РАССКАЗ ДУХОБОРЦА
ВАСИ ПОЗДНЯКОВА
С приложением документов об
избиении и
изнасиловании духоборческих женщин
козаками.
Под редакцией, с предисловием и
примечаниями
Владимира Бонч-Бруевича.
Издание "Свободного
Слова"
№ 52
A. Tchertkoff.
Christchurch, Hants, England.
1901.
ЖЕНЕВА
Типография революционной
организации "Социальдемократ"
1901
ПРЕДИСЛОВИЕ ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
---
Предлагаемый здесь
"Р а с с к а з д у х о б о р ц
а В а с и П о з д н я к о в а" *) доставлен нам
лицом, получившим его непосредственно от В. Позднякова при обстоятельствах, о
которых пока неудобно упоминать в печати.
Второй рассказ "О
б и з б и е н и и и и
з н а с и л о в а н и и д у х о б о р ч
е с к и х ж е н щ и н к о з а к а м и" был записан по нашему
поручению одной личностью, специально для этого навестившею в 1896 году
духоборческие семьи, расселенные по грузинским деревням.
Эти два безыскусственные
повествования, замечательные тем не менее
по своей драматичности и яркости изложения, представляют лишь одно звено
в длинной цепи не менее животрепещущих рассказов из истории гонения духоборцев
русским правительством, - гонения, которое с одной стороны представляет одну из
самых темных страниц в истории русского государства, а с другой - навсегда
останется примером геройского самоотвержения во имя любви и братства.
Не вполне разделяя мнения
В. Д. Бонч-Бруевича о влиянии П. В. Веригина на ход событий в истории
духоборческой общины, мы, тем не менее, глубоко признательны ему за его
содействие и горячее участие в этом деле.
А. и В.
Чертковы.
3-го июля 1901 г.
Christchurch-Hants, England.
------------------------
*) Духоборцы обыкновенно называют друг друга
уменьшительными именами.
П Р Е Д
И С Л О В И Е
---
"Рассказ духоборца
Васи Позднякова" был им написан в 1898 г., под еще свежим впечатлением
всего того, что случилось в Закавказье с его общиной.
Этот рассказ, - как и все
другие воспоминания духоборцев, - переполнен описаниями всевозможных
преступлений, которые были совершены кавказскими властями над духоборцами в
эпоху 1887-98 г.г.
Подробно останавливаясь
на различных событиях, выясняя мысли и рассуждения своих собратьев по поводу
того или иного решения, Вася Поздняков, - как и все другие духоборцы в своих
рассказах и воспоминаниях, - к сожалению, почему то совершенно умалчивает о
несомненном влиянии их руководителя П. В. Веригина на все поступки и решения
духоборческого общества, так называемой "постнической" партии. Надо
заметить, что влияние руководителя не отрицается и самими духоборцами, в чем
лично мне пришлось не раз удостовериться при разговорах об этом вопросе с
переселившимися в Канаду духоборцами. С этим обстоятельством, на которое мы
натолкнулись в рассказе Васи Позднякова, необходимо считаться исследователю.
Оно, впрочем, нередко встречается у всех тех сект, внутренняя организация
которых сохраняется втайне, а отношение к руководителю окутывается дымкой
таинственности.
- 4 -
Это умалчивание, очень
нежелательное для выяснения хода развития духоборческой мысли, однако нисколько
не ослабляет того глубокого впечатления, которое производит чтение рассказа,
так ярко рисующего духоборцев людьми весьма и весьма сознательными,
решительными и непоколебимыми. Мы видим, как всякое зерно доброй мысли быстро
дает рост на этой благодатной почве; мы видим, как всякая новая идея, направленная
к обновлению одряхлевших устоев жизни, привлекшая внимание духоборцев,
немедленно обсуждается ими, оценивается и, наконец, не только принимается на
словах, но исполняется на деле.
Обдорский изгнанник, П.
В. Веригин, после многолетних скитаний по тюрьмам, ссылкам и острогам, все-таки
не поддался пагубному влиянию родины белых медведей и полярных льдов. Этот
выдающийся человек и там не ослабел, не приобрел апатии и уныния. Его призывный
голос к борьбе с неправдой, к "обновлению жизни" был и оттуда, за
тысячи верст, услышан его собратьями, был воспринят ими, переработан в сердцах
и головах и, наконец, многое из предложенного было выполнено духоборцами с
удивительной настойчивостью, самоотверженностью и энергией.
Вот именно это-то с о з н а т е л ь н о е "выполнение" советов своего
руководителя прекрасно и нарисовано духоборцем Васей Поздняковым, почему его
рассказ вполне заслуживает серьезного внимания.
Те же страницы, которые
Вася Поздняков посвящает личным воспоминаниям о пытках и страданиях, перенесенных
им самим, производят на нас, - думаем произведут и на всех наших читателей, -
сильное, потрясающее впечатление и мы здесь, проникаясь искренней любовью к
этому молодому и славному борцу за свободу, шлем ему в далекую и холод-
- 5 -
ную северную окраину Якутской области наше
глубокое к нему уважение и сочувствие. *)
В "приложении"
к рассказу Васи Позднякова мы поместили "Документы об избиении и
изнасиловании козаками духоборческих женщин". Все эти сведения были
собраны на месте самых преступлений и записаны со слов самих пострадавших.
Опубликовывая их теперь, спустя почти шесть лет, мы имеем в виду восстановить
истину, которая так тщательно затаптывалась всевозможными светскими и духовными
прихлебателями русского правительства.
Владимир
Бонч-Бруевич.
Женева.
1-го июня 1901 г.
------------------------
*) Духоборец Вася
Поздняков сослан в Якутскую область на восемнадцать лет за отказ от воинской
повинности.
РАССКАЗ
ДУХОБОРЦА ВАСИ ПОЗДНЯКОВА
Я родом из деревни
Богдановки, Тифлисской губернии, Ахалкалакского уезда, из духоборческой семьи,
которая живет в Закавказьи с тех пор, как духоборцы были выселены туда Николаем
первым за их веру. В нашем семействе двадцать душ: отец, мать, незамужняя
сестра, три женатых брата с детьми, - в том числе и я - и один брат холостой.
Учение духоборцев издавна
было таково, каково мы теперь исповедуем. В прежнее время оно исполнялось
строго; тогда у духоборцев все было общее, они жили по братски, на военную
службу не ходили, вина не пили, не курили, мяса не ели. Но на моей памяти было
время, когда многие братья, разбогатевши, стали отступать от исполнения
прежнего исконного учения нашего: стали пить вино, курить табак, стали делиться
и каждый владеть своим имуществом отдельно; многие дошли даже до того, что,
давая друг другу взаймы, требовали возвращения долгов.
Однако долго продолжаться
это не могло; заставило пробудиться то, что неравенство имущества слишком
разделяло духоборцев. При этом пошли семейные распри, которые тяжело отражались
на их совести. Многие стали понимать, что живут не так, как нужно и стали
возвращаться к прежней жизни; стали также делать между собой уговоры, чтобы на
случай войны никого не убивать, а стрелять в воздух или же вовсе отказаться от
военной службы.
Я помню, как Лукерья
Калмыкова, заведывавшая нашим общественным имуществом, со слезами просила о
том, чтобы духоборцы вернулись к прежней жизни, ровнее и добрее относились бы
друг к другу и не допускали бы той розни, которая произошла в них от
неравенства их имуществ.
В то время духоборцы жили
богато. У них было
- 8 -
около полумиллиона общественных денег и имущества
на столько же: большой общественный дом в селе Горелом, несколько тысяч овец,
много хороших заводских лошадей и много рогатого скота, - больше всего коров.
Из этого имущества много давали на сторону бедным, - давали и деньгами и
скотом, а в доме содержали сирот, престарелых, безродных, калек и прочих. *)
Лукерье Калмыковой в то
время было уже около 50-ти лет. Так как ей одной трудно было распоряжаться
общественным имуществом и вести все это сложное дело, то еще при ее жизни, по
ее и общему согласию, на помощь ей избрали молодого духоборца Петра
Веригина с тем, чтобы он подробно узнал
дело и по смерти Калмыковой остался бы заведовать общественным добром. Веригину
было в то время лет 22 или 23. Он при жизни Калмыковой лет пять усердно и
добросовестно помогал ей во всем и за это его очень любили. После этих пяти лет
Калмыкова умерла и, согласно обычаю духоборцев, не оставила после своей смерти
ни духовного завещания, ни каких бы то ни было бумаг, кроме векселей на банк.
Тогда ее близкие родственники - наследники, стали доказывать, что все
имущество, оставшееся после нее, принадлежит им, так что брат ее, - Михаил
Губанов и дядя Игнат Губанов, - захотели присвоить себе все имущество. Старшина
Алексей Зубков, который был на стороне Губановых, стал собирать по деревням
приговоры, - (с семи деревень) - о том, что имущество, оставшееся после
Калмыковой, - было общественное. Он боялся того, что если в дело вмешается
правительство, то это имущество уйдет из его рук, а он надеялся, что ему
удастся стать хозяином общественного дома вместо Петра Веригина. Я помню, как
тогда приезжали к
------------------------
*) Об имуществе
"Сиротского дома" подробней см. мою вступительную статью к
"Письмам духоборческого руководителя Петра Васильевича Веригина."
(Материалы к истории и изучению русского сектантства, выпуск 1-ый). Издание
"Свободного Слова", Англия, 1901 г.
Прим. В.
Б. Б.
- 9 -
нам в деревню и как все согласились дать такой
приговор. Мне в то время было лет семнадцать.
Вскоре после смерти
Калмыковой был съезд хозяев, на котором решили на место Калмыковой выбрать
Петра Веригина. *) На это были согласны все, кроме Губановых, Зубкова и
некоторых их друзей. Когда Зубков увидал, что ему не удастся стать хозяином над
сиротским имуществом, он поехал в Ахалкалаки к уездному исправнику князю
Сумбатову и дал ему десять тысяч рублей за то, чтобы ему вернули приговоры.
Кроме того все остальное Ахалкалакское начальство, - судебный следователь,
пристав и другие, - были задарены Зубковым из общественных денег, которые были
захвачены, по смерти Лукерьи Васильевны, Губановым с тем, чтобы они помогли
выслать Веригина на его родину, - в Елисаветпольскую губернию. Но так как
общество его не отпустило, то Зубков вместе с Губановыми и Ахалкалакским
начальством начали стараться сослать его в Сибирь, обвинивши его в
подстрекательстве к бунту. Дело Веригина началось в 1887 году. По окончании его
он был сослан в Колу Архангельской губернии.
Последствием хлопот
Губановых и Зубкова было то, что общественный дом и имущество были описаны и
дело перешло в суд. В то же время старшина начал хлопотать о назначении
Губанова заведующим общественным имуществом; местное начальство также стало
принуждать к этому духоборцев; сзывали несколько раз стариков и приказывали
выбирать Губанова, как преемника Калмыковой; грозили что если народ будет
продолжать бунтовать, то будут присланы солдаты, что потом и было сделано.
Наконец, Ахалкалакские
духоборцы решили на место Зубкова поставить старшиной кандидата Дмитрия
------------------------
*) Об "выборе"
П. В. Веригина на место руководителя см. мое двадцать четвертое примечание к
книжке "Разъяснение жизни христиан." Второй выпуск "Материалов к
истории и изучению русского сектантства". Издание "Свободного Слова".
Англия, 1901 г.
Прим. В.
Б. Б.
- 10 -
Лежебокова, который уже
служил при Зубкове три года и который был сторонником Веригина. Для этого
духоборцы собрались и стали просить Зубкова уволиться и передать дело
Лежебокову. Не желая Зубкова унижать, они его поблагодарили за его
двадцатипятилетнюю службу и сказали ему, что так как он человек старый, ему
следовало бы уйти на покой. На том же съезде назначили Николая Цибулькина
присматривать за общественным имуществом, так как общество видело, как Зубковы
и Губановы расхищают его. Старшина не согласился уволиться, (на его стороне
было не более ста человек) и донес исправнику о том, что народ бунтует. Тогда
исправник выслал местную команду солдат, которые по неделе жили в каждой
слободе и кормились на счет их жителей. Духоборцы отказывались их кормить, но
они сами резали племенных баранов, тельных коров и брали, что им нужно было.
Солдаты нарочно старались сделать побольше убытку. Так, например, в селе
Троицком начальник команды велел зарезать корову только для того, чтобы
вырезать и съесть ее язык; тушу он приказал сдать старосте, но тот ее не принял
и убитая корова была брошена среди улицы. Солдаты посылали духоборцев за
водкой, но они отказывались приносить, а так как кабатчик не давал водки без
денег, то солдаты вводили к нему силой старосту Николая Позднякова, - моего
отца - и заставляли его поручиться за уплату, когда он отказывался, его били.
Другие духоборцы заступились и заявили, что староста не от себя отказывает им,
а что они все не согласны платить за водку. Солдаты, однако, не унялись и,
указавши на старосту, говорили, что он должен заплатить и кабатчик выдал водку.
То же самое происходило и в других деревнях. В одной деревне духоборцев били
прикладами, при чем двум старикам нанесли такие удары, что они долго после того
болели. Одного из них, моего дядю семидесяти лет, за его заступничество,
ударили так, что он пролежал три месяца.
За то что мы добровольно
не давали солдатам свою
- 11 -
скотину, было выслано на нас сто козаков. Козаки
поступали также, как и солдаты.
Тогда общество выбрало
двух поверенных - Игната Аргатова и Федора Рыбина - и решило послать их в
Петербург с донесением того, что у нас делалось. Сперва эти двое отправились в
Тифлис, где просили о разборе их дела, но им в этом отказали и по телеграмме
Ахалкалакского исправника они были посажены в тюрьму, а затем сосланы в
Архангельскую губернию вместе с кандидатом Лежебоковым и с Цыбулькиным, который
присматривал за домом и с стариком Махортовым, который тоже принимал участие в
Сиротском доме. Махортов один, кроме Петра Веригина, знал сколько было
общественного имущества и куда оно девалось.
Родные сосланных пожелали
ехать вместе с ними, но исправник сказал, что высшее правительство запрещает
пускать родных; тогда ему через писарей даны были деньги и разные продукты и он
согласился выдавать паспорт. Так, например, жена Лежебокова дала ему 12 пудов
масла коровьего, 8 возов сена, 6 возов кизяков; другие давали ему рублей по
двести и по триста за паспорт.
В это время дом переходил
раза три от Губановых в общество и назад. С обеих сторон были наняты адвокаты,
которые это дело обжаловали и поочередно то выигрывали, то проигрывали.
Говорят, что адвокаты сделали между собою сделку, чтобы подольше вести дело.
Были собраны окольные армяне, которые под присягой показали, что дом
общественный; они знали это, так как работали на этот дом и жили вблизи
Горелова. Их показания однако не были приняты во внимание. Из общественных
денег в это время почти ничего не осталось, - около полумиллиона пошло на подкуп
правительственных лиц в Ахалкалаках и в Тифлисе. Говорят Тифлисскому
губернатору была подарена коляска с лошадьми в восемь тысяч рублей. Исправник
князь Сумбатов так разбогател, что оставил свою должность и купил землю, на
которой и поселился.
- 12 -
Его место занял Дьячков,
тот самый, который брал деньги за паспорта.
В это время духоборцы
узнали, что великий князь Михаил Николаевич был в Боржоме; так как он бывал
прежде в Сиротском доме и знал Калмыкову
и Зубкова, то духоборцы решили послать к нему стариков человек
десять-пятнадцать, прося его за них заступиться. Он обещал разобрать дело и
вскоре после это вышел приказ, как думали вследствие Михаила Николаевича, о
том, чтобы передать дом обществу. Но дом в это время оказался совершенно
пустым, так как кроме постройки все имущество было расхищено. Но вскоре после
этого Губанов опять выиграл дело, и дом перешел к нему.
Тут в сознании духоборцев
стало зарождаться тяжелое чувство от той вражды, которую вселила в них эта
тяжба. Они решили оставить дом Зубкову и Губановым и их партии, - так
называемой малой партии или горельцам, а самим собрать новый капитал для помощи
нуждающимся. Они собрали сто тысяч, положили их в банк и выбрали человек пять
для заведования этими деньгами. Петр Веригин писал из ссылки о том, что лучше
бросить тяжбу и предоставить дом малой партии, и так как это совпадало с
сознанием большой партии, то они решились на это и стали стараться поладить с
малой партией.
В это время много
говорили между собой, сходились и толковали о том, что три года они
ненавистничали, что надо обратиться к лучшей жизни и они устрашались того, к
чему привела их ненависть и насколько она всех ожесточила. Тут мы перестали
пить вино, курить табак и давать взаймы, а давали без возврата. *)
Свои долги мы простили; а
за братьев, которые должны были на стороне, мы заплатили.
------------------------
*) См. об этом подробней
в "Материалах к истории и изучению русского сектантства" вып. 1-ый.
"Письма духоборческого руководителя П. В. Веригина". В
"Воспоминаниях" Н. И. Дудченко, стр. 153 и след.
Прим. В.
Б. Б.
- 13 -
После этого те, которые
были богаче, стали тяготиться своим неравенством и стали помогать бедным, но
так как и это не успокаивало их совести, они решили разделить все свое
имущество поровну. Все хозяева собрались, принесли свои деньги и переделили их
поровну, по числу душ. Через несколько дней сделали тоже со скотиной, - с
коровами, овцами и прочим, а также с одеждой. В каждой деревне происходило тоже
самое. При этом случалось, что некоторые спорили против дележа всего имущества
поровну; приводили разные причины своему несогласию, говоря, например, что не
надо потакать лености. Общество, видя что они спорят из-за того, чтобы отстоять
свое имущество, советовало им не отдавать его, говоря, что насиловать оно
никого не хочет. Случилось, что одному отдали его деньги назад, видя, что он не
решается. Но таких случаев было мало: из ста - два, три. После того, как мы
переделили все свое имущество, мы уже перестали все считать своим и всякий мог
приходить брать у другого то, что ему было нужно. Завели общие мастерские,
кузнецы, столярные и прочее, в которых работал бесплатно всякий кто хотел, и
кому нужно было; материал покупали на общественные деньги.
С полевыми работами
поступали точно также; земля не была разделена никак, а обрабатывали прямо все,
выезжали сколько было плугов и пахали всю подряд, и убирали также все вместе. С
урожаем поступали так: кому сколько нужно было, тот брал, а остальное продавали
и тратили на общественные нужды. После всех этих наших решений и поступков нам
стало жить веселее и легче, и наша нравственная болезнь, которая завелась во
время вражды между нами, стала проходить. И опять имущества стало у нас очень
много, даже слишком много, в особенности в сравнении с окружающими, и мы глядя
на наших соседей стали всем им помогать и деньгами и одеждой и даже скот дарили
армянам, татарам и другим. Решили так, что следует отдавать столько, сколько
можно, потому что большое имущество вре-
- 14 -
дит движению вперед; но кроме имущества мы
сознавали, что этому движению мешает участие в убийстве, то есть военная
служба. Хотя и раньше духоборцы не присягали, и при поступлении на военную
службу присяга от них не требовалась, и хотя относительно убийства мы и раньше
думали, что мы убивать не будем, хотя бы и пришлось воевать, - но тут мы решили
прямо объявить правительству, что мы вовсе служить не будем.
В тоже время было решено,
что духоборцы не могут участвовать и ни в каком насилии, не могут также
насиловать своих братьев по приказанию правительства. Поэтому решено было, что
никто не старшиной, ни старостой служить не будет, и старосты и старшины стали
сдавать свои казенные печати.
Однажды был у нас вот
какой случай: староста села Родионовки, который был наш противник, привел к
одному духоборцу арестанта из туземцев и говорит: "Вот теперь твоя
очередь, арестант должен у тебя переночевать, и ты должен охранять его, а потом
отвести куда следует."
Арестован этот человек
был за безписьменность. Духоборец сказал, что он этого делать не будет, а
примет этого арестанта как странника. Действительно он принял его, накормил,
положил спать, а на другой день вывел его за село и сказал, что ему идти надо
туда-то и если он хочет, то пусть туда идет, а если нет, то пусть идет куда
хочет, - и дал ему денег на дорогу. Арестант пошел туда, куда следовало.
В то время от службы еще
никто не отказывался, но были уже попытки не носить оружия. Так, например, у
нас в то время завелись шайки разбойников, и духоборцев высылали их ловить; но
они стали выезжать на разбойников без оружия. Когда начальство спрашивало
почему они выезжали без оружия, они отвечали, что не хотят участвовать ни в
насилии, ни в убийстве. Кроме всего этого мы ре-
- 15 -
шили не есть мяса, так как считали преступным
убивать все то, что живет. *)
Еще был случай такой:
Андрей Попов был выбран в волостные старшины. Когда его призвали, чтобы он
принял дела и печать от старого старшины, он отказался принять, высказывая
следующие причины: - Отказываюсь, во-первых, потому, что я не хочу никого
насиловать и распоряжаться над своими братьями, во-вторых, потому что не хочу
участвовать в мошеннических делах, которые я рассмотрел во время нашей тяжбы с
Гореловцами, в-третьих, не хочу проводить время праздно, - я должен работать
для своей потребности.
За это он был заключен в
тюрьму. Тоже делали и сельские старосты. А которые состояли на действительной
службе, те отдали бывшее у них оружие военным начальникам, говоря:
- Не хотим никого убивать
и насиловать; мы и раньше не были намерены убивать, но не говорили вам об этом,
а сейчас не хотим этого скрывать, чтобы вы на нас не надеялись." Их тоже
посадили в тюрьму. Это было в Елисаветполе и в Алхалкалаках и в Ольтах и в
других местах. А которые жили дома, подготовлялись к тому же: они решили сжечь
все имевшееся у них оружие.
- На что нам держать его
в дому, когда оно ни для чего более не годится, кроме убийства, которое мы
считаем непростительным грехом; пусть правительство и окружающие знают, что мы
не ищем спасения в оружии, а в Боге, а также, чтобы знали, что мы отказываемся
от службы не с целью какой-либо противности, а из-за любви ко всему живущему, -
говорили мы.
Мы посоветовали сделать
это одновременно во всех трех губерниях, в каждой губернии отдельно, и наз-
------------------------
*) См. об этом
"Письма духоборческого руководителя П. В. Веригина", "Приложение
к тридцать пятому письму". ["Из общих взглядов христианской общины
всемирного братства", пункт седьмой, стр. 94.]
Прим. В.
Б. Б.
- 16 -
начили это сделать в тот день, в который мы
ежегодно собираемся на молитву.
Надо вам сказать, что мы
не считаем нужным избирать место для молитвы; молимся во всякое время и на
каждом месте, а это мы собирались для того, чтобы повидеться после годичного
разъединения по разным селам и побыть дня три вместе. Вместе с тем все сообща
молились Богу. Этот день был 29 июня, то есть день Петра и Павла.
Накануне этого дня снесли
в одно место все оружие и положили его на фургоны, а также нагрузили несколько
фургонов дров, угольев и керосину, заранее для этого приготовленного и с
наступлением ночи отправили к назначенному месту. Ночью же делали это потому,
что боялись как бы правительство не помешало нам в этом.
Я сам был на месте
сожжения. Мы начали накладывать костер дров пополам с ружьями, шашками,
кинжалами и револьверами и обливать керосином. Костер оказался очень большим,
так что нельзя было с земли достать укладывать, и мы стали прибавлять его в
обширность и взбрасывать наверх. Когда же окончили все это, сейчас же зажгли.
Пламя так сильно охватило костер, что нельзя было в десяти саженях стоять;
раздалось несколько выстрелов из положенных по неосторожности в костер
заряженных ружей. Через несколько минут остались одни железные части. При
помощи приготовленных для этого кузнечных мехов, углей и буры, мы сплавили эти
части в один большой кусок железа. Это мы сделали для того, чтобы другие люди
не употребляли эти части в дело *).
На утро стал собираться
народ и продолжать дело обычным порядком.
Тоже сделалось и в
Елисаветпольской губернии и в Карской области. В последних двух губерниях это
обошлось тихо. А вскоре после этого поса-
------------------------
*) Об этом событии
подробней см. в рассказе духоборца Николая Зибарова "О сожжении
оружия". Изд. "Свободного Слова". Англия. 1899 г.
Прим. В.
Б. Б.
- 17 -
дили в тюрьмы 9 человек Карских и более 30
человек Елисаветпольских.
Кроме того, в последних
двух губерниях все, имевшие у себя ополченские или запасные билеты, начали с
того же времени один за другим сдавать эти билеты местному начальству. Их за
это сажали в тюрьмы; таких набралось более триста человек. Это было у
Елисаветпольских и у карских. У нас же, то есть в
тифлисской губернии произошло много более этого.
Обо всех вышеупомянутых
отказах от печатей и сопровождения арестантов и прочее было донесено
губернатору; кроме того Гореловская малая партия все-таки чувствовала себя
виновной в завладении общественным имуществом.
Когда они заметили, что
большая партия к чему-то готовится, - а к чему именно они не знали, - то они
сами выдумали такие слухи, что будто бы большая партия хочет напасть на них и
отнять дом, чего сроду не было и не могло быть. Они стали просить у
правительства охраны, что и было сделано.
Дня за четыре до этого
дня, - (до сожжения оружия), - приехал в Ахалкалаки тифлисский губернатор и
приказал сформировать сотню полиции из охотников окольных жителей татар и
армян. На это очень редкие из них соглашались, говоря:
- Мы не пойдем их бить за
то, что они нам во всем пособляли.
Так что вместо сотни не
выискалось охотников и пол сотни; более сорока человек было собрано уже из тех
сел, которые дальше от нас. За командира к ним назначили одного из гражданских
чиновников.
Это была первая подача
помощи Горельцам. *)
Кроме того тифлисский
губернатор телеграммой выписал из Александрополя батальон Бакинского полка и
две сотни казаков из Ардагана.
Так как они экстренно
были выписаны, то и при-
------------------------
*) Дальше записано со
слов рассказчика. Прим. В. Б. Б.
- 18 -
шли очень усталые, пройдя около восьмидесяти
верст в сутки.
Губернатор вытребовал из
всех сел человека по два стариков, - в том числе был мой отец, - и спросил их,
почему он отказывались сопровождать арестантов, служить старостами и так далее?
Они отвечали то же, что
отвечал Андрей Попов.
Между этими стариками был
один староста, - Данило Рязанцев, - который еще не сдавал своей печати; он тут
же это и сделал. Это так рассердило губернатора, что он сам ударил его, а
уездный исправник вытолкал его в дверь и велел вести в тюрьму. Также было
поступлено и с остальными, которых всех избили и посадили в тюрьму. К ним
присоединили Андрея Попова и еще одного молодого человека, сдавшего свой билет
и их всех вместе препроводили, на другой день, в тифлисскую тюрьму.
Гнали их без отдыха, так
что старики очень утомились, избили себе ноги и насилу дошли до Сурама, откуда
их повезли по железной дороге.
На утро после сожжения
оружия все было тихо. Губернатор поехал в Горелое. Некоторые гореловцы, едучи
встречать губернатора, заехали на место сожжения оружия и по прибытии
губернатора, доложили ему об этом. Губернатор был очень не доволен, что его
побеспокоили, грозя бунтом, а бунта и не предвиделось.
В это время духоборцы,
собравшиеся на сожжение оружия, частью остались на месте, частью разошлись по
домам. Только на другое утро все опять собрались, беседовали и молились Богу,
как обыкновенно это делали в эти дни года. Тем временем губернатор разослал
приказы, чтобы все домохозяева собрались в Богдановку. Народ стал собираться,
но многие не пришли и оставались на молении. Когда за ними прислали, они велели
сказать губернатору, что они придут, когда кончат моление. Тогда за ними была
послана сотня козаков с сотником. Сотник, приехавши, взял в кабаке водки,
угостил ко-
- 19 -
заков и сказал им, что если он прикажет им бить,
то чтобы они били не жалея, иначе будут наказаны.
Когда козаки подъезжали,
духоборцы уже собрались ехать, но увидав козаков, они решили подождать
расходиться и узнать, что от них будут требовать. Они опять начали петь свои
псалмы. Сотник, не доехавши несколько саженей, крикнул: "ура!" и
козаки со всего размаху бросились на людей и, оцепивши их кругом, стали бить по
чему попало. Посбивали шапки, посрывали с женщин головные уборы и в несколько
секунд те, которые стояли на краю, были окровавлены, а которые находились в
середине, были так сдавлены, что упали бы, если бы это было возможно.
По сигналу
"отбой", козаки отступили на несколько саженей и так постояли
немного, потом по команде опять начали бить. Один козак, сорвавши с одной
женщины головной убор, сильно бил ее. Тогда один мой товарищ, заметив это,
поставил эту женщину на свое место, куда козак не мог достать нагайкой, а сам
стал на ее место. Козак, заметивши это, стал бить его по голове и по лицу до
тех пор, пока он не потерял сознание, не мог больше стоять и сел на землю.
Потом, по сигналу, опять
отступили на несколько минут и в третий раз набросились. При этом один солдат
разогнал свою лошадь так, чтобы она бросилась на людей, но сколько он ее ни
бил, она всякий раз, как только подскачет к людям, остановится.
Вахмистр и урядник
присматривали за тем, что бы козаки на самом деле били и вахмистр одного козака
самого побил за то, что он не бьет. *)
Сотник тоже кричал на
казаков, чтобы били сильнее и уже после очень долгого битья, сотник приказал
перестать бить и гнать народ в Богдановку.
------------------------
*) Далее записано самим
Васей Поздняковым. Прим. В. Б. Б.
- 20 -
Когда народ сошел с того
места, то там осталось много шапок и головных уборов. Тогда упомянутый мой
товарищ Петр Светлищев, который остался на побоище, пришел в себя и стал
собирать эти шапки в кучу.
Всех людей было там около
двух тысяч. Которые не могли итти от побоев, остались на месте, а остальных
всех погнали в Богдановку.
Пройдя с версту, сотник
приказал женщинам отойти в сторону от мущин. Женщины, не зная для чего это
делается, боялись отстать от мущин и говорили:
- Гоните нас вместе.
Сотник приказал их за это
бить и их силой отделили назад.
Несколько мущин сотник
велел оставить для того, что бы увести лошадей с фургонами.
Впереди гнали мущин,
шагах в десяти позади - женщин, а еще позади ехал обоз. Мы было запели псалом,
но сотник приказал замолчать и велел петь козакам срамные песни.
До Богдановки итти надо
было пятнадцать верст. Между нами были старики шестидесяти и семидесяти лет и
они под конец сильно устали.
Дорогой мой двоюродный
брат Николай Поздняков начал говорить с сотником.
- А еще называете себя
христианами, а так поступаете; вы бы сказали, мы бы и так пошли. Мы же ведь
говорили нарочному, что окончивши моление, - пойдем.
- Молчать! - закричал
сотник и приказал его бить и связать ему назад руки, что и было сделано с ним,
а также и с другим, именно с Иваном Обросимовым.
Недалеко от меня ехал
вахмистр и ругался. Я стал ему говорить:
- За что ты ругаешься?
Вспомни кто ты такой и что делаешь, кого слушаешь? Почему не слушать Того, Кто
дал тебе жизнь и велел всех любить, как братьев?
- 21 -
Он сначала устыдился и
замолчал, а потом говорит:
- Я не хочу с вами
разговаривать, я не знаю законов Божиих, а ежели командир прикажет стрелять в
вас, то буду стрелять.
С этими словами вахмистр
отъехал от меня.
Не дойдя с версту до
селения Богдановка, губернатор, ехавший из Горелого в Богдановку, догоняет нас.
Заметивши его еще за версту, сотник приказал остановиться и снять шапки.
Мы сказали ему.
- Когда губернатор
подъедет и поздоровается, тогда и мы поздороваемся с ним, как с братом и снимем
шапки.
Он закричал казакам:
- Плетей!
Козаки подскочили и
принялись бить.
Он говорит:
- Кто снимет шапку, того
отделить!
Тогда козаки с кого
собьют шапку, того отделяют, а тот опять присоединяется к партии.
Когда губернатор доехал,
он спросил:
- За что бьете?
- За неснятие шапок, -
ответил сотник.
Мы тоже объяснили в чем
дело.
Губернатор приказал
прекратить бой и гнать дальше, а сам поехал в Богдановку, где уже были собраны
люди из всех сел, за исключением тех, которые были на молении.
Губернатор поздоровался с
горельцами, а наших и тех, которые оставались дома и стояли там же, спросил:
- Вы будете повиноваться
правительству, как вот эти все?
Он указал рукой на
горельцев.
Наши спросили его, чтобы
он объяснил им в чем нужно подчиняться и сказали:
- Ежели приказания не
будут противоречить нашей совести, тогда можно, а ежели наоборот, то тогда -
нет.
- 22 -
Губернатор повернулся и
пошел.
Тогда один из молодых
отдал ему ополченский билет. Он рассердился, выхватил из рук стоявшего здесь
старосты палку и начал бить его сам.
Тут многие стали, один за
другим, сдавать ему билет. Он не брал их и они клали их на землю. Губернатор
приказал бить тревогу. Услыхав тревогу, козаки, - та сотня, которая была при
губернаторе и та, которая гнала нас с моления, а в то время остановившая нас за
селом и переписывавшая наши фамилии, - все сразу бросились туда, окружили наших
кругом с вынутыми из чехлов ружьями и приготовились к стрельбе. Наши же
попросили время помолиться Богу, "а потом - стреляйте", - сказали
они.
В то время у нас был
правительственный старшина, князь Фоград Бек (?); он закричал:
- Закона нет стрелять
людей!
Козакам было приказано
убрать ружья, сойти с лошадей и бить плетьми. Они долго били так всех вместе, а
потом было приказано растаскивать людей по одному и сечь поодиночке. Когда
козаки одного оттаскивали и клали, другие духоборцы приходили и ложились на
него, а когда козаки начинали бить и этих, то следующие делали тоже самое, так
что козаки не могли бить поодиночке, - били опять всех кучей.
Когда избили всех в
кровь, губернатор приказал разогнать всех по домам. Нас тоже отпустили домой.
Губернатор уехал в Ахалкалаки и уезжая, приказал сотнику обращаться с
духоборами грубо.
Теперь я расскажу, как
козаки поступили со мной.
После всего мной
рассказанного, я пришел домой, обмыл лицо, которое мне раскровянили козаки при
втором побоище на дороге и мы, все семейство, помолившись Богу, легли спать,
потому что уже была полночь. Только что мы успели загасить огни, как услыхали
конский топот, въехавших во двор козаков, - кричат, вызывают хозяина. Это был
вахмистр с несколькими козаками.
- 23 -
- Это дом Поздняковых? -
спросил вахмистр.
- Да, - ответил брат.
- Здесь живет запасный
унтер-офицер?
- Здесь.
- Ожидайте на утро к себе
в дом взвод козаков, - сказал он и поехал дальше.
Надо вам сказать, он
потому меня выспрашивал, что ему указали на меня люди, которые не участвовали с
нами и сердились на меня за то, что их сыновья приходили ко мне узнать более
подробно о том, чему учат на военной службе, а потом отказывались от нее.
На утро приезжают
двадцать человек козаков, два урядника, вахмистр и фельдшер; разбивают коновязь
среди двора и занимают весь дом.
Мы всем семейством вышли
в одну маленькую комнату.
Козаки начали бить кур и
голубей и брать все, что попадется.
Приходит ко мне вахмистр
и говорит:
- Тебя сотенный командир
заарестовал на пять суток, на хлеб и воду, - и повел меня в наш амбар, запер
дверь и поставил часового козака с обнаженной шашкой.
После того, как я
просидел там часа два, приходит ко мне сотник, двое хорунжих и участковый
пристав.
Сотник, войдя, говорит:
- Здорово, Поздняков!
Я снял шапку, поклонился
и сказал:
- Здравствуйте.
Он закричал мне:
- Ты еще унтер-офицер, а
так отвечаешь. Должен сказать: "Здравия желаю вашему высокородию!"
- Я поздоровался с вами
как брат с братом и более этого не могу, - сказал я, а потом прибавил: - никто
не благ, только Бог.
Он сейчас же закричал:
- Козаки, сюда!
Весь взвод сбежался к
нему и он приказал ме-
- 24 -
ня сечь, что и было моментально исполнено. Меня,
обнаженного, растянули на земле, сели на голову и на ноги и начали бить
нагайками.
Вахмистр кричал:
- Сильней бейте!
Он подбежал сам и начал
бить сколько было сил, так что раны от этих ударов были очень глубоки. Потом
сотник приказал перестать бить и спрашивает меня:
- Будешь исполнять
приказания начальства?
Я отвечал:
- Что против закона
Божьего, то не буду.
Он приказал опять бить и
опять приостановил и спрашивает тоже самое и получил тот же ответ.
Потом он говорит:
- Он притерпелся и не
кричит, - бейте его на свежем месте!
Когда обнажили мне спину,
чтобы бить, один из хорунжих сказал, что это будет угрожать опасностью жизни и
он приказал прибавить "свежего места" для битья на низ. Начали бить
опять. Мать моя, жена и брат подбежали туда, но их козаки избили плетьми и
прогнали. Наконец, сотник приказал меня поднять и отвести туда откуда взяли.
Все ушли и козак с шашкой
опять стал у дверей. После козаки рассказывали, что дали мне триста плетей. *)
Через час пришел
фельдшер, чем-то смочил раны и ушел. Это было поздно вечером. Когда наступила
ночь, вдруг я слышу во дворе женские крики; - это кричали моя мать, жена брата
и моя жена,
------------------------
*) Во время этой кровавой
расправы Вася Поздняков не переставая пел нижеследующий псалом и успел пропеть
его трижды. "Господь, Спаситель, мой свет! Кого я убоюсь? Господь сам
жизнь мою блюдет - кого я устрашусь? Хотя во злобе плоть мою пожрут -
противники посрамятся. Пускай враги брань на меня воздвигнут, а я того не
ужасаюсь! Хотя и полк против меня восстанет - я на бога положуся. Оставили меня
отец и мать еще в младенстве. Воспринял меня мой Творец, дал мне жизнь,
благоденствие. Наставь меня, Господи, на Твой путь истинный своим
- 25 -
потому что вахмистр было распорядился посадить и
брата в сарай, чтобы женщины остались одни, но они ухватились за брата и
кричали:
- Сажайте и нас с ним
вместе.
Козаки тащили брата, а
они все трое держались за него и так вся эта связка приблизилась к дверям, где
я был. Дверь отворилась и все клубом обрушились в дверь.
Мать моя, несмотря на то,
что сама была в плохом положении, спрашивает:
- Деточка Вася, ты еще
жив?
- Жив, слава Богу, не
беспокойтесь обо мне, - ответил я ей.
Вахмистр оробел, что
наделал много шуму; как видно, на этот раз, он не получал приказания делать
это. Он сказал им:
- Идите в свою комнату, -
мы вас не тронем.
Женщины, однако, боялись
итти и говорили:
- Вы лучше заприте нас
здесь, мы здесь переночуем.
- Идите и запритесь
вместе с братом, - уверял вахмистр.
Они так и сделали.
На эту ночь обошлось все
спокойно.
На другой день один
козак, который был деньщиком у вахмистра, потихоньку говорит моему брату:
- Пусть на сегодняшнюю
ночь ваши женщины куда-либо спрячутся, потому что сотник приказал казакам
насиловать женщин, а тем более пусть спрячется жена твоего брата, который лежит
избитый.
------------------------
святым законом, чтоб не мог меня враг поколебать!
Укрепляюсь я на оную жизнь, а в сей жизни не предай меня, Господи, к людям
безбожным! Покрой меня, Господи, десницею свою ото всех клеветников ложных. Се
я ныне вознесаю голову свою на всех врагов ужасных. Духом я жертву принесаю!
Зову Тебя, Господи, в псалмах Твоих согласных. Духом и сердцем креплюсь, в
действии не колеблюся, - я на Бога положуся! - Богу нашему слава!"
Прим. В.
Б. Б.
- 26 -
Ты сам спрячься, а то тебя будут сечь, чтобы ты
сказал, где они.
Женщины наши и брат так и
сделали.
Когда настала ночь,
козаки хватились, но никого не нашли и стали искать по слободе, почти в каждом
доме. Жена моя ушла к сестре, куда козаки не приходили искать, потому что тот
дом был среди домов, где жили те люди, которые не участвовали с нами. Мать моя
сначала спряталась в амбар моего дяди, а когда узнала, что ищут, потихоньку, но
над речкой, ушла за три версты в армянское село.
Так козакам и не удалось
их найти.
Жена моего другого брата,
который жил отдельно и которого в то время не было дома, оставалась дома одна.
Человек семь козаков ночью стучат к ней в дверь.
- Отворяй! - кричат.
- Не отворю; если что
нужно приходите завтра, ответила она им.
Тогда они выломали окно,
прошли в дом и изнасиловали ее. Тоже случилось с шестью или семью женщинами, в
том числе была одна девушка 16-ти лет и ее мать *). Почти везде козаки
выламывали окна и через них влезали в дома. На другой день Николай Зибарев
донес об этом жандармскому полковнику, который это запретил; только каждый день
ездили по всем слободам, и продолжали бить птицу, тащить все что попадется, и
били всех кто только попадался на глаза.
Я же лежал под караулом
шестнадцать дней; когда я выходил во двор, то видел, что козаки сами коров
доили, потому что кроме меня никого из нашего дома не было; не осталось ни
птиц, ни собак, все побили и разогнали. Сундуки с одеждою порасперли и какие
вещи для них годились - они забрали. У меня унесли сапоги и шаровары. У брата
шапку,
------------------------
*) Об этих ужасных
злодеяниях, так же как и о числе пострадавших, см. в приложении к этой книжке:
"Документы об избиении и изнасиловании духоборческих женщин
козаками". (Стр. 31).
Прим. В.
Б. Б.
- 27 -
платки и другую мелочь. Когда же козаки ушли в
другие слободы, вместо их стали солдаты, которые поступали лучше. Тогда наше
семейство опять собралось. Сотник пришел с батальонным командиром передать меня
ему, и говорит:
- Что Поздняков, ты
все-таки при своих убеждениях остаешься?
- Да, я никогда не
намерен их изменять, - ответил я ему.
Мать моя упросила их и
заступила место фельдшера ухаживать за мной. Мне стали подавать пищу и
выпускать на прогулку, хотя я плохо ходил.
В скором времени после
этого губернатор объявил высылку всем, а куда, - этого не объявил. Первую
партию назначили с каждого села по пяти домов; для уборки дали времени три дня,
так что имение почти все пошло ни во что: что за бесценок продали, что так
роздали, а что так бросили. Затем выселяли следующие партии одну за другой.
Наше семейство выселилось в последней партии.
Через шестнадцать дней
моего ареста меня освободили и я стал ходить.
Еще сильно секли Ивана
Колесникова за портрет государя, а в селе Орловке старика шестидесяти лет
Кириллу Конкина, который после этого сильно занемог и дорогой помер.
Выселились мы все в свою
же губернию. Нас расселили по грузинским аулам, по одному и по два семейства на аул. Земли нам не дали
и мы стояли за селом на своих фургонах.
Те пятнадцать человек,
которых арестовал губернатор в Ахалкалаках, через три месяца были отпущены к
своим семействам.
Я прожил полтора месяца в
ссылке, когда меня и еще двух моих товарищей потребовали для повторения службы
на двадцать пять дней, а так как мы не взяли оружия, то полковой суд присудил
нас на два года тюремного заключения. По окончании этого срока, с применением
манифеста, нас отпускали к родным, с тем чтобы мы приняли наши запасные
- 28 -
билеты; но так как мы их не приняли, нас сослали
в Якутскую область на восемнадцать лет.
Елисаветпольских и
Карских, заключенных в тюрьму за сожжение оружия, сослали вместе с нами в
Якутскую губернию бессрочно, а которые были заключены за сдачу ополченских
билетов, тех расселили по Бакинской, Эриванской и Елисаветпольским губерниям по
одному, по двое по татарским, курдинским и армянским селам; все они просидели в
тюрьмах по два с половиною года и больше.
А которые состояли на
действительной службе и которые были арестованы за отказ от службы, тем
угрожали виселицей и расстрелянием; потом военный суд приговорил их на два с
половиною года в дисциплинарный баталион, где их истязали около двух лет за то,
что и там они не принимали оружия. Их секли колючими розгами, так что на другой
день после сечения они вынимали друг у друга колючки из ран. После такого побоя
сажали их в зимнее время в холодный карцер на хлеб и на воду; впрочем и всегда
у них пища была хлеб и вода, да и этого не было вволю. После суток заключения в
карцере их гнали опять на службу, и опять они отказывались и опять их секли.
Кроме того унтер-офицеры били беспощадно кулаками, так что многие из них болели
головой и грудью. Когда же они обращались к доктору, он принуждал их есть мясо;
они не если и он приказывал выгонять их в шею из больницы.
Михаил Щербинин от побоев
сильно болел внутреннею болезнью и несколько раз обращался к доктору, но каждый
раз был выгнан вон. Он ходил до тех пор, пока упал и его отнесли в больницу,
где он вскоре помер.
Также поп принуждал
ходить в церковь, и за отказ они много раз были биты. Пришлось потерпеть и
голоду; денег у себя иметь не разрешалось, скотом (мясом) они не пользовались,
а хлеба им не хватало, так что они были истощены силами, и их одолела куриная
слепота.
- 29 -
После этого тиранства им
объявили высылку в Якутскую область.
От побоев несколько
человек померло дорогой; один умер на месте; есть еще больные и оглохшие.
Пригнали их в Якутскую
область и бросили в лесу тогда, когда уже наступила зима. Им пришлось зимовать
в очень плохой и холодной тунгусской юрте, а там мороз доходит до пятидесяти
градусов и более.
Привязанных к воинской
повинности в 1896 и 1897 годах рассылали по частям войска, где тоже морили
голодом и били; потом их тоже сослали в Якутскую область.
Правительство и теперь
очень притесняет, живущих на месте: ценят (описывают) их имущество для уплаты
жалования правительственным старшинам, запрещают выезжать из сел, без
разрешения хотя бы за три версты, и прочее тому подобное.
Вася
Поздняков.
1898 г.
------
П Р И Л
О Ж Е Н И Е.
---
ДОКУМЕНТЫ
ОБ ИЗБИЕНИИ И ИЗНАСИЛОВАНИИ
КОЗАКАМИ
ДУХОБОРЧЕСКИХ
ЖЕНЩИН
*)
Вот что рассказала мне
Аксинья С., **) женщина не молодая:
- Шли мы, четыре женщины,
из селения Спасского в Богдановку. На дороге догнала нас сотня козаков и
пригнала нас в Богдановку. В Богдановке посадили нас в сарай, а из сарая, по
одной, стали выводить во двор. Там же на дворе разденут, - юбки перекидывали
через плечи, - и секут по голому телу. Во дворе стояли козаки много другого
народа. Наших мало было. Секли так, что и не пощитаешь: двое держали, а четверо
бьют. Трое из нас встали, а одну потащили на руках так, как была, - не могла
встать. Много мы тогда сраму приняли. После мы все долго болели, - месяца два.
-----
А вот что рассказывала
мне А. П., женщина совсем старая:
- Пришли они (козаки) к
нам днем, человек двадцать. Позвали моего сына Васю, (ему двадцать четыре года
было), на двор и заставили его картузом помет куриный сметать. Взмахнет он и
отстанет. Они его плетью. Потом арестовали и посадили в сарай. Смеркаться
стало. Вывели они его из сарая на двор и там секли, сколько хотели, до
------------------------
*) Подлинные документы,
всего того, что здесь мы опубликовываем, хранятся в нашем архиве.
**) Мы печатаем только
начальные буквы фамилий пострадавших духоборок по причинам, вероятно, понятным
каждому без всяких пояснений.
Прим. В.
Б. Б.
- 32 -
трех раз секли. Едва живого оставили, все тело
порубили, потом в сарай бросили. *)
К полночи пришли другого
сына арестовать.
Мы говорим им:
- Мы такие же, как и они;
всех арестуйте! Одного его мы не пустим.
Они его все тащат. У двух
женщин малые дети, они их на руки взяли и тоже цепляются. Детей чисто задушили,
дети кричат, а нас хотят все оторвать. Они его берут, а мы за ним. Тогда козаки
за детей испугались и зачали нас тащить, запхали в сарай, где сын мой
засеченный был. Козаки зажгли там свет и к нам все приступают. Я им стала в
ноги кланяться, отцами рóдными называла. Хоть
бы грубость какую сказала, а то не говорила!
- Пожалейте меня,
старушку, - говорю, - что вам угодно берите, только не делайте над нами наруги!
Я ведь всем вам как мать!
Тогда один из них вышел и
просить начал других не трогать нас. Потом ввели нас в комнату, а там на
постели вахмистр лежит. Мы все перед ним на коленки стали:
- Явите Божескую милость,
за что вы нас мучаете!
Тогда они уж нас
ослобонили. Утром мы встали и ушли, все добро бросили, - нам не до того было,
только бы самим уйти. Приходим через три дня, а сундуки пустые и ничего в доме
не было.
Еще секли В. К. Так
секли, что полные голенища крови набралось. Больше никого не секли. Бить -
много били; почти ни одного человека не осталось, чтоб не били.
-----
В Орловке, во время
экзекуции секли на дворе сотника, Пелагею Н. Это было в четверг шестого июля.
Били ее до бесчувствия.
-----
------------------------
*) Об этом подробней см.
"Рассказ духоборца Васи Позднякова". [стр. 23, 24 и след.].
Прим. В.
Б. Б.
- 35 -
Марию Ч. тоже секли. Дали
сто ударов. Это было во вторник, четвертого июля.
-----
Настасья Ч., женщина
престарелая, рассказывала мне:
Когда в четверг, двадцать
девятого июля, возвратились мы домой и как только мы слезли с повозки, следом
за нами пришли козаки от губернатора, с ними два сотника, - старший Прага, - и
пристав Барнов из Ахалкалаков. Козаков понаехало полный двор.
- Это самая женщина? -
спросил Прага.
- Эта, - ответил Барнов.
- Плетей! - крикнул Прага.
Козаки сейчас подскочили
и стали сечь Настасью, а потом Василия Ч. Били по лицу и по чем попало. Кровь
лилась ручьями. Василий слег в постель.
Часу в десятом ночи, два
сотника позвали Настасью и заставляли зарезать курицу.
- Режь курицу! - кричал
сотник.
- Я не могу отымать жизнь
животного, потому что женщина сотворена не для того, чтобы отнимать жизнь, а
для того, чтобы дитя воспитать.
- Давно ты такая стала
Божья. Вперед вы ели мясо.
- Хотя и ели, но не я
отымала жизнь. На это мущина есть.
Берут опять, хотят бить
меня. В это время повар подошел и сказал:
- Готова курица.
Сотники ушли.
Вечером в воскресение
сотники заставили засветить огонь в обеих комнатах, а сами ушли. Тогда мы
думаем: "давайте поужинаем". Только что сели мы ужинать, - я, муж
мой, два сына, (одному девятнадцать лет, а другому семнадцать), да сноха, а
сноха пятнадцать дней, как родила, - вскочил к нам урядник с козаками и говорит
так тихо:
- Вы ужинаете? Хлеб да
соль.
- Да, садитесь и вы с
нами вечерять.
- 34 -
- Благодарим за ужин, мы
поужинали, - а сами что-то шепчут про меж себя.
Мы сейчас заметили, что
они неспроста пришли. Тут мы попужались, не кончив вечерю зараз помолились и
встали.
Урядник говорит:
- Ну, хозяин, убирайся.
Командир приказал тебя с сыновьями арестовать, а мы будем в вашей хате с вашими
бабами, - говорит, а сам смеется.
Тогда я говорю:
- Коли их арестуете и нас
возьмите, - и я ухватилась за мужа, а сноха за меня. Тогда они зачали хозяина
тащить, а мы за хозяина уцепились и не пускаем. И, Боже мой, что было!...
Кричим:
- Караул! Братцы! Кто в
Бога верует!
Когда они таким манером
вытащили нас во двор то хозяина отцепили и замкнули в амбар. И очень они его
там били, - еле жив остался. Кричал он прямо ужасно!...
Меня в хате замкнули, а
сноху во дворе оставили - ждали пока хозяина замкнут. Я из хаты через окно
выскочила, а они поймали и опять втянули в хату. Я рвусь, а они держат и бьют.
Тогда я опять выскочила в окошко и убежала к соседке, где я и спряталась.
Сноху начали тянуть в
хату, а она говорит:
- Пойду к барину жаловаться.
- Ты молчи, молчи, -
говорят казаки, - никто не будет знать, ты одна будешь с девочкой спать.
- Вынесете мне девочку, я
не пойду с вами, - ответила сноха.
Тогда они схватили ее и
повлекли в хату.
Дальше рассказ записан со
слов самой пострадавшей Анны Семеновны Ч.
- Когда закутали меня в
хату, козаки остались в сенцах, а я гляжу - вскочил в хату сотник молодой. Он
начал меня прельщать. Я ему отвечаю:
- Ежели ты имеешь волю,
то надругайся надо мной, а я никогда с тобой этого делать не буду.
- 35 -
- Тогда я всех козаков
пустю к тебе в хату.
- Лучше заруби меня, а я
не буду.
Тогда он крикнул козакам:
- Идите над ней
надругайтесь!
Козаки вбежали в комнату,
а он стал уходить.
Я уцепилась за него и
говорю:
- И я с тобой пойду, не
давай меня на поругание козакам.
Он опять крикнул козакам:
- Что вы ее не держите?
Козаки сейчас же оторвали
меня от него и затушили огонь. Тут уже они надругались надо мной, как только
хотели. Они зажали мне рот и горло держат, чтобы не кричала. Один из них сказал
другим:
- Глядите, не задушите
ее, а то будете отвечать.
А другие говорили:
- Где твой Бог? Нехай он
тебя спасет.
Потом они бросили меня и
ушли в сенцы, а меня пустили в другую комнату. Повар качает там мою
пятнадцатидневную девочку, - я то ведь еще не здорова после родов была, - и
говорит:
- Корми ее, она у тебя
дюже кричит.
Козаки кричат ему:
- Откутай!
Это опять пришел сотник с
двумя козаками.
Повар спрашивает меня:
- Откутать или ненужно?
- Как хочешь, - ответила
я ему и дала девочке соску, чтобы она молчала.
Повар откутал дверь.
Сотник вскочил в хату и
сказал повару:
- Выйди отсель!
Повар вышел, закутал
хату, а он вскочил на лавку и прикрутил лампу, а мне ничего не говорит.
Потом стал приставать ко
мне; вижу я, что и он тоже схотел надругнуться надо мной и говорю ему:
- Жива останусь, - тебе
пропадать, умру, - тебе пропадать.
- 36 -
Тогда он выскочил во
двор, потом опять заскочил в хату, опять думает надругнуться, думает - сдамся,
покорюсь я ему. А я ему опять все то же говорю:
- Жива останусь, - тебе
пропадать, умру, - тебе пропадать.
Сотник маленько отстал. А
я гляжу все ж мое дело плохо, вскочила я сразу да и выскочила в сенцы, а
деньщик не пускает далее; я вырвусь и закричу на двор:
- Что ж старичек мой
миленький, где ж ты там сидишь? Меня тут мучают одну, а вас нету.
Тогда сотник во след за
мною выскочил и говорит:
- Иди в хату, мы теперь
не будем тебя трогать, только не кричи на дворе.
Я тогда вошла в хату,
читаю, плачу, а он ушел к соседям. Я замкнула двери и сижу, плачу. Гляжу, опять
козаки лезут в окно ко мне. Повар не пускает, а я выскочила на двор, а козак
плетью в лоб ударил и пихнул назад в хату. Я намазала глаз сажей и кричу:
- Глаз, глаз выбили!
- Ну-ка я посмотрю, - подскочил
повар.
Я ему не показываю. Он
тогда говорит козакам:
- Вы ей глаз выбили, дитя
кричит, а она с ума сошла.
Некоторые козаки побегли
к сотникам, а другие опять лезут в хату. У нас в хате ружья козацкие стояли. Я
возьму ствол да в окно и выставлю.
- Не бей окно, а то мы
будем отвечать, - говорят козаки.
Тогда прибег козак и
говорит:
- Сотник велел пустить к
ней старичка и мужа.
Тогда пустили старичка в
хату, а за ним и муж пришел. Я к ним - плачу. Они тоже плачут, а старичек
говорит:
- Что же делать! Молитесь
Богу; мы худого ничего не делали, ни кого не грабили или бесчинствовали.
- 37 -
Рассказывает она мне, а
сама плачет, заливается и бабы все, - их человек пятнадцать было, - тоже
плачут.
- А тут, - продолжала
она, - козаки говорят: "ложитесь спать, а мы будем караулить в хате"
- и растворили хату.
Я взяла ствол и говорю:
- Идите из хаты!
- Не трогай их, - сказал
старичек, - они тебя и так замучали.
Я их все-таки выгнала из
хаты, а они в сенцах стоят. Было их много, а осталось четыре человека. Тогда я
опять говорю:
- Идите, а то я буду
бить.
Двое вышли, а двое
остались. Один за дверью стал а другой в кутке. Деньщик, (повар), толкает меня
и говорит:
- Вот они.
- Идите, я закутую хату,
- сказала я им.
Они вышли и долго еще
стояли под окнами, а потом тут же и заснули.
Утром в понедельник
пришла наша старушка на почту, а повар и говорит ей:
- Уходи, бабушка, со
двора, - обеи сотни хотят пустить.
Мы бросили двор и ушли к
соседям. От повара мы позже слыхали, что жандармский офицер прекратил это
безобразие.
В ночь под вторник
женщины собрались в сараи, а мужчины охраняли. В каждом сарае было до пятидесяти
человек. Сараи были крепкие и двери тоже, чтобы не могли разломать. Однако
ничего не было.
-----
Человек двадцать козаков
пришли к Фене С. От роду ей сорок пять лет. Были они тогда дома втроем:
старичек и она с дочкой. Тоже самое, - надругнулись. Старичка они даже и не
уводили, - тут же ударили, придавили, так, сколько им вздумалось.
Над женщинами тут же
стали ругаться сколько
- 38 -
хотели. Избили их, зубами ноги искусали, да так,
что даже мясо вырвали. Они долго не давалися. Феня и дочь ее Малаша болели
после этого дней пятнадцать.
-----
Опять у Тани П.
надругались. Мужа ее дома не было. У нее двоюродный брат ночевал. Его в конюшне
заперли. Козаков было несколько человек. Ее оставили чуть живою. Таня сильно
проболела с месяц.
-----
У Мити М. тоже самое. У
него на квартире стояли козаки, те и безобразничали. Его замкнули в сарай, а
над женой надругнулись, как хотели. Она сопротивлялась, а они ее били, пока она
не потеряла владанья.
-----
У Васи М. опять тоже
самое. Там были хозяйка с дочерью и сноха. С хозяйкой "детская"
приключилась, - больно испугалась. Козаки испугались, чтоб не умерла и
фельдшера к ней приводили.
-----
Н. П. рассказывал:
- Прибегли они (козаки)
ко мне ночью; шумят:
- Откутай!
- У нас ночным бытом
нельзя, - ответил я им.
Они зачали дверь бить. Я
двух дочерей спрятал в хате, - средстие такое наше, - а сам потайными дверями в
сарай выскочил. Они схватили хозяйку, с малым дитем, с печи, да на земь. А
хозяйка кричит:
- Петька! - сын
шестнадцати лет там же находился, - бей окно! Николай на дворе, он нам помощь
даст.
Они надругнулись над ней,
а потом бросили ее и убегли.
-----
Вот что рассказывала
Марья М., женщина тридцати трех лет:
- 39 -
- Взвод козаков, -
двадцать шесть человек, - стояли на квартире у Дмитрия М., - после его сослали
в горийский уезд. Пришли они к нам и шумят:
- Откутайте двери. Мы
воды наберем.
Старичек спал в сенцах,
он отворил. Они тогда вошли в хату, говорят на мужа:
- Убирайся, тебя командир
требует.
- На что ж он требует
ночью? - спросил муж.
- Будешь еще допытываться
на что требует? - сказали козаки и стали бить плетьми.
Муж мой стал убираться и
я с ним убираюсь. Дети тоже стали убираться, кричат, плачут. Их у меня пятеро
было, все дробненькие, меньшому то три годика, а старшему всего тринадцать.
Козаки потянули мужа; я
уцепилась за него, они схватили меня и навзничь бросили на землю. Я вскочила и
опять за мужа ухватилась. Тогда козаки опять ударили меня об землю. Мужа
схватили и увели на двор, а я осталась в хате, влезла на печь, взяла трехлетнюю
девочку на руки, думала отделаюсь этим.
Козаки отвели мужа в
сарай и там его заперли, а ко мне опять пришли все и говорят:
- Слазь с печи!
А я молчу, думаю:
"может поговорят, поговорят и уйдут".
Но они опять говорят:
- Слазь!
Я не слезла, а они лезут
на печь и тащут за ноги на земь. Стащили на земь. Дети кричат. Тогда я девочку
схватила и держу ее и шумлю мальчику:
- Свети огонь!
Он только засветит, а они
потушат и ругают его, говорят чтобы не светил. Девчонку вырвали у меня из рук и
бросили ее на постель. Она как крикнула: "Ай!" - да так и замерла.
Потом потащили меня в сенцы. Федька зажег огонь, а они опять потушили. Когда
они вытащили меня в сенцы, то тут что хотели то со мной и делали. После
- 40 -
этого они ушли на двор. Я ушла в хату. Закутала.
Дети кричат. Я пришла, села с детьми на лавку и зачала читать псалмы. Козаки
опять лезут в окно и шумят:
- Откутай двери, а то
окно выбьем!
Тогда дети кричат:
- Что же мы будем делать?
Я говорю им:
- Что ж, читайте псалмы.
Так то вот они до самого
света нас и стращали.
А муж мой и старичек до
самого света сидели в сарае.
-----
ЗАМЕТКА
ОТ РЕДАКЦИИ
Из опубликованных здесь
документов мы видим, что козаками было изнасиловано десять духоборок.
При расспросах духоборцев в Канаде нам пришлось узнать, что всех изнасилованных
было четырнадцать женщин. О четырех пострадавших в нашем архиве нет
точных сведений, почему относительно их, мы ограничиваемся здесь простым
указанием числа, без опубликования подробностей факта ужасного преступления.
Владимир
Бонч-Бруевич.
Сайт управляется системой uCoz