Д. А. Сдвижков

ПРОТИВ «ЖЕЛЕЗА И КРОВИ»: ПАЦИФИЗМ В ГЕРМАНСКОЙ ИМПЕРИИ

 

ГЛАВА II

ПАЦИФИЗМ И ОБЩЕСТВО

 

2. 1. "Разбудить Михеля": методы и условия антивоенной пропаганды

 

Поскольку главным для осуществления своих идеалов большинство пацифистов считало "просвещение", то все отношения между обществом и пацифизмом строились вокруг развернутой движением кампании антивоенной пропаганды. Представление о том, какими конкретно средствами пацифизму следует завоевывать на свою сто­рону общественное мнение, с течением времени меня­лось.

Наибольшее распространение получили лекции и док­лады на миротворческую тематику, после которых же­лающим предлагалось вступать в общества мира. Особен­но преуспел на этом поприще бывший актер из Швейца­рии Рихард Фельдхауз, объехавший со своими выступле­ниями буквально всю Германию. Пацифисты старались сделать эти лекции возможно более яркими, сопровождая их показом слайдов об ужасах войны (*).

 

(* FB. 1905. N 9. S. 107.)

 

В определившемся центре движения — на Юге Гер­мании — пацифистская деятельность сознательно или невольно восприняла черты традиционного уклада жизни, приспосабливая к своим целям "испытанные временем формы немецкого общежития". Обычной практикой про­паганды стало распространение пацифистской литерату­ры в пивных с их собраниями завсегдатаев (Stammtische) и даже в общественных банях и парикмахерских. На Ро­ждество и по другим праздникам устраивались столь же традиционные вечера хорового пения (Gesangfeste), се­мейные вечера для бюргеров с их женами и детьми. Штутгартские пацифисты уже настолько вросли в эту среду, что специально изменили распространенный в пе­чатных изданиях движения латинский шрифт, который символизировал интернационализм и прогрессивность читателей, на традиционный готический, посчитав, что этот шаг увеличит популярность пацифистов среди обы­вателей (*).

 

(* Ibid. 1901. N 3. S. 31; N 4. S. 47; 1904. N 1. S. 1; N 7. S. 50.)

 

Однако одномоментное воздействие на аудиторию че­рез лекции и вечера не давало желаемого эффекта. Уже в 1900 г. "Фриденсблеттер" признавали: "По опыту можно заключить, что возникшая было на собрании волна сочувствия к нашему делу вскоре... затухает" (*). Наивные арха­ичные формы пропаганды, не нацеленные на действи­тельно массовую аудиторию и финансово не подкреплен­ные, отставали от требований времени. Как курьез вос­принимаются, например, советы "Фриденсблеттер" каж­дому члену обществ мира за неимением других средств смотреть за тем, что читают его знакомые, и если это ста­тьи с нападками на другие нации, требовать "оставить это дурное занятие" (**).

 

(* Ibid. 1900. N 5. S. 57.)

(** Ibid. 1905. N 11. S. 130.)

 

Об архаизме пацифистской пропаганды свидетельст­вовал и персоналистский подход, ставка на личности, а не на массовость. Ф. Вирт в своей инструкции 1895 г. о соз­дании обществ мира предлагал "прежде всего в каждом городе найти человека, подходящего и готового для того, чтобы взять дела на себя", и строить всю дальнейшую деятельность вокруг него либо даже пользуясь авторите­том одного лишь его имени (*).

 

(* Die Friedensbewegimg. 1914. N 2. S. 55.)

 

Назревшая потребность в изменении пропагандист­ских методов заставила пацифистов отказаться от того, чтобы видеть в каждом из общей массы потенциального сторонника. Поэтому следующим шагом стали попытки дифференцированного подхода к разным слоям общества. С этой целью в практику миротворцев вошли рассылав­шиеся определенным категориям населения воззвания. Проблема войны и мира в них толковалась с соответст­вующими этой группе нюансами. Автором таких обще­германских воззваний чаще всего был Умфрид: одно за другим они направлялись духовенству, учителям, профессорам, промышленникам, руководителям рабочих органи­заций, домохозяйкам, даже владельцам гостиниц и управляющим. Инициативу подхватили местные общества ми­ра, рассылавшие аналогичные воззвания в своем городе или округе. Кроме того, пацифисты проводили агитацию на собраниях и съездах других общественных и профес­сиональных организаций — учителей, ремесленников и т. д. Чаще всего, однако, сколько-нибудь широкого отклика эти воззвания и выступления не получали (*).

 

(* FB. 1904. N 6. S. 45; N 11. S. 156.)

 

Неудачи заставляли миротворцев пересмотреть сам подход к пропаганде. Под воздействием прагматизма анг­лосаксонских пацифистов, которые устами Н. Энджелла выдвинули тезис "практичности мира", и немцы делают ставку на рациональное убеждение своей аудитории. Уже в 1909 г. В. Шюкинг уверенно заявлял: "Хотя в Германии ещё много ура-патриотов, они, безусловно, стушуются, как только речь пойдет о цифрах (военных расходов — Д. С), ибо где сокровище их, там и сердце их" (*). Система­тизировать этот подход взялся австриец Артур Мюллер, поставив своей целью разработку "техники пропаганды". В одной из "методичек" Мюллер предлагал пути пацифи­стского воспитания в семье, в другой, в вымышленных диалогах с представителями разных социальных групп — крестьянином, домохозяйкой и др. — приводил образцо­вую критику штампов об антивоенном движении (**).

 

(*FW. 1909. N2. S. 109.)

(** Mueller A. Pazifistisches Jugendbuch. Ein Ratgeber fuer Eltern und Erzieher. Wien — Leipzig, 1911. Ders. Das persoehnliche Wirken und Werden. Ratschlaege fuer die persoehnliche Propaganda. Entgegnung auf Einwaende. Ein Beitrag zur Technik der Friedenspropaganda. Wien, 1912.)

 

Оптимистический взгляд раннего пацифизма на приро­ду человека сменился уверенностью в том, что "боль­шинство людей не идеалисты, и мы должны стараться поставить их эгоистические интересы на службу нашим великим целям" (*). У одних это разочарование в человече­ском идеализме вызывало подавленность, как у Умфрида или Зуттнер, надеявшейся перед своей смертью в 1914 г. уже только "на чудо или на великого апостола [мира]" (**). Другая же ветвь немецкого пацифизма вокруг Союза Международного Согласия разделяла этот пессимизм только в отношении "непросвещенной" массы, но делала зато ставку на "завоевание широких образованных слоев немецкого народа" (***). В отношении прочих идеологи "Союза" выработали теорию "внушения" (Suggestion), опиравшуюся на новейшие достижения психологии в учениях Фрейда, Вундта и проч.

 

(* Ders. Die Technik der Friedenspropaganda // Die Friedensbewegung. 1914. N2. S. 56.)

(** Hamann B. Op. cit. S. 510.)

(*** FW. 1914. N 2. S. 43.)

 

Впервые, таким образом, пацифисты стали учитывать в своей пропагандистской кампании фактор иррационального и возможность сознательной манипуляции массами. Так, О. Ниппольд считал, что немецкий шовинизм — это "психо­патия,... преимущественно вызванная массовым внуше­нием". (*)

 

(* Nippold О. Der deutsche Chauvinismus. S. V-Vl.)

 

И до того пацифисты высказывали интерес к психоло­гии масс, но не придавали ей должного значения. Кроме того, они считали, вслед за Умфридом, что вполне воз­можно "переориентировать её (психологию — Д. С.) в ду­хе политики согласия" (*). Но по мнению члена CMC про­фессора А. Фридлендера, шансы на "внушение массам пацифистских идеалов малоутешительны, поскольку идея интернационализма и согласия предполагает привлечение рассудка, а он в массе подавлен эмоциями". При этом просвещенческая вера в человека не была развеяна до конца и у Фридлендера, — ведь он все же рассчитывал на поддержку интеллектуалов и постепенную эволюцию правовых начал в политике (**). Идея "внушения" быстро сделалась популярной во всем антивоенном движении — включая Б. фон Зуттнер (***). Практические выводы из со­вершавшегося переворота в пацифистской практике про­паганды были, однако, отодвинуты разразившейся вой­ной.

 

(* Umfrid O. Volkspsychologisches // VF. 1910. N 7. S. 61.)

(** Friedlaender A. Die Bedeutung der Suggestion im Voelkerleben// VVIV. Hft. 11. Stuttgart, 1913. S. 11-13.)

(*** Hamarm B. Op. cit. S. 502. 508.)

 

Ненецкий пацифизм и социальная психология эпохи

 

С современной точки зрения очевидно, что значение фактора социальной психологии для истории пацифистского движения очень велико. В то же время это наименее поддающийся анализу пласт взаимоотношений пацифизма не только с политической культурой, но и с более тонкой культурно-психологической материей.

Речь шла в основном об отношении к процессу "модернизации" общественно-политической жизни, о раз­ногласиях в оценке и перспективах ощущавшихся пере­мен. Понятие "modern", осознание себя носителями пафоса модернизма присутствовало у многих пацифистов: фон Зуттнер отождествляет "модерн" с "торжеством ра­зума и религии гуманизма", Фрид — с научно-техни­ческим прогрессом (*). Но прежде всего быть "modem" означало для пацифистов разделять их идеалы; многие из них стали прямо называть свою идеологию "теорией мо­дерна" (**).

 

(* Suttner В. v. Der Kampf... Bd. I. S. 191; FW. 1913. N 1. S. 31.)

(** [Fried A. H.] Kaiser werde modern! В., 1905; Cahen R. Der Pazifismus als Theorie der Moderne // Blaetter fuer zwischenstaatliche Organisation der "Friedenswarte". N 5. Juli 1915.)

 

С точки зрения устоявшейся в зарубежной историо­графии концепции "модернизации", эпоха конца XIX — начала XX вв. была переходным этапом на пути от т. н. "доиндустриального" к либерально-индустриальному обществу западного типа. В духовной сфере этот переход сопровождался кризисом ценностей и потерей обществом устойчивого самосознания (Identitaetskrise) (*). В случае с пацифизмом противоречия эпохи отразились в несколь­ких узловых моментах.

 

(* Содержание которых чаще всего принято толковать как эволюцию к либерально-индустриальному обществу западного типа. См. Eisenbeiss W. Die Friedensbewegung vor dem I. Weltkrieg als Modernisierungsbewegung // Friedensbewegungen in Vorgangenheit... S. 65-74.)

 

"Нервозность" как главное свойство времени, обста­новка неуверенности и зыбкости создавали, с одной сто­роны, питательную почву для разных массовых иллюзий, навязчивых идей, страхов, с другой — заставляли искать способы преодоления этого состояния.

Историки культуры и современники единодушно от­мечают эсхатологические настроения "конца света", ко­торые получали разный смысл в зависимости от пессими­стической или оптимистической оценки событий. Паци­фистам современная ситуация тоже представлялась "последними временами". Фрид был убежден, что ещё 10-15 лет — и государства не выдержат бремени воору­жений, произойдет всеобщая катастрофа (*). Пацифисты постоянно отмечали господствовавший в обществе фата­лизм: "Подобно тому, как накануне 1000-го года людьми владел страх перед концом света, так и в начале XX века частью современников овладела идея грядущей мировой войны, — писал в мае 1914 г. один из миротворцев, — Снова и снова мы слышим указывающие на это намеки, надежды и предостережения" (**). В этом комплексе обреченности пацифисты видели "навязанное представление", вину за которое они возлагали на определенные силы вокруг пангерманистов, "Оборонного союза" и т. п.

 

(* HB FB I. S. 11.)

(** FW. 1914. N 5. S. 190.)

 

Те, действительно, всеми силами старались подогре­вать атмосферу напряженного ожидания. Для этого ис­пользовались даже полумистические средства: так, вся агрессивно-националистическая пресса в конце 1912 — начале 1913 гг. активно спекулировала на т. н. "Ле­нинском предсказании" (Lehninsche Weissagung), состав­ленном в 13 в. монахом из городка Lehnin. Оно предрека­ло в 1913 г. наступление "пожарищ, потопов и крови" вместе с падением династии Гогенцоллернов. "Когда в страну придет весна, — зловеще предостерегал в декабре 1912 г. генерал-лейтенант Э. фон Либерт, председатель "Имперского союза против социал-демократии" — может начаться битва великих держав между собой, ... в воздухе запах крови ... Поэтому немецкий народ должен быть сплоченным и сильным" (*).

 

(* Neueste Nachrichten (Braunschweig). 3. 12. 1912; Der Roland von Berlin. 24. 12. 1912.)

 

Представление о грядущей войне в массовом созна­нии немецкого общества служило известной компенсаци­ей кризиса самосознания. Внутреннее раздвоение про­ецировалось вовне, от хаоса становления новых ценно­стей искали спасения в однолинейной логике "друга — врага" (*). В результате в человеческой природе постепенно размывались естественные преграды, противостоящие логике организованного убийства; война становилась в массовом сознании обыденностью еще до того, как она стала реальностью. Этому способствовали и постоянные международные кризисы, переходившие в региональные конфликты. Неудивительно, что на вопрос анкеты Меж­дународного Бюро мира, какие выводы делает общественное мнение Германии из русско-японской войны, Не­мецкое общество мира вынуждено было ответить: "Те, что надо быть вооруженным до зубов" (**).

 

(* Cm. Glaser H. Die Kultur der wilhelminischen Zeit. Topographie einer Epoche. F. a. M., 1984. S. 257.)

(** FB. 1904. N 15/16. S. 114.)

 

Распространенным способом уйти от кризисной дей­ствительности было обращение к прошлому. Потребности охваченного кризисом ценностей общества совпадали в Германии с интересами властей, поскольку молодой II Рейх оставался "великой державой без государственной идеологии" (*). Заменить её и был призван не виданный нигде в таких масштабах культ национального прошлого; прославлению военных побед, "героизации истории", от­водилось в нем главное место. Не случайно "история" стала в Германии таким же сакральным словом, как и "государство", а пацифизму вместе с ярлыком "антигосударственности" прилепили и "антиисторизм" (Geschichtsfeindlichkeit).

 

(* См. Plessner H. Die verspaetete Nation. Ueber die politische Verfuehrbarkeit des buergerlichen Geistes. Stuttgart, 1959. S. 39-46.)

 

Противники пацифистов были не совсем неправы, ут­верждая, что "поклонение идеалу вечного мира,... неува­жение к героям и культу героического — лейтмотив у радикальных друзей мира — ... в конечном счете восходят к отсутствию исторического сознания — типичному побочному явлению... страстного преклонения перед со­временностью". "Мировая история? Кровавая насмешка! / Древний гимн ограниченности!" — словно в подтвер­ждение писал пацифистский поэт (*).

 

(* Prof. Niemeyer Th. Politische Extreme und Voelkerrecht // DR. 1910. N 8. S. 177; Holz A. Buch der Zeit // Ortsgruppe Koenigsberg. Jahresbericht 1912/13. S. 7.)

 

Общественное "сознание, обращенное в прошлое, по­пытка придать смысл истории через саму историю" (*), действительно, абсолютно противоречила умонастроени­ям пацифистов, не оставляя камня на камне от их надежд на скорое наступление новой эры без войн. Они уже на­половину жили в этом будущем и историзм современников воспринимали как нонсенс. Пацифисты резонно воз­вращали упрек в идеализме уверенному в своей правоте большинству. "Наши "реальные политики", — замечал Фрид, — подвержены страсти к прошлому, которого не воротишь, и сами сделались в их абсурдном стремлении идеалистами" (**).

 

(* Glaser H. Op. cit. S. 257ff.)

(** FW. 1916. N 7. S. 212 (1908. N 6).)

 

Национальным праздником новой Германии не слу­чайно стала именно годовщина военной победы — т. н. "День Седана". Культ героического прошлого нигде не выражался так ярко, как в бесконечных пышных военных юбилеях, достигавших ежегодно 2-го сентября, в "День Седана", своего апогея (*). Фрид так обобщил позицию па­цифистов: "Мы в принципе против военных юбилеев... Такие торжества затуманивают... здравый смысл масс... У нас уже слишком много юбилеев войн и битв; сущест­вует угроза, что из-за постоянной оглядки назад мы не увидим величия современности" (**).

 

(* См. Glaser H. Op. cit. S. 215-230.)

(** FW. 1913. N 10. S. 361.)

 

В противовес этим торжествам пацифисты устраивали свой "День мира", который, однако, никогда не получал в Германии сколько-нибудь широкого размаха вне самого антивоенного движения. Параллельно пацифисты сосре­доточили огонь своей критики на праздновании "Дня Се­дана". Так, Ф.-В. Ферстер поддержал в 1895 г. отправку телеграммы немецких социал-демократов своим француз­ским товарищам в знак протеста против особо пышных по случаю четвертьвекового юбилея торжеств в "День Седана". После этой телеграммы Вильгельм II обрушился на "безродных" социал-демократов, а защита Ферстером их акции стоила ему трех месяцев заключения в крепо­сти. (*)

 

(* Suttner В. v. Der Kampf... Bd. I. S. 263f.)

 

В 1908 г. "Центральный комитет по народным и моло­дежным играм" Германии (был и такой!) предложил "популяризовать" "День Седана", сделав его "националь­ным днем игр". Против этой затеи выступил с резким публичным протестом гамбургский пацифист, учитель X. Хардер, не только посчитав "День Седана" "более чем неподходящим для такой цели", но и предлагая вообще отменить его празднование. В ответ на Хардера посыпались обвинения националистической прессы в "разло­жении национального духа у юношества", "аморфном космополитизме", "социал-демократическом яде". Суд, ку­да Хардер обратился с жалобой на несправедливость уп­реков, отверг его иск, официально указав, что "торжественное празднование великих памятных дней нации... пробуждает патриотические чувства", и осуждать "День Седана" — значит ставить французские интересы выше "интересов немецкого Отечества"; антивоенное движение в такой форме "преступно и должно быть осуждено" (*).

 

(* FW. 1908. N 3. S. 52 — 53.)

 

Острые дискуссии по поводу "Дня Седана" снова воз­никли в 1910 г., когда на своем III Национальном конгрес­се в Висбадене Немецкое общество мира официально поставило задачей всех обществ бороться за отмену этого праздника. В ответ на одну из особенно злобных статей, где пацифистов обзывали "слюнтяями, боящимися любо­го воспоминания о делах мужской доблести", президиум НОМ выпустил коммюнике. В нем говорилось, что паци­фисты не против почестей ветеранам и не за умаление памяти 1870 года, однако "Дни Седана" превратились в "дни циничной радости о покорении культурного народа". Бескомпромиссность автора коммюнике — Умфрида — зашла, однако, слишком далеко. Вокруг НОМ поднялась буря возмущения неслыханно резкими для тогдашней Германии выражениями типа "варварский раж победы", "оргии шовинизма" и т. п. Да и внутри самого Общества возник конфликт с одним из членов президиума, заявив­шим, что Обществом руководят "незрелые головы". С трудом удалось избежать раскола НОМ и загладить обна­ружившиеся противоречия (*). Это ясно показало, что даже в пацифистской среде обращение с национальной историей должно быть осторожным, и необходимо избегать любого радикализма.

 

(* VF. 1910. N 10. S. 86 — 87; N И. S. 97; N 12. S. 107 — 108.)

 

Несправедливо, впрочем, обвинять пацифистов в аб­солютном антиисторизме: они лишь не желали далее ми­риться с тезисом Гегеля о том, что "листы в книге все­мирной истории пишутся кровью". "Том "Военная исто­рия" завершен. Книга, которую держит теперь в руках Клио, называется "Культурная история", — привычным цветистым слогом провозглашала фон Зуттнер (*). Именно девиз "культурной истории" (Kulturgeschichte) и "культурной политики" привлек на сторону пацифизма самого известного в Германии критика господствующей трактов­ки истории Карла Лампрехта.

 

(* Suttner В. v. Der Kampf... Bd. I. S. 533-534; Umfrid O. Friede auf Erden! S. 39, 51-52.)

 

Учитывая огромный вес прошлого в глазах современ­ников, пацифисты пытались вести "битву за историю" — представить её историей цивилизации и культуры, увен­чанных современными пацифистскими идеалами. Во "Фриденсварте" регулярно печатались статьи типа "Шил­лер и война", "Гете как пацифист" и даже "Ницше... и "Мольтке (!) как пацифист". В статье "Исторический па­цифизм" отмечалось, что антивоенное движение вызвано к жизни своей эпохой, "современной экономической жизнью и этической культурой... Антиисторичен паци­физм только в одном смысле — он хочет, чтобы война стала достоянием истории" (*).

 

(* Kraus R. W. Der geschichtliche Pazifismus // FW. 1912. N 8. S. 299-300.)

 

 

 

Для многих немцев было характерно состояние, кото­рое один из крупнейших писателей эпохи Роберт Музиль выразил словами: "Человек эпохи до 1914 года скучал до смерти — в буквальном смысле". Вакуум ценностей не могли заполнить капиталистический прагматизм (т. н. Manchestertum) и, по выражению О. Шпенглера, "плоский дарвинизм". Создалась душная атмосфера, в которой война многими воспринималась как освобожде­ние из этого "жирного, ленивого, грязного мира, этих сумерек мирового дня" (Георг Хайм) (*). Такой стереотип борьбы "героического" с "материальным", обыденным был успешно использован милитаристской и антипацифи­стской пропагандой.

 

(* Glaser H. Op cit. S. 327.)

 

Наконец, самым, пожалуй, распространенным аспек­том отношения к грядущей войне была всеобщая апатия. Эта черта отличала в целом эпоху, воспринимавшую фе­номенальный прогресс в предыдущее столетие как долж­ное. С нервозностью парадоксальным образом соседство­вала беспечность: войну ждали, боясь или желая её — но все равно в этом, по словам С. Цвейга, "мире надежности" никто до конца "не верил в войны, революции и пе­ревороты. Все радикальное ... казалось уже невозможным в эру благоразумия" (*).

 

(* Цвейг С. Вчерашний мир. Воспоминания европейца. С. 162-163.)

 

Усилия пацифистов преодолеть эти социально-пси­хологические стереотипы не были последовательными. С одной стороны, они разделяли эсхатологические настрое­ния своего времени, с другой — по-прежнему оптими­стично ожидали вместо мирового катаклизма близкого торжества своих идей (*). Тезису о неизбежности войны они часто противопоставляли высказанную И. С. Блиохом и подхваченную всем миротворческим движением идею о невозможности войны. Она явно соотносилась с общей атмосферой самоуспокоения, — все будет хорошо, пото­му что не может не быть. Так, ещё в начале 1914 г. один пацифист рассуждал о том, как "с первого часа военного положения... большинство в Германии поддастся такому ужасу и возмущению, что... никакая партия войны не сможет далее противиться воле народа" и заключал: "Война — это самоубийство, отменяющее самое себя" (**).

 

(* А. Н. Fried… . S. 70.)

(** Koch G. Knebelung der Kriegsgefahr. Salzburg, o. J. [1914] (рецензия в: FW. 1914. N 5. S. 193).)

 

Очевидно, что эти тезисы не всегда выглядели убеди­тельно даже в глазах самих пацифистов, поэтому наибо­лее трезвомыслящие призывали активно противодейство­вать реальной военной угрозе, сетуя на "хроническое равнодушие, ... принесшее немецкому народу почетный титул "Михеля"... Конечно, Михель не хочет войны — да ведь он вообще ничего не хочет — пока война, наконец, не грянет" (*).

 

(* FB. 1904. N 17/18. S. 131. Характерно, что те же жалобы на пассивность "Михеля" — только с обратным знаком — характерны и для антипацифистов (См. Приложение VI).)

 

Тоску эпохи по "героическому", идеальному пацифи­сты пытались использовать на свой лад. Они утверждали, что "цвет немецкой нации не потерял в эту материали­стическую, поклоняющуюся золотому тельцу, погрязшую в страсти к наслаждениям эпоху стремления к идеальным целям, и наряду с правомерным желанием занять подобающее место в семье народов не утратил уважения и любви к ней самой" (*).

 

(* Die Friedensbewegung. 1912. N 23/24. S. 412.)

 

Важным средством для того, чтобы "разбудить Михеля" стало использование в пацифистской пропаганде ан­тиутопий, красочных картин ужасов возможной войны, призванных взорвать уютный мирок мещанина. Образец такой антиутопии представляли собой главы из "Долой оружие!" фон Зуттнер. Наиболее же ярким её образцом стала скандальная книга школьного учителя-пацифиста из Гамбурга Вильгельма Ламшуса "Человеческая бойня" (*), которая рисовала сцены войны на грани с садизмом. По словам Фрида, это должно было помочь "со всей силой человеческого отвращения извергнуть из себя разукра­шенного идола звериных времен"; книга заставляла "увидеть войну в её отвратительной реальности и бесче­ловечности" (**).

 

(* Lamszus W. Das Menschenschlachthaus. Bilder vom kommenden Krieg. Hamburg, 1912.)

(** Цит. по: Gleim B. Vom "Menschenschlachthaus" zur atomaren Apokalypse. Zur Funktion negativer Utopien in der Friedens­bewegung // Friedensbewegungen in Vergangenheit und Gegenwart. S. 75, 81-82.)

 

Обращение пацифизма к утопиям и антиутопиям сви­детельствует о двойственности его положения: хотя его идеология и практика сами строились вокруг утопии "вечного мира", но лозунг модернизма, рационально-прагматический дух давали пацифизму оружие для борь­бы с опасными иллюзиями в общественно-политической жизни, которые распространились под влиянием кризиса ценностей (*).

 

(* Cp. Nipperdey Th. Die Funktion der Utopie im politischen Denken der Neuzeit // Ders. Gesellschaft, Kultur, Theorie. Goettingen, 1976. S. 75-88.)

 

Размывание устойчивого самосознания и отдельной личности, и общества сказывалось многообразно. Так, эмансипация женщины, изменение её роли в обществе вызывали ответную реакцию в гипертрофированном культе мужественности и воинственности, особенно ха­рактерном для вильгельмианской Германии. Нетрудно представить, насколько контрастировал с этим пацифизм, связанный с феминистским движением, и главное — от­рицавший "самое мужское дело" — войну. Обвинения в "бабстве" (Weiblichkeit) составляли поэтому неизменную часть всех антипацифистских выпадов, начиная со знаме­нитой эпиграммы исторического романиста Отто Дана на выход в свет "Долой оружие!":

 

Да здравствует оружие! Меч сродни мужчине:

Там, где мужчины сражаются, женщины молчат.

Впрочем, есть в наши времена такие мужчины,

Которым пристало бы носить нижние юбки! (*)

 

(* Цит. по: Holl К. Pazifismus in Deutschland. S. 86.)

 

Генерал Л. фон Фалькенхаузен считал, что антивоен­ное движение "подавляет в народе дух мужественности, воинственно-патриотический настрой, следуя в этом за бабскими веяниями нашей эпохи". Ещё более безапелля­ционно, если не сказать больше, выражался другой "политический генерал" — Б. фон Даймлинг, назвав па­цифистов (между прочим, на выступлении во Фрайбург­ском университете) "мужчинами, у которых, хотя они и носят штаны, ничего там нет", они хотят "кастрировать" немецкий народ и сделать немцев "политическими евну­хами" (*).

 

(* FW. 1911. N 8/9. S. 237; NILS. 338. Тем более интересно, что после войны тот же фон Даймлинг перешел на близкие пацифистам позиции.)

 

Пацифисты могли в ответ сколько угодно возражать, что "мужская жизненная энергия выражает себя иначе, нежели в физической борьбе". Они даже организовали в Германии в 1913 г. цикл лекций знаменитого американского биолога и пацифиста, президента Стенфордского университета Дэвида Старр Джордана "Война и мужест­венность" (*). Уже сложились прочные стереотипы в обще­ственном сознании, и отнюдь не только у агрессивных антипацифистов (**).

 

(* Ibid. 1910. N 3. S. 47; Jordan D. S. Krieg und Mannheit // FW. 1912. N 1; 1914. N3. S. 119.)

(** См. например: Schmitz O. A. H. Kulturwelt des Krieges // Die Zukunft. 1912. N 44.)

 

В их образовании были задействованы и глубинные особенности человеческой психики. "Мир", по мнению современных социо-психологов, "бессознательно ассо­циируется с полным отказом от агрессивных средств са­моутверждения", а это связано со страхом перед безза­щитностью и потерей самоуважения. Причем особенно типично такое положение для традиционных мужских обществ (*). Естественное следствие этого страха — стрем­ление отождествить себя с сильными институтами — го­сударством, нацией — и армией. В вильгельмианской Германии значительные слои общества тяготели скорее к тем, кто, как основатель "Оборонного союза" генерал А. Кейм, соединял "верность долгу и мужественность с воинственным духом, только и позволяющим народу дос­тичь успеха в борьбе за существование" (**).

 

(* Mitscherlich A. Die Idee des Friedens und die menschliche Agressivitaet. Vier Versuche. F. a. M. 1969. S. 126.)

(** Keim A. v. Kriegsgeist und Volksgeist // Der Tag. 08. 11. 1912.)

 

В сфере политической культуры ощущение утраты ценностей и авторитетов, враждебности окружающего мира вылилось в Германии, по выражению историка М. Штюрмера, в форме "менталитета осажденной крепости", растущего чувства угрозы изоляции страны на междуна­родной арене. Всплеск этих настроений пришелся на пе­риод после второго марокканского кризиса 1911 г. По наблюдению в 1913 г. О. Ниппольда, "рассказы о наме­ренной изоляции Германии — настоящее откровение для простаков. Поистине широкие круги общества охвачены страхом перед призраками, ... политической нервозно­стью, ... истерией" (*).

 

(* Nippold O. Der deutsche Chauvinismus. S. 124.)

 

Даже многие пацифисты — преимущественно штутгартцы вокруг О. Умфрида — признавали реальность на­меренной изоляции Германии по инициативе Франции, с тем, чтобы отторгнуть Эльзас-Лотарингию. Этому должна была противодействовать активная политика Германии по заключению договоров об арбитраже, и сведение, таким образом, французского реваншизма на нет (*). Другая часть пацифистов также признавала враждебность мира по от­ношению к Германии, но списывала это на результат вза­имных предвзятостей, затянувшегося недоразумения (**). По мнению же, наконец, оптимистов, "утверждения, подоб­ные тем, что мы окружены врагами, сами влияют на об­становку; мы окружены цивилизованными народами, и никто из них не желает войны" (***). Самой близкой к исти­не была, пожалуй, точка зрения Фрида, высказанная им сразу после Марокканского кризиса 1911 г. С редкой проницательностью, скорее, к сожалению, оставшейся для него исключением, Фрид увидел истоки "паники изо­ляции" (Einkreisungspanik) во внутриполитической систе­ме Германии (См. Приложение IV).

 

(* FB. 1904. N 13/14. S. 100.)

(** Wehberg H. Was lehrt uns die Marokkoaffaire // Christilche Welt. 1911. N 45.)

(*** FW. 1910. N 3. S. 48.)

 

Не меньшее раздражение вызывала у лишенных бла­гоговения перед идолом государства пацифистов другая болезненная иллюзия тогдашней политической жизни — т. н. "идея (государственного) престижа", расхожая фраза в устах сторонников внешней политики "бури и натиска". Б. фон Зуттнер писала: "Нас, друзей мира, обвиняют в непрактичности и идеализме. Но не есть ли действитель­ный фантом, ... безжизненный идеал — идея престижа, где мнимое величие... заставляет забыть весь ужас, стра­дания и потери, ценой которых этот престиж должен быть куплен, и все же не покупается?" "Если что может спровоцировать международную катастрофу, так это "фикция престижа", — вторил ей Фрид (*).

 

(* Suttner В. v. Der Kampf... Bd. I. S. 368; FW. 1909. N 3. S. 43.)

 

Такой же опасной фикцией многие пацифисты счита­ли и аргументы сторонников "борьбы за жизненное про­странство", которую Я. Новиков метко окрестил эпидеми­ей "километрита". Здесь, впрочем, снова сказалась разная готовность к компромиссу с существующей политической культурой внутри пацифистского лагеря. Если Фрид без­апелляционно называл идею создания колониальных им­перий, включая немецкую, "одной из тех... догм, которые сбивают с толку поколения..., это политический отголо­сок изжитого в экономике мальтузианства" (*), то Умфрид опять выступал с более традиционных позиций, отстаивая действительную необходимость "расширения" Германии (**).

 

(* FW. 1911. N8/9. S. 264.)

(** Ср. их дискуссию: Oppenheimer F. Theorie der reinen und politischen Oekonomie (рецензия Фрида) // FW. 1911. N 8/9. S. 264-265; Umfrid O. Platzangst // Ibid. N 10. S. 282-288.)

 

 

 

В целом, пожалуй, правильнее всего будет охаракте­ризовать отношение пацифистов к духу политической жизни своего времени как глубокое недоумение: их чис­тый, вплоть до наивности, без примесей государственнической или националистической патетики, рационализм и гуманизм сталкивался со скопищем самодовлеющих ил­люзий и фикций, которыми эпоха до 1914 г. отличалась как никакая другая. Пацифистам оставалось лишь пора­жаться слепоте своих современников. Пропасть между ними и остальным обществом уже на уровне психологии и сознания продолжалась в сфере их взаимоотношений с общественно-политическими институтами.

 

2. 2. Неравная борьба за умы: пацифисты и воспитательная система Германии

 

Пацифисты ясно сознавали, что успех их дела невоз­можен без изменений в воспитании личности, начиная с семьи и школы. Как справедливо подчеркивают историки пацифистского движения, его сотрудничество с женскими организациями имело одной из главных целей именно воздействие через женщину на атмосферу в немецкой семье (*).

 

(* Chickering R. Imperial Germany... P. 165-168.)

 

Однако наибольшее внимание пацифисты уделяли пропаганде своих идеалов среди детей и молодежи через среднюю школу, "внешкольное" молодежное движение и университеты. "Завоевание молодежи для идеи демокра­тического мира — один из главных пунктов нашей про­граммы, — считал Фрид, — Цель — ... постепенно при­вить детям пацифистский образ мышления, оказывая та­ким образом благотворное противодействие проводимому государством в своих школах воспитанию в духе... ксе­нофобии и возвеличения войны" (*).

 

(* FW. 1910. N 4. S. 78.)

 

Школа

 

Действительно, состояние дел в немецких школах вы­зывало у пацифистов серьезные опасения за будущее их воспитанников. Идеи немецких педагогов и мыслителей эпохи романтизма — "отца гимнастики" Ф. Л. Яна, Э. М. Арндта, Т. Кернера — вылились в искаженном виде в воинствующий национализм и культ солдатчины. К при­меру, согласно учебному плану народных школ Вюртемберга за 1907 г., "уроки гимнастики должны... приучить к мгновенному подчинению, пробуждать в учениках муже­ство и инициативу" (*).

 

(* Lehrplan fuer die wuerttembergischen Volksschulen. Stuttgart, 1907. S. 46.)

 

В то же время классическое, гуманистическое образо­вание, унаследованное со времен просветителей, И. Г. Песталоцци, подвергалось постоянным нападкам. Так, генерал Кейм буквально в каждой своей речи настаивал на "замене классического образования воспитанием в немецком духе". О смысле этого лозунга гадать не прихо­дилось: "Каждому немецкому мальчику, как и немецкой девочке, должно быть ясно сказано: Ты имеешь право ненавидеть врагов своего Отечества!" (*). Забота "ястребов" о молодых умах доходила до крайностей. Например, гене­рал К. фон дер Гольц, автор знаменитого трактата "Вооруженный народ", сетовал на то, что родители стали покупать своим чадам меньше военных игрушек (!) и заклинал: "Воспитывайте ваших детей в воинственном ду­хе!" (**).

 

(* Gerlach H. v. Hass! // Die Welt am Montag. 02. 06. 1913; Nippold O. Der deutsche Chauvinismus. S. 82-83, 87, 96.)

(**FW. 1911. N 2. S. 60.)

 

Концепция пацифистского воспитания в семье прежде всего исключала насилие; параллельно в школе ребенок должен был воспитываться в духе гуманизма и "кри­тически мыслящим гражданином, а не верноподданным". Пацифисты выступали за всеобщую бессословную школу, которая взяла бы на себя универсальные воспитательные функции, по резонному мнению пацифистов присвоенные в Германии армией. Обязательной частью пацифист­ского воспитания должен был стать обмен с семьями и школами других наций (*).

 

(* HB FB I. S. 69-70; FW. 1909. N 6. S. 106; Mauch Ch. Brenner Th. Op. cit. S. 105-106.)

 

"Битве за историю" пацифисты и в школе отводили первое место. Поэтому реформа её преподавания — вме­сто военно-политической культурно-экономическую — ставилась во главу угла пацифистской концепции образования (*). Типичной для немногочисленных педагогов-паци­фистов была практика директора гимназии в Берлине В. Ветекампа, который в преподавании истории основное внимание уделял "истории культуры и международного согласия" (**).

 

(* FB. 1905. N 4. S. 41; Barolin J. C. Der Schulstaat. Vorschlaege zur Voelkerversoehnung und Herbeifuehrang eines dauernden Priedens durch die Schule. Wien-Leipzig, 1909.)

(** FW. 1909. N 5. S. 98.)

 

В связи с этим вставал вопрос о школьных учебниках, вокруг которого было сломано немало копий пацифиста­ми и их противниками. В 1896 г. Международный кон­гресс мира в Будапеште призвал национальные антивоен­ные организации бороться за пересмотр учебников и ли­тературы по истории. Год спустя общества мира в Бадене направили в местный ландтаг петицию с просьбой изъять из учебников "всё, что может неблагоприятно воздейст­вовать на эстетическое и нравственное чувство у детей — вроде описаний битв, стихов, в которых воспевается мас­совые убийства и т. д." (*). Благодаря тому, что в Баденском ландтаге преобладали леволибералы из Южнонемецкой Народной партии, пацифистам удалось добиться принятия положительного решения. В его исполнение была даже издана пацифистская книга для чтения по истории (**). Од­нако успех в Бадене остался единичным. Ни учителям-историкам в Майнце (Гессен), ни франкфуртским пацифи­стам, которые направили аналогичную баденской пети­цию в прусский ландтаг, не удалось ничего достичь (***).

 

(* FB. 1900. N 2. S. 21.)

(** Ibid. 1905. N 4. S. 41.)

(*** НВ FB И. S. 119-120; FB. 1900. N 5. S. 58-60.)

 

Вернувшись к этому вопросу в 1909 г., на II Немецком конгрессе мира, Правление НОМ призвало учителей "способствовать искоренению шовинистических пасса­жей" из немецких учебников и направило соответствую­щее прошение вюртембергским властям. Одновременно конгресс обратился с таким же предложением к францу­зам. Тут, однако, случился конфуз: во Франции вскоре в ряде учебников фразы в духе реваншизма и германофо­бии были действительно вычеркнуты, тогда как в Герма­нии призыв НОМ снова остался без ответа. Более того, националистическая "Райниш-Вестфельше Цайтунг" зая­вила, что "немцы не будут исправлять того, что является предметом их национальной гордости...", а "деятельность друзей мира в Германии — нонсенс, и с ней должно быть покончено как можно скорее". В результате французских пацифистов местная печать обвинила в потворствовании агрессивности Германии и серьезно дискредитировала их усилия достичь согласия с немцами (*).

 

(* FW. 1909. N 8/9. S. 171; N 12. S. 236.)

 

Деятельность педагогов-пацифистов в Германии огра­ничилась лишь составлением альтернативных официаль­ным, "свободных от шовинизма" учебников, чем занима­лась, в частности, комиссия учителей — членов Франк­фуртского союза мира (*). Разумеется, пацифисты резко протестовали против введения в 1912 г. в средних школах Германии и Австро-Венгрии уроков стрельбы — и, разу­меется, безрезультатно (**).

 

(* FB. 1905. N 4. S. 41.)

(** Suttner В. v. Der Kampf... Bd. И. S. 420; FW. 1911. N 2. S. 60.)

 

Упоминавшееся обращение гамбургских пацифистов с призывом заменить в школах празднование "Дня Седана" на "День мира" не было единичным. Немецкое общество мира и местные организации не раз направляли петиции в органы, курировавшие образование, с просьбой посвя­тить 18-го мая в школах один час вопросу о мире. Убе­дившись в глухоте чиновников к их просьбам, пацифисты приняли решение обращаться к учителям истории напря­мую (*). Среди преподавателей распространялись пропаган­дистские брошюры и методические пособия Артура Мюллера, пастора Теодора Роледера, О. Умфрида и др. для изучения истории в антивоенном духе. Устраивались специальные "учительские вечера", распределялась прес­са миротворцев. В 1907 г. при финансовой поддержке из-за океана пацифисты разослали 160 000 (!) учителям Гер­мании антивоенную брошюру Э. Карнеги (**).

 

(* Schwaebischer Merkur. (N 224). 17. 05. 1909.)

(** HB FB II. S. 382, 400; FW. 1911. N 2. S. 64; Wild A. Op. cit. S. 239-240.)

 

Ошеломляющих успехов пацифисты все равно не дос­тигли, но относительный прогресс в школах был. Неслу­чайна большая в процентном отношении доля в антиво­енных организациях именно учителей средних школ. Среди них появились такие активисты пацифизма, как. Г. Хардер, В. Ламшус, редактор "Фриденсблеттер" школь­ный инспектор Мартин Колер и др. Некоторые местные "Союзы учителей" стали корпоративными членами паци­фистских обществ. Прогрессивные печатные издания для школ — гамбургские "Роланд", "Педагогишес Вохенблатт", Штутгартская "Ди Фольксшуле" — сами развернули пацифистскую агитацию, призывая своих коллег всту­пать в Немецкое общество мира (*). Пацифисты приветст­вовали участие Немецкого Союза учителей в работе "Международного бюро союзов учителей" и обмен пре­подавательскими кадрами из разных стран, которым с официального согласия прусского Министерства образо­вания занимался Фонд Карнеги (**).

 

(* Lamszus W. Wer ist ein Patriot? // Paedagogische Reform (Hamburg). 16. 10. 1912; FW. 1912. N 2. S. 71; N 11. S. 438; VF. 1914. N 5. S. 215.)

(** HB FB II. S. 235; FW. 1909. N 5. S. 96.)

 

Надо отметить, что учителя средних школ были в об­щем одной из наиболее активных социальных групп в тогдашней Германии, — однако эта активность далеко не всегда играла на руку пацифистам. К примеру, учителя гимназий вместе с офицерами запаса составляли самую многочисленную группу в руководстве ветеранских сою­зов, Пангерманской лиге и других подобных обществах (*). Большинство же членов более чем 120-тысячного Немец­кого Союза учителей активной позиции в вопросе о вой­не и мире не заняло. Типичным, например, было обсуж­дение вопроса о "движении за мир в школе" на собрании учителей округа Магдебург: по общему благожелательно­му, но осторожному мнению, "воспитание любви к миру, как и строящееся на ней антивоенное движение, должны развиваться постепенно" (**).

 

(* Saul K. Der deutsche Kriegerbund // Militaergeschichtiche Mitteilungen. 1969. N 2. S. 109.)

(** FW. 1909. N 8/9. S. 175.)

 

В то же время чиновники от образования относились к педагогам-пацифистам подчеркнуто враждебно и стре­мились ограничить либо вовсе запретить им преподава­тельскую деятельность деятельность, как в случае с Ламшусом (*).

 

(* Ibid. 1912. N 10. S. 391.)

 

Молодежное движение

 

Молодежное движение в современном смысле воз­никло в Германии на рубеже XX века. Первоначально оно задумывалось как форма молодежной самоорганизации и не имело ничего общего с политикой. Такой безобидно-романтический характер носила основанная в конце 90-х гг. XIX в. в традициях странствующих подмастерьев орга­низация "Вандерфёгель" ("Перелетные птицы").

Однако сразу же стала ясна огромная потенциальная сила молодежного движения, и в борьбу за новое поколе­ние включились различные политические силы. Наряду с уже существовавшими конфессиональными христиан­скими появились социал-демократические и иные пар­тийные молодежные группы. Впрочем, перевес все боль­ше получало поддержанное властями националистическое и милитаристское крыло. В конце 1911 г. генерал-фельдмаршал фон дер Гольц объединил возникшие ранее военизированные молодежные организации — "Пфадфиндер" (немецкие скауты) , "Юнгштурм", "Веркрафт" и др. — в единый "Союз Молодая Германия" (СМГ, Jungdeutschland-Bund).

Характер этого образования, которое подчинило себе практически все существовавшее молодежное движение, включая христианские, студенческие, ремесленные объе­динения, не оставлял сомнений в целях его создателей. Это было наглядное воплощение мечты "ястребов" о "вооруженном народе", где армия "играет огромную культурную роль" и, как говорилось в послании прусского военного руководства в СМГ, способствует "ослаблению классовых противоречий" (*). Основными молодежными наставниками становились офицеры, в военном мини­стерстве был создан департамент по воспитанию молоде­жи; СМГ были предоставлены плацы, казармы и даже военные карты немецкого Генштаба. Воинственный наследник Вильгельм посвятил СМГ свою брошюру "Вооруженная Германия" (Deutschland in Waffen), выра­зил поддержку и сам кайзер. СМГ культивировал для мо­лодежи образ "радостной, бодрящей войны", о которой с задушевной простотой рассуждал один из лидеров "младогерманцев" Отто фон Готтберг (См. Приложение VI).

 

(* Hauptmann Giehrl. Offizier und Jugendbewegung. В., 1914. S. 14-17.)

 

В мае 1913 г. Немецкое общество мира приняло резо­люцию с осуждением деятельности СМГ и подобных ей организаций, "насаждающих в умах молодежи шовинизм и политические распри" (*). Понятно, что и деятельность пацифистов была для "младогерманцев" досадной помехой. Тот же О. фон Готгберг призывал "высмеять от чис­того сердца старых дев в брюках, которые трусят перед войной".

 

(* Die Friedensbewegung. 1913. N 6. S. 268.)

 

Самое печальное, однако, заключалось в том, что сде­ланная немецкими пацифистами для МБМ оценка поло­жения накануне войны подтверждала успех "ястребов". Культ силы, вылившийся в культ войны, сделал свое дело: в Германии и Австро-Венгрии "молодежь чувствует себя выше антивоенного движения и видит в принадлежности к нему признак слабости" (*). Зато численность СМГ уже на второй год его существования (1912) составляла около полумиллиона юношей при нескольких тысячах местных отделений (**).

 

(* Ibid. 1914. N 2. S. 54.)

(** Hauptmann Giehrl. Op. cit. S. 17-18.)

 

Этой тенденции пацифисты не смогли ничего проти­вопоставить. Создать свою молодежную организацию в противовес монстру СМГ было им не под силу. Немецкий конгресс мира в Кайзерслаутерне в 1914 г. признал угрожающим рост милитаристских организаций молодежи, но по-прежнему предложил ограничиться борьбой за влия­ние на родителей и педагогов (*).

 

(* FW 1914. N 6. S. 209-210.)

 

Однако пацифисты пытались наладить сотрудничество с теми силами в молодежном движении, которые все же сопротивлялись казарменному духу СМГ. Из христиан­ских молодежных организаций пацифистов поддержали только некоторые мелкие группы (*), тогда как основная масса в точности следовала за позицией официальной церкви в вопросе о войне и мире. Так, одна из наиболее влиятельных организаций, "Христианский союз юношей" (Christliche Verein Junger Maenner — немецкий аналог YMCA) в ответ на просьбу гамбургских пацифистов пре­кратить занятия строевой подготовкой в лагерях по-фарисейски ответила: "Для нас каждая война — часть Промысла Божия, Все равно гораздо больше юношей гибнет от грехов и пороков современной цивилизации" (**).

 

(* Ibid. 1912. N 2. S. 71.)

(** FB 1905. N 9. S. 105.)

 

О сотрудничестве с пацифистами партийных моло­дежных групп известно немного: в частности, либеральный молодежный союз Прогрессивной Народной партии приглашал для выступления д'Эстурнеля де Констана (*).

 

(* Wild A. Op. cit. S. 397.)

 

Зато позиция "Свободного немецкого молодежного движения" (СНМД — Freideutsche Jugendbewegung) ока­залась близка пацифистской. Его основали те члены дви­жения "Вандерфёгель", которые были оппозиционно на­строены по отношению молодежной политике СМГ, а также участники демократического студенческого движе­ния. В 1911 г. Фрид отмечал, что часть "Вандерфёгель" открыто поддержала антивоенное движение (*). Вышедшие из "Вандерфёгель" прогрессивные молодежные лидеры СНМД — Ганс Фогель, Фридрих В. Фульда, и прежде все­го Густав Винекен выступили против шовинистической волны, захлестнувшей страну при праздновании столетия Освободительных войн с Наполеоном в 1913 г.

 

(* FW. 1911. N6. S. 189.)

 

СНМД в пику официальным торжествам устроил на горе Хоэ Майснер альтернативный "Слет свободной не­мецкой молодежи". В принятой на нем резолюции осуж­дался "обращенный в прошлое" "бесплодный патрио­тизм". Г. Винекен напомнил о традиционной немецкой открытости миру и вопрошал молодежь: "Неужели же, чтобы добиться вашего восторга... достаточно громко кричать о "германстве" и "нации"? ... Для соревнования с другими народами есть более достойные цели, чем внешняя мощь" (*). Один из вождей этого слета, бывший морской офицер Ганс Пааше, был напрямую связан с пацифистским движением и стал в годы Первой мировой войны одним из его лидеров (**). Однако после слета на Хоэ Майснер на СНМД посыпались обвинения в антипатрио­тизме; в результате под этим давлением верх взяло уме­ренное крыло с лозунгом "нейтралитета".

 

(* Цит. по: Engelhardt V. Op. cit. S. 58-59. 65.)

(** См.: "Auf Fluent erschossen...". Schrifte und Beitraege von und ueber H. Paasche. Hg. v. Donat H. Bremen, 1981; Schwantje M. Hans Paasche, sein Leben und Wirken. В., 1921.)

 

Университеты

 

В июне 1908 г. Международный конгресс мира в Лон­доне поставил перед национальными миротворческими организациями задачу активизировать пропаганду пацифистских идеалов в университетах. С этой целью при Немецком Обществе мира образовался вскоре "Комитет пропаганды среди студентов". Все тот же Умфрид соста­вил для него воззвания к профессорам и студентам, разо­сланные в 1908 -1909 гг. по университетам Германии (*).

 

(* FW. 1908. N 10. S. 200; VF. 1909. N 2. S. 21.)

 

Пацифисты не питали, правда, иллюзий относительно успеха своей акции. Большинство из них имело универ­ситетское образование и хорошо представляло себе атмо­сферу тогдашних немецких высших школ. Умфрид давно вынашивал идею создать общество мира в Тюбингене, где он сам обучался, но вынужден был отказаться от этой мысли, поскольку, как он писал, "интерес академической молодежи к политике в общем ошеломляюще низок, [а] ... от профессоров и преподавателей нечего и ожидать, что­бы кто-то из них участвовал в ... обсуждении [проблем войны и мира]". В 1904 г. общее собрание НОМ конста­тировало, что "по опыту сделанных попыток от универси­тетских профессоров и студентов пока мало что можно ожидать" (*).

 

(* FB. 1903. N 13. S. 117; 1904. N 7. S. 51.)

 

В воззвании 1909 г. "К академической молодежи Гер­мании" пацифисты пытались обойти сложившиеся у сту­денчества стереотипы об антивоенном движении: участие в нем называлось "достойным и необходимым приложением молодых сил и мужской воли" с целью "обеспечить нашему Отечеству безопасность от внешней угрозы... путем создания европейской лиги наций". Ни в коем слу­чае, специально подчеркивалось в воззвании, пацифисты не отрицают необходимой пока военной службы. Однако прогнозы скептиков подтвердились и на этот раз; сколь­ко-нибудь значительного отклика на это воззвание не по­следовало (*).

 

(* An die akademische Jugend Deutschlands ! // FW. 1909. N 5. S. 99-100; Schwaebischer Merkur (N 223) 15. 05. 1909.)

 

Тогда от общих призывов пацифисты стали перехо­дить к работе со студенческими организациями. Здесь необходимо учесть огромный вес, который традиционно имели студенческие корпорации (т. н. "бурши", Burschenschaften) не только в академической среде, но и в общест­венной жизни Германии в целом. Принадлежность к кор­порации, её статус служили одним из определяющих моментов для всей карьеры любого "нормального" молодого человека в Германии эпохи Вильгельма II. Сохранявшиеся всю жизнь сложные связи членов различных корпораций играли, по сути, для "просвещенных слоев" роль неофи­циальной общественной структуры, сравнимой с англий­скими клубами. Внедриться хотя бы отчасти в эту среду было бы для пацифистов огромным шагом вперед на пути овладения общественным мнением.

Уже воззвание 1909 г. было разослано 300-м круп­нейшим корпорациям и обществам студентов. В дальней­шем роль посредника между буршами и студенчеством в целом, с одной стороны, и пацифистами — с другой пытался играть Ганс Веберг. Сам недавний бурш, он высту­пал в корпорациях с лекциями о Гаагских посреднических институтах, публиковал статьи в периодических изданиях буршей, в т. ч. в центральном органе "Буршеншафтлихе Блеттер" (*).

 

(* Wehberg H. Haager Friedenskonferenzen // Burschenschaftliche Blaetter (Berlin). 1909. N 10-11; FW. 1909. N 8/9. S. 170; 1912. N 1. S. 35.)

 

По инициативе Веберга в 1911 г. был создан денеж­ный фонд для распространения "Фриденсварте" в 50-ти немецких и австро-венгерских университетах (*). Лекции о значении Гаагских конференций и об идее международ­ной организации, которые читал для студентов в Марбургском университете Вальтер Шюкинг, пользовались, по сообщениям пацифистской прессы, большим успехом у студенческой аудитории со всех факультетов (**).

 

(* FW. 1911. N 1. S. 1-3; N 3. S. 96.)

(** Ibid. 1909. N 2. S. 33; 1910. N 4. S. 76; HB FB II. S. 405.)

 

И все же только очень немногие студенческие корпо­рации изменили свое отношение к пацифизму. Подав­ляющее большинство не просто осталось на позициях, далеких от пацифистских, но примкнуло к лагерю их про­тивников. Не случайно колыбелью пангерманизма был Лейпцигский университет, а центральная организация буршей входила в Пангерманскую лигу в качестве корпо­ративного члена. ³⁹

И потом, всякие попытки пацифистов агитировать студентов неизменно наталкивались на холодную или от­рицательную реакцию университетской администрации и большинства профессорско-преподавательского состава. О профессорах будет сказано отдельно, но чтобы охарак­теризовать состояние умов в университетах на всех уров­нях, достаточно привести пример одного из самых про­грессивных среди них, Марбургского. Несмотря на то, что здесь работали В. Шюкинг, Г. Веберг, знаменитые фило­софы-неокантианцы Герман Коген и Пауль Наторп, хри­стианский гуманист Мартин Раде — участники Союза Международного Согласия — большинство профессоров и университетские власти заняли однозначно антипацифистскую позицию. Шюкинг, как наиболее решительный противник войны, всячески третировался, "его коллеги, — вспоминал Веберг, — смотрели на него косо с тех пор, как он написал об "организации мира"; с ним обращались так, будто он украл серебряную ложку и говорили о его жене не иначе как о "бедной фрау Шюкинг". На призыв Шюкинга присвоить Фриду степень почетного доктора администрация университета ответила отказом, поскольку-де "надо же понимать, как в Германии относятся к идеям, подобным идеям Фрида". Объединение студентов — слушателей лекций Шюкинга едва не было запре­щено из-за "несоответствия предписанию о студенческих корпорациях" (**).

 

(* FW. 1911. N 10. S. 285-286; Chickering R. We men who feel most German. P. 145-152.)

(** Wehberg H. Walter Schuecking. Ein deutscher Volksrechtslehrer // FW. 1929. N 3. S. 69-71; 1935. N 5. S. 224-226.)

 

Анонимный студент писал в 1912 г. Б. фон Зуттнер: "В университетах профессора по сути агитируют за [войну]. Бурные овации студентов лишь подтверждают отклик, который эти слова находят. Большинство членов моей корпорации тоже за войну ... Если выступаешь за мир, приходится ... опасаться воплей об "антипатриотизме" (*).

 

(* FW. 1912. N 3. S. 111.)

 

Лучом света в этом "темном царстве" были постепен­но крепнувшие студенческие организации, альтернатив­ные традиционным корпорациям. Часто они возникали по инициативе или при поддержке пацифистских и близких им сил в Германии и вне её. Одним из таких объедине­ний был "Христианский студенческий союз" — междуна­родная организация с центром в Швеции, которая имела отделения по всему миру (в том числе, кстати, и в Рос­сии). Организация ставила своей целью расширение ме­ждународных контактов христианской студенческой молодежи. Её деятельностью в Германии руководил знаме­нитый впоследствии пацифист, пастор Фридрих В. Зиг­мунд-Шульце (1888-1969), который работал также с деть­ми и молодежью в бедных берлинских предместьях. На 1914 г. "Союз" насчитывал в Германии в своих рядах ок. 50 000 студентов (*).

 

(* Ibid. 1914. N 3. S. 91-94; VF. 1914. N 8/9. S. 78.)

 

Ещё ближе к пацифистам стояло движение Междуна­родных Студенческих Клубов (MCK, Internationale Studentenvereinigungen). Они возникли в Германии по об­разцу американских Cosmopolitan Clubs, клубов иностран­ных студентов. Возникнув в 1902 г., с 1907 г. это движе­ние распространилось на европейские страны при фи­нансовой поддержке "Фонда мира на Земле" бостонского издателя миллиардера Эдварда Джинна, председателем которого был упоминавшийся Дэвид Старр Джордан.

Как и во многих других пацифистских начинаниях, пионерами этого движения в Германии стали американ­ские немцы. В 1911 г. приглашенный из США профессор Мюнстерберг основал в Берлине первый МСК; вслед за тем они появились в университетах Лейпцига, Мюнхена, Геттингена. Движение МСК поддержал известный уче­ный-экономист Луйо Брентано. В августе 1912 г. четыре МСК объединились в организацию с длинным названием "Союз международных студенческих клубов при немец­ких высших школах "Корда фратрес" (*).

 

(* НВ FB II. S. 237; Der Weg zum Weltfrieden im Jahre 1912. S. 24.)

 

С самого начала МСК поставили своей задачей при­влекать не только иностранцев, но и как можно больше немцев для того, чтобы "способствовать дружественным связям между иностранными и немецкими студентами, для лучшего понимания чужой культуры". Вскоре в МСК уже состояли студенты 22-х национальностей (преобла­дали, однако, американцы и русские; один из соотечественников вошел даже в руководство Союза "Корда Фратрес") (*).

 

(* FW. 1911. N 3. S. 90-91; 1912. N 8. S. 295-296. Надо сказать. что русские студенты в Германии уже во время русско-японской войны, в 1905 г., провели собрание в поддержку пацифистского движения — См. FB. 1905. N 8. S. 94.)

 

На своем съезде в Лейпциге в 1913 г., который прохо­дил под председательством знаменитого историка Карла Лампрехта, "Союз" объединял уже семь отделений, хотя его численность вопреки ожиданиям организаторов не превысила 500 человек (*). С 1913 г. в Мюнхене издавался журнал "Союза" "Отечество и мир" (Vaterland und Welt).

 

(* FW. 1913. N 6. S. 215; 1914. N 7, S. 264.)

 

Тесно связано с МСК было движение "Немецкого Свободного студенчества" (Deutsche Freie Studentenschaft или Finkenschaft, от Finke — зяблик), альтернативное ста­рым студенческим корпорациям. К 1909 г. организации "Свободного студенчества" имелись уже в 37-ми высших школах страны. Центром обоих студенческих движений стал Мюнхен, который играл роль фрондирующего по отношению к казарменному Берлину центра передовой интеллигенции.

Мюнхенец Вильгельм Ор, главный идеолог и гене­ральный секретарь "Свободного студенчества", считал главной целью его создания привить студентам прогрес­сивное национальное сознание, без антисемитизма, шовинизма и консерватизма традиционных корпораций. Студенты, по его мнению, должны были активно участво­вать в политике, отбросив лозунг мнимой "надпартийности". "Свободные студенты" требовали равноправия иностранцев и женщин в университетах, а также, что их особенно сближало с пацифистами, замену студенческих дуэлей ("мензур") "арбитражными судами чести" (*).

 

(* Ohr W. Zur Erneuerung des deutschen Studententums. Muenchen, 1908. S. 2-23; Ohr J. Die Studentin der Gegenwart. Muenchen, 1909; Behrend F. Der freistudentische Ideenkreis. Muenchen, 1907. S. 30.)

 

Благодаря этой близости позиций уже в 1904-1905 гг. с докладами и лекциями перед "свободными студентами" выступали Умфрид и Квидде (*). Сторонником тесного со­трудничества "Свободного студенчества" и пацифистов стал студент из Киля Вальтер Берендзон. Распростране­ние листовок и лекции о пацифизме в университетах он оценивал в своей статье во "Фриденсварте" как беспер­спективную затею: по его мнению, требовалась посте­пенность, основательный научный, а не агитаторский подход, поддержка антивоенным движением новых форм студенческой жизни (**).

 

(* FB. 1904. N 4. S. 32; 1905. N 8. S. 94-95.)

(** FW. 1908. N 4. S. 66.)

 

Такому постепенному сближению пацифизма и про­грессивного студенчества должны были способствовать международные университетские обмены. Вместе с Берендзоном и "свободными студентами" их организацией занялся один из руководителей "Союза "Корда фратрес" берлинский профессор Вильгельм Пашковски, официаль­ный представитель Прусского министерства просвеще­ния (*). Моральную и, вероятно, финансовую поддержку предприятию оказали американские пацифисты: Пашков­ски был корреспондентом Фонда Карнеги, а Берендзон воспользовался помощью "Американского Общества мира" (**).

 

(* Ibid. 1914. N 4. S. 152. 158-159; НВ FB II. S. 387.)

(** См. Paszkowski W. German International Progress in 1913. Carnegie Endowment for International Peace. Washington D. C. 1914.)

 

В 1910-11 гг. созданный Берендзоном "Англо-герман­ский студенческий комитет" организовал поездки студен­тов из 25-ти немецких университетов в Англию и ответ­ный визит англичан. Предполагалось, что комитет пере­растет впоследствии в международную студенческую ор­ганизацию, которая будет налаживать взаимопонимание среди молодежи разных наций (*).

 

(* FW. 1909. N 10. S. 197-198; N 11. S. 205-206.)

 

На своем съезде 1914 г. в Мюнхене "Союз "Корда Фратрес" запланировал на осень 1914 г. встречу немецких студентов с французскими и английскими. Тогда же было решено отправить десять делегатов на XXI Международ­ный конгресс мира в Вене, намечавшийся на сентябрь 1914 г. Лидер "Союза" Джон Мец призвал участников движения активно способствовать международному со­гласию, сотрудничая с пацифистами. Выступил с речью и председатель НОМ Квидде, а Мюнхенское общество мира устроило в честь съезда торжественный вечер (*).

 

(* Ibid. 1914. N 4. S. 158.)

 

Однако в общем и "Союз "Корда Фратрес", и "Немецкое свободное студенчество" ориентировались на образцы "ревизионистского" пацифизма в духе Союза Международного Согласия, членом которого был Джон Мец (*). В 1913 г. председатели обоих студенческих движе­ний участвовали в международном студенческом конгрессе в Итаке (США), в 1913 и 1914 гг. "Корда Фратрес" ор­ганизовала цикл лекций и встреч с немецкими студентами Норманна Энджелла и Дэвида Старр Джордана.

 

(* HStAS. Q 1/2. Bu 4 (Mitgliederliste des Verbandes fuer Inter­nationale Verstaendigung).)

 

Новые студенческие движения, усиление пацифист­ской активности в университетах вызывало закономер­ную реакцию во враждебном лагере — среди пангерма­нистов, антисемитов и т. д. (*) В самих университетах бур­ши выступили с протестами против пацифистской агита­ции, увидев в ней "... узаконенное свидетельство отсутст­вия национальных понятий", и "во имя всех национально мыслящих студентов" выражали "свое глубочайшее сожаление" (**).

 

(* Ср. Strandz К. v. Bewusste englische Irrehiehrung // Allgemeine Beobachter. 01. 06. 1913; Deutsch-Soziale Blaetter. (N 85). 23.10. 1913.)

(** FW. 1913. N 1. S. 24.)

 

Цикл лекций Н. Энджелла сопровождался волной про­тестов студенческих корпораций в Берлине, Гиссене, Геттингене. Даже Г. Веберг, пытавшийся договориться с буршами, был вынужден признать, что при "ужасающих предрассудках против идеи мира в корпорациях" выступ­ления иностранцев на эту тему наносят лишь вред (*). Сходным образом Джон Мец констатировал в июле 1914 г. в письме Д. С. Джордану неудачу, несмотря на все усилия, в попытках привить немецкому студенчеству ка­жущиеся ему чужеродными пацифистские идеалы (**).

 

(* Ibid. 1913. N 3. S. 109.)

(** Chickering R. The Peace Movement and the Religious Com­munity in Germany.... P. 302.)

 

У многих немецких студентов "переоценка ценностей" наступила на полях сражений Первой мировой (См. При­ложение VI). Уже после войны посеянные пацифистами семена дали всходы: именно бывшие члены "Корда Фрат­рес" и "Свободного студенчества" создали ядро "Немец­кого пацифистского союза студентов" (*).

 

(* FW. 1924. N 4/7. S. 129.)

 

 

2. 3. Пацифизм глазами творцов общественного мне­ния: пресса, церковь, армия, интеллигенция

 

Выше в изложении не раз мелькали названия различ­ных газет и журналов, писавших о пацифистах. Прессе пацифистские лидеры придавали огромное значение в своей борьбе, видя в ней самостоятельную общественную силу. Вслед за Б. фон Зуттнер многие участники антиво­енного движения считали именно прессу "самым мощным бастионом защитников... и поджигателей войны" (*).

 

(* Suttner В. v. Der Kampf... Bd. I. S. 498.)

 

Поэтому пацифистам представлялось возможным переломить ситуацию в свою пользу путём воздействия не­посредственно на прессу: рассылая свои информацион­ные материалы и ведя агитацию среди журналистов и издателей. "Если бы, — писала фон Зуттнер, — сообще­ния для [прессы]... были выдержаны в ином тоне, а в редакции шло больше друзей мира, то пресса... стала бы нашим мощнейшим союзником" (*).

 

(* Ibid. S. 70-71.)

 

Контроль за источниками информации действительно представлял собой важную задачу. Целью должно было стать удовлетворительное информационное освещение деятельности пацифистов и воспрепятствование появлению в печати т. н. "поджигательских" статей (Hetzartikel) по внешней политике.

Существовавшее положение с источниками информа­ции так описывалось О. Ниппольдом в 1912 г.: "Наст­роение масс создается за чтением газет в пивных. Сведе­ния (по внешней политике — Д. С.) черпаются из... со­общений официального пресс-бюро МИДа, Телеграфного агентства Вольфа, корреспонденции больших газет, часто также корреспонденции организаций типа Пангерманской лиги, Флотского союза и т. п. Информация из этих источников доходит вплоть до читателя мелких провинци­альных листков" (*).

 

(* FW. 1912. N 10.)

 

Уже в 1900 г., сразу по переезде в Штутгарт, при Не­мецком обществе мира была создана комиссия по прессе. НОМ и CMC стали издавать специальные ежемесячные бюллетени для прессы, которые рассылались в более чем 500 печатных изданий. К 1914 г. объем предлагаемой ин­формации увеличился вдвое. Кроме того, президиум НОМ призывал местные пацифистские группы активно влиять на локальную прессу (*).

 

(* FB. 1900. N 2. S. 21; 1905. N 2. S. 24; FW. 1912. N 11. S. 409; Die Friedensbewegung. 1914. N 5. S. 215.)

 

Особенно деятельным в этой области был Фрид, зна­комый с журналистско-издательской средой. В 1909 г. после его обращения в Международное бюро мира и не­посредственно к журналистам Европы был создан "Международный союз прессы за мир" с центром в Вене. Сам Фрид стал председателем Союза, а в рабочий коми­тет вошли, помимо прочих, и представители России — член Петербургского общества мира журналист Е. Семе­нов и пацифист из Тифлиса издатель А. Аракелян (*).

 

(* FW. 1909. N 5. S. 88-89; N 10. S. 187.)

 

XX Международный конгресс мира в Гааге (1913) об­ратил особое внимание на "девятый вал" шовинизма в европейской прессе. Фрид назвал в своем докладе безот­ветственную печать "убийцей-отравителем культуры" и предложил для "иммунизации масс против этого яда" соз­дать при посредничестве пацифистов международную конвенцию журналистов наподобие Красного Креста — "Черный Крест". Причем, разуверившись в возможностях убеждения пишущей братии, Фрид и другие пацифисты пришли к выводу о необходимости прямого давления на националистическую печать. Будущий "Черный Крест" должен был быть наделен полномочиями налагать штраф­ные санкции, печатать список "опасных для человечест­ва" изданий, требовать опровержений и т. п. (*)

 

(* Die Friedensbewegung. 1913. N 7. S. 329-337; Wehberg H. Die Presse und der Chauvinisimis // FW. 1914. N 7. S. 261-263.)

 

По мнению О. Ниппольда, немецкая пресса в отноше­нии к пацифизму делилась на три неравные группы: шо­винистическая, официозная и благожелательная к анти­военной идее. Подавляющее большинство антипацифист­ской прессы составляли издания Пангерманской лиги и родственных организаций, но входили сюда и централь­ный орган католического Центра — "Ди Германиа", и полуофициоз "Дер Райхсботе", и целые издательские концерны, владевшие несколькими газетами и журналами. Среди последних назовем концерн Шерля, где выпус­калась широко распространенная газета "Дер Таг" с рез­ко антипацифистскими статьями, и концерн Бюксенштейна, который объединял газеты пангерманистской направленности ("Берлинер Нойесте Нахрихтен", "Дойче Варге" и др.) (*).

 

(* Nippold O. Der deutsche Chauvinismus; FW. 1909. N 7. S. 127; Fischer F. Op. cit. S. 161.)

 

Более или менее официозные крупные издания — та­кие, как "Нордойче Альгемайне", "Кельнише Цайтунг" и др. — следовали, как правило, в фарватере правительст­венного курса: насколько мало внимания уделяли офици­альные круги Германии пацифистскому движению, на­столько же редко информация о нем попадала на страни­цы такого рода газет. В этом смысле пацифистов пара­доксальным образом больше устраивали откровенные нападки — свидетельство того, что их, по крайней мере, заметили — чем полное молчание "солидной" прессы.

Для большей части немецкой прессы в отношении ми­ротворчества было характерно как раз такое равнодушие или намеренное замалчивание. Крупнейшее немецкое информационное агентство — Телеграфное бюро Воль­фа — дало, например, прямое указание своему швейцар­скому корреспонденту не сообщать о Международном конгрессе мира в Люцерне в 1906 г., который обсуждал вопросы англо- и франко-германского согласия (*). Б. фон Зуттнер с горечью писала: "Широкой публике не инте­ресно — во всяком случае, по мнению редакторов — чи­тать о подготовке международного правового порядка", а между тем "замалчивание — это... пассивная ложь. Ху­же — это... безмолвная попытка убийства" (**).

 

(* FW. 1908. N 8. S. 152.)

(** Suttner В. v. Der Kampf... Bd. II. S. 95-96. 303.)

 

Признание одного из редких сочувствовавших паци­физму редакторов подтверждает, что существовавший процесс "политической социализации", политическая культура работали против пацифизма. По мнению этого газетчика, причины холодного отношения прессы к миро­творцам следует искать в том, что большинство занятых здесь — лица с академическим образованием, а значит, офицеры резерва: "Предоставить полосы своих газет для пропаганды идеи мира означало бы для них полный раз­рыв со всем предшествующим общественным наследи­ем", они "восприняли в университетах столько от воинст­венного и односторонне националистического воспитания молодежи, что им необходимо внутреннее освобождение для того, чтобы пропаганда идеи мира стала их осознан­ной потребностью. Немногие сочувствующие идее мира не могут открыто высказаться, поскольку это нанесет удар по их социальному статусу" (*).

 

(*FB. 1904. N 13/14. S. 98.)

Справедливости ради надо сказать, что были все же и солидные умеренные издания, заинтересованные в объ­ективной оценке пацифизма — такие, как "Пройсише Ярбюхер" (Берлин), который редактировал военный исто­рик Ганс Дельбрюк, или штутгартское "Дойче Ревю". Из­датель последнего, Рихард Фляйшер, предоставил на страницах своего журнала место для дискуссии между сторонниками и противниками пацифизма, тянувшейся на протяжении всего предвоенного десятилетия. Здесь наряду с ярыми критиками миротворчества выступали с полемическими статьями Б. фон Зуттнер, Г. Веберг, Э. Карнеги, О. Ниппольд и др. (*)

 

(* См. Stengel K. v. Die Idee des ewigen Friedens und die Friedensbewegung // DR. 1910. N 2; Konteradmiral Glatzel. Ueber den Einfluss der Friedensbewegung auf die europaeischen Ruestungsverhaeltnisse // Ibid. 1911. N 1; Wehberg H. Die Friedens­bewegung, das Voelkeinrecht und die Haager Friedenskonferenz // Ibid. 1910. N 3; Carnegie ueber die Friedensbewegung // Ibid. 1910. N 7 и др.)

 

Но в отличие от "толстых журналов", в ежедневной прессе пацифисты рассчитывали только на леволиберальную партийную печать. Наиболее заметной поддержкой традиционно пользовался у крупнейшей газеты немецких леволибералов "Франкфуртер Цайтунг". Газета была основана на позициях непримиримого отрицания бисмаркианства и пруссачества. В её редакцию входил брат председателя Франкфуртского союза мира Франца Вирта Макс и член этого Союза Александр Диц. Другой член редакции "ФЦ", Теодор Курти, был соратником ли­дера леволиберальных пацифистов Конрада Хаусмана, а в 1909 г. именно он пригласил из Швейцарии О. Ниппольда. "ФЦ" единственная из общенациональных газет подробно и регулярно освещала через специальных корреспонден­тов все крупнейшие события пацифистской жизни (Т. Курти даже извинялся перед К. Хаусманом за недоста­точное освещение одного из миротворческих конгрессов), печатала статьи крупнейших пацифистов (*).

 

(* HStAS. Q 1/2. Bu 4 (Т. Курти — К. Хаусману. Франкфурт н. М, 14. 10. 1913); Nippold О. Meine Eriebnisse in Deutschland. S. 10; FW. 1908. N 8. S. 151-152; НВ FB II. S. 394; Stiewe D. Op. cit. S. 80-81.)

 

Интересно, что в Берлине антивоенному движению симпатизировали два крупнейших издателя — Ганс Ульштайн и Рудольф Моссе, которые состояли когда-то чле­нами берлинского отделения Мюнхенского комитета под­держки Гаагской конференции Зеленка — Квидде. Ульштайн оказывал финансовую поддержку усилиям по франко-германскому сближению. С ним и Моссе сотруд­ничали демократические журналисты и редакторы, выступавшие за международное сотрудничество — Теодор Вольф, Альфонс Гольдшмидт, Фриц Ауэр, Фридрих Дернбург, Гельмут фон Герлах (*). Газеты Ульштайна и Моссе — "Берлинер Тагблатт", "Ди Вельт ам Монтаг", "Берлинер Моргенпост" и др. — в целом благожелательно освещали пацифистские акции, часто публиковали статьи пацифи­стов и особенно Фрида — одно время даже официального корреспондента этих изданий в Вене (**).

 

(* Suttner В. v. Der Kampf... Bd. II. S. 285-286; Greuner R. Gegenspieler.... S. 162-163.)

(** FW. 1908. NILS. 215; Chickering R. Imperial Germany... P. 190-191. См. также: Хандке Х. Некоторые аспекты развития монополистической массовой прессы в начале XX в. // Иссле­дования по истории германского империализма начала XX века. С. 148-153.)

 

Кроме того, пацифистов поддерживали в большей или меньшей степени некоторые региональные либеральные газеты: "Кенигсбергер Хартунгше Цайтунг", в редакции которой работал член Кенигсбергского общества мира Карл Л. Зимеринг; газета вюртембергских демократов "Дер Беобахтер", практически ставшая неофициальным органом Немецкого общества мира, и некоторые другие (*). Однако даже в леволиберальной прессе согласия в отношении пацифизма не было. И здесь случались выпады против него, которые Фрид называл "нападением с тыла". В 1904 г. Фрид направил в 150 газет "Воззвание к немец­кой прессе левых", упрекая её в том, что "левая пресса молчаливо наблюдает за опасными тенденциями в немец­кой внешней политике, и лишь за небольшим исключени­ем, от случая к случаю, она выступает за идею мирной организации цивилизованных стран" (*). Однако призыв Фрида создать "Союз прессы Германии за арбитраж" сторонников не нашел.

 

(* НВ FB II. S. 405.)

(** FB. 1904. N 11/12. S. 88-89.)

 

Т. о., необходимого пацифистам освещения в прессе они могли добиваться либо через личные контакты, либо попросту купив издание. Так, в 1913 г. Союз Междуна­родного Согласия через К. Хаусмана установил контроль над мюнхенским демократическим еженедельником "Дер Мерц", обеспечив для него крупные финансовые влива­ния (*). Но, понятно, скромные финансовые возможности пацифистов не позволяли достичь на этом пути многого.

 

(* HStAS. Q 1/2. Bu 4 (О. Ниппольд — К. Хаусману. Оберурзель а. Т., 23. 06. 1913; К. Хаусман — О. Ниппольду. Берлин, 26.06. 1913).)

 

"Большая часть немецких газет, — признавал Фрид в 1911 г., — никогда не была благожелательно настроена к идее мира, и чем более дело мира развивалось, тем менее дружелюбными становилась печать". В 1920 г. он подвел итог: "До войны пацифизм в Германии был ограничен тремя — четырьмя пацифистскими изданиями" (*).

 

(* FW. 1911. N 6. S. 191; 1920. N 1/4. S. 27.)

 

И здесь глаза многим открыла только мировая катаст­рофа. Яркий пример этому — самые заметные в немец­коязычной журналистике фигуры берлинца Максимилиа­на Гардена и венца Карла Крауса. Оба они до войны не относились к пацифистам иначе как с издевкой и раз­дражением, и лишь четыре военных года изменили их позицию (*).

 

(* Ibid. S. 27; Hamann В. Op. cit. S. 140-141. 269.)

 

Церковь

 

Кризис ценностей, потеря нравственных ориентиров не могли не сказаться и на религиозной жизни немецкого общества. Это ярко проявилось в отношениях пацифизма с различными религиозными конфессиями.

 

Со времен Лютера благо для протестантизма отожде­ствлялось с благом протестантского государства. После 1871 г. господствовавший в объединенной Германии про­тестантизм окончательно превратился в государственную религию, соединяя "трон и алтарь". Он прямо обслуживал нужды национального государства и именовал себя "национальной церковью" (*). Это лишало протестантскую церковь необходимой духовной самостоятельности, при­нижало веру до уровня идеологии. Фактической задачей церкви в Германии стало воспитание не христианина, а подданного — а значит, и солдата.

 

(* См. Huber W. Schwerdtfeger J. Moeglichkeiten und Grenzen des Friedenshandelns von Kirchen und christlichen Gruppen // Kirche zwischen Krieg und Frieden. S. 552-553; Janssen W. Op. cit. S. 116-117.)

 

Воззрения на войну Отцов Церкви и схоластиков средневековья Лютер и последующая протестантская тра­диция переняли без особых изменений. Но пиетет перед государством заставил протестантов окончательно разде­лить в отношении к войне индивидуальную и коллектив­но-государственную мораль. "Христос запрещает тебе обнажать меч, — писал Лютер, — но не препятствует этим повиноваться властям, если твой господин нуждает­ся в тебе для того... чтобы вести войну" (*).

 

(* Luther M. Ob Kriegsleute auch in seligem Zustand sein koennen (1526). Цит. по: Rade M. Wege zum Pazifismus. Protestantische Kirche // Die Friedensbewegung. S. 68.)

 

В результате в протестантской церкви после 1871 г. рост агрессивного, воинственного национализма не толь­ко практически не встречал сопротивления, но, наоборот, делались шаги ему навстречу. Мысль Лютера о двойном стандарте для личной и государственной морали развива­лась в сторону все большей апологизации последней. Да­же слывший либералом и не чуждый пацифизму теолог и историк Эрнст Трёльч писал, перефразируя известное место о вере, надежде и любви из послания Св. апостола Павла: "А теперь пребывают сии три: частная, государст­венная и национальная мораль, но государственная мо­раль из них сейчас наибольшая" (*).

 

(* Цит. по: Brenner Ch. Mauch Th. Op. cit. S. 68.)

 

С тех же позиций целый ряд авторитетных протес­тантских теологов — Рудольф Зом, Райнхольд Зееберг, Фердинанд Каттенбуш и др. — вообще пытались соеди­нить несоединимое, примирить христианство и войну, используя социал-дарвинистские идеи. Р. Зом, например, утверждал, что война насущно необходима для государст­венной жизни — а поскольку-де без последней немысли­ма и жизнь христианская, то война — христианское, благое дело (*). Ф. Каттенбуш в своем трактате "Нравственное право войны" (**) додумался до того, что назвал войну "осо­бой формой любви к ближнему", т. к. она должна якобы наставить человека на путь истинный и "проверяет, на­сколько глубоки в человеке религиозные чувства"! (***)

 

(* Buehler A. Kirche und Staat bei Rudolf Sohm. Zuerich, 1965.)

(** Kattenbusch F. Das sittliche Recht des Krieges. Giessen, 1906.)

(*** VF. 1913. N 12. S. 127.)

 

Отсюда оставался один шаг до превращения христи­анского Бога в "Kriegsgott" (бога войны). Один из редких пацифистских пасторов с полным правом мог сказать об отношении пацифистов к этой метаморфозе: "Речь идет о борьбе между истинным христианством и современным язычеством". В последнем христианство причудливо уживалось с древнегерманскими божествами, с Валгал­лой, где пребывают "решительные люди, т. е. Бисмарк, Фридрих Великий..., а не нытики, которые хотят отвра­тить нас от войны" и куда "попадают доблестно павшие в битвах немецкого оружия.... Вот... рай. Так нужно стре­миться предстать пред нашим Господом" (*) Стоит ли после этого удивляться, что уже в войну молодые немецкие сол­даты писали домой: "У нас быстрые корабли, сильная броня, а еще сильнее — наш Бог", или "Мы хотим быть хорошими солдатами, поэтому (именно в такой последовательности! — Д. С.) мы хотим быть и добрыми хри­стианами" (**).

 

(* Gottberg O. v. Op. cit.)

(** Stuttgarter Jugendvereins-Blatt. N 13 (16-31. 10. 1914), 14 (1-15.11. 1914).)

 

Естественно, пацифисты не могли принять абсолютно­го разграничения между личным спасением и обществен­но-политической жизнью, — поскольку они-то как раз выступали за уравнение личной и коллективно-государственной морали, за нравственную политику. Кроме этого, как уже говорилось, пацифизм в целом был плодом обмирщения европейского общества, и его мечта о Веч­ном мире как воплощении Царства Божия на Земле объ­ективно противоречила христианству церковной традиции — и протестантизму, и католичеству. Более того, в анти­военном движении раздавались голоса о том, что паци­физм должен быть "чисто гуманистическим, светским делом", "не может быть союза между [ним] и огосударствленной церковью". Отвечая на это, Фрид писал, что па­цифистам "не нужно "опираться" на [церковь], но лучше иметь её с нами, чем против нас" (*).

 

(* Zu spaet! // Ethische Kultur. 15. 09. 1909; FW. 1909. N 11. S. 215.)

 

Развивавшиеся в Германии довольно широко формы церковной деятельности в социальной сфере доказывали, что непреодолимой пропасти между признанием Божест­венного Промысла и активной ролью христианства в со­вершенствовании посюсторонней, земной жизни, нет. Многие пацифисты-христиане, участвовавшие, как О. Умфрид, М. Раде и др., в христианско-социальном движе­нии, надеялись поэтому, что идея устранения войн полу­чит вслед за разрешением социального вопроса свое при­знание в церковной среде.

Однако для выбора своей позиции по проблеме войны и мира у официальной протестантской церкви и боль­шинства рядового духовенства главенствующими были не нравственные, а национально-государственные, политиче­ские соображения, которые покрывались догматической реторикой. Обычными были ссылки на то, что война — неизбежный и необходимый элемент мироустройства "и таковым останется до Страшного Суда" (*).

 

(* Die Reformation. 1911. N 42. Цит. по: FW. 1912. N 1. S. 37.)

 

"Пока человек не избавился от греховности, — ут­верждал один из пасторов в 1908 г., — напрасно будет Берта фон Зуттнер воспевать мир. Горе нации, которая разоружится раньше!". Более радикальные выступления затрагивали политическую сферу и заканчивались уже прямыми антипацифистскими призывами: "В интересах нашей церкви и нашего народа необходимо выступить публично против... опасного [антивоенного] движения, пока и в этой сфере, касающейся национальных интере­сов, не произошло переоценки твердых нравственных оснований", — писал анонимный священник в 1912 г. (*) Уже перед самой войной одна из официальных протес­тантских инстанций в Веймаре заявляла, что "церковь, разумеется, держалась и будет держаться вдали от уст­ремлений, которые преследует госпожа фон Зуттнер" (**).

 

(* Ibid. 1908. N 2. S. 35; Janson G. Luegen // Taegliches Unterhaltungsblatt. 27. 09. 1912.)

(** MVIV. 1913. N 1. S. 9.)

 

И такие примеры были не единичны. Это даже за­ставляло пацифистов думать, что "именно... духовенство, за считанными исключениями — главный враг антивоен­ного движения. Нередко в официальной церковной прес­се и с кафедр... друзья мира предаются анафеме. На па­цифистских собраниях священники обычно не присутст­вуют и не желают участвовать в публичных дискуссиях" (*).

 

(* FB. 1904. N2. S. 12-13.)

 

В большинстве своем консервативно настроенное ду­ховенство не принимало редких "пацифистских пасто­ров": нормой были обвинения, угрозы, прямое преследо­вание. За Умфридом Евангелическая консистория устано­вила с 1897 г. постоянное наблюдение, фактически похо­жее на полицейский надзор. Коллеги постоянно нападали на него в прессе за антипрусские, антивоенные и вообще "политические" высказывания.

В одном из доносов в консисторию автор требовал "серьезно указать (Умфриду — Д. С.), что по мнению многих христиан... священник и пастырь мог бы найти дело поважнее, чем писать газетные статьи" с "оскор­блениями мудрого князя Бисмарка", и что "он (Умфрид) либо должен отказаться от сана..., либо найти лучшее применение своим силам" (*). Другой анонимный священ­ник-пацифист писал об окружавшей его атмосфере: "Коллеги... отвернулись от меня. Один почти плюнул мне в лицо из-за того, что я "якшаюсь с евреями и их друж­ками", другой написал мне, что... наша деятельность иг­рает на руку анархистам" (**).

 

(* AELK. РА О. Umfrid. Bl. 47-51; Umfrid О. Oberflaechlichkeiten // Der Beobachter. (N 55). 08. 03. 1910.)

(** Bredendiek W. Op. cit. S. 43.)

 

Более благожелательно расположенные к пацифизму объединения "свободного протестантизма" (т. е. внецерковные общины) не могли по своей малочисленности за­метно изменить общую среду (*).

 

(* Ср.: Huber W., Stohr Th. Protestantismus — soziale Organisa­tion und der Friedensauftrag der Kirche // Kirche zwischen Krieg und Frieden. S. 53f.)

 

 

 

Несколько иная картина в отношении к антивоенному движению сложилась в немецком католичестве. Католи­ческая церковная доктрина строилась на универсализме, национальному государству в ней не отводилось такой исключительной роли, как у протестантов. Этот универсализм природой вещей был ближе пацифизму, что под­тверждалось и отношением к антивоенному движению пап. В энциклике 1894 г. Льва XIII говорилось о губитель­ности "вооруженного мира" и желательности ограничить вооружения. В 1896 г. Лев XIII поддержал созыв Между­народного конгресса мира в Будапеште. Впоследствии папы выступали за введение международного арбитража и приветствовали I и II Гаагские конференции мира, а Пий X даже благословил пацифистское движение (по просьбе председателя Киевского общества друзей мира гр. М. Тышкевича) (*). В 1910 г. французскими католиками была создана "Международная католическая лига мира" с отделениями во многих европейских странах — правда, кроме Германии (**).

 

(* Wehberg H. Das Papsttum und der Weltfriede. Moenchengladbach, 1915. S. 53. 92-98; HB FB II. S. 124-125. 139; FW. 1910. N 8/9. S. 177; Suttner B. v. Der Kampf... Bd. I. S. 362.)

(** Rade M. Der Beitrag der christlichen Kirchen zur internationalen Verstaendigung (VVIV. Hft. 4). Stuttgart, 1912. S. 20.)

 

У немецких католиков не было формальных причин отвергать сотрудничество с пацифистами после санкции на это пап. В отличие от протестантов, католическая мысль и в теории не отвергала применения христианской этики в политике если не для того, чтобы уничтожить, то хотя бы смягчить насилие. В беседе с русским послом Чарыковым по поводу I Гаагской конференции мира сек­ретарь Льва XIII кардинал Рамполла подчеркнул, что ис­тинный мир возможен при условии восстановления в политике "принципов христианского общественного права", духа любви вместо господства силы (*).

 

(* Wehberg H. Das Papsttum.... S. 96-97.)

 

Однако и для немецкого католичества решающую роль играли политические соображения — стремление преодолеть последствия Культуркампфа, смыть с себя поддержкой национализма клеймо "антигосударствен­ности". Отсюда постепенный дрейф немецкого католицизма и его политической верхушки в лице партии Цен­тра в сторону поддержки агрессивной внешней политики и отказ от сотрудничества с антивоенным движением (*). И только перед самой войной антивоенное католическое движение заявило о себе и в Германии: на XX МКМ в Гааге (1913) в присутствии двух католических священни­ков из Южной Германии было принято решение создать по образцу существовавших в других странах "Католи­ческую группу немецких друзей мира" с участием деяте­лей левого крыла партии Центра (**).

 

(* Janssen W. Op. cit. S. 118; Riesenberger D. Op. cit. S. 82-84.)

(** VF. 1913. N 10. S. 105, 110; FW. 1913. N 9. S. 334.)

 

 

 

Сторонники христианской идеи абсолютного ненаси­лия из некоторых протестантских сект — меннонитов, баптистов, моравских братьев — выражали сочувствие пацифистскому делу, но ни та, ни другая сторона в этом случае к прямому сотрудничеству не стремилась (*). К антимилитаризму толстовского образца, последователи ко­торого были и в Германии, пацифисты также относились неоднозначно. Большинство пацифистских лидеров отри­цало действенность отказа от воинской службы для борь­бы с милитаризмом и не могло принять тезис Толстого о патриотизме как искусственном чувстве. Толстовство гро­зило серьезно дискредитировать "благонамеренный" па­цифизм, и часто акценты для их размежевания расстав­лялись очень резкие — как у Фрида, называвшего движе­ние сторонников абсолютного ненасилия "пацифизмом кретинов". Б. фон Зуттнер, О. Умфрид и др., хотя о пре­клонялись перед мужеством Толстого и его последовате­лей, также не могли принять их доводы (**).

 

(* См.: Chickering R. Imperial Germany... P. 197. Подробнее о христианском ненасилии сект, в т. ч. в Германии, см.: Brock P. Pacifism in Europe to 1914.)

(** См.: Wehberg H. Das Problem der Kriegsdienstverweigerung auf den Weltfriedenskongressen der Vorkriegszeit // FW. 1924. N 10/11. S. 290-292; Umfrid O. Friede auf Erden! S. 14-15, 22-23.)

Что касается нехристианских конфессий, то известно об участии в пацифистском движении некоторых пред­ставителей иудаизма, — прежде всего члена Штутгарт­ского общества мира раввина Теодора Кронера. Он выпустил несколько популярных брошюр, призывая в них поддержать идею арбитража, а в 1913 г. вслед за обраще­нием Умфрида к протестантским священникам Кронер вызвался опубликовать подобное обращение к иудеям (*). Однако, как уже говорилось, особого энтузиазма к паци­физму не было и тут. Другой раввин — сам участник па­цифистского движения — подчеркивал принципиальную позицию, ничем не отличавшуюся от официальной в хри­стианских церквях: "Иудаизм в принципе стремится к миру, но пока человек несовершенен, вести войны допус­тимо" (**).

 

(* Kroner Th. Wie fordern wir die Idee der Schiedsgerichte der Voelker? Stuttgart, 1910; HB FB II. S. 366; VF. 1913. N 11. S. 129.)

(** FB. 1906. N 2. S. 22.)

 

Одновременно с пацифистским в Германии появилось близкое по духу христианское движение, на которое в пору своих ещё нерастраченных иллюзий пацифисты возлагали большие надежды. Речь идет об учении "единого христианства" Морица фон Эгиди (1848-1898), быв­шего офицера, который порвал с предшествующей карье­рой, опубликовав в 1890 г. книгу "Серьезные мысли" (*). В ней и последующих трудах Эгиди призвал к возрождению истинной христианской жизни путем переориентации её на излечение социальных язв — невозможное, в свою очередь, без прочного мира. Признание церковью войны "неизбежным злом" противоречило христианству, по Эгиди. Поэтому борьба за мир, воспитание в этом духе молодежи составляли одну из главных задач основанных во многих городах Германии "ассоциаций Эгиди". Пропа­ганда мира велась и через журналы эгидианцев "Единое христианство" ("Einiges Christentum) и "Примирение" ("Versoehnung"). Кроме того, Эгиди поддерживал феми­низм, антиколониализм, борьбу против вивисекции. Близ­ки ему были и взгляды Толстого: Эгиди выступал за отме­ну смертной казни и даже сотрудничал с анархистами (**).

 

(* Egidy M. v. Ernste Gedanken. Leipzig, 1890.)

(** См. Der Sozialist. 1898. N 2.)

 

Неудивительно, что Эгиди вскоре сблизился с паци­фистским движением — и прежде всего с Б. фон Зутт­нер, которой он писал: "Если бы Иисус Христос жил в наши дни, он стал бы членом общества мира". Зуттнер видела в "едином христианстве" Эгиди вариант компро­мисса между верующими и неверующими миротворцами, шаг на пути превращения церкви в "научно-этическое общество", проповедующее "экуменизм, дарвинизм, со­циализм, феминизм и пацифизм" (*).

 

(* Suttner B. v. Der Kampf... Bd. II. S. 433. 435; Hamann B. Op. cit. S. 420-425.)

 

Эгиди выступил с докладом на МКМ в Гамбурге в 1897 г., а годом позже восторженно приветствовал Гааг­ский манифест Николая II и пропагандировал заложен­ные в нем идеи по всей Германии. Но после внезапной смерти Эгиди в том же году основанное им движение заглохло, а пацифисты потеряли одного из самых верных своих союзников (*).

 

(* См. подробнее: Herz H. Alleingang wider die Maechtigen. Ein Bild vom Leben und Kaempfen Moritz von Egidys. Leipzig, 1970; Donat H. С M. von Egidy // BDMPL. P. 246 — 249.)

 

 

С начала века основной формой пацифистской пропа­ганды в церковной среде стали обращения к духовенству. Их неизменным автором был Умфрид, адресовавший свои послания прежде всего протестантам. Постепенный, хотя и не качественный, рост положительных откликов на них говорит о том, что все же в протестантизме нарастала тревога за будущее страны, крепло стремление к более активной роли церкви и в вопросах внешней политики.

Результат обращения Умфрида к духовным лицам Вюртемберга в 1903 г. с прямым призывом вступать в Общество мира был ничтожен: из нескольких тысяч по­ложительно откликнулись трое (по другим данным из 900 — 8), многие вернули формуляры для вступления с негодующими приписками. Не лучше были и итоги анало­гичных акций местных обществ, мира: в приличном по немецким масштабам по численности Хайльбронне на обращение местных пацифистов от священников было получено только два отклика, и оба отрицательные (*).

 

(* FB. 1904. N 6. S. 45; N 21. S. 156; 1905. N 3. S. 34; N 11. S. 129.)

 

Сразу после Мюнхенского МКМ 1907 г. и прошедшей на нем дискуссии об отношении церкви к антивоенному движению Умфрид вместе с Мартином Раде и другим пропацифистски настроенным теологом, Людвигом Вебером, выпустил новое обращение к протестантским свя­щенникам. На этот раз из 1000 адресатов положительно откликнулось уже около ста. Стремясь закрепить завое­ванные позиции, Умфрид пригласил этих новообращен­ных к участию в I Немецком конгрессе мира в 1908 г. Не случайно два из трех докладов на нем делали богословы. Своеобразным свидетельством растущей известности па­цифизма в церковных кругах стала и травля пацифистов со стороны "Позитивного союза". Эта правая протестант­ская организация вокруг известного придворного пропо­ведника, антисемита и консерватора А. Штекера обвинила авторов обращения в том, что они действуют по нау­щению Англии (*).

 

(* Wiegand В. Op. cit. S. 54; Mauch Ch. Brenner Th. Op. cit. S. 110-111.)

 

Наконец, настоящим успехом Умфрида и его соратни­ков стала реакция на обращение 1913 г., написанное в пику шовинистической истерии торжеств 100-летия побе­ды над Наполеоном и пропагандистской кампании в поль­зу нового увеличения расходов на оборону. Автором об­ращения был на этот раз поддержанный Умфридом бер­линский пастор Вальтер Нитхак-Штан, который выдержал документ в более умеренном тоне, чем экспрессивный Умфрид.

Из охваченных 3400 протестантских пасторов положи­тельно пацифистскую инициативу восприняли около 400-т. Свою поддержку выразили в том числе 12 профессоров теологии и несколько местных церковных иерархов. Од­нако характер отзывов свидетельствовал и о резких тер­риториальных диспропорциях в настроениях духовенства: если в Пруссии под обращением подписалось только око­ло 1% пасторов, и то по большей части из западных рейн­ских провинций, то в Эльзасе — каждый третий.

После своей триумфальной поездки по Эльзасу в 1911 г. Умфрид с удовлетворением отмечал, что "для про­тестантских пасторов [здесь]... характерно живое участие [в пацифистском деле],... разительно отличающееся от "старой" Германии.... Мои коллеги в Эльзасе считают участие священников в нашем... движении само собой разумеющимся" (*). Пацифизм поддерживали здесь не только рядовые священники, но и церковные иерархи, в том числе высший из них — председатель Верховной консистории Эльзас-Лотарингии Фридрих Курциус, яв­лявшийся одновременно председателем Союза междуна­родного согласия. Благожелательно к антивоенному дви­жению была настроена и местная церковная пресса (**).

 

(* Umfrid O. Meine Vortragsreise in Elsass // VF. 1911. N 2. S. 12.)

(** Wiegand B. Op. cit. S. 121-124. 222.)

 

Практика т. н. "воскресений мира" — дней, когда священники должны были посвятить свою воскресную проповедь теме международного мира — распространен­ная в церквях других европейских стран, была в Герма­нии повсеместно отвергнута. И только в Эльзасе по просьбе местных пацифистов консистория учредила та­кой день. В её решении говорилось: "Мы с симпатией относимся к постоянно растущему движению за мир и... приветствуем деятельность обществ мира, желая лишь, чтобы пацифизм развивался и далее... " (*).

 

(* Die Einrichtung eines Friedenssonntags in Elsass-Lothringen // VF. 1914. N 5. S. 50-51.)

 

По итогам обращения 1913 г. заметным был и рост симпатий к пацифистам среди протестантского духовен­ства в Бадене и Вюртемберге (*).

 

(*FW. 1913. N 6. S. 208-211; Wiegand B. Op. cit. S. 56.)

 

Непосредственным результатом обращения 1913 г. стал созыв в октябре того же года в Берлине "Конфе­ренции пацифистских пасторов", приуроченный к засе­данию "Немецкого протестантского союза" — организации т. н. "либеральных протестантов" (*). Очевидно, что именно это течение дало в предвоенные годы основную массу приверженцев пацифистской идеи среди протес­тантского священства. Духовным отцом "либерального протестантизма" был теолог и христианско-социальный реформатор Адольф Харнак (Гарнак). На основе истори­ческих штудий ранней церкви он пришел к выводу о том, что сущность христианства — в стремлении привнести в мир любовь уже в земной жизни, осветив этим, насколь­ко возможно, окружающую тьму. Это предполагало ак­тивную христианскую позицию в общественных вопро­сах — в том числе и о войне. Основываясь опять-таки на опыте ранних христиан, Харнак признавал здесь идеалом абсолютное ненасилие, но при современных реалиях государственной жизни считал, что оно недостижимо (**). Зато Харнак высоко оценивал пацифистское движение, сам был среди членов Союза Международного Согласия и участником совместных акций английского и немецкого духовенства, выступал за англо-американо-германский союз. По свидетельству Квидде, Харнак даже участвовал в работе XIII Международного конгресса мира в Босто­не (***).

 

(* Der Weg zum Weltfrieden im Jahre 1913. S. 11; VF. 1913. N 11. S. 120-121.)

(** Harnack A. v. Militia Christi. Die christliche Religion und das Soldatenstand in den ersten drei Jahrhunderten. Tuebingen, 1905.)

(*** FB. 1905. N 5. S. 59; FW. 1912. N 3. S. 109; HB FB IL S. 256-257; Chickering R. Imperial Germany... P. 206-210.)

 

Костяк "либерального протестантизма" образовывал близкий Харнаку круг авторов журнала "Христианский мир" ("Christliche Welt"), издателем которого был упомя­нутый Мартин Раде. Стимулом к оживленной дискуссии на страницах "Христианского мира" по антивоенной про­блематике стала I Гаагская конференция. Под впечатле­нием идей Канта и марбургской неокантианской школы, а также под влиянием своего коллеги по Марбургскому университету, В. Шюкинга, Раде постепенно все более сближался с пацифистскими кругами. На I Немецком конгрессе мира он выступил с докладом в защиту "культурной" внешней и внутренней политики, за мирное разрешение вопроса национальных меньшинств в Герма­нии. Затем Раде стал членом Союза Международного Со­гласия (*).

 

(*FW. 1937. N 2. S. 61-64.)

 

Поддерживая Харнака — своего учителя и друга — Раде также требовал активного участия христиан в обще­ственной жизни. Он призывал распространить эту их миссию и на внешнюю политику, видя в содействии про­цессу "организации мира" по Фриду достойное приложе­ние христианской любви к ближнему. "Давайте обра­щаться с соседними христианскими народами как хри­стиане! — писал Раде в статье 1909 г. "Под знаком дредноута или под знаком креста?" — Давайте поможем орга­низовывать мир! Другие уже заняты этим: может быть, им не обойтись без нашего участия ?" (*)

 

(* Ibid. 1909. N 7. S. 135.)

Раде подчеркивал необходимость изменить господ­ствующий среди протестантов взгляд на проблему войны и прекратить обожествлять национальное государство: "Из-за нашего лютеранства... мы, немцы, скептически относимся (к делу мира — Д. С.).... При настоящем по­ложении вещей мы не можем понимать Евангелие иначе как в религиозно-социальном смысле — а значит, и в ин­тернациональном" (*).

 

(* MVIV. 1913. N 1. S. 9.)

 

К членам кружка Раде и "Христианского мира" при­надлежали такие убежденные пацифисты, как упомяну­тый берлинский пастор, писатель и драматург В. Нитхак-Штан, Ф. Курциус, профессора теологии Иенского университета Генрих Вайнель и Ганс Вендт, пастор Готтфрид Трауб и другие (*).

 

(* НВ FB И. S. 256-257. 385; FW. 1912. N 3. S. 97.)

 

Учеником Харнака и соавтором "Христианского мира" был и уже известный нам пастор Ф. Зигмунд-Шульце из Потсдама. Наряду с руководством христианским моло­дежным движением полем его деятельности стало расши­рение экуменических контактов с зарубежными церква­ми и укрепление на этой основе международного мира. Будучи членом НОМ и CMC, Ф. Зигмунд-Шульце вместе с Э. де Нефвиллем присутствовал в качестве наблюдателя на II Гаагской конференции мира в 1907 г. Здесь он познакомился с делегацией английских квакеров во главе с Аланом Бейкером и обсудил возможность совместных акций английских и немецких христиан.

В конечном итоге в 1910 г. был учрежден постоянный "Церковный комитет по укреплению дружественных свя­зей между Великобританией и Германией", в котором с немецкой стороны участвовали, по разным оценкам, от 3-х до 5-ти тысяч преимущественно протестантских свя­щенников (тогда как в Англии — около 11 000). В рамках "Комитета" организовывались взаимные визиты делега­ций английского и немецкого духовенства, различные совместные конференции и т. п. С 1912 г. Зигмунд-Шульце, будучи секретарем "Комитета", издавал его жур­нал "Ди Айхе" ("Дуб"), субсидировавшийся Фондом Карнеги.

Довольно широкий размах деятельности "Комитета" объясняется поддержкой его властями обеих стран, заин­тересованными в тот период в ослаблении взаимной на­пряженности, и высшими церковными инстанциями в Германии. "Комитет" пользовался официальным покрови­тельством Генерального синода протестантской церкви Пруссии. Неоднократно в его акциях принимали участие рейхсканцлер Т. фон Бетман Гольвег и сам Вильгельм II. На антивоенной конференции на озере Мохаук (США) в 1911 г. Ф. Зигмунд-Шульце сообщал, что Вильгельм II лично заинтересован в его миссии; он представит кайзеру по возвращении отчет и обсудит возможности расшире­ния контактов между англо-американским и немецким духовенством (*).

(* FW. 1911. N7. S. 211.)

 

Однако эта официальная опека тормозила и все по­пытки пропацифистски настроенных участников "Коми­тета" — Зигмунда-Шульце, де Нефвилля, Раде, Умфрида — повернуть его лицом к антивоенному движению. Так, немецкое руководство "Комитета" отвергло предло­жение англичан о содействии духовенства двух стран за­ключению англо-германского договора об арбитраже. Не были приняты и предложения о сотрудничестве с Немецким обществом мира и Союзом Международного Согла­сия.

Тем не менее усилия Зигмунда-Шульце, де Нефвилля и Раде создать на базе "Комитета" экуменический "Все­мирный союз церквей за мир" увенчались созывом в ав­густе 1914 г. "Конгресса представителей христианских церквей мира" в Констанце (Германия). Из-за разразив­шейся войны идея была реализована окончательно лишь в 1919 г. с учреждением "Всемирного союза церквей по содействию международному сотрудничеству" (*).

 

(* Зд. и выше см.: VF. 1913. N 1. S. 8; НВ FB II. S. 383; FW. 1937. N 2. S. 64; Conway J. S. F. W. Siegmund-Schulze // BDMPL. P. 879-880.)

 

Пацифистскому движению также не были чужды идеи экуменизма: не случайно в 1911 г. на собрании Бер­линского отделения НОМ, посвященного "Религии и ме­ждународному миру", вместе выступили представители протестантов, иудеев, монистов, Армии Спасения и мето­дистов (*).

 

(* FW. 1911. N5. S. 159.)

 

Под знаком экуменизма и освобожденной от государ­ственных оков веры развивалось и другое близкое паци­физму движение — "свободного христианства", которое устраивало международные конгрессы по типу пацифист­ских. В рамках "Всемирного конгресса за свободное хри­стианство и религиозный прогресс" в Берлине в августе 1910 г. проходила специальная конференция на тему "Религия и мир" с участием одной из крупнейших прусских масонских лож и представителей из Англии, Фран­ции и США. Председателем конференции был Раде, от немецкого духовенства выступали Нитхак-Штан и Зиг­мунд-Шульце (*).

 

(* Ibid. 1910. N 7. S. 137-138; Der Weg zum Weltfrieden im Jahre 1913. S. 18.)

 

Нечего и говорить, что противники антивоенного дви­жения обрушились с нападками на ту часть духовенства, которая прислушивалась к пацифистам. Вездесущий ге­нерал Кейм обвинял поддержавших обращение 1913 г. в "воспитании трусости у нации" (*). Ересь видела во взгля­дах "либеральных протестантов" и официальная протес­тантская церковь. Обращение 1913 г. и отклики на него официоз "Альгемейне Эвангелиш-Лютерише Цайтунг" оценивала как "грубое злоупотребление именем Христа". Причина, по её мнению, крылась в "поверхностном по­нимании греха теологическим либерализмом, из которого следует неоправданный оптимизм (в вопросе о предот­вращении войны — Д. С.). (**)

 

(* FW. 1913. N 12. S. 469.)

(** Цит. по: Wiegand В. Op. cit. S. 58.)

 

О. Умфрид в ответ заявлял, что "для нашего дела нет злейшего врага, чем пессимизм, тем более отвратитель­ный, чем более он рядится в личину христианства". Же­сткая официальная реакция настолько обескуражила да­же его, привыкшего к нападкам, что Умфрид серьезно сомневался, "способно ли то, что выдают сегодня за рели­гию, помочь человечеству справиться с... задачей предот­вращения войн" (*). Другие пацифистские пасторы настаивали также на духовной самостоятельности христианина и церкви от светских властей, требовали не переклады­вать ответственность за судьбы мира на государство. Ссылаясь на социально-политические изменения в обще­стве, они требовали демократических церковных ре­форм (**).

 

(* Umfrid О. Wurzelechte Pazifisten // VF. 1913. N 12. S. 126.)

(** Nithack-Stahn W. Das Evangelium und der Krieg // Christliche Welt. 1910. NN 29-30; Schuecking W. Neue Ziele der staatlichen Entwicklung. Marburg, 1913. S. 72-73, 78.)

 

В целом, учитывая прямо враждебный пацифизму климат в официальной, особенно лютеранской, церкви, можно расценивать результаты пацифистской пропаганды здесь как относительный успех, прежде всего заметный в Эльзасе. Уже на 1912 г. только в Немецком обществе ми­ра среди ок. 8100 членов числилось 117 пасторов (*). Дина­мика вовлечения духовенства в антивоенную деятель­ность нарастала и прервала её лишь война.

 

(* VF. 1913. N 1. S. 8.)

 

Армия

 

Соседство армии с церковью, прессой и другими ин­ститутами, формирующими общественное мнение, для Германии эпохи Вильгельма II отнюдь не выглядит слу­чайным. Со времен наполеоновских войн армия традици­онно возводилась здесь в ранг "школы воспитания нации" (Шарнхорст). В дальнейшем консервативные силы именно в армии нашли прибежище против либеральной оппозиции. В 1848 г. армия предопределила поражение револю­ции, а ее окончательным триумфом стал 1871 год. Боль­шая часть буржуазии в новом государстве сначала примирилась с этой навязанной обществу ролью армии, а затем и поддержала в ней защитницу против социал-де­мократии (*).

 

(* Hoehn R. Die Armee als Erziehungsschule der Nation. Das Ende einer Idee. Bad Harzburg, 1963. S. 1-104; Прокопьев В. П. Указ. соч. С. 71-72.)

 

Участие армии в воспитании немецкого гражданина начиналось в молодежных организациях и продолжалось не только в течение действительной армейской службы, но и после нее — в т. н. "Kriegervereine" — ветеранских или воинских союзах. Первоначально самостоятельные организации ветеранов объединительных войн, они были прибраны к рукам государством и стали привлекать в свои ряды и резервистов. Это позволило охватить все возрастные группы мужского населения и превратить союзы ветеранов в самую массовую в Германии органи­зацию (2,8 млн членов на 1913 г.).

Союзы умело играли на особенностях психологии не­богатого немецкого обывателя, создавая иллюзию, что членство в этих организациях повышает его социальный статус. Члены союзов дорожили своей формой и знаме­нами, возможностью выступить в первых рядах на всяче­ских парадах и шествиях, и наконец (немаловажно!), быть похороненными с почестями и за государственный счет. Интерес государства к союзам был вполне прозрачным, ведь культивировавшийся тут армейский дух служил сво­его рода громоотводом социальной напряженности. По­этому в предвоенные десятилетия государственная под­держка союзов ветеранов — на уровне военного мини­стерства и самого кайзера — непрерывно возрастала. 90% руководящих постов в них занимали офицеры запаса, включая председателя движения Альфреда Вестфаля. Под его руководством ветеранские организации были в 1900 г. объединены в "Кифгауэрскую федерацию" (Kyffhaeuserbund).

В отличие от громогласных массовых шовинистских союзов вроде "Пангерманской лиги", ветеранские орга­низации не вели специальной пропаганды, однако их буд­ничная "тихая" деятельность была едва ли не опасней первых. Союзы сумели создать параллельные социальные структуры, составляя в низших слоях — и в деревне, и в городе — важный центр общественной жизни с веселой славой "союзов "пей — гуляй" (Sauf- und Raufvereine) (*). Не­даром даже многие рядовые социал-демократы упорно не желали отказываться от членства в ветеранских союзах. Быть исключенным из них считалось, особенно в неболь­ших местностях, позором (**).

 

(* Особенно хорошо эту обстановку передал Г. Манн в своем романе "Верноподданный".)

(** Saul К. Op. cit. S. 95-119.)

 

Таким образом, говоря об отношении армии к паци­физму, следует иметь в виду также "околоармейские" структуры, независимые от военных только на бумаге. Формально же по закону 2 мая 1874 г. участие состоящих на действительной воинской службе лиц в политических организациях и объединениях, выборах Рейхс- и ландта­гов запрещалось. Поэтому свидетельства об отношении к пацифистскому движению собственно в армии редки (*) — речь идет в основном о военнослужащих резерва.

 

(* DR. 1914. N 3. S. 329.)

 

Пацифисты пытались работать с ветеранскими сою­зами: в 1897-1904 гг. последние даже сами несколько раз приглашали пацифистского лектора Рихарда Фельдхауза с выступлениями о будущей войне по книге Блиоха (*). После того, как Бостонский международный конгресс мира в 1904 г. рекомендовал пацифистам наладить сотрудничест­во с патриотическими организациями, Немецкое общест­во мира решило обратиться с таким предложением имен­но к союзам ветеранов, учитывая, что их члены "собственными глазами видели ужасы войны" (**). Возмож­но, эти соображения были не лишены оснований, но приток резервистов изменил характер союзов. Усиление дав­ления государства, влияние офицеров-"ястребов" остав­ляло с течением времени для миротворцев все меньше шансов на успех. В 1909 г. газета союзов ветеранов Вюртемберга писала: "Необходимо со всей решимостью выступить против поддержки идеи о вечном мире. Уничто­жение воинственного духа в нашем народе равносильно... самоубийству" (***).

 

(* НВ FB II. S. 348; Chickering R. Imperial Germany... P. 182.)

(** FB. 1905. N 4. S. 41.)

(*** Цит. по VF. 1909. N 8. S. 88-89.)

 

Что же касается собственно армии, то пацифисты не предпринимали никаких попыток проникнуть в эту среду, поскольку это неминуемо повлекло бы за собой преследо­вания властей, и не допускали никакой прямой критики армии. Теоретически пацифистская мысль мирилась с необходимостью сохранить армии до образования все­мирной организации государств. Лишь иногда в пацифи­стской печати проскальзывали созвучные классическому либерализму и поддержанные социалистами требования о замене постоянной армии вооруженной милицией, соз­данной исключительно для оборонительных войн (*).

 

(* VF. 1914. N 1. S. 15.)

 

В свою очередь, главной чертой в отношении армей­ского руководства к пацифистам было безразличие — в миротворцах "не видели противника", соизмеримого с угрозой социалистической или анархистской пропаган­ды (*).

 

(* Характерно, что при объемистой регистрации "антиармей­ских выступлений" МВД Пруссии не обратило на пацифистов ровным счетом никакого внимания — См. GStA PK. I НА Rep. 77 СВ S. N 94, 276, 916.)

 

Впрочем, отрывочные данные свидетельствовали о не­благоприятной для пацифизма динамике. Так, в 1896 г., незадолго до своего назначения военным министром, ге­нерал Г. фон Гвеслер выступал даже с предложением "заключить на ряд лет мирное соглашение между государствами для предотвращения войны", а прусский воен­ный министр генерал К. фон Айнем еще в 1909 г. допус­кал, что при спаде международной наряженности "можно будет подумать и о том, чтобы сократить и разоружить армию". Военный же министр "образца" 1914 г. Э, фон Фалькенхайн предостерегал с трибуны Рейхстага моло­дежь Германии от "демона фанатичного космополитизма" и "туманного интернационализма", требуя высмеять "лжепророков международного братания, подрывающих мощь своего Отечества" (*).

 

(* НВ FB II. S. 126, 207; Suttner B. v. Der Kampf... Bd. ll. S. 573-4.)

 

В ответ на критику Ниппольдом немецкого шовинизма другой генерал заявлял в том же 1914 г.: "Не хватало ещё, чтобы мы сделали из наших солдат апостолов мира! Нет,... офицер должен постоянно подчеркивать, что целью и смыслом всякой воинской подготовки... является война. Солдат, который не хочет войны — плохой солдат." От­сюда делался вывод, что желание войны для армии — не шовинизм, а профессиональный долг (*).

 

(* Generalleutnant z. D. v. Goertz. Chauvinismus — Politik — Heer // DR. 1914. N 3. S. 329.)

 

В основном свидетельства об отношении к пацифизму принадлежат слою, занимавшему в Германии особое по­ложение — т. н. "пишущим военным" или "политическим генералам". Это были высшие офицеры в отставке, подвизавшиеся на стезе политической публицистики. Им пацифизм обязан своими злейшими критиками в лице А. фон Богуславски, генерала А. Кейма и других вождей "Оборонного союза", Ф. фон Бернгарди и т. д., чья деятельность заслуживает отдельного разговора. Близкий этим кругам "Союз офицеров резерва немецкой армии и флота" через "Армейскую газету" требовал начать без колебаний в удобный момент войну против Антанты, а "пара презренных людишек, которых при мобилизации совратят на противоправные действия, получат пулю в живот по законам военного времени — и везде будет звучать лишь "Германия, Германия превыше всего! ...." (*).

 

(* Deutsche Armee-Zeitung. 3. 09. 1911.)

 

Справедливости ради надо сказать, что отнюдь не все офицеры резерва были настроены настолько агрессивно. Некоторая их часть находила в антивоенной идее рацио­нальное зерно, однако поддержка движения грозила в условиях Германии в лучшем случае лишением пенсии, а в худшем и звания. Участь отверженных ожидала отдель­ных смельчаков, решившихся несмотря ни на что встать в ряды пацифистов. Среди них были уже знакомый нам М. фон Эгиди; публицист, сотрудник "Берлинер Тагблатт" и "Фриденсварте" отставной полковник Рихард Гедке; член правления НОМ Оттомар Греве. Несколько офицеров резерва стали членами "Союза Международного Со­гласия", но никогда не выступали публично (*).

 

(* НВ FB II. S. 352, 354; FW. 1926. N 6. S. 185; Chickering R. Imperial Germany... P. 182.)

 

Интересно, что более благожелательно к пацифист­скому движению отнеслись высшие офицеры флота. Это было связано с определенными разногласиями по вопросу о будущем флота и об оценке политики статс-секретаря военно-морского ведомства А. фон Тирпица. Часть мор­ских офицеров считала безумием противостояние с Анг­лией и поэтому поддерживала идею англо-германского согласия. Так, вице-адмирал, подводник К. Гальстер, буду­чи членом "Союза Международного Согласия", анонимно высказывался в пацифистской печати за англо-герман­ское соглашение по флоту. Он выступил против програм­мы строительства крейсеров Тирпица, которая придавала немецкому флоту наступательный характер (*).

 

(* Die Friedensbewegung. N 23/24. S. 403; FW. 1931. N 5. S. 143-4; 1937. N 3/4. S. 149. Ср. Туполев Б. М. Цит. соч. С. 153-154.)

 

С критикой Тирпица, за достижение англо-герман­ского морского соглашения выступил и морской офицер Лотар Персиус, публиковавшийся в "Берлинер Тагблатт" и "Фриденсварте". Он был уволен с флота за свои паци­фистские убеждения. Однако адмирал фон Бендеманн писал Персиусу, что тот выражает "чаяния всех объек­тивно мыслящих морских офицеров", а другой высший флотский чин назвал Тирпица в письме Персиусу "могильщиком немецкого флота" (*).

 

(* Persius L. Der Zusammeribrach. Die Seeschlacht zwischen Borkum und Helgoland. Minden, 1913; FW. 1926. N 6. S. 185.)

 

Тем не менее, в целом поддержка военными антиво­енного движения ограничилась одиночками, которые по­жертвовали ради этого своей карьерой. И снова только разразившаяся война способствовала некоторому отрезв­лению умов. В качестве характерного свидетельства мож­но привести признание полковника, летчика Вилли Мейера: "Школьная скамья и родительский дом снабдили меня жизненной максимой: Война — это естественная законо­мерность. Война неотвратима. Я стал профессиональным военным, не задумываясь о том, чтобы переосмыслить это утверждение.... [И только]... первые впечатления на по­лях сражений и в госпиталях заставили меня очнуться" (*).

 

(* Meyer W. // A. H. Fried.... S. 52-53.)

 

Интеллигенция (Budungsbuergertum) (*)

 

(* Соответствие русского термина немецкому конечно очень спорное — однако этим передается специфическая роль "обра­зования" в обществе именно этих двух стран — Ср.: Bildungsbuergertum im XIX. Jahrhundert. Hg. v. W. Conze, J. Kocka. T. I. Stuttgart, 1985. S. I If.; Geyer D. Bildungsbuergertum und Intelligenzija // Ibid. S. 207-208 ff.)

 

Уже шла речь об участии интеллектуалов в деятельно­сти "Союза Международного Согласия". Вернуться к бо­лее детальному анализу взаимоотношений пацифизма и интеллигенции заставляет исключительное влияние обра­зованных слоев на политическую культуру Германии.

Ключевое понятие "Bildung" в названии этой социаль­ной группы, означающее по-немецки и "просвещение" и "формирование", выражало его миссию: одновременно оценка действительности и создание проектов нового, просвещение нации и формирование общественного мнения (*). Ещё одно значения слова "Bildung" — "образо­вание" — подчеркивало обособленность этого слоя. "Образование", или столь же часто употреблявшийся термин "культура", означали здесь больше, чем сумму знаний. Это был знак причастности к "царству духа", во­круг которого сложился четко различимый социальный слой, или, скорее, каста. Один из исследователей метко окрестил её "немецкими мандаринами" (**).

 

(* Cm. Vondung K. Zur Lage der Gebildeten in der wilhelminischen Zeit // Das wilhelminische Bildungsbuergertum: zur Sozialgeschichte seiner Ideen. Hg. v. K. Vondung. Goettingen, 1976. S. 26-7.)

(** Ringer F. The decline of the German Mandarins: The German Academic Community. 1890-1933. Cambridge. Mass., 1969.)

 

Положение жрецов при храме духа отличало интелли­генцию послебисмарковской эпохи от более раннего вре­мени, когда "просвещение" стояло рядом с "эмансипа­цией" и "либерализмом". Остепенившиеся "бильдунгсбюргеры" повторили судьбу всей немецкой буржуазии: в массе своей они не только примирились с новым недемо­кратическим государством, но и заботились больше, чем кто бы то ни было о его сохранении.

Верх взяли "борусские" политические ценности, в том числе в отношении войны и мира. Выразитель их Г. фон Трейчке называл идею "вечного мира" "заразным безумием", выражением "филистерского духа материализма", который подрывает "фундамент высшего духовного ми­ровоззрения и веры в идеал" (*) В результате политическая активность интеллигенции проявлялась нередко участием в шовинистических массовых союзах, где (как в Пангерманской лиге) ее представители составили костяк движе­ния (**).

 

(* Цит. по Bischoff D. Op. cit. S. 132; Umfrid О. Friede auf Erden! S. 51.)

(** Cm. Hampe P. Soziooekonomische und psychische Hintergruende der bildungsbuergerlichen Imperialismusbegeisterung // Das wilhelminische Bildungsbuergertum. S. 68-70; Chickering R. We men who feel most German. P. 303 f.)

 

И все же у антивоенного движения оставались здесь возможности для маневра. Во-первых, пацифисты могли рассчитывать на ту часть образованных слоев, которая осталась в оппозиции к существующему государству. Речь шла в основном о леволибералах и противниках прусской гегемонии среди местной интеллигенции Юга и Запада Германии (*). Тем более в значительной мере само паци­фистское движение вызвали к жизни именно такие оппо­зиционные интеллектуалы, аутсайдеры типа Квидде, а также лица низшего ранга в иерархической структуре интеллигенции (служащие с высшим образованием, учи­теля и т. п.).

 

(* Cm. Vondung K. Op. cit. S. 32.)

 

Во-вторых, между "государственничеством" интелли­генции и плоским консерватизмом не было знака равен­ства. Стремление сохранить государство — наивысшую ценность — толкало интеллектуалов на поиски своих пу­тей его спасения от угрозы внутренней — "восстания масс" во главе с социал-демократией — и внешней.

Такие планы претендовали обычно на внепартийность и подразумевали ведущую роль в будущем общественном устройстве "духовных вождей" нации. Это вполне отвеча­ло платоновскому идеалу "государства ученых" у пацифи­стов. Напомним, что и концепция реформы внешней по­литики Союза Международного Согласия ориентирова­лась на вариант "третьего пути" под руководством "духовной элиты" Германии. Следовательно, задачей пацифистского движения было обратить политическую ак­тивность интеллигенции и умеренно-реформистские настроения в ней на свою сторону в борьбе с радикальным национализмом.

Настроения внутри самого образованного слоя опре­деляла его верхушка — университетские профессора, причем характер взаимоотношений интеллигенции и па­цифизма в каждом отдельном случае преломлялся здесь по-особому.

 

 

Нельзя сказать, чтобы пацифизм остался для интелли­генции незамеченным, в отличие от многих других обще­ственных институтов и групп. Но причиной тому была не столько агитация самих пацифистов, сколько чуткость интеллектуалов ко всякому новому явлению в общественно-политической жизни. Чаще всего этот абстрактный интерес не перерастал, однако, в действенную поддержку, господствующей чертой в отношении к пацифизму был скепсис.

Уже первые отклики на антивоенные акции, и осо­бенно на Гаагскую конференцию, показали, что пацифи­стская идеология в тогдашней её полусентиментальной форме не принималась интеллигенцией всерьёз. Её уст­ремления были направлены совсем в другую сторону. Со времени знаменитой Фрайбургской речи М. Вебера 1895 г., в которой тот назвал 1871 год началом, а не заверше­нием пути Германии к положению мировой державы, надежды на будущее интеллигенция связывала с "Weltpolitik" ("мировой политикой"). Имелось в виду прежде все­го участие страны в дележе или переделе мира. Необходи­мость добиваться в борьбе осуществления национальных интересов воспринималась как аксиома на почве, удобрен­ной сначала риторикой Освободительных войн, а потом трудами Г. фон Трейчке, Г. фон Зибеля и др. (*)

 

(* Ср. Dann O. Verminftfrieden und nationaler Krieg // Kirche zwischen Krieg und Frieden. S. 176 ff, 198 ff.)

 

После Шопенгауэра и Ницше изменился и взгляд на природу человека. Просвещенческая вера в него смени­лась разочарованием и пессимизмом. Характерный при­мер — переписка между знаменитым биологом Эрнстом Геккелем из Йенского университета и М. Э. Зеленка, ко­торая пыталась добиться участия ученого в акциях по поддержке Гаагской конференции. "У нас в Йене, — пи­сал Геккель, — к сожалению, нет такого доверия к человеческому разуму, какое, похоже, все ещё присуще вам в Мюнхене..... На деле, мощное вооружение кажется при нынешних прискорбных условиях колоссальной глупости и бездумности культурных масс! (орфография оригина­ла — Д. С.) — лучшим средством предотвратить ужасы современной войны, которые я ненавижу так же сильно, как и Вы.... Основать тут... комитет Вашей Международ­ной Лиги мира при нашей внепартийной академической монастырской замкнутости едва ли возможно — слишком велики господствующие здесь скепсис и сомнения!" (*)

 

(* ВА Р. 90 Se 1. В1. 7-8, 29-30 (Э. Геккель — М. Э. Зеленка. Йена, 13. 01. 1899. Он же — Эмилю Зеленка. Йена, 12. 02. 1899).)

 

Классическим выражением позиции духовной элиты того времени в отношении пацифизма стала статья 1899 г. знаменитого военного историка Ганса Дельбрюка в его журнале "Пройсише Ярбюхер" с комментариями на труд И. Блиоха и Гаагскую конференцию (*). Прежде всего Дельбрюк не отбрасывает с порога тезисы противников войны — это материал для серьёзного анализа, а не пус­тые иллюзии. Другой обнадеживающий момент в том, что война и для него — зло, правда, относительное, а не абсо­лютное. "Война, — пишет Дельбрюк, — сохраняет в об­разцах героизма величие человечества... Но нельзя ради нравственных ценностей поддерживать или развязывать войну, если можно её предотвратить".

 

(* Delbrueck H. Zukunftskrieg und Zukunftsfriede // Preussische Jahrbuecher (далее — PJ). Bd. 96. Mai 1899. S. 220-229.)

 

Однако помимо того, что Дельбрюк как профессионал указывает на несоразмерности и необоснованные допу­щения в пророчествах Блиоха о будущей войне (*), фунда­ментальное отличие от пацифистов состоит в рекомен­дуемых методах её предотвращения. Для Дельбрюка и многих других интеллектуалов они заключались в под­держании "баланса сил" великих держав как "основного закона современной политической жизни". Нарушение же одной из держав равновесия ведет к войне (**). Отсюда вывод: поскольку "мировая политика" Германии, её дово­оружение и кампания за создание мощного флота направлены-де на восстановление равновесия сил, эта поли­тика по сути — миротворческая.

 

(* Cм. Bucholz A. Hans Delbrueck and the German military establishment: war images in conflict. Iowa City, 1985. P. 73-76.)

(** Delbrueck H. Vor und nach dem Weltkrieg. В., 1926. S. 97, 134.)

 

"Вечный мир" невозможен для Дельбрюка, поскольку он не верит, в отличие от пацифистов, в рациональную природу человека и вероятность замены в политике силы правом. Поэтому иллюзорна, по его словам, и идея Гааг­ского арбитража: "В войнах между великими державами нет закона и судьи, [ибо] речь идет лишь о силовом со­перничестве"; "единственная надежда... — в том, что ответ на вопрос о первенстве будет дан не в открытом военном столкновении, а трезвым сопоставлением сил", Дельбрюк разделяет опасения Блиоха о разрушительном характере современных вооружений, но вывод его противоположен пацифистскому: в мире, где все решает насилие, единст­венным стимулом избежать войну может быть страх. По­этому "вооружайтесь, — пишет историк, — изобретайте все новое оружие все большей разрушительной силы, чтобы кошмарность средств... заставила нас избегнуть их применения".

В общем, ориентир во внешней политике — на "всеобщее равномерное напряжение сил". Добиваться исполнения национальных интересов необходимо "если возможно, без войны, но такое достояние не будет куплено слишком дорого и ценой крови". Большая часть немецкой интеллигенции разделяла тогда эту или сходную позицию (*).

 

(* Derselbe. Deutschlands Stellung in der Weltpolitik (Maerz 1902) // Ibid. S. 10; Ders. Zukunftskrieg...; BA P. 90 Se 1. Bl. 15-16 (Д. В. Лоц — М. Э. Зеленка. Мюнхен, 3. 02. 1899); Коеhlег E. Bildungsbuergertum und nationale Politik. Bad Homburg, 1970. S. 20 f.)

 

Благотворные для пацифистов изменения наметились лишь со второй половины 1900-х гг. С одной стороны, сказалось реформирование пацифистской идеологии Фридом и появление в Германии школы международного правоведения, что "легитимировало" пацифизм в глазах ученых мужей. Своеобразным подтверждением этому стало и приглашение Фриду написать статьи "Арбитраж" и "Движение за мир" для маститого "Брокгауза" (*).

 

(* FW. 1909. N 11. S. 217.)

 

В то же время перед лицом усилившийся изоляции Германии менялось отношение к возможной войне. Её реальность после ряда международных кризисов стала для многих очевидной. Если до того интеллигенция подталки­вала власти к более активной — даже агрессивной — внешней политике, то теперь явно читалась другая тенденция: "не дразнить гусей", умерить воинственный пыл и не допускать влияния на внешнеполитический курс ра­дикальных элементов. Тот же Дельбрюк после Первого марокканского кризиса 1905 г, предостерегал: "Любое злоупотребление нашей мощью повлечет за собой обра­зование грозной коалиции против нас; любая угроза (со стороны Германии — Д. С.) опасна; ... следует избегать всякого ненужного обострения обстановки". Одновре­менно усиливалась критика "диких фантазий пангермани­стов", наносящих непоправимый урон внешнему облику страны (*). "Политические профессора" стали вниматель­нее приглядываться и к пацифистскому движению, кото­рое обещало стать противовесом на пути разрушительных националистических сил.

 

(* Delbrueck H. Deutschland und England (Dez. 1904); England, Deutschland, Frankreich und die Marokko-Frage (Juli 1905); Deutschland und die allgemeine Weltlage (Nov. 1905) // Vor und nachdem Weltkrieg. S. 50, 94, 308.)

 

Таким образом надо сразу оговориться, что большин­ство интеллектуалов сотрудничало с пацифистами из так­тических соображений. Их целью была вовсе не "мировая федерация", а наоборот, сохранение сущест­вующего немецкого национального государства. Руково­дствовались они при этом не идеалом "вечного мира", а сугубо практическими соображениями — неблагоприят­ным раскладом сил внутри страны и на международной арене, что в случае войны могло грозить социальными катаклизмами и военным поражением. Конкретные фор­мы сотрудничества с пацифистами в каждом случае были различны, но в отношениях почти всегда сохранялась определенная дистанция.

 

Э. Геккель, например, хотя и говорил о себе в письме Фриду как "убежденном пацифисте и члене многих об­ществ мира", в публичных выступлениях был осторожнее. Антивоенное движение он называл "гласом вопиющего в пустыне" с неясными шансами на успех (*).

 

(* FW. . 1912 N 7. S. 279; 1914. N 3. S. 110.)

 

Более последователен был другой ученый-естествен­ник, известный химик, лауреат Нобелевской премии Вильгельм Оствальд. Вместе с упоминавшимися Л. Бюхнером и Ф. В. Ферстером Оствальд принадлежал к сто­ронникам этического идеализма и разработал свою "энер­гетическую теорию". Согласно ей, человеческая цивилизация должна преодолеть войну и вообще всякую борьбу ради "накопления энергии", совершающегося в духовной сфере. В международной науке Оствальд видел "клас­сический образец для реализации практического мира", а пацифизм он считал "особым случаем" воплощения своей теории, "катализатором культуры". Оствальд был членом НОМ, Европейского бюро Фонда Карнеги; выступал в пацифистских обществах и публиковался в их прессе (*).

 

(* НВ FB II. S. 385; FW. 1910. N 2. S. 33-36; N 5. S. 81-84; N 6. S. 114.)

 

Ещё один ученый-естественник — геофизик и матема­тик проф. Адольф Шмидт из Берлина был основателем и председателем одного из местных отделений Немецкого Общества мира, участником международных пацифист­ских конгрессов (*).

 

(* НВ FB II. S. 404-405.)

 

Более широкий отклик антивоенное движение нашло среди ученых-гуманитариев. Среди политически наиболее активной группы немецкой интеллигенции — истори­ков — на первом месте стоит, безусловно, фигура Карла Лампрехта. Как и Геккель, Лампрехт вначале поддержи­вал Пангерманскую Лигу. Радикальная перемена в его политических пристрастиях произошла с изменением на­учных взглядов. В известной "методологической дискус­сии" Лампрехт выступил с критикой основ традиционной немецкой исторической школы. Он настаивал на существовании в истории "социо-психологических" законов, универсальных для всех стран. Это подрывало классиче­ский тезис ранкеанства об индивидуальности националь­но-государственного развития и означало шаг на пути превращения истории в позитивную науку. Почти едино­душная негативная реакция на выступление Лампрехта свидетельствовала, однако, о неготовности немецких ис­ториков принять новый метод.

Между тем, универсалистские научные воззрения Лампрехта переросли, особенно после его поездки 1904 г. в США, в политические — о необходимости для Германии "нового", "практического космополитизма" и сближения с нациями "тевтонской культурной общности" (США и Анг­лией) (*).

 

(* Зд. и ниже: Chickering R. Karl Lamprecht. P. 394-423; Историография истории Нового времени стран Европы и Америки. М., 1990. С. 268-270.)

 

Именно Лампрехт стал идейным отцом понятия "(внешняя) культурная политика" (Kulturpolitik), подхва­ченного идеологами "Союза Международного Согласия" и "либеральными ("мирными") империалистами" — П. Рорбахом, К. Рицлером, Л. Штейном и др. (*)

 

(* Ср. Космач В. Я. Внешняя культурная политика Германии в годы Веймарской республики (1919-1933 гг.). (Автореферат дисс. на соискание уч. степ, д-ра ист. наук). М., 1995. С. 24-25, 30-31. Там же историография — С. 6-11.)

 

Исходным здесь было представление Лампрехта о "культурной истории" — завершающем этапе националь­ного исторического развития Германии, на котором верх возьмет духовно-идеалистическое начало ("новый идеа­лизм"). Для большинства немецких интеллигентов именно история определяла смысл политики. Поэтому будущая миссия Германии в мире должна, по Лампрехту, состоять в том, чтобы под знаком "германского гения" — единствен­ного одновременно и национального, и универсального — "всё, что есть великого на Земле" было объединено в единую мировую культуру (*).

 

(* Chickering R. Karl Lamprecht. P. 394 f, 402-403.)

 

Следовательно, "культурная политика" подразумевала свою концепцию национальной безопасности, новые спо­собы обеспечить Германии "место под солнцем". Среди них — именно как инструмент национальной полити­ки! — было и участие Германии в международном анти­военном движении. Не случайно поэтому, что Лампрехт впервые высказался за такое участие в статье, посвящен­ной внешнеполитической экспансии (*).

 

(* Lamprecht К. Europaeische Expansion // Ullsteins Weltgeschichte. Bd. 6. В., 1908. S. 621.)

 

Выступая против недооценки антивоенного движения немцами, Лампрехт подчеркивал, что другие "державы, особенно Англия и Франция, давно показали, насколько легко его (движение — Д. С.) можно использовать для реа­лизации правильно понятых [государственных] интересов. Участие в нем требует иной духовно-политической пози­ции и иных средств дипломатии, чем те, которые исполь­зуют милитаристские государства".

Между тем, говорил Лампрехт позднее, "мы, [немцы], больше чем какая-либо иная нация привыкли к устарев­шим милитаристским методам... Уж как мы высмеивали конгрессы мира! Совершенно вопреки нашим собственным интересам. Такие вещи нельзя нейтрализовать (totmachen) тем, что их высмеивают, а лишь участием в них — в разумных пределах и отстаивая свои интересы" (*). Несмотря на все оговорки, последние слова Лампрехта вызвали бурю негодования среди его аудитории — участ­ников собрания "Союза немцев за рубежом", близкого пангерманистам. Зато они окончательно сблизили его с пацифистскими кругами.

 

(* Цит. по: НВ FB II. S. 254-255.)

 

Лампрехт стал регулярно сотрудничать с Фридом, а в 1910 г. выступил во "Фриденсварте" с большой статьей, защищая пацифизм от нападок его критика, проф. К. фон Штенгеля. Лампрехт назвал пацифизм "явлением высо­чайшего расцвета политической культуры европейского мира" и объяснил его слабость в Германии историческим отставанием в развитии немецкой нации по сравнению с западными соседями. Немецкий пацифизм, по его мне­нию, должен был работать на безопасность страны, укре­плять традиционное со времен Священной Римской им­перии "центральноевропейское сообщество государств" с ядром в виде Тройственного союза. Впоследствии эта ста­тья под заголовком "Нация и антивоенное движение" бы­ла даже распространена отдельной брошюрой (*).

 

(* Lamprecht К. Die Nation und die Friedensbewegung // FW. 1910. N 3. S. 41-44; To же. B.-Leipzig, 1914.)

 

С основанием "Союза Международного Согласия" Лампрехт принял активное участие в его работе, а Ниппольд поддержал лозунг "культурной политики" (*). Лам­прехт, однако, лелеял и сугубо личные планы, надеясь подчинить "Союз" своему влиянию. В его выступлении на I съезде CMC в Гейдельберге явно читалась мысль о том, что идейной основой будущей "культурной политики" должна стать его, Лампрехта, универсально-историческая концепция, а теоретически разрабатывать эту политику будет новое поколение историков, выпестованное в осно­ванном им Институте культурной и всеобщей истории (**).

 

(* VF. 1910. N 6. S. 54.)

(** FW. 1912. N 10. S. 384; Die Friedensbewegung. 1912. N 23/24. S. 409; Nippold O. Meine Erlebnisse. S. 19.)

 

Однако претензии Лампрехта встретили противодей­ствие его коллег по цеху, а также у руководства "Союза", и в дальнейшем он остался в изоляции. Не удались и его планы благодаря тесным личным связям воздействовать непосредственно на рейхсканцлера Бетмана Гольвега. Хотя тот и разделял некоторые идеи историка, попытка создания "Общества поддержки внешней культурной по­литики" провалилась из-за неблагоприятной политической конъюнктуры и противодействия враждебной академиче­ской среды. В результате накануне войны тактические маневры снова привели Лампрехта к менее миролюбивой позиции (*).

 

(* См. Lamprecht К. Krieg und Kultur. Drei Vaterlaendische Vortraege. Leipzig, 1914. S. IIIff.; Ders. 1809-1813-1815. Anfang, Hoehezeit und Ausgang der Freiheitskriege. В., 1913. S. 68-69ff.; Chickering R. Karl Lamprecht. P. 413-423.)

 

Из историков, кроме Лампрехта и Квидде, с пацифиз­мом оказалось связано только несколько имен, которые стояли особняком в немецкой академической среде. Сре­ди них — католический ученый из Эльзаса Мартин Шпан и известный своими либеральными убеждениями геттингенский профессор Макс Леман, член "Союза Междуна­родного Согласия" (*).

 

(* Spahn M. Der Friedensgedanke in der Entwicklung des deutschen Volkes zur Nation. Veroeffentlichungen des VIV. Heft 7. Stuttgart, 1913; Holl K. Pazifismus in Deutschland. S. 66.)

 

В то же время большая часть реномированных исто­риков, даже из считавшихся умеренно-либеральными, осталась вне антивоенного движения. Дельбрюк, напри­мер, хотя и считал пангерманистов "врагами опаснейши­ми, чем социалисты", и даже слыл "примиренцем", до самого 1914 г. продолжал придерживаться мнения, что единственное средство сохранить мир для Германии — это дальнейшее вооружение (*).

 

(* Delbmeck H. Die Alldeutschen (Dez. 1913) // Vor und nach dem Weltkrieg. S. 397-403; FW. 1913. N 11. S. 433-434; Bucholz A. Op. cit. P. 76-77.)

 

В развернувшейся в 1909-11 гг. на страницах "Фриденсварте" и "Пройсише Ярбюхер" словесной дуэли между Дельбрюком и его коллегой, историком Германом Онкеном с одной стороны, и Фридом — с другой (*), оба лагеря были глухи к аргументам противоположного. Для Дельбрюка и Онкена святотатством выглядели атаки Фрида на Бисмарка и творение его рук — политическую систему Второй империи; абсолютно неприемлемой — мысль о необходимости в корне изменить эту систему для улучшения внешнеполитической ситуации страны. "Немецкое национальное государство, — отвечал Фриду разгневанный Онкен, — для нашего народа — святыня, и мы не позволим втаптывать ее в грязь людям, которые, не будучи немцами, пользуются для этого немецким язы­ком". Критику Фридом Бисмарка он назвал "такой сме­сью политического фанатизма и исторической безграмот­ности, которой могут отличаться только профессиональ­ные "апостолы мира".

 

 

(* Delbrueck H. Weshalb baut Deutschland Kriegsschiffe? (Okt. 1909) // PJ. Bd. 141. S. 531f.; Oncken H. Amerikanischer Imperialismus und europaeischer Pazifismus // Ibid. Bd. 144. S. 225-234; FW. 1909. N 10. S. 188-190; 1911. N 4. S. 12H.; N 6. S. 183-184f.; N 10. S. 189 ff.)

 

С другой стороны, и его аргументы против пацифизма не всегда были беспочвенны. У Онкена, хорошо знакомо­го с политической жизнью Америки, вызывали раздраже­ние неумеренные восторги пацифистов, которые чаяли найти в этой стране образец для Европы. Онкен вполне резонно разглядел и в панамериканском движении, и в заигрывании американской финансово-политической эли­ты с пацифизмом только маску экспансионизма США. "Связь между мечтами о мире для всего мира и планами овладения миром — лейтмотив специфически американ­ского государственного искусства", — точно охарактери­зовал он концепцию "Pax Americana".

Онкен, как и Лампрехт, видел в пацифизме один из элементов политической игры великих держав. Только он трактовал антивоенное движение как изначально анти­германское, в котором "есть не только фантасты вроде Фрида", но и политики — сознательные враги немецкого государства. Поэтому вместо того, чтобы Германии вклю­читься в игру, как предлагал Лампрехт, Онкен предосте­регал от этой ловушки. "В нынешней форме он (пацифизм — Д. С.), — заключал историк, — компромети­рует все, что есть в нем идеального, весь прогресс меж­дународного права и этики из-за отсутствия у него поли­тического и исторического такта; он замутняет, из фанта­зий либо расчетливо, взгляд народов, принимающих его за чистую монету" (*).

 

(* Oncken H. Op. cit. S. 227-229.)

 

Действительного или мнимого нигилизма в отношении своего государства не прощали немецким миротворцам и другие историки, которые считали, как Фридрих Майнеке, идею надгосударственного федерализма устаревшей и преодоленной исторически в национально-государственном устройстве (*). Не случайно Ниппольд был поражен тем, что не только старое, но и молодое по­коление немецких историков было обращено к прошлому, и считал их "пассеизм" ответственным перед Германией за то, что верх здесь взяло односторонне националисти­ческое понимание патриотизма (**).

 

(* Meinecke F. Weltbuergertum und Nationalstaat. В. — Muenchen, 1915. S. 121 ff.; Derselbe. Wehrvorlage und Weltlage // National-Zeitung. 26-27. 04. 1913; FB. 1908. N 1. S. 17.)

(** Nippold O. Der deutsche Chauvinismus. S. 124f., 129f.)

 

Благодаря расцвету неокантианства в Германии пред­военных лет пацифизм пользовался симпатией у некото­рых крупнейших немецких философов. Создатели "Марбургской школы" Герман Коген и его ученик Пауль Наторп разделяли идеалы практической этики Канта и его критику войны. Наторп уже с 90-х гг. XIX в. сотрудничал с близким пацифистам Ф. В. Ферстером в его журнале "Этическая культура". "Война, — писал Наторп, — есть сама по себе явление безусловно безнравственное.... Её порочность следует из основного нравственного закона с необходимостью, которая столь же мало зависит от эпо­хи, как утверждение "2x2 = 4" (*). И Коген, и Наторп активно участвовали в деятельности "Союза Междуна­родного Согласия", считая взаимопонимание "одной из важнейших сторон... национальной жизни".

 

(* Ethische Kultur. 1896. N 26. S. 201.)

 

В марбургской школе разрабатывались основы т. н. "социальной педагогики", тесно связанной с идеей "этического социализма" Когена. Основным мотивом но­вой теории воспитания было образование индивида с це­лью включить его в бесконечное движение человечества к идеальному обществу, где каждая личность — цель, а не средство. В связи с этим особое внимание Коген и На­торп уделяли воспитательной функции пацифизма для студенческой молодежи. Оба философа сотрудничали с "Фриденсварте", а уже в 1916 г. Наторп поддержал замы­сел "Германского общества научного пацифизма" Фри­да (*).

 

(* FW. 1913. N 12. S. 456; 1914. N 5. S. 191; 1916. N 3. S. 69.)

 

Деятельным сторонником пацифизма был и профес­сор философии Людвиг Штейн, ещё один швейцарец, участвовавший в немецком антивоенном движении. Как и Ниппольд, Штейн преподавал в Бернском университете, будучи одновременно председателем местного общества мира и представителем Швейцарии в МБМ. Он участво­вал в работе II Гаагской конференции, а затем одновре­менно с Ниппольдом перебрался в Германию. С 1912 г. Штейн издавал здесь пропацифистский журнал "Норд унд Зюд". Он даже играл роль посредника в англо-германских переговорах по флоту между Бетманом Гольвегом и гла­вой английской миссии Р. Холденом, его бывшим студентом (*).

 

(* Stiewe D. Op. cit. S. 65-66; Chickering R. Imperial Germany... P. 140.)

 

 

 

Немецкая экономическая мысль конца XIX в. свелась в основном к школе т. н. "национальной экономии", кото­рая исследовала влияние хозяйственных факторов на мощь государства и пропагандировала агрессивный протекционизм. Понятно поэтому, что пацифизм не находил здесь весомой поддержки. Единственным по-настоящему последовательным сторонником антивоенного движения среди экономистов был ученый из Киля Бернгард Хармс, который разделял точку зрения пацифистов о взаимосвя­зи интернационализации мировой экономики и идеи ми­ра (*).

 

(* Harms B. Volkswirtschaft und Welrwirtschaft: Versuch der Begruendung einer Weltwirtschaftslehre. Jena, 1912.)

 

Проявлял некоторый интерес к пацифизму и извест­ный либеральный экономист, историк Луйо Брентано. Он участвовал в деятельности CMC и был корреспондентом Европейского бюро Фонда Карнеги. Брентано выступал за сближение с Англией, хотя и поддерживал строитель­ство немецкого военного флота для того, чтобы обеспе­чить равноправие сторон. По отношению к проблеме войн он разделял основные постулаты экономического либерализма. В своей статье, опубликованной международной пацифистской прессой, Брентано назвал главной угрозой англо-германского столкновения экономические факторы — незащищенность частной собственности на море и борьбу за рынки сбыта. Однако, по его мнению, это не вело фатально к войне (*).

 

(* Brentano L. Die Sicherung des Friedens // Hamburger Fremdenblatt. 2. 06. 1910; Ders. Die heutigen Hauptursachen des Krieges // Die Friedensbewegung. 1912. N 7. Рецензия в FW. 1912. N5. S. 197.)

 

 

 

Социологию Фрид считал одной из областей науки, где был особенно заметен прогресс в отношении к паци­физму (*). Как молодая дисциплина социология была сво­бодна от традиционализма истории или философии. Большая часть социологов разделяла теории эволюции, прогресса, придерживалась либеральной и леволиберальной политической ориентации. Показательно, что руково­дитель "Немецкого социологического общества" Ферди­нанд Теннис наряду с такими светилами, как Георг Зиммель и Вернер Зомбарт сотрудничали в близком паци­физму этическом движении. Другой его сторонник, авст­рийский социолог Рудольф Гольдшайд, был одновременно убежденным пацифистом, близким другом Фрида, фон Зуттнер и В. Оствальда.

 

(* FW. 1910. N 7. S. 125.)

 

В деятельности "Союза Международного Согласия" и других близких пацифизму организаций участвовали мно­гие члены "Социологического общества" — Роберт Михельс, Георг Готхайн, Альфред Фиркандт, друг Квидде Франц Мюллер-Лиер. Несмотря на то, что Макс Вебер выступал за политическую беспристрастность социоло­гии, это не помешало и ему стать членом CMC (*).

 

(* HB FB II. S. 256; Chickering R. Imperial Germany... P. 141-143.)

 

 

 

Картина отношения интеллигенции к пацифизму была бы неполной без учета слоя, примыкавшего к образован­ному бюргерству — деятелей искусства.

Свою гражданскую позицию публично высказывали в основном литераторы — и немалое их число поддержало антивоенную идею. Большинство имен мало что говорит сегодня русскому читателю, но в Германии конца про­шлого — начала нынешнего века они пользовались широкой известностью. Успех романа фон Зуттнер, а также пример близких немецким литературным кругам сканди­навов Августа Стриндберга, Георга Брандеса и Бьернстьерна Бьёрнсона, которые сочувствовали идеям пацифизма, сразу вдохновил некоторых писателей в Германии поддержать миротворцев. В их числе были Фридрих Шпильхаген, Фридрих Боденштедт, Готфрид Келлер, Гер­берт Ойленберг, южногерманский поэт Петер Розеггер, писатель из Гамбурга Отто Эрнст, — член правления ме­стного общества мира. Другие — как Генрих Манн — сна­чала отнеслись к антивоенной идее критически. Но тре­вожные признаки надвигающейся катастрофы изменили и их позицию (*).

 

(* FB. 1901. N 4. S. 37f.; Rosegger P. Brief eines Landwirts // Friedensbote. 1900. S. 25-27; FW. 1913. N 1. S. 25; 1914. N 7. S. 241, 259; Greuner R. Wandlungen eines Aufrechten. Lebensbild Hellmut von Gerlachs. В., (DDR). 1965. S. 74 f.)

 

Далекий от политики любимец немецких школьников, автор "индейских" романов Карл Май был почитателем Б. фон Зуттнер и даже написал книгу "И на земле мир" (*). Сторонниками антивоенного движения стали известнейшие драматурги братья Карл и Герхард Гауптманы. В речи на присуждении Нобелевской премии по литературе в 1912 г. Г. Гауптман высказался за идеал мира на Земле, служение которому должно быть целью науки и искусст­ва, и "уничтожение международного насилия". В следую­щем году, в написанной им к столетию победы над Напо­леоном пьесе "Представление в немецких виршах" (Festspiel in deutschen Reimen) Гауптман вложил в уста символического образа Афины-Германии слова: "Я знаю смысл моего существования и цель моего оружия / — Это дело мира, а не ремесло войны,/ — Это благо, а не преступление! / Ибо как же иначе назвать хладнокровное убийство на войне?" Полубог немецких шовинистов маршал Блюхер был представлен в пьесе в виде напы­щенной и воинственной... куклы, которой в финале ди­ректор театра велит "убраться в ящик". Неудивительно, что "Представление" вызвало бурю негодования в нацио­налистических кругах и было запрещено воинственным кронпринцем к постановке (**).

 

(* Интересно, что на публичном выступлении Мая в Вене на пацифистскую тему приглашенную туда Б. фон Зуттнер случай свел с другим поклонником Мая — ... молодым Адольфом Гитлером. (Hamann В. Op. cit. S. 486-487.))

 

(** Hauptmann G. Festspiel in deutschen Reimen // Gesammelte Werke in acht Baenden. Bd. 7. В., о. J. S. 157, 159 -160; Greuner R. Gegenspieler. S. 98.)

 

В романе "Атлантида" (1912) в образе литературного двойника Г. Гауптмана, прусского дворянина Фридриха фон Каммахера выведен тип отверженного обществом и близкого пацифистам одиночки, знакомый Гауптману бла­годаря его личному знакомству с Зуттнер и Фридом (*). Идеи нравственной политики были близки и брату Герхарда Карлу Гауптману, ученику Э. Геккеля. Буквально накануне июльского кризиса в пьесе "Война" (1914) он предсказал надвигающуюся катастрофу.

 

(* Гауптманн Г. Атлантида. Л., 1989; Frieden, Krieg und Militarismus im kritischen und sozialistischen Realismus. В., (DDR). 1961. S. 36-37, 89 ff.)

 

Среди тех, кто приблизился к пацифизму накануне войны, следует назвать драматурга, друга К. Хаусмана и сотрудника близкого "Союзу Международного Согласия" журнала "Дер Мерц", Людвига Тома; Германа Гессе (*); издателя журнала "Каин", анархиста и толстовца Эриха Мюзама. С 1912 г. в пацифистском движении участвовал Карл фон Оссецки (**).

 

(* Однако, что характерно, и Л. Тома, и Г. Гессе, сотруд­ничавший в "Дер Мерц", верили только в "ревизионистский" пацифизм. Гессе, который когда-то сам проповедывал "реформу жизни", рассчитался с юношескими увлечениями в опубли­кованном в 1912 г. в "Дер Мерц" рассказе "Преобразователь мира". В нем иронически повествуется о молодом человеке, который поддался учению "пророка" толстовского типа, ненавидевшего "войну, деньги и роскошь", и бежал от цивилизации. Измученный, спустя год он снова приезжает в Мюнхен на конгресс "реформаторов жизни", где "холеный венец ... говорил о религиозных новообразованиях и их отношении к вопросу международного мира". В этот момент герой видит свою быв­шую возлюбленную и решает вернуться к "нормальной" жизни — Hesse H. Der Weltverbesserer, in: Kaisermanoever. Zwanzig Erzaehlungen von der Gruenderzeit bis zum Vorabend des ersten Weltkrieges. B., (DDR). 1978. S. 369-403.)

(** Pazifismus zwischen den Weltkriegen. S. 56-58, 68-69; Fricke D. Wider den heiligen Mars. S. 93.)

 

Нельзя не отметить и обратной волны шовинизма и верноподданичества, захлестнувшей немецкую культур­ную элиту. Известный тогда Густав Фрейтаг писал в од­ном из своих сочинений: "Кто видел,... как проявляет себя Вечный Разум на поле битвы, тот не может не уверовать, и не стать истинным мужчиной... Так, через воюющих утверждает свою волю наш Господь..." (*).

 

(* Die Kronprinz- und die Kaiserkrone (1889) — Цит. по: Die Waffen nieder! 1892. Heft 12. S. 28.)

 

Да и в авангардных течениях — экспрессионизме, фу­туризме — эстетика войны была модным символом "грозы обновления". Нередки были голоса, сетовавшие на то, что "за десятилетия мира поэзия изнежилась". Известный художник-экспрессионист Ловис Коринт, например, зая­вил Умфриду, что он "абсолютный противник антивоен­ного движения с его конгрессами" (*).

 

(* FB. 1908. N 2. S. 25; FW. 1913. N 1. S. 39; Pazifismus zwischen den Weltkriegen. S. 14-15.)

 

В общем ситуация в интеллигентской среде накануне войны не выглядела для пацифизма безнадежной. От по­ложения конца века, когда на знаменах "бильдунгс-бюргеров" был начертан лозунг внешней экспансии, ко­гда даже Теодор Моммзен считал Гаагскую конференцию "опечаткой мировой истории" (*), часть интеллигенции пришла к определенному отрезвлению. В свою очередь, антивоенное движение скорректировало некоторые пози­ции, справедливо критиковавшиеся (Г. Дельбрюком и др.) за утопизм и низкий уровень анализа. Рациональные ар­гументы "ревизионистского" пацифизма оказали значи­тельно большее влияние на умы культурной элиты. Г. фон Герлах, например, сравнивая прагматизм книги Энджелла с оставшейся для него пустым звуком проповедью фон Зуттнер, заключал: "Я ведь был политиком, а не студен­том моралистической теологии" (**).

 

(*HB FB I. S. 205.)

(**Gerlach H. v. Von links nach rechts. Zuerich, 1937. S. 262.)

 

Гуманитарные или христианские аргументы "в лоб" не воспринимались людьми, привыкшими мыслить "реально-политически", если не социал-дарвинистски. Однако в связи с державными интересами, эти же аргументы обес­печили пацифизму накануне войны среди образованного бюргерства определенный процент сочувствующих.

 

2.4. Союзники и противники

 

Мотивация и идеи роднили пацифистов с другими т. н. "движениями культуры" ("Kulturbewegungen"), которые, вне зависимости от сферы приложения своих усилий, имели общий либерально-реформистский характер. Их реформизм основывался на постулатах эволюционной теории и позитивизма, веры в прогресс и науку. К обще­ственному деланию адептов этих организаций побуждала этика, "освобожденная" от традиционного христианства. На основе новой "религии культуры" или "гуманизма" должно было происходить совершенствование человече­ства.

Однако, в отличие от западных — особенно роман­ских (Франции, Италии, Бельгии) стран — в Германии этот сектор общественного сознания был существенно уже. Причины состояли и в историческом фиаско буржу­азного либерализма, и в давлении со стороны "старого порядка", и в вытеснявшем гуманизм агрессивном нацио­нализме. Поэтому речь здесь шла об аутсайдерах, чья поддержка не могла серьезно изменить положения пацифистов, — ведь и в них самих "современники видели скорее побочное и малозначимое веяние эпохи" (*). Тем не менее пацифисты с самого начала рассчитывали на со­вместные действия и призывали к сотрудничеству движе­ния "с родственными целями" (**).

 

(* Holl К. Pazifismus in Deutschland. S. 60; Riesenberger D. Op. cit. S. 46-48.)

(** FB. 1901. N 4. S. 47.)

 

Этот призыв не остался без отклика — и прежде всего у различных этико-философских обществ. Часть из них — движение Морица фон Эгиди, "свободные религиоз­ные общины" — претендовали на роль "внецерковного христианства". Однако большинство придерживалось светских, а часто антицерковных позиций, как "движение за выход из церквей" (Kirchenaustrittsbewegung). Практи­чески всегда подобные организации носили интернацио­нальный характер, с международными обменами и конгрессами.

Основанный в 1881 г. во Франкфурте-на-Майне Л. Бюхнером "Всеобщий немецкий союз вольнодумцев (ВСНВ, Allgemeine Deutsche Freidenkerbund) уже через своего основателя оказался связан с антивоенным движе­нием. Членом правления и председателем Берлинского филиала ВСНВ был знакомый нам Э. Левенталь. Цель "Союза" заключалась в "освобождении человечества от религиозных и научных заблуждений и предрассудков", "полной свободе совести", борьбу за которую предполага­лось вести прежде всего в сфере образования. ВНСВ был связан с подобными организациями в Англии, Франции и Бельгии и принимал участие в международных конгрессах "вольнодумцев", не раз выражавших свои симпатии пацифизму.

В 1908 г. ВНСВ принял резолюцию о поддержке "проповеди мира", т. к. "деятельность вольнодумцев может развиваться только при условии постоянного мира, и по­скольку борьба с войной является одной из [их] задач". Как и пацифисты, "вольнодумцы" связывали воедино ус­пехи миротворчества и либерализма. "Идеал мира недос­тижим, — писал один из них в 1906 г., — ... пока мы не обеспечим естественным противникам войны — массам — должного политического влияния... Это возможно только через демократизацию Германии!" (*).

 

(* GStA PK. I. HA Rep. 77. Tit. 662. N 62 (Allgemeiner Deutscher Freidenkerbund). Bl. 11-12, 26, 30, 44; FB. 1906. N 6. S. 70; FW. 1908. N7. S. 136-137.)

 

В 1892 г. к "вольнодумцам" примкнуло вновь образо­ванное — тоже как часть международного движения — "Общество этической культуры" (Gesellschaft fuer Ethische Kultur) во главе с тем же Бюхнером, Георгом фон Гизицки, Рудольфом Пенцигом и берлинским астрономом Виль­гельмом Ферстером. Ферстер вместе с Гизицки и Пенци­гом вошли в Подготовительный комитет по созданию Не­мецкого Общества мира, который был образован Фридом спустя месяц после создания "Общества этической куль­туры". Преемственность этих двух организаций видна уже по сходным целям: "этики" также считали своей главной целью "совершенствование человека" воспитани­ем в нем нравственной культуры. Под последней понима­лось "царство справедливости и искренности, человечно­сти и взаимного уважения". Очевидно совпадало с паци­физмом и стремление основателей "Общества этической культуры" добиться поддержки прежде всего у первых лиц государства. В. Ферстер, прислав кайзеру информа­цию об "Обществе", указывал, что оно пользуется покро­вительством вдовствующей супруги кайзера Фридриха III Виктории (Kaiserin Friedrich, известной противницы Бис­марка и вдохновительницы либеральных устремлений своего мужа) (*).

 

(*GStA PK. I. НА Rep. 89. N 15369. Bl. 244-245, 308.)

 

Сын В. Ферстера, упоминавшийся Фридрих-Вильгельм Ферстер, продолжил сотрудничество с пацифистами. Он разделял их убеждение в том, что "противное нравствен­ности не может быть политически верно"; политика мо­жет и должна быть моральной, а следовательно — мир­ной (*).

 

(* Foerster F.-W. Die hohe Politik und das Sittengesetz // Der Tag. 14. 02. 1909.)

 

С начала века ведущей фигурой в этическом движе­нии становится Э. Геккель, который основал в 1906 г. "Немецкий союз монистов" (Deutsche Monistenbund). "Монизм" Геккеля представлял собой новую "религию природы", подчиняющуюся "жизненной силе космоса" и эволюции. Неординарная личность Геккеля и его учение привлекли немало сторонников из различных слоев об­щества. Благодаря этому Геккелю удалось в 1907 г. объе­динить монистов, этиков и "вольнодумцев" в т. н. "Веймарский картель", который насчитывал перед I миро­вой войной ок. 80 000 членов (*).

 

(* См. Геккель Э. Мировые загадки. СПб., 1915; Chickering R. Imperial Germany... P. 124-127.)

 

Монизм и пацифизм объединял общий дух преклоне­ния перед наукой и вера в прогресс на основе новой эти­ки. Хотя Геккель и постоянно колебался в своей под­держке пацифизма, при нем, и особенно при его преем­нике на посту председателя "Союза монистов" В. Ост­вальде, эта организация постоянно сотрудничала с НОМ. Оба общества обменивались лекторами и предоставляли друг другу место для публикаций на страницах своих печатных изданий (*).

 

(* FW. 1909. N 8/9. S. I79.)

 

Характерно, что одна из главных пацифистских орга­низаций, основанных уже в годы I мировой войны — "Союз Новое Отечество", преобразованный затем в "Немецкую Лигу прав человека" — была обязана своим рождением преимущественно инициативе монистов и этиков — О. Леманн-Руссбюльдта, К. Теппер-Ласки, Л.Яннаш и др. (*)

 

(* См. BDMPL. Р. 460-461, 555-557, 934-935.)

 

В свою очередь, философские общества были связаны с движением средней и мелкой немецкой буржуазии, получившим название "Lebensreform" (реформа жизни). Сознательно уходя от социально-политической сферы, это течение переосмысливало действительность с этико-эстетических позиций, стремилось создать альтернатив­ную существующей культуру жизни. Ведущей идеей было противопоставление рациональному — чувственного, ин­туитивного, на манер А. Бергсона, городской цивилизации — природы, естественности, а также, что было важно для пацифизма, разного рода насилию — ненасилия. Палитра относящихся сюда обществ простиралась от движений за "город-сад" (сельские коммуны), за народную медицину, за земельную реформу и реформу педагогики до вегета­рианства, борьбы с вивисекцией и со смертной казнью.

Многие из таких обществ считали антивоенное дви­жение своим союзником и сотрудничали с ним — в их числе "Лига против дуэлей", "Общество по содействию защите животных и родственным устремлениям", обще­ства воздержания и т. д. (*)

 

(* Umfrid О. Krieg und Duell // FB. 1904. N 11/12. S. 81-83; V. Deutscher Friedenskongress. S. 43-44.)

 

Особенно близко пацифизму было движение эсперан­тистов, объединенных в международную федерацию и проводивших всемирные конгрессы. Фрид, ограниченный в своих возможностях посредственным знанием ино­странных языков, даже считал создание "мирового язы­ка" в числе "основных задач антивоенного движения" — поскольку международное согласие без языкового сбли­жения невозможно, а языковая разобщенность помогает раздувать войны. Фрид первым в Германии заговорил об эсперанто и даже составил его учебник, а в 1904 г. член Немецкого Общества мира проф. А. Шмидт основал "Союз пропаганды эсперанто". Международным языком заинтересовались В. Ферстер и В, Оствальд, а главными энтузиастами эсперанто в Германии стали впоследствии "спонсоры" немецких пацифистов банкиры Георг и Ген­рих Арнхольды (*).

 

(* FB. 1904. N 5. S. 37-38; N 7. S. 51-52; FW. 1910. N 10. S. 192-193.)

 

Многое роднило пацифистов и с движениями, высту­павшими за права угнетаемых или дискриминируемых социальных и национальных групп. Берту фон Зуттнер многолетняя дружба связывала с основателем сионизма Теодором Герцлем. А в 1891 г. они с мужем основали в Вене "Союз борьбы с антисемитизмом" по образцу воз­никшего годом раньше в Берлине. В обоих "Союзах" ве­дущую роль играли пацифисты и люди, близкие им по духу — в частности, Р. Вирхов. Правда, деятельность их вскоре заглохла (*).

 

(* Hamann В. Op. cit. S. I94-231.)

 

Сложнее складывались отношения миротворцев с женскими организациями. Заинтересованность со сторо­ны пацифистов в том, чтобы привлечь в их движение женщин объяснялась не только стремлением увеличить ряды своих сторонников. Решение одной из приоритет­ных для пацифизма задач, воспитания, требовало участия женщин: миротворческие идеи должны были привносить­ся в сознание ребенка ещё до школы, в семье.

С феминистками пацифизм объединял опять-таки па­фос совершенствования человечества. Только здесь глав­ный акцент делался на уравнивании прав мужчины и женщины, что должно было положить конец "войне" полов (*).

 

(* Ibid. S. 434ff.; Evans R. J. The Feminist Movement in Germany 1894-1933. L, 1976. P. 180-185; Он же. Comrades and Sisters: Feminism, socialism and pacifism in Europe 1870 — 1945. Sussex — NY, 1987. P. 122-125. Там же об антивоенной деятельности русских феминисток.)

 

С феминистской точки зрения главным виновником милитаризма было засилье "патриархата", союзника в борьбе с которым они надеялись найти в пацифизме. Ин­терес к пацифизму проявляла, однако, только та часть феминисток, которые активно боролись за расширение политических прав — прежде всего предоставление жен­щинам права голоса (т. н. "суфражистки").

В центральной организации немецких феминисток, основанной в 1894 г. как отделение Всемирного Совета женщин "Лиге немецких женских союзов (ЛНЖС)" (Bund Deutscher Frauenvereine) за сотрудничество с паци­фистами выступило левое крыло. Его представляли Мин­на Кауэр, Лида Г. Хейман, Лина Моргенштерн, Хелена Штёккер, Мария Меллин, жена лидера "Общества этической культуры" Лина фон Гизицки и уже упоминавшаяся М. Э. Зеленка.

На состоявшемся в Берлине в 1896 г. Международном женском конгрессе одно из заседаний было посвящено участию женщин в антивоенном движении. В поддержку пацифистских идей выступили Л. Моргенштерн и М. Меллин — обе члены Немецкого Общества мира — а также официальный представитель от НОМ (*).

 

(* GStA PK. I. HA Rep. 77. Tit. 662. N 97. Bl. 12-14, 23-25.)

 

Л. Моргенштерн была, кроме того, вице-президентом и председателем немецкого отделения "Международного союза женщин за мир через воспитание" (Alliance universelle des femmes pour la paix par l'education), основанного в Париже дочерью В. Гюго кн. Марией Вишнев­ской. И эта организация, и созданная той же Вишневской "Женская лига за всеобщее разоружение" (Ligue des femmes pour le desarmement international) поддерживали франко-германские миротворческие акции пацифистов, и, что ещё важнее, их стремление изменить семейное воспитание в духе "любви к человечеству". Однако ши­рокого отклика в Германии эти инициативы не встретили, а после смерти Вишневской её начинания и вовсе заглохли (*).

 

(* ВА P. 90 Mo 2 (NL L. Morgenstern). N 1 (М. Вишневская — Л. Моргенштерн. Париж, 29. 06. 1899); WAW. N 3 (27. 01. 1899). P. 45; FB. 1904. N 7. S. 54; VF. 1910. N 1. S. 7; BDMPL P. 1021-1022.)

 

Крупнейшей по масштабам после организованных М. Э. Зеленкой к I Гаагской конференции демонстраций ста­ла миротворческая акция американки немецкого проис­хождения, педагога Анны Экштейн. Член Немецкого и Американского обществ мира, Экштейн собрала около 2 млн. подписей под петицией в поддержку II Гаагской конференции, врученной её председателю гр. А. И. Нели­дову. К III Гаагской конференции она планировала со­брать ни много ни мало 100 млн. подписей, объезжая с этой целью в том числе и Германию с Австро-Венгрией. В своем выступлении на Немецком конгрессе мира в Вис­бадене (1910) Экштейн даже предложила НОМ объеди­нить в его программе пацифистские и феминистские требования (*).

 

(* HB FB II. S. 238, 340; Der deutsche Friedenskongress in Wiesbaden. 1910. Esslingen, o. J. S. ll-12. К октябрю 1909 г. организаторы объявили о собранных 5 млн. подписей — FW. 1909. N 10. S. 198.)

 

Однако в основном женские активистки и пацифисты действовали разрозненно. Безрезультатными оставались долгое время попытки создать национальную пацифист­скую женскую организацию по образцу существовавших в других странах. В 1909 г. руководимый суфражистками "Немецкий союз за женское избирательное право" (Deutscher Verein fuer Frauenstimmrecht) публично потре­бовал отменить празднование Дня Седана. Вдохновленная этим шагом, жена председателя Кенигсбергского Обще­ства мира Эльзбет Фридрихс направила суфражисткам предложение создать "отдельную антивоенную женскую группу", однако никакого отклика не получила. В 1912 г. также сообщалось о безрезультатных попытках пацифистов наладить постоянное сотрудничество с женским движением (*).

 

(* FW. 1909. N 8/9. S. 174; VF. 1909. N 10. S. 118; V. Deutscher Friedenskongress. S. 4.)

 

И только накануне войны, в 1914 г., Э. Фридрихс вме­сте с председателем женских союзов и союза учительниц Вюртемберга Матильдой Планк, М. Кауэр и др. при под­держке Б. фон Зуттнер создали "Женский союз Немец­кого Общества мира". "Союз" выпустил воззвание "К немецким женщинам!", в котором подчеркивалось, что борьба с милитаризмом и за женское равноправие связа­ны воедино. Возвеличивая воинственный дух "мужественности", государство закрепляет подчиненное положе­ние женщины (*). Авторы воззвания могли бы сослаться и на пример основанного в июне 1912 г. "Союза борьбы с женской эмансипацией", среди организаторов которого был председатель созданного тогда же "Оборонного сою­за" генерал А. Кейм (**).

 

(* FW. 1914. N 6. S. 211; Die Friedensbewegung. 1914. N 4. S. 177; VF. 1914. N 6. S. 60-63; N 8/9. S. 83-84.)

(** Vorwaerts. (N 130). 7. 06. 1912.)

 

Последнее, что успели сделать организаторы "Женсоюза НОМ" — это послать после Сараевского убийства телеграмму кайзеру с призывом не допустить войны. Уже после того, как война все-таки началась, женщины опуб­ликовали воззвание "В суровый час" ("In ernster Zeit"). Содержавшийся в нем призыв объявить "войну войне" был, по признанию поместившей воззвание социалистической газеты, в эпоху, когда "шовинизм низвергался отовсюду подобно Ниагарскому водопаду", более чем му­жественным шагом (*).

 

(* Die Gleichheit (Stuttgart). (N 2). 16. 10. 1914; VF. 1914. N 7/8. S. 97; N 9. S. 98.)

 

Но в общем, в отличие от многих других европейских стран, сколько-нибудь широко привлечь политически ак­тивную часть женщин к сотрудничеству с пацифистами в Германии не удалось. Большинство женских активисток солидаризовалось с лозунгом политического нейтралитета женского движения. На собрании ЛНЖС в Берлине в 1898 г. предложение Л. Моргенштерн включить в про­грамму "Лиги" пункт о поддержке антивоенной борьбы было отвергнуто из-за "одиозного духа космополитизма и антипатриотизма" друзей мира, который может дискредитировать борьбу женщин за избирательные права (*). "Лига" все же заявила, правда, о своих "симпатиях" к пацифистскому движению, а через год приняла резолю­цию в поддержку I Гаагской конференции — однако это не помешало ей поддержать и флотскую программу Тирпица (**).

 

(* Stiewe D. Op. cit. S. 131.)

(** WAW. 1899. N 2. (20. 01. 1899). P. 30; VF. 1909. N 6. S. 71.)

 

Характерная дискуссия разгорелась на собрании "Лиги" в 1900 г. по вопросу о поддержке проходившего в Париже съезда антивоенной организации М. Вишнев­ской. Вождь правого, "патриотического" крыла ЛЖНС Мария Лихновски заявила о невозможности такого шага после поддержки "Лигой" программы строительства не­мецкого флота, тем более, что "в настоящий момент (во время англо-бурской войны — Д. С.) конгрессы мира во­обще не к месту". Большинство же приняло замечатель­ное решение послать тем не менее выражение симпатии антивоенному конгрессу, поскольку-де одобрение строи­тельства военного флота этому не противоречит (*).

 

(* Leipziger Volkszeitung. (N 229). 3. 10. 1900.)

 

Нежелание большинства немецких феминисток всту­пать в конфликт со сложившейся системой политических ценностей вело к изоляции радикального крыла женского движения. Ведущими фигурами в нем становились лично­сти типа Лихновской, прозванной "Флоттен-Мария" за пропаганду морских вооружений и организацию пользовавшегося покровительством властей "флотского союза немецких женщин".

Дело было не в том, что "Флоттен-марии" превосходи­ли числом "Фриденс-берт". Большинство уступками пра­вительству в вопросах внешней политики надеялось "купить" решение женского вопроса. Социал-демократы, занявшие в отношении буржуазных феминисток позицию критических наблюдателей, верно отмечали в нем эту тенденцию. "...Некоторые женщины, которые ещё не так давно подчеркивали связь антивоенного и женского дви­жения, теперь охотней говорят о необходимости мощных вооружений, — писала "Форвертс" в 1913 г., — Не то, чтобы они верили во внешнюю угрозу Германии и в сла­бость её вооружений, — они лишь полагают, что выступ­ление женщин за увеличение армии будет свидетельством их политической состоятельности" (*).

 

(* Vorwaerts. (N 167). 4. 07. 1913; FW. 1911. N 7. S. 212.)

 

Однако разногласия с пацифистами возникали и у ра­дикальной части феминисток. До 1914 г. вопрос о мире для многих из них в пылу борьбы за свои права оказался все-таки на втором плане. Это касалось даже движения в поддержку I Гаагской конференции. Видная женская ак­тивистка Анита Аугспург писала в ответ на призыв Л. Моргенштерн к единству действий с обществами мира: "Я подняла на ноги все женское политическое движение (подчеркнуто в оригинале — Д. С.) для того, чтобы устро­ить в один и тот же день демонстрации об отношении к конференции мира (за или против, мне все равно). Для меня это смотр женского войска... Мы всегда настаивали на том, что наши акции — вне обществ мира, дабы под­черкнуть их более общий характер... Вы участвуете и в женском, и в антивоенном движении, но прошу Вас учесть, что женское движение более широкое... Я лишь хотела использовать этот миротворческий повод (! — Д. С.), чтобы навести мосты между нами и женщинами [других стран]" (*).

 

(* ВА Р. 90 Мо 2. N 1. В1. 2-4 (А. Аугспург — Л. Моргенштерн. Мюнхен, 9. 05. 1899); BDMPL. Р. 42-43.)

 

Другие женские активистки, как Л. Г. Хейман или X. Штёккер, хотя и сотрудничали с пацифистами, также бы­ли убеждены, что равноправие женщин будет само по себе надежнейшей преградой войне, поскольку лишь "женское естество, женский инстинкт согласны с паци­физмом" (*).

 

(* Brinken-Gabler G. (Hg.). Frauen gegen den Krieg. Hamburg, 1980. S. 66; Bockel R. v. Philosophin einer "neuen Ethik": Helene Stoecker (1869-1943). Hamburg, 1991. S. 33-34. В эпоху Веймарской республики именно Штёккер стала одним из лидеров Немецкого картеля мира.)

 

С другой стороны, сами пацифисты, и без того осы­панные градом насмешек в "бабстве", избегали афиши­ровать свои контакты с женским движением. Далеко не все из них разделяли и взгляды феминисток на новую роль женщины в обществе: Умфрид, например, призна­вался, что краснеет за женщин, осмелившихся выступать публично, а Хаусман назвал себя и свою партию "принципиальными противниками избирательного права для женщин" (*)

 

(* Schwaebische Tagwacht (Stuttgart). Ch. Mauch / Th. Brenner. Op. cit. S. 106-107.)

 

 

Колебания и неровный характер были свойственны и для взаимоотношений между пацифизмом и масонскими ложами. Исследование социально-политических позиций "вольных каменщиков" вообще, и в этом вопросе в част­ности — дело нелегкое и неблагодарное из-за скудости материалов и скандального душка, постоянно сопутст­вующего масонской теме. Тем не менее роль масонских лож в политической системе и формировании политиче­ской культуры немецкого общества эпохи Вильгельма II не настолько мала, чтобы ее можно было опустить в на­шем исследовании.

С теоретической точки зрения взгляды пацифистов и масонов обнаруживали много точек соприкосновения. Первейшие масонские ценности — это религия гуманиз­ма, идеал братства, стремление к совершенствованию человечества и устроению рая на Земле. Из всего этого вытекала "чисто масонская, — по словам одного серьез­ного исследователя, — идея борьбы за вечный мир без войн и национальных границ". Близким были и методы этой борьбы — в первую очередь создание "всемирной цепи братьев" и просвещение внешнего ("профанного") мира "аристократией способных к познанию" (*).

 

(* Сахаров В. "Под знаменем я стою багровым…" // Родина. Зима 1995. № 2. С. 75-78; Bischoff D. Op. cit.)

 

В западных либеральных странах и на международном уровне схожесть идейных посылок отразилась и в реаль­ном сотрудничестве. Уже первый международный кон­гресс мира в Лондоне в 1843 г. собрался в помещении масонской ложи. Членом французской ложи был основа­тель женевской "Лиги за мир и свободу", пропагандист "Соединенных Штатов Европы" Шарль Лемонье.

Тесная взаимосвязь существовала между антивоенны­ми и международными масонскими конгрессами. Посред­никами между "братьями" различных стран выступали бельгийские, швейцарские и голландские ложи. В 1889 г. одновременно с I Международным конгрессом мира в Париже прошел Международный масонский конгресс, посвященный 100-летию Великой Французской револю­ции. В 1891 г. ложа Великого Востока Италии пригласила вольных каменщиков Европы принять участие в МКМ в Риме. В Гааге в 1896 г. прошла "Всемирная масонская конференция", обсуждавшая среди прочих и "вопрос ми­ра во всем мире". В том же году Б. фон Зуттнер с вооду­шевлением сообщала А. Нобелю: "все масонство... — за нас" (*).

 

(* Bibliographie der Freimaurerischen Literatur. Hg. v. A. Wolfstieg. Bd. I-III. o. O., 1911. Leipzig., 1923 (далее — BFML). S. 753-754; Chevallier P. Histoire de la Franc-Maconnerie francaise. vol. 3. P., Fayard, 1989. P. 189-190, 192-194; Riegelmann H. Die europaeischen Dynastien in ihrem Verhaeltnis zur Freimaurerei. [1943]. Struckum, 1985. S. 228; Stiewe D. Op. cit. S. 67; Hamann B. Op. cit. S. 337.)

 

Ещё в 1896 г. в ответ на обращение Международного конгресса мира в Будапеште о поддержке антивоенного движения швейцарская Великая Ложа "Альпина" включи­ла в программу своей деятельности "пропаганду мирных отношений между нациями путем организации междуна­родного арбитража". В 1904 г. "Альпина" выпустила об­ращение ко всем европейским ложам с призывом, кото­рому последовало большинство западных лож, отмечать 18 мая (день открытия Гаагской конференции) как день мира (*).

 

(* FB. 1904. N 9. S. 70; HB FB II. S. 109; Umfrid O. Friede auf Erden!. S. 158-159.)

 

Прошедший непосредственно после Гаагской конфе­ренции, снова одновременно с Международным конгрессом мира, Международный масонский конгресс 1900 г. в Париже "объявил о проклятии (condamnation) войны цивилизованными нациями и предложил институт арбитра­жа для урегулирования международных конфликтов" (*).

 

(* Chevallier P. Op. cit. P. 194.)

 

Миссии вольных каменщиков в деле борьбы с войной должно было содействовать сотрудничество между ложа­ми различных систем и стран. С этой целью по инициа­тиве и во главе с "досточтимым мастером" ложи "Альпина" и одновременно министром просвещения Швейцарии Эдуардом Картье-Летантом вместе с Между­народным Бюро мира в Берне было организовано "Международное масонское бюро" (Bureau international de relations maconniques). Председатель Международного Бюро мира Элие Дюкоммен был также членом "Альпины" (*).

 

(* BFML. Bd. ll. S. 342, 753-754; Cooper S. Op. cit. P. 66 f.)

 

На Международном масонском конгрессе 1902 г. об­суждалось предложение об объявлении войны противоза­конным действием, о создании международного трибуна­ла и "кодекса мира". Свою пропацифистскую позицию вольные каменщики имели случай доказать и во время итало-турецкой войны. В ответ на протест "Великой Ложи Оттоманской империи" против попирающего масонские принципы конфликта ряд лож направили правительствам Италии и Турции послание о необходимости прибегнуть к арбитражной процедуре и обратиться в Гаагский суд (*).

 

(* FW. 1912. N 2. S. 70-71.)

 

Последний перед войной Международный масонский конгресс собрался в 1913 г. в Гааге под покровительством Великого Востока Нидерландов. Он должен был стать, по словам Фрида, "мощной манифестацией международного масонства за мир, предшествующей открытию Дворца мира и Памятника миру" (*).

 

(* Ibid. 1913. N 5. S. 194.)

Коротко об истории Дворца мира, где ныне размеща­ется Международный Гаагский трибунал: мысль о "зримом воплощении" идеи арбитража принадлежала русскому — Ф. Ф. Мартенсу. При посредничестве его друга, уже упоминавшегося американского дипломата Эндрю Д. Уайта, строительство дворца и библиотеки по международному праву финансировал Карнеги, до того построивший "Бюро американских республик" в Вашинг­тоне. Камень в основание Дворца по решению II Гаагской конференции заложил её председатель гр. Нелидов; свой вклад внесли и все страны-участницы Гаагских конфе­ренций (*). Помимо прямых свидетельств о масонском ха­рактере этой инициативы (**), очевидна параллель между идеей строительства Дворца мира и мистическим учением об устроении Храма вольными каменщиками. Это отрази­лось и на репортажах "брата" Фрида с открытия Дворца, например: "Дух века... воздвиг это здание, он, хотя и имел в себе нечто нематериальное, клал кирпич на кирпич, ... этот дух... позаботится о том, чтобы инструмент мира на­шел применение и в своем новом пристанище" (***).

 

(* FB. 1908. N 7. S. 89; FW. 1913. N 8. S. 281-285;VF. 1913. N 10. S. 109-110.)

(** См. Flourens E. Die Kehrseite des pazifistischen Medaille und die Unsicherheit der internationalen Beziehungen im Anfang des XX Jahrhunderts // DR. 1912. N 4. S. 87.)

(*** FW. 1913. N 9. S. 336-337.)

 

Вообще Гаага 1913 г. стала настоящей Меккой для движений, объединивших свои усилия в борьбе против войны: с 18 по 23 августа здесь проходил Конгресс мира, с 23 по 25-е — Международный масонский конгресс, 29 августа состоялось открытие Дворца мира, с 1 по 5 сен­тября прошел конгресс Международных студенческих союзов, а с 3 по 6-е — Межпарламентская конференция. При таком напряженном графике трудно предположить, чтобы между всеми этими форумами не было единой координации.

Однако, вопреки теориям о "наднациональном загово­ре", позиция немецких масонов имела свою специфику. Со времен наполеоновских войн космополитический идеализм эпохи Лессинга, Гердера и Гете сменился у "братьев" "национальным идеализмом", переродившимся к концу XIX века в национализм. Немецкие масоны на­стаивали тем не менее на неполитическом характере сво­ей деятельности, считая это главным пунктом преткнове­ния с западными, особенно французскими, ложами. Те, по мнению немцев, сделались "питомником политических карбонариев". При этом, однако, немецкие масоны гото­вы были поддержать "великое патриотическое требование нашей чреватой войной эпохи о внутренней и внешней мобилизации на борьбу за кайзера и Рейх во имя высших ценностей".

Несмотря на всю "гуманистическую" казуистику, "реально политическая позиция в мире действительности" у немецких "братьев" накануне I мировой войны заклю­чалась в том, что "лишь при сильнейшем вооружении Германия будет в состоянии обеспечить своё мирное раз­витие на благо воздвигающемуся "зданию человечества", вопреки... силам извне" (*).

(* Bischoff D. Op. cit. S. 27f., 102; Ders. Freimaurerei und die Friedensbewegung // FW. 1915. N 9. S. 246-249.)

 

Немецкие вольные каменщики отличались консерва­тизмом и полной лояльностью к монархии. Пользуясь со времен Фридриха Великого вплоть до правления отца Вильгельма II Фридриха III личным протекторатом прусских королей и немецких кайзеров, "братья" чрезвычайно дорожили своим привилегированным положением. Их послания императору, которыми буквально завален архив его канцелярии, полны выражениями "глубокой предан­ности" в духе настоящего византинизма (*).

 

(* GStA PK. I. HA Rep. 89. NN 15283-15287; Rep. 77 CB S. N 596. Тем не менее Вильгельм II относился к масонству прохладно и назначил протектором вместо себя одного из сыновей, Фридриха-Леопольда.)

 

Немецкие масоны разделяли убеждение в том, что война — по-прежнему неустранимая часть миропорядка, хотя и ограничивались поддержкой "справедливой войны" в их понимании — т. е. войны "за нравственную миссию человечества и гуманистические ценности патриотиче­ской народной жизни" (*).

 

(* Bischoff D. Freimaurerei und Voelkerfriede. S. 100, 109.)

 

Но все же и в немецком масонстве существовали си­лы, заинтересованные в сотрудничестве с пацифистами. Тем паче, что многие из последних сами входили в число "братьев". Ещё в 1881 г. известный леволиберальный политик, масон Эрнст Херменинг выпустил брошюру "Международное право и международный мир", обосно­вав в ней неизбежное наступление эры без войн (*). Чле­ном ложи был муж Берты фон Зуттнер Артур, а сама она выступала на одном из заседаний австрийской ложи, по­священном Дню мира 18 мая (случай исключительный, поскольку женщины тогда для работы в ложах не привле­кались). Масоном был и один из создателей Немецкого Общества мира Т. Барт. Муж М. Э. Зеленка Эмиль вы­пустил обращение к немецким "братьям" с призывом поддержать Гаагскую конференцию и выступил затем на масонском конгрессе 1900 г. в Париже (**).

 

(* Rhamon S. [Hennening E.]. Voelkerrecht und Voelkerfriede. Leipzig, 1881.)

(**BFML. Bd. I. S. 351; Bd. II. S. 236; FW. 1908. N 6. S. I 18; Hamann В. Op. cit. S. 76.)

 

Фрид стал членом венской ложи "Сократ" в 1907 г., однако о его связях с вольными каменщиками известно уже задолго до того. После 1907 г. Фрид активно участво­вал в работе более демократических, чем немецкие, австрийских и венгерских лож, публикуя в масонской прессе — журналах "Дер Циркель" (Вена), "Ориент"(Будапешт) — свои статьи о необходимости сотрудничества вольных каменщиков и пацифистов (*).

 

(* BA P. 90 Se 1. N 1. Bl. 45 ([Р. Ройтер] — М. Э. Зеленка. Наумбург, 5. 12. 1899); FW. 1909. N 1. S. 20; N 5. S. 99; Peters B. Berliner Freimaurer. Ein Beitrag zur Kulturgeschichte Berlins. В., 1980. S. 20.)

 

В Германии эти призывы нашли отклик среди "братьев" опять-таки на Юге и Западе Германии. Некото­рые ложи здесь стали корпоративными членами Немецко­го Общества мира. Особые симпатии к пацифистам про­явили "Союз вольных каменщиков "К восходящему солн­цу" (Freimaurerbund "Zur Aufgehenden Sonne") в Нюрн­берге и "Великая директориальная ложа Эклектического Союза вольных каменщиков" (Grosse Mutterloge des Eklektischen Freimaurerbundes) во Франкфурте-на-Майне.

Гроссмейстер Нюрнбергского союза Рудольф Пенциг был одновременно секретарем "Общества этической культуры" и входил в число основателей Немецкого Об­щества мира. Один из руководителей франкфуртской ложи, Людвиг Бангель, состоял в переписке с Фридом, а её гроссмейстер — проф. Христиан Готтхольд — пред­ставлял в Германии бельгийских и французских масонов. Причем нюрнбергские и франкфуртские "братья" под­держивали неофициальные контакты и с пацифистско-демократическим "Великим Востоком" Франции, много сделавшим для антивоенного движения (*).

 

(* Peters B. Op. cit. S. 51; Chickering R. Imperial Germany... P. 126; Riegelmann H. Op. cit. S. 443. Ср. Вильгельм И. Мемуары. События и люди 1878-1918. С. 126-127.)

 

Даже послания кайзеру франкфуртцев заметно отли­чались от других лож, например: "Мы покорнейше про­сим Ваше Величество о дальнейшем покровительстве, дабы масонство и в будущем могло своей незаметной деятельностью способствовать делу мира, согласия и люб­ви", "работать на благо всего человечества и междуна­родного мира" (*).

 

(* GStA РК. I НА Rep. 89. N 15285. Bl. 47-48; N 15286. В1. 9.)

 

Отделением Франкфуртской директориальной ложи была ложа "Платона к Неизменному единству" (Plato zur bestaendigen Einigkeit) в Висбадене, где, как указывалось, "брат" гр. А. фон Ботмер организовал одно из первых немецких обществ мира. В 1910 г. в помещении ложи проходил III Немецкий конгресс мира, на котором Л. Бангель сообщил о направленном франкфуртцами "Великим ложам" Германии обращении в поддержку акции А. Экштейн по сбору подписей к III Гаагской конференции (*).

 

(* Freimaurerloge Plato zur bestaendigen Einigkeit. Wiesbaden. 1978. S. 17-18, 20-21. FW. 1910. N 5. S. 97; VF. 1910. N 6. S. 53.)

 

Однако такой поддержке препятствовали расхождения между официозно-консервативным "Немецким союзом великих лож" (Deutsche Grosslogenbund), который объе­динял три великих ложи "старопрусской" системы, и не­зависимыми ложами Юго-Запада, стремившимися не ограничиваться ритуалами, но обсуждать "проблемы рели­гиозные, экономические и политические", в том числе и вопрос предотвращения войны.

Компромиссную позицию занял "Союз немецких вольных каменщиков" (Verein Deutscher Freimaurer), об­щенемецкая организация, созданная для изучения исто­рии масонов и "миссионерской" деятельности "в миру". Председатель "Союза" Дидрих Бишофф выступал за ак­тивизацию "внешней пропаганды масонских идеалов", сотрудничество с этическим и антивоенным движением. Он высоко оценивал деятельность фон Зуттнер, Карнеги, Толстого в борьбе с военной угрозой, приветствовал рас­пространение пацифистских взглядов в обществе. С дру­гой стороны, "политизация и рационализация" идеи мира была для Бишоффа неприемлема. По его мнению, масон­ство представляло собой единственный путь к достиже­нию внутреннего (социального) и международного мира, тогда как пацифизм борется с симптомами болезни, а не с ней самой. Путь к "истинному миру" же лежит, по Бишоффу, через развитие идеи гуманизма, творческого духа самопознания и созидательной работы по устроению внутреннего мира; а в конечном счете — через победу масонских идеалов в человечестве (*).

 

(* Bischoff D. Freimaurerei und Voelkerfriede. S. 112-136, 140-143.)

 

Тем не менее Бишофф переписывался с Фридом и опубликовал свою статью во "Фриденсварте". Позиция его "Союза" вкупе с выступлениями юго-западных лож способствовала формированию в немецком масонстве "реформистского крыла", близкого к антивоенному дви­жению. Поддержку пацифистам оказал ряд общенемец­ких масонских изданий — демократическая "Ди Баухютте", "Дер Герольд", газета "Фраймаурерцайтунг", йенский издатель "брат" О. Дидерихс (*). Кроме Фрида, пропаганду пацифистских идей в ложах вели лидеры студенческого движения В. Берендзон, Ф. Беренд и В. Ор (**); Л. Бангель, штутгартец Георг Грош, и особенно председатель Кенигс­бергского Общества мира, проповедник и автор пропа­гандистских масонских брошюр Иоганнес Тьедье.

 

(* VF. 1911. N 8. S. 69; Peters B. Op. cit. S. 20.)

(** Mitglieder-Verzeichnis der Grossen Loge von Preussen genannt Royal York zur Freundschaft. o. O. [В.], o. J. S. 72, 74; Bischoff D. Pazifismus und Freimaurerei. Leipzig, 1922. S. 4; Holl K. Pazifismus in Deutschland. S. 60.)

 

"Из того, что масонство представляет собой междуна­родный союз, -— писал Тьедье, — вытекает, что ни один вольный каменщик не может равнодушно относиться к проблеме международного мира. Немецкие масоны рав­ным образом стремятся служить Отечеству ради челове­чества и человечеству ради Отечества. Но надгосударственный характер идеи гуманизма делает каждого настоя­щего брата безусловным другом мира" (*).

 

(* Tiedje J. Die deutsche Freimaurerei. Marburg, 1914 — Цит. no: VF. 1914. N 4. S. 47; Die Friedensbewegung. 1914. N 4. S. 149.)

 

9 человек из Кенигсбергского общества мира состояли членами ложи "Иммануил", продолжавшей традиции кантовской этики (*) и связанной с прусской Великой Ложей Роял Йорк к Дружбе. Гроссмейстером последней был второй после принца Фридриха-Леопольда человек в не­мецком масонстве, уже знакомый нам "красный принц" Г. Шёнайх-Каролат, член Межпарламентского союза и Союза Международного Согласия (**).

 

(* Mitglieder-Verzeichnis der... Johannis-Loge "Immanuel" im Orient Koenigsberg i. Pr. Koenigsberg, o. J.)

(** Mitglieder-Verzeichnis der Grossen Loge... S. 5; Peters В. Op. cit. S. 51.)

 

Однако двери влиятельных кабинетов для немецких вольных каменщиков, разделявших пацифистские идеи, оставались закрыты — в отличие от своих западных со­братьев, которым покровительствовали король Англии Эдуард VII, президенты Франции Э. Лубе и Р. Пуанкаре. Во Франции поддерживавшие пацифизм члены лож во­обще составляли большинство в Радикальной партии и имели заметное влияние на часть социалистов вокруг Ж. Жореса (*).

 

(* GStA PK. I HA Rep. 89. N 15285. Bl. 172-174; Bischoff D. Freimaurerei und Voelkerfriede. S. 9; Ders. Pazifismus und Freimaurerei. S. 3; HB FB II. S. I82, 226; Chevallier P. Op. cit. P. 189-202; Chickering R. Imperial Germany... P. 354-355.)

 

С тех пор, как в 1871 г. масонский трибунал в Париже объявил "братьев Вильгельма [I] и Фридриха Гогенцоллернов" вне закона (*), осведомленные о деятельности лож немецкие официальные лица относились с подозрением к любым исходящим с Запада инициативам по примирению с немецкими "братьями" и организации миротворческих акций на этой основе. Так, в 1908 г. по приглашению про­тектора немецких лож принца Фридриха-Леопольда в Берлин должна была прибыть представительная делегация французских масонов. Принимала французов ложа Шёнайх-Каролата, а посредником в этой акции выступал председатель Берлинского филиала Немецкого Общества мира генерал-лейтенант в отставке Карл фон Путткаммер. С французской стороны были задействованы влиятель­ные лица, включая министра иностранных дел С. Пишона.

 

(* Koelnische Volkszeitung. 21. 09. 1896; Deutsche Reichszeitung.)

 

По свидетельству Путткаммера из Франции, "берлинский прием масонов здесь в центре внимания". В самом Берлине, однако, энтузиазма было куда меньше. В письме Фридриху-Леопольду Бюлов, хотя и признал ак­цию "добрым знаком положительного развития франко-германских отношений", но рекомендовал из-за "партийно-политического характера" французских лож держаться отстраненно, "ограничиваясь выражениями протокольной вежливости". Министр внутренних дел Ф. фон Мольтке сообщал после консультации с МИДом гла­ве императорской канцелярии Луканусу, который кури­ровал дела лож, что "по мнению МИДа следует как мож­но меньше уделять внимания визиту французских масо­нов", т. к. "в этой области слишком большое усердие с немецкой стороны скорее вредно". В мае 1908 г. визит французов в Берлин в количестве ок. 600 (!) человек все же состоялся, однако и такую внушительную делегацию кроме пацифистской прессы никто "не заметил" (*). Мож­но предположить, что этот холодный прием был в числе причин почти полного отсутствия французов на Берлинской межпарламентской конференции в сентябре того же 1908 года.

 

(* GStA PK. I. HA Rep. 89. N 15285. Bd. VII. Bl. 69-74; FB. 1908. N 7. S. 89.)

 

Усилия вольных каменщиков Франции и Германии по достижению согласия между двумя странами развива­лись, таким образом, вопреки позиции официального Берлина. Основную роль с немецкой стороны в них игра­ли эльзасские ложи, