши за хлеб; и мы с землями нашими будем рабами фараону, a ты дай нам семян, чтобы нам быть живыми и не умереть, и чтобы не опустела земля.

И купил Иосиф всю землю Египетскую для фараона, потому что продали Египтяне каждый свое поле; ибо голод одолевал их. И досталась земля фараону.

И народ сделал он рабами от одного конца Египта до другого».

²⁸ П. А. Сорокин цит. no: Breasted J.H. Ancient Records of Egypt. Chicago, 1906, vol.1, sects. 189.

Ном — округ, административно-территориальная единица в Древнем Египте.

^28* Chen Huan Chang. The Economic Principles of Confucius // Columbia University Studies. 1911, vol. XLIV, № I, p. 168; № 2, p. 497.

^29* Pohlmann R. Geschichte der sozialen Frage und Sozialismus in der antiken Welt. Mbnchen, 1912, S. 32, 430.

³⁰ Под названием Мессенской войны известны, собственно говоря, три войны. В результате 1-й Мессенской войны (2-я пол. VIII в. до н. э.) спар-

 

1038 Комментарии к с. 650-651

 

танцам удалось захватить Мессению — плодородную область в юго-западной части Пелопоннеса, граничащую с Лаконикой, поработить ее население и превратить в илотов (государственных рабов, подвергаемых крайне жестокому обращению). В середине VII в. до н. э. вспыхнуло восстание илотов, известное под названием 2-й Мессенской войны. Мессенцы под руководством Аристомена вступили в союз с Аргосом и Аркадией и, несмотря на военное превосходство спартанцев, нанесли им ряд поражений. Только после взятия мессенской крепости Хира восстание было подавлено. В 464 г. до н. э. вспыхнуло новое восстание илотов, которое принято называть 3-й Мессенской войной.

³¹ См. прим. 24 к главе 13.

³² Тридцать тиранов — так называются 30 олигархов (Ферамен, Критий и др.), которые после поражения Афин в Пелопоннесской войне при поддержке спартанского наварха (командующего флотом) Лисандра захватили неограниченную власть и с 404 г. до н. э. установили в Афинах режим террора. 1500 политических противников «тридцати тиранов» были казнены, их имущество экспроприировано. Однако вскоре в борьбу вступила группировка, опиравшаяся на демократов. Под руководством Фрасибула они заняли Афины и в 403-402 гг. до н. э. восстановили демократические порядки. Подробнее см.: Берве Г. Греческие тираны. Ростов-на-Дону, 1997.

³³ См.: Плутарх. Гай Гракх, 26 (5) (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. М., 1994, т. 2, с. 311). Кроме того, «Гракх распорядился, что впредь каждый гражданин в столице, лично сделавший заявку, будет получать ежемесячно из общественных складов определенное количество хлеба [по цене] меньше половины низкой средней цены. С этой целью общественные склады были расширены постройкой новых... амбаров» (Моммзен Т. История Рима. СПб., 1994, т. II, с. 81).

^34* Waltzing f.P. Op. cit., vol. II, p. 383-384.

³⁵ Curschmann F. Hungersnote in Mittelalter [Массовый голод в Средние века]. Leipzig, 1900, Bd. II, S. 71. Источник этой цитаты Сорокиным не указан, но его удалось установить по другой его книге, в которой она тоже приведена. См.: Сорокин П.А. Голод как фактор. М., 2003, с. 465; о книге «Голод как фактор» см. ниже, прим. 38.

³⁶ Ne foris imperium nostrum vendatur aliquid alimoniae (лат.) — за пределы империи нашей не должны продаваться никакие продукты питания.

³⁷ П. А. Сорокин ссылается на исследование русского ученого Г.Е. Афанасьева «Условия хлебной торговли во Франции в XVIII веке» (Одесса, 1892), однако на указанных им страницах (1-3, 8,17,144-148,155,158) приведенную цитату обнаружить не удалось. Вероятно, он дает в своем переводе общий смысл тех выводов, к которым приходит Афанасьев в своем исследовании: «Сколько нам ни приходилось читать официальную переписку о хлебной торговле, мы всегда могли заметить, что она оживлялась во времена дороговизны и неурожая и замирала, когда урожай

 

Комментарии к с. 651 1039

 

был хорош, когда народное продовольствие не вызывало забот правительства. В эти последние периоды правительство не настаивало на исполнении хлебных регламентов, и последние не исполнялись во всей точности, хотя и оставались в силе и всегда могли быть пущены в дело каждым полицейским чином» (Афанасьев Г. Е. Условия хлебной торговли во Франции в XVIII веке. Одесса, 1892, с. 8).

«Таким образом, мы видим, что обязанность земледельцев везти хлеб на рынок была в начале XVIII века не мертвой буквой закона и если на исполнении ее не настаивали в то время, когда хлеб бывал дешев, то тем строже и произвольнее поступали с ними, когда начиналась дороговизна. Интендант Шампани... пишет по поводу поведения политических чинов во время дороговизны: "Они обыкновенно, во время изобилия, забывают о хлебной полиции, но чуть начинается дороговизна, они пробуждаются и начинают издавать противоречивые регламенты и постановления, пугающие и сбивающие с толку публику"» (там же, с. 17).

«...Во всем движении против свободы торговли хлебом в конце шестидесятых годов мы видим повторение старого явления, заключавшегося в том, что как только начиналась дороговизна, так сейчас поднимались волнения горожан против купцов и булочников, сопровождавшиеся мероприятиями полиции против свободы торговли» (там же, с. 155).

Сокращенное издание исследования Г.Е. Афанасьева вышло в С.-Петербурге в 1891 г., но в нем тоже нет — дословно — приведенной П. А. Сорокиным цитаты.

³⁸ Проблеме голода посвящена последняя книга, написанная П.А. Сорокиным в России: «Голод как фактор. Влияние голода на поведение людей, социальную организацию и общественную жизнь» (Пг., 1922). Первоначально Сорокин намеревался включить главу о «социологии голода» в третий том «Системы социологии», но постепенно глава эта разрослась в самостоятельное и весьма обширное (ок. 560 с.) исследование. К изучению голода Сорокин приступил осенью 1921 г. по совету И.П. Павлова и В.М. Бехтерева, и вся дальнейшая работа велась в «тесном сотрудничестве» с ними... «В мае 1922 г., — вспоминал Сорокин, — книга была сдана в набор. Перед публикацией многие ее параграфы и даже целые главы были сняты цензорами. Книга как нечто целое была разрушена, но то, что сохранилось, было все же лучше, чем ничего» (Sorokin P. A Long Journey. New Haven, 1963, p. 196). После высылки Сорокина из страны тираж книги был уничтожен, о чем сам автор узнал из газет. Директор кооперативного издательства «Колос», в котором готовилось издание книги (и в котором в 1920 г. были изданы два тома «Системы социологии»), близкий друг и соратник Сорокина по партии эсеров Ф.И. Витязев-Седенко сумел спасти несколько экземпляров «полукниги» и передать их в главные библиотеки страны. На экземпляре, хранящемся ныне в РГБ, имеется такая надпись, сделанная рукой Витязева-Седенко: «Уцелела ровно половина книги в количестве 10 экземпляров». Два других известных мне экземпляра хранятся в РНБ (СПб.) и библиотеке ИНИОН в Москве.

 

1040 Комментарии к с. 651

 

Покидая Россию, П.А. Сорокин увез с собой и верстку книги «Голод как фактор», которую уже после его смерти его вдова Е.П. Сорокина (Баратынская) перевела на английский язык и издала в 1975 г. (Hunger as a factor in a human affairs. A University Presse of Florida, Gainesville), в предисловии к которой она рассказывает историю ее написания. В английском переводе объем книги — 319 страниц, причем первые 217 страниц соответствуют сохранившимся в российских библиотеках 280 страницам оригинала. Остальные — перевод уничтоженных советскими властями «отсутствующих» на русском языке страниц. Подобная диспропорция оригинального и переводного текста вызвана, помимо естественной «усадки» текста при переводе с русского языка, и тем обстоятельством, что Е.П. Сорокина при переводе свела до минимума, a в ряде случаев и вовсе сократила многочисленные и весьма обширные подстрочные авторские сноски и примечания. Таким образом, на английском языке имеется полный, хотя и сокращенный текст книги «Голод как фактор». Правда, и в нем отсутствуют те «параграфы и целые главы», которые «были сняты цензорами». Частично их содержание можно воспроизвести по статьям П.А. Сорокина о голоде, которые он опубликовал в 1921-1922 гг. в периодической печати: «Голод и убеждения (идеология) человека» (Артельное дело. 1921, № 9-16); «Влияние голода на социально-экономическую организацию общества» (Экономист. 1922, № 2); «Голод и идеология общества» (там же, 1922, № 4-5); «Голод и психиатрические переживания» (Психиатрия, неврология и экспериментальная психология. 1922, вып. 1).

О целостной структуре книги «Голод как фактор» дает некоторое представление план лекции П.А. Сорокина, который он изложил в одном из писем к В.Н. Фигнер (в ответ на ее приглашение посетить Москву и прочесть ряд лекций по социологии, в том числе и по проблематике, связанной с голодом). Вот этот план: «Голод как фактор, его влияние на поведение и социальные процессы. Содержание: 1) понятие голода, 2) его физиологических и психические эффекты, 3) депрессирование голодом стимулов: полового, самосохранения, 4) деформация психосоциального «я» индивида: его души, верований, убеждений, вкусов, право-нравственных воззрений под влиянием голода. Социальные эффекты: изменение состава населения: смертность, рождаемость. Голод и бунты. Голод и апатия. Голод и коммунизация. Голод и изменения общественного сознания. "Философия голода"» (РГАЛИ, ф. 1185,оп. 1,ед.хр. 733, л. 1).

В настоящее время книга «Голод как фактор» полностью восстановлена по корректуре, хранящейся в семейном архиве П. А. Сорокина в его доме в Винчестере и любезно предоставленной в наше распоряжение его сыном Сергеем Питиримовичем, и наконец-то издана в России. Подробнее см.: Сорокин П.А. Голод как фактор. Влияние голода на поведение людей, социальную организацию и общественную жизнь. M.: Academia-LVS, 2003, c. V-XII.

Впоследствии П. А. Сорокин еще раз обратился к проблематике голода в книге: «Man and Society in Calamity. The effects of war, revolution, famine,

 

Комментарии к с. 651-652 1041

 

pestilence upon human mind, behavior, social organization and cultural life» (1942; 2-е изд. New York, 1966).

³⁹ Новый Иерусалим — коммуна, созданная в Мюнстере Иоанном Лейденским (см. выше, прим. 10). В статье «Голод и идеология общества» (1922) П.А. Сорокин, со ссылкой на К. Каутского («От Платона до анабаптистов»), писал: «Главные лидеры коммунизма, во главе с "королем" И[оанном] Лейденским, захватив богатства, львиную часть присвоили себе, уделяя крохи — и то первое время — рядовым адептам; позже, когда наступил ужасный голод, "лидеры" не обнаруживали никакого желания равномерно делиться со всеми коммунистами продовольствием. "Коровы, которые там еще есть (200 коров), — писал современник, — съедаются королем и его приближенными за спиной коммуны. Мы удивляемся, что община не замечает обмана короля"» (Сорокин П.А. Общедоступный учебник социологии. Статьи разных лет. М., 1994, с. 391).

В Париже в 1871 г. была провозглашена Коммуна, просуществовавшая 72 дня (с 18 марта по 28 мая). Коммуна успела провести ряд социалистических преобразований: установила максимум жалования государственным служащим, равный зарплате квалифицированного рабочего, отделила церковь от государства, отменила задолженность по квартплате, вернула вещи, заложенные в ломбард на сумму до 20 франков, установила минимальную зарплату рабочих и служащих, ввела рабочий контроль над производством на некоторых крупных предприятиях и т. д. Подробнее см.: История Парижской Коммуны 1871 года. М., 1971.

⁴⁰ Эту мысль П. А. Сорокин подробно развивает в брошюре «Современное состояние России» (Прага, 1923): «Особенно интересно и назидательно здесь то, что начало коммунизации-этатизации и в политической, и правовой, и экономической области было положено руками царского правительства (военные положения, ограничения прав личности, права собственности, частной торговли, контроль промышленно-торговых дел, права реквизиции и национализации с 25 октября 1915 г. и т. д.). "Рубикон" был перейден еще им. Шуйца царских министров по приказу истории делала то, что отрицала их десница. Война и голод росли. Сильнее поворачивалось и колесо истории в сторону этатизма-коммунизма. Царское правительство не поспевало за процессом, пыталось сопротивляться и... было отшвырнуто.

Временное правительство в лице своего Высшего экономического совета и Министерства продовольствия продолжало линию этатизации-коммунизации. При нем, особенно в области экономической, были установлены все начала принудительного коммунизма. И здесь Временное правительство делало то, чего оно само субъективно не хотело. Большевикам ничего нового не пришлось вносить, кроме введения классового пайка да дальнейшей уравнительно предельной централизации и коммунизации. Все главное было сделано до них и без них.

Но и Временное правительство отставало. Оно, как и царское, противилось дальнейшему росту этатизации, коммунизации и поравнения. Ря-

 

1042 Комментарии к с. 653-663

 

дом с этим оно пыталось управлять демократически, a не деспотически, что требовалось историей.

За это "противоречие" поворотом исторического колеса было отшвырнуто и оно. Власть должна была перейти к тем, кто этому повороту не противодействовал. Такой группой стали большевики. Они "гениально примазались" к историческому процессу. Они были рупором конвульсий общества, вызывавшихся войной и голодом. И они победили... Не могли не победить. Поступи по их методу царизм — он не только не был бы сброшен, он вышел 6ы более сильным и абсолютным из переделки.

Вынесенная "маховым колесом" истории — войной и голодом — власть большевиков в это время действительно опиралась на плечи огромных солдатских, рабочих и крестьянских масс. Она действительно была солдатско-рабоче-крестьянской властью.

Началась оргия этатизации, национализации, коммунизации... Это был ужас... разгром... гибель... Но власть шла в ногу с историей и с голосом последней, олицетворявшимся "голосом народа".

Так дело шло до 1919 г.» (Сорокин П.А. Общедоступный учебник социологии. Статьи разных лет. М., 1994, с. 448).

⁴¹ См.: Сорокин П.А. Россия после НЭПа (К 5-летнему юбилею Октябрьской революции) // Вестник РАН. 1992, № 2, с. 129-138; № 3, с. 69-82.

⁴² Ad libitum (лат. ) — сколько угодно, до бесконечности.

⁴³ Аугсбургское соглашение, или Аугсбургский религиозный мир, 1555 г. между католиками и протестантами Германии санкционировал установление религии в княжествах по усмотрению князей (принцип cuius regio, eius religio — чье правление, того и религия).

⁴⁴ Этатизация (от франц. etat — государство) — букв.: «огосударствление». Этатизм — политическая доктрина, согласно которой государство рассматривается как высший результат и цель общественного развития. «Государство — все, личность гражданина — ничто» — такова формула «предельного этатизма». Сущность этатизма в той его форме, в какой он сложился в России после революции, очень хорошо выразил академик И.П. Павлов. «Мы живем под господством жесткого принципа: государство, власть — все... личность обывателя — ничто. Жизнь, свобода, достоинство, убеждения, верования, привычки, возможность учиться, средства к жизни, пища, жилище, одежда — все в руках государства. A y обывателя только беспрекословное повиновение» (цит. по журналу «Звезда». 1989, № 10, с. 116).

 

ГЛАВА 31

 

¹ Мф. 19, 24; Мр. 10, 25; Лк. 18, 25. «Это трудное место, по словам Ф.В. Фаррара, подвергалось многочисленным толкованиям, и некоторые даже изменяли самое слово "верблюд" на "канат", но неправильность этого изменения доказывается другими подобными поговорками, встречающимися в Талмуде (вроде — слон и игольное ушко). По одному объяснению "игольным ушком" назывались боковые городские ворота, через

 

Комментарии к с. 665-670 1043

 

которые с трудом проходили навьюченные верблюды. Это объяснение правдоподобно, но нуждается в подтверждении» (Фаррар Ф.В. Жизнь Иисуса Христа. СПб., 1893, с. 383).

В «Толковой Библии» говорится, что такое мнение «в настоящее время считается вообще ошибочным. Еще менее вероятно мнение, появившееся уже в древности, что под верблюдом здесь следует разуметь канат... хотя и нужно сказать, что метафора о канате, который трудно протащить в ушко иголки, могла 6ы быть несколько естественнее, чем о верблюде, который не может пройти через игольное ушко.

Но какие 6ы толкования мы ни приняли, главная трудность заключается не в этом, a в том, для какой цели употреблена здесь такая странная метафора. Хотел ли Христос указать здесь на полную невозможность для богатых войти в Царство небесное?.. Если... принимать слова Спасителя в их буквальном значении, то нужно будет признать, что они должны служить (и кажется, служат) оплотом для всякого рода социалистических учений и пролетариата... Кажется, что наиболее вероятное объяснение заключается в следующем. Новый Завет на первом плане поставляет служение Богу и Христу; результатом это может быть и пользование внешними благами. Но богачу, который ставит на первом плане служение Мамоне и только на последнем — следование за Христом и служение Ему, или даже вовсе не делает этого последнего, действительно всегда трудно сделаться наследником царства небесного» (Толковая Библия. СПб., 1911, т. 8, с. 311-312).

² Исчерпывающую характеристику аскетического протестантизма М. Вебер дает в своем исследовании «Протестантская этика и дух капитализма» (особенно в главе «Аскеза и капиталистический дух»). См.: Вебер М. Избранные произведения. М., 1990, с. 184-208.

³ Volentem fata ducunt, nolentem trahunt (лат.) — желающего идти судьба ведет, не желающего — тащит. Цитата из стихотворения греческого философа-стоика Клеанфа (III в. до н. э.), приведенное Сенекой.

 

Властитель неба, мой отец, веди меня

Куда захочешь! Следую не мешкая,

На все готовый. A не захочу — тогда

Со стонами идти придется грешному,

Терпя все то, что претерпел бы праведным.

Покорных рок ведет, влечет строптивого.

 

«Так и будем жить, так и будем говорить, — заключает Сенека, процитировав этот стихотворный отрывок. — Пусть рок найдет нас готовыми и не ведающими лени! Таков великий дух, вручивший себя богу. И, наоборот, ничтожен и лишен благородства тот, кто упирается, кто плохо думает о порядке вещей в мире и хотел 6ы лучше исправить богов, чем себя» (Сенека. Нравственные письма к Луцилию. М., 1977, с. 270; письмо CVII, 11-12).

⁴ См. прим. 3 к главе 26.

 

1044 Комментарии к с. 678-680

 

ГЛАВА 32

 

¹ Методологическая часть главы написана в сотрудничестве с бывшим профессором Императорской Николаевской военной академии и начальником штаба группы армий в Румынии во время Первой мировой войны генерал-лейтенантом H.H. Головиным и генералом, профессором A.A. Зайцевым.

[О Николае Николаевиче Головине (1875-1944) см.: Русское Зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть XX в. Энциклопедический биографический словарь. М., 1997, с. 175-178.]

² См. прим. 12 к главе 27.

³ Столетняя война — война между Англией и Францией (1337-1453), основной причиной которой было стремление Франции вытеснить англичан из Гиени, a Англии — ликвидировать вассальную зависимость Гиени от Франции и вернуть утраченные при Иоанне Безземельном Нормандию, Анжу и др., a также борьба обоих государств за господство над Фландрией. С 1429 г. после освобождения Орлеана французскими войсками (во главе с Жанной д'Арк) начался перелом в войне в пользу Франции. В 1436 г. англичане были изгнаны из Парижа, затем были освобождены Шампань (1441), Мен и Нормандия (1450), Гиень (1453). Столетняя война завершилась капитуляцией Англии в Бордо (19 октября 1453 г.). Подробнее см.: Басовская Н.И. Столетняя война 1337-1453 гг. М., 1985; Райцес В.Я. Жанна д'Арк. Факты, легенды, гипотезы. Л., 1982.

Война Алой и Белой розы (1455-1485) — междоусобная война за английский престол между двумя линиями королевской династии Плантагенетов: Ланкастерами (в гербе — алая роза) и Йорками (в гербе — белая роза). Война закончилась битвой при Босворте (22 августа 1465 г.), в которой король Ричард III (Йорк) потерпел поражение и был убит. Королем стал Генрих VII Тюдор (дальний родственник Ланкастеров), основатель династии Тюдоров. Женившись на дочери Эдуарда IV Елизавете, наследнице Йорков, он объединил в своем гербе алую и белую розы.

В войне погибли обе династии, была истреблена значительная часть феодальной аристократии. Новое дворянство и возникшая буржуазия, нуждаясь в сильной власти для борьбы с народными движениями, поддержали новую династию, облегчив тем самым установление абсолютизма Тюдоров.

Тридцатилетняя война 1618-1648 гг. — первая общеевропейская война между двумя большими группировками держав: стремившимся к господству над всем «христианским миром» Габсбургским блоком (испанские и австрийские Габсбурги), поддержанным папством, католическими князьями Германии и Польско-Литовским государством (Речь Посполитая), и противодействовавшими этому блоку национальными государствами — Францией, Швецией, Голландией, Данией, a также Россией, в известной мере Англией, образовавшими антигабсбургскую коалицию. Первоначально носила характер «религиозной войны» (между католика-

 

Комментарии к с. 684-694 1045

 

ми и протестантами), но с течением времени все более утрачивала этот характер, особенно с тех пор, как католическая Франция открыто возглавила антигабсбургскую коалицию. Война закончилась Вестфальским миром, закрепившим феодальную раздробленность Германии, которой принесла наибольший ущерб. Подробнее см.: Шиллер Ф. Тридцатилетняя война // Шиллер Ф. Собрание сочинений: В 7 т. М, 1957, т. 5, с. 9-398).

^4* Bodart G. Losses of Life in Modern Wars. Oxford, 1916; Delbruck H. Geschichte der Kriegskunst in Rahmen der politischen Geschichte. Berlin, 1900-1929, Bd. 1-6 [pyc. перевод: Дельбрюк Х.Г. История военного искусства в рамках политической истории. 1936-1939, т. 1-7].

⁵ Ad hoc (лат.) — «для этого», «применительно к этому», специально для этого случая, для определенного случая.

⁶ Перевод отрывков из книги К. Райта (Wright Q. A Study of War. Chicago, 1942, vol. 1, p. 106-109,110-111,117) см. в хрестоматии «Сравнительное изучение цивилизаций» (M., 1998, с. 302-309). По мнению К. Райта, «цивилизация проходит четыре последовательные стадии развития: 1) героический период выдвижения нового социального идеала; 2) период потрясений и длительных войн, внутренних и внешних; 3) период стабильности и сплочения подчас в мировое государство-империю; 4) период усталости, упадка, потери веры. Этим этапам соответствует преобладание приоритетов религии, политики, экономики, изящных искусств» (указ. изд., с. 303).

⁷ Cm.: Beloch К. Griechische Geschichte. Berlin, 1912-1927, Bd. 1-4 [pyc. перевод: Белох К. Греческая история. М., 1905, т. 1-2]; Meyer E. Die Bevolkerung des Altertums // Handworterbuch der Staatswissenschaften. Jena, 1909. Bd. II; Pohlman R. Die Uberbewolkerung der antiken Grossstadte. Leipzig, 1884.

⁸ Pax Romana (лат.) — букв.: «Римский мир», мир под властью Рима. Так называлась система распространения Римом своего владычества на завоеванные страны при помощи договоров о подчинении их Риму.

 

ГЛАВА 33

 

¹ Неудачный словесный оборот П.А. Сорокина (...because Germany before the sixteenth century figured in Austria-Hungary...) превращается в фактическую ошибку: официально Австро-Венгерская империя была образована в 1867 г., хотя датой образования австрийского государства считается 1156 г. Тем не менее, если перечислить наиболее крупные вехи запутанной германской истории, мысль Сорокина станет понятной: в VIII вв. Германия входила в состав Франкского государства; с распадом империи Каролингов Германия, по Верденскому договору 843 г., входила в Восточно-Франкское королевство; с 962 г. Германия входила в состав основанной Отгоном I Священной Римской империи (куда помимо нее входили часть Италии, Бургундское королевство, Нидерланды, швейцарские земли и др.); с 1438 г. императорами Священной Римской империи

 

1046 Комментарии к с. 697

 

стала династия Габсбургов, которые одновременно были правителями Австрии, Чехии, Венгрии и Испании (в 1516-1700 гг.); по завершении Тридцатилетней войны (1648 г.) Германия оказалась раздробленной на отдельные княжества (примерно 300 светских и духовных княжеств на 4 млн. жителей); крупнейшим немецким государством было Бранденбургско-Прусское курфюршество, ставшее с 1701 г. королевством Пруссия; впоследствии, в 1871 г., именно вокруг Пруссии и произошло объединение Германии (в Германскую империю вошли две германские монархии и три вольных города, столицей объединенной Германии стала столица Пруссии — Берлин). П.А. Сорокин, по-видимому, считает началом истории Германии Реформацию (1517 г.).

При чтении этой главы следует учитывать сокрушительную критику методологического подхода П.А. Сорокина со стороны Б.Ц. Урланиса, который на основании «тщательного изучения этого труда» (т. е. «Социальной и культурной динамики») приходит к выводу, «что мы имеем здесь дело с довольно редким случаем, когда автор, используя вполне доброкачественные источники, приходит к совершенно недоброкачественным выводам». «Единственно правильным показателем военной интенсивности — по Б.Ц. Урланису — могут служит лишь размеры военных потерь. Войны, пусть даже длительные, но не сопровождающиеся большими потерями, не могли оказать значительного влияния на жизнь страны в целом. Поэтому всякие поиски какого-то сводного показателя военной интенсивности представляются нам нецелесообразными и безрезультатными» (Урланис Б.Ц. История военных потерь. М., 1997, с. 442, 450).

Этот чрезмерно суровый (на наш взгляд) приговор несколько смягчается мнением Р. Арона, который находит критерии Сорокина «приемлемыми», хотя и отмечает, что они «не позволяют определить ни социальные издержки, ни историческое значение войн. Число погибших, само по себе, имеет меньшее значение, чем отношение этого числа к численности населения и способности последнего воспроизводить себя». В противоположность Б.Ц. Урланису, Р. Арон считает, что «несколько десятков погибших в Трафальгарском сражении ложатся более тяжелым грузом на весы истории, чем сотни и тысячи французов и немцев, убитых и раненых под Верденом» (Арон Р. Мир и война между народами. М., 2000, с. 393).

² Черный (дымный) порох начали применять в Европе (в том числе и в России) в XIII в. Считается, что он был изобретен в Китае, потом стал известен арабам, которые и познакомили с ним европейцев. Арабы уже в ХІІ-XIII вв. применяли так называемую модфу — металлический ствол небольшого диаметра, прикрепленный к дереву; стреляла модфа круглыми металлическими снарядами, которые назывались «бондоками» (по-арабски — орех). В Европе первые пушки появились в XIV в.

³ «Большая Берта» — сверхдальнобойная пушка, сделанная на заводах немецкой фирмы Крупп и названная в честь владелицы заводов. На-

 

Комментарии к с. 705-716 1047

 

чиная с 23 марта 1918 г. в течение ста девяти дней, каждые двадцать минут посылала снаряд на Париж с расстояния в 80 км. От этого обстрела погибло более тысячи жителей.

⁴ Доминион (англ. dominion, от лат. dominium — владение) — термин, которым обозначались до 1947 г. государства — члены Британского содружества, главой которых являлся английский король, представляемый генерал-губернатором. Статус доминиона впервые был установлен в Австралийском союзе (1901 г.), Новой Зеландии (1907 г.), Южно-Африканском союзе (1910 г.), Ньюфаундленде (1917 г.) и Ирландии(1921 г.). В 1947 г. термин «доминион» был заменен термином «член содружества».

⁵ Per capita (лат.) — на человека, надушу населения.

⁶ См. прим. 2 к главе 4.

⁷ Mewes К. Kriegs und Geistesperioden im Volkerleben und Verkundigung des nachsten Weltkrieges. Leipzig, 1922, S. 7 und 12.

^8* Mewes K.Op. cit., S. 8.

⁹ Deus ex machina (лат.) — бог из машины. Драматический прием, применявшийся иногда в античной трагедии: запутанная интрига получала неожиданное разрешение во вмешательстве бога, который посредством механического приспособления появлялся среди действующих лиц, раскрывал неизвестные им обстоятельства, предсказывал будущее или приводил пьесу к счастливой развязке. В современной литературе выражение употребляется для указания на неожиданное разрешение трудной ситуации, которое не вытекает из естественного хода событий, a является чем-то искусственным, вызванным вмешательством извне. См.: Тронский И.М. История античной литературы. М., 1956, с. 162.

¹⁰ Эмерджентный (emergent) — внезапно возникающий; эмерджентная эволюция, разработанная в трудах С. Александера и К.Л. Моргана, различает два типа изменений: количественные («результаты»), определяемые алгебраическим сложением исходных элементов, и «эмердженты», не сводимые к исходным элементам и не обусловленные ими. Теория эмерджентной эволюции родственна концепциям «творческих эволюции» А. Бергсона, А. Уайтхеда, a также учению об эволюции П. Тейяра де Шардена. Подробнее см.: Морган Т.Г. Экспериментальные основы эволюции. М.-Л., 1936, гл. 11-12.

¹¹ См. прим. 14 к главе 1.

¹² Cm.: Sorokin P. Contemporary sociological theories. Through the first quarter of the twentieth century. New York-Evanston-London, 1964, p. 309-356 (chapter VI: Sociological interpretation of the «Struggle for existense» and the sociology of war).

¹³ См. прим. 4 K главе 11.

¹⁴ См. прим. 24 к главе 13.

¹⁵ Проскрипции (лат. — обнародованные объявления) — особые списки, на основании которых лица, попавшие в них, объявлялись вне закона. Всякий, кто убивал или выдавал этих людей, получал награду; имущество их подлежало конфискации, a рабы становились свободными.

 

1048 Комментарии к с. 716-729

 

Имущество осужденных продавалось с аукциона. Впервые проскрипции в качестве орудия политической борьбы употребил Сулла в 82 г. до н. э., затем они широко использовались в ходе гражданской войны в Риме.

¹⁶ Цитата из «Рассуждений о Франции» Ж. де Местра (М., 1997, с. 4950). Наш перевод несколько отличается от опубликованного в указанном издании.

¹⁷ См. прим. 2 к главе 26.

¹⁸ Ratio sive causa (лат.) — причина, или основание. См. прим. 1 к главе 22.

 

 

Сорокин Питирим Александрович

СОЦИАЛЬНАЯ И КУЛЬТУРНАЯ ДИНАМИКА

Перевод с английского, научное комментирование и редактирование В. Сапов

 

Сорокин, П.А.

С65 Социальная и культурная динамика / Питирим Александрович Сорокин; пер. с англ., вст. статья и комментарии В.В. Сапова. — М.: Астрель, 2006. — 1176 с: ил., 24 с. ил. Тираж 1500 экз.

ISBN 5-271-13359-1