СОДЕРЖАНИЕ

 

Предисловие

 

I. Святоотеческая традиция

 

ШАЛИМОВ О.А. (Россия).

Отношение ранних отцов церкви к проблеме насилия

 

II. Нонконформистские секты и церкви

 

БРОК П. (Канада).

Отношение к ненасилию в пацифистских сектах

в средние века и раннее новое время (Перевод О. А. Шалимова)

 

ПАВЛОВА Т.А. (Россия).

Принцип ненасилия в учении ранних квакеров:

документальное оформление доктрины

 

ТИССЕН-НЭЙШН М. (Великобритания).

Политика Иисусова и политика Джона Ховарда Йодера:

экуменический вклад меннонитов в миротворчество

(Перевод Д. А. Сдвижкова)

 

ГРУШКО К.П. (Россия).

Стивен Греллет и практика ненасилия в первой половине ХIХ в.

 

ХАЙНЦ Д. (Германия).

Адвентисты седьмого дня и отказ от участия в военных действиях:

историческая перспектива (Перевод И. Хайнц)

 

III. Россия и мир на рубеже столетий

 

СДВИЖКОВ Д.А. (Россия).

Идеи ненасилия в образованных слоях Германии и России

накануне Первой мировой войны

 

ЭДЖЕРТОН У. (США).

Загадка влияния учения Л. Толстого

на мировое сообщество (Перевод Т. А. Павловой)

 

IV. Учения Востока

 

ЧАКРАБОРТИ С.К. (Индия).

Ахимса (ненасилие) в индийском этосе

(Перевод Д. А. Сдвижкова)

 

РОЩИН М.Ю. (Россия).

Шейх Абдульвахид из Хабщи

(реальный опыт суфизма как миротворческой ветви ислама)

 

V. Альтернативы насилию в XX столетии

 

КОЛОСОВА В.О. (Россия).

Русские философы в эмиграции о войне, мире и ненасилии

 

ПАВЛОВА Т.А. (Россия).

Концепция ненасилия в публицистике А. Солженицына

(60-е - начало 80-х годов)

 

VI. Публикации

 

БАЛАБАНОВ Г.О.

О призыве в Советскую Армию духоборов и молокан

Публикация и вступительная статья С.А. Иниковой (Россия).

 

КИНГ М. Л.-МЛ.

Письмо из бирмингемской городской тюрьмы.

Вступительная статья Р. Джонсона (Канада)

Перевод и пояснительная статья Т. А. Павловой

 

Послесловие

Резюме

Список авторов

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

Тема ненасилия является совершенно новой в нашей историогра­фии. Вплоть до последнего десятилетия уходящего века изучение ее в официальной науке было невозможно: всеподавляющая идеология режима строилась именно на восхвалении и возведении в ранг добро­детели насильственного решения политических, экономических, соци­альных, национальных, религиозных и даже художественных и куль­турных проблем. Революционное насилие с легкой руки К. Маркса объявлялось двигателем прогресса, «повивальной бабкой истории». Религиозно-философское учение Л. Толстого о непротивлении злу насилием громилось и осмеивалось словами известной ленинской статьи, а заодно с этим разгонялись и подвергались гонениям толстов­ские коммуны, существовавшие до конца 30-х годов, и приверженцы так называемых мирных церквей — баптисты, меннониты, адвентисты седьмого дня, пятидесятники и др. Само Евангелие было под неглас­ным запретом — его нельзя было ни купить в открытой продаже, ни взять почитать в библиотеке.

В то же время в зарубежной исторической литературе тема ненаси­лия активно изучалась, особенно в последние 50 лет: выходили моно­графии и обзорные труды, собирались конференции и симпозиумы, разрабатывались философия и история, стратегия и технология нена­сильственного сопротивления и мирного разрешения конфликтов. Во многих странах, как на Западе, так и на Востоке, общественное мнение сейчас склоняется к тому, что в конце XX столетия глобализация про­цессов исторического развития и распространение ядерного оружия сделали принцип насилия смертельной угрозой цивилизации, и потому поиск альтернатив насилию стал насущной необходимостью. Недаром 2000 год и все последующее десятилетие объявлены ЮНЕСКО годами культуры мира и ненасилия.

Современные западные ученые, следуя принципам ненасилия, разработанным М. Ганди, отмечают особый характер теории и практики ненасилия. Первое, что отличает ее — это неразрывная сращенность с нравственными принципами. Если насилие всегда нуждается во лжи, чтобы оправдать себя, то ненасилие — это по существу синоним исти­ны, считал М. Ганди. Его практика ненасильственного сопротивления основывалась на таких понятиях, как любовь, терпение, смирение и самопожертвование. Только полное единство мысли, слова и действия может привести к свободе и силе, сохраняющей, а не разрушающей мир — к «политике добра», разработанной Ганди. Второй особенно­стью проблемы ненасилия является ее связь с кризисом языка, отме­чающимся повсеместно в современном мире. В статье «Война и кри­зис языка» Т. Мертон еще в 1971 г. подчеркивал разрыв между словом и действием, в результате чего язык оказывается отравленным дву­смысленностью, формальными клише, псевдонаучным жаргоном и эпидемией абстракций и формализма, «которые маскируют полную черствость и нравственную глухоту, а по существу — презрение к человеку». Именно упадок языка и культуры общения как часть распа­да западной культуры позволяет понять, с точки зрения Т. Мертона, роль ненасилия в современном мире. Слова о мире, любви и цивили­зации стали пустыми, пишет он; только реальное следование принципу ненасилия, т. е. истине, может вернуть мир к подлинно нравственным мыслям, словам и действиям¹.

В 90-е годы в нашей стране проблема ненасилия привлекла внима­ние философов, некоторых независимых социальных групп и ассоциа­ций, а также последователей ряда религиозных учений. По программе «Этика ненасилия» при Институте философии РАН были проведены международные конференции и семинары; вышло в свет несколько книг по этике ненасилия, были защищены диссертации². Это помогло, во-первых, поднять проблему ненасилия как существенно важную для современного мира и, во-вторых, обозначить и обсудить основные философские понятия и определения, прямо к ней относящиеся. Фило­софам удалось показать, что в современном техногенном обществе в связи с распространением оружия массового уничтожения, глобаль­ным засорением Земли и околоземной атмосферы создается угроза выживанию человечества. Помимо этого возникает «угроза потери личности» из-за открывшихся в последнее время благодаря средствам массовой информации, особым технологиям и развитию массовой культуры возможностей манипуляции сознанием. Поэтому на данном этапе перед человеческим сообществом встает вопрос об отказе от господствовавшего в течение веков культа силы, отказе от «старых менталитетов техногенной цивилизации» и переходе к новому виде­нию мира. Стратегия ненасилия должна стать одним из важнейших компонентов этого нового видения.

В названных выше исследованиях философов со всей ясностью обозначена бесперспективность ответа насилием на насилие, злом на зло. Подчеркнуто, что принцип ненасилия основан на нравственных ценностях — признании «приоритета добра, любви и человеческой жизни». Разработана мысль об отрицательном и положительном смыс­ле понятия «ненасилие»: в отрицательном смысле ненасилие означает отказ от применения силы, непротивление злу; в положительном — использование силы противления злу, но силы «созидательной и ми­ротворческой», «силы правды, души, справедливости, любви». Соот­ветственно ненасилие может быть пассивным и активным. Пассив­ность при столкновении со злом может оказаться вредной: «она про­тивостоит активному ненасилию и должна быть безусловно отвергну­та». Более того, не всякое применение силы является насилием. Опи­раясь на рассуждения замечательного русского философа первой по­ловины века И. Ильина в трактате «О сопротивлении злу силою», где критикуется религиозно-философское учение Л. Толстого, современ­ные философы считают, что применение силы, даже физической, не всегда является насилием, ибо насилие предполагает умышленное зло, нанесение вреда другому.

В философских работах наших современников указывается на связь идеи и практики ненасилия с христианским учением, и не только с ним. Принципы ненасилия исповедовали и индуизм, и буддизм, и даосизм. Согласно этим учениям, следовать принципу ненасилия не­возможно без постоянной внутренней работы, самосовершенствова­ния, воспитания своего «внутреннего человека». Признается, что про­блема ненасилия — это «особая проблема, не умещающаяся в при­вычные категориальные рамки». Это теория, прямо переходящая в практику, и практика, постоянно обогащаемая теорией. Она связана с такими понятиями, как «совесть», «душа», «добро» и «зло», «любовь», «прощение».

Наконец, в философских работах последнего десятилетия, посвя­щенных проблеме ненасилия, отмечается, что в XX веке ненасилие превратилось в массовую социальную практику, разработало свою стратегию и технику социально-политической борьбы, разрешения конфликтов и посредничества, гражданского неповиновения и сопро­тивления — и это явилось значительным «нравственным свершением» человечества.

В то же время в понятийном аппарате проблемы ненасилия остает­ся еще много неясного, и это относится прежде всего к историческому ее аспекту. Так, вряд ли можно согласиться с утверждением, что до второй половины XX века насилие, определяемое как нанесение чело­веку физического вреда и материального ущерба, связанное со злом, враждой, ненавистью, играло положительную роль и отчасти являлось «условием, предпосылкой... возвышающего человека мирного труда» и что «в общем историческом балансе разрушительная работа насилия перекрывалась созидательной мощью человеческой солидарности»³.

Нет ясности в оценке того исторического переворота, которое осуществило в отношении к насилию христианство. Чего стоит, напри­мер, утверждение: «Христианская этика разделяет принципиальные ценности гуманистического ненасилия»⁴. Получается, что «гуманисти­ческое ненасилие» (если таковое вообще существовало) возникло раньше христианского учения, хотя гуманизм как историко-фило­софское понятие восходит к эпохе Возрождения в Европе. В другом труде христианская этика характеризуется как «этика любви», «не­противления злу силой»; но не как «этика ненасилия»: в доказательст­во приводится эпизод с изгнанием торгующих из храма (Мф. 21.12-13)⁵. Значит ли это, что христианство (не историческое, а данное в Евангелиях) проповедовало насилие? Или, наоборот, полное, пассив­ное непротивление злу? Вспомним слова апостола: «Наконец, братия мои, укрепляйтесь Господом и могуществом силы Его. Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских, потому что наша брань не против плоти и крови, но против... мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебес­ной. Для сего приимите всеоружие Божие, дабы вы могли противо­стать в день злый и, все преодолев, устоять» (Еф. 6.10-17). Не эти ли слова вдохновляли хорошо знавшего Писание священника Мартина Лютера Кинга, когда он размышлял о тактике ненасильственного со­противления?

В отличие от приведенного выше утверждения, что христианская этика не является этикой ненасилия, в книге «Ненасилие: философия, этика, политика» высоко оценивается вклад христианства в преодоле­ние насилия. Этот вклад в сравнении с ветхозаветной этикой закона определяется как «открытие измерений» любви, даже к врагам, и прав­ды, что предполагает решительный отказ от всех форм насилия и не­справедливости; открыв эти «измерения», Христос тем самым «ра­зорвал спираль насилия» и призывал, подставляя в ответ на удар дру­гую щеку, обращаться к совести противника, понуждать его к измене­нию. Это и есть «ненасильственное сопротивление»⁶. Подобные неяс­ности и противоречия еще раз убеждают в том, сколь необходимо тщательное исследование вклада христианского учения в решение проблемы ненасилия, а также исторической роли христианства в формировании и развитии различных доктрин, теорий ненасилия и прак­тики ненасильственных действий.

Религиозно-философское учение Л. Толстого о непротивлении злу насилием и воздействие его на становление практики ненасильствен­ного сопротивления, разработанной М. Ганди, а позднее продолжен­ной М. Л. Кингом, также нуждается в изучении. Представляется, что в ряде случаев толстовское учение смешивается, а иногда отождествля­ется с христианским, как оно выражено в Евангелиях, посланиях апо­столов и творениях Отцов Церкви. Здесь, конечно, необходима боль­шая работа по разграничению ненасильственного по сути духа христи­анства, духа любви, и крайностей учения Л. Толстого. Так, например, Христос нигде прямо не встает в оппозицию к государственным уста­новлениям Римской империи, тогда как великий русский писатель, переписывавший Евангелие по своему разумению, отвергал государ­ство и его институты: армию, суды, чиновничий аппарат.

Понятия «ненасилие» и «непротивление»; «активное и пассивное ненасилие»; «абсолютное и относительное ненасилие»; «ненасильст­венное сопротивление» и «пацифизм»; «примирение» и «прощение» нуждаются в дальнейшей разработке и уточнении. Так, создается впе­чатление, что ненасилие обязательно предполагает активное сопро­тивление злу. Непротивление также «больше, чем отказ от закона на­силия». Оно тоже имеет позитивный нравственный смысл и «пере­водит человеческую активность в план внутреннего нравственного совершенствования», т. е. не является пассивным. Сам Толстой «по­нимает непротивление как позитивную силу любви и правды». Более того: «Толстовская революция нацелена на коренное изменение ду­ховных основ жизни, превращение врагов в друзей»⁷. Чем тогда не­противление отличается от ненасилия?

Наконец, философские исследования, посвященные проблемам ненасилия, ограничиваются XX веком и, как признают сами их авторы, сосредоточены большей частью на социально-политических движени­ях и акциях.

Несколько прояснить картину помогает сборник «Антология нена­силия», выпущенный социально-просветительской группой «Голубка» совместно с рядом университетов и организаций США⁸. Это отрывки из произведений выдающихся теоретиков гражданского неповинове­ния, непротивления злу и ненасильственных действий — Г. Торо, Л. Толстого, М. Ганди, М. Л. Кинга, а также из книг известных совре­менных авторов, разрабатывающих философию, понятийный аппарат и технологию ненасильственного сопротивления и мирного решения конфликтов; среди них Дж. Фейхи, Дж. Шарп, Р. Айслер и др. Представленные в этой антологии материалы прежде всего свидетельствуют о том, что ассоциативные связи понятия «ненасилия» чрезвычайно емки и многогранны. Это и стремление к обществу, в котором отно­шения между людьми основаны на взаимной любви, сотрудничестве и поддержке, и пути выхода из экологического и ядерного тупика, и политическая теория социальной трансформации, и идея справедливо­сти, и образ жизни, и философия, и технология мирного решения кон­фликтов. Они также указывают историческую перспективу альтерна­тивы насилию: примеры ненасильственного сопротивления можно найти в Древнем Риме, в истории раннего христианства, в эпизодах Войны за независимость в Северной Америке, в русской революции 1905 г., в истории оккупации стран Европы войсками фашистской Германии и т. д.

Наиболее ценным в этой книге являются, на наш взгляд, раскрытые в ней конкретные методики ненасильственного сопротивления, разра­ботанные современной западной наукой, а также то общее представ­ление о духовных, философских, психологических и общественно-политических аспектах ненасилия, которые она дает читателю. Доку­менты, собранные в ней, помогают, кроме того, внести некоторую ясность в терминологию. Так, ясно, что понятие «ненасилие» следует отличать от понятия «ненасильственные действия», которое включает в себя десятки специфических форм протеста, отказа от сотрудничест­ва и вмешательства без применения физической силы. Очевидно так­же, что метод ненасильственных действий и пацифизм — не одно и то же. Пацифизм в словаре терминов, разработанном Институтом А. Эйн­штейна в США, определяется как «учение, принципиально отвергаю­щее любое насилие» и всякое участие в войнах и насильственных ре­волюциях. Пацифизм может поддерживать ненасильственную борьбу или выступать против нее, когда она оказывается слишком конфликт­ной⁹.

В 1997 г. вышла в переводе с английского небольшая книжка бесед известного проповедника, выходца из Индии Джидду Кришнамурти «Вне насилия», которая представляет другое, не менее существенное направление в ненасильственной альтернативе. Признавая бесперспективность насилия, Дж. Кришнамурти, в отличие от сторонников пря­мых ненасильственных действий, ищет пути индивидуального выхода из тупика вражды и насилия. Он, как и многие другие до него, исходит из приоритета внутреннего, а не внешнего, вечного, а не временного, всеобщего, а не частного, и обращается к таким вневременным категориям, как любовь, истинная свобода, жизнь и смерть, вера, высшая реальность. Для победы над ненавистью и враждой в мире, считает он, каждому человеку следует прежде всего преодолеть ненависть и враж­ду внутри себя, пережить «внутреннюю революцию». Для этого необ­ходима практика медитации, возвращения к своему собственному «я», к не зараженному внешней пропагандой и суетой «религиозному уму», к внутреннему покою. «Изменение в обществе, — пишет он, — имеет второстепенное значение; оно произойдет неизбежно и естественно, когда вы, как человеческое существо, связанное с другими, осущест­вите это изменение в себе самом»¹⁰.

Сознавая всю ответственность и испытывая все трудности первопроходцев, авторы настоящего сборника ставили себе задачей начать изучение исторического аспекта проблемы ненасилия. Это лишь пер­вый шаг на пути к освоению важной и актуальной темы, часть боль­шого проекта «Альтернативы насилию в истории», задуманного груп­пой сотрудников Института всеобщей истории РАН. При этом мы стремились обратиться как к достаточно изученным в мировой лите­ратуре сюжетам — ненасильственным учениям и поведенческой прак­тике средневековых сект и мирных церквей Нового времени, теории и тактике ненасильственного сопротивления, так и к относительно но­вым темам ненасилия в творениях Отцов Церкви, православных фило­софов-эмигрантов первой половины XX века и публицистике такого видного представителя ненасильственного правозащитного движения в Советском Союзе, как А. Солженицын. Мы затронули также темы восточных ненасильственных учений — индуистской ахимсы и му­сульманского суфизма.

Мы исходили из того, что ненасилие является сложным и много­плановым понятием, включающим в себя целую гамму различных значений и смысловых оттенков. В частности, к ненасилию следует относить как положительные активные действия, так и сознательное отрицание всяких действий: не-участие, не-голосование, не-вовлеченность, не-присутствие, отказ от лжи и т. п. Кроме того, теория и исто­рия ненасилия примет крайне обедненный характер, если относить к ней только массовые политические или экономические акции. Во всех современнейших исследованиях этой темы отмечается внутренняя, духовная, сокровенная, индивидуальная сторона; признается, что ми­ротворец, посредник в конфликте и вообще человек, сопротивляю­щийся насилию путем ненасилия, должен проделать большую духов­ную работу, пройти через самоочищение и достигнуть внутреннего покоя. Только это может дать силу для противления злу и для жертвы. В этом смысле призыв Серафима Саровского к «стяжанию духа мирна» также принадлежит истории ненасилия. Мы стремимся в своих исследованиях учитывать и эту внутреннюю, индивидуальную сторо­ну. Здесь огромную пищу дает, конечно, христианское учение, призы­вающее не только не допускать внешнего насилия (вспомним эпизод с Петром, отсекшим ухо рабу первосвященника — Мф. 26.51-53; Мк. 14.47; Лк. 22. 50-51; Ин. 18. 10-11), но и в помыслах хранить доброе отношение к ближним, не гневаться, не завидовать, не осуждать и т. п. То есть приверженность ненасилию может быть сугубо индивидуаль­ной, и от этого она ничуть не теряет своего исторического значения. Сам Л. Толстой в ответ на высказанное ему желание одного молодого человека вступить в толстовскую общину, сказал: «Зачем община?... Если в ком есть что хорошее, пусть этот свет распространяется вокруг него там, где он живет» (См. с. 158-159 настоящего сборника). Такая позиция весьма характерна и для учений Востока.

Мы осознаем, что в этом направлении предстоит еще большая ра­бота, и не претендуем на исчерпывающий, обобщающий охват темы ненасилия. Мы скорее ставим проблему, нежели разрешаем ее. В даль­нейшем следует изучить массовые ненасильственные действия, отме­чаемые с древнейших времен истории человечества; особый интерес при этом представляют попытки ненасильственного сопротивления тоталитарным режимам в Германии, России и других странах. Необхо­димо обратить внимание на духовные учения Запада, и особенно Вос­тока, которые в историческом плане изучены недостаточно. Тщатель­ного изучения требуют современные теории, методики и практика ненасильственного сопротивления, в том числе и внешнему агрессору. Наконец, нельзя оставлять без внимания индивидуальную работу из­вестных и малоизвестных мыслителей, искателей, духовных вождей человечества.

 

* * *

 

Мы выражаем глубокую благодарность дирекции Института все­общей истории, при неизменной поддержке которой осуществлялась задуманная работа, а также Меннонитскому Центральному Комитету и Центру миротворчества и общественного развития в Москве (проект TACIS / PHARE), финансовая поддержка которых позволила нам в обозримые сроки завершить наш труд; а также сотрудникам Истори­ческой библиотеки, Института научной информации по общественным наукам и библиотеки Фонда русского зарубежья, оказавшим неоцени­мую помощь в подборе необходимых для исследования материалов. Мы благодарим также наших рецензентов д. и. н. Л. П. Репину и д. и. н. Л. Г. Истягина за вдумчивые доброжелательные отзывы.

 

 

¹ См. Bharadwaj L. К. The Power of Language and the Language of Power// Human Peace & Human Rights. The Journal of the Commission on the Study of Peace and Human Rights. International Union of Anthropological and Ethnological Sciences. Vol. 12, No. 2, Fall 1999, pp. 3-7.

 

² Этика ненасилия. Материалы международной конференции. М., 1991; Ненасилие: философия, этика, политика. М., 1993; Опыт ненасилия в XX веке. Социально-этические очерки. М., 1996; Киселев B. C. Учение о ненасилии Мартина Лютера Кинга и движение за гражданское равноправие в США. Дисс... канд. ист. н. М., 1996.

 

³ Ненасилие: философия, этика, политика. С. 5.

 

⁴ Там же. С. 25.

 

⁵ Опыт ненасилия в XX веке. С. 6.

 

⁶ Ненасилие: философия, этика, политика. С. 26-27.

 

⁷ Опыт ненасилия в XX веке. С. 254-255, 264.

 

⁸ Антология ненасилия. Москва — Бостон, 1992.

 

⁹ Там же. С. 127.

 

¹⁰ Кришнамурти Дж. Вне насилия. М., 1997. С. 38.

 

 

Изд: «Ненасилие как мировоззрение и образ жизни», М., ИВИ РАН, 2000.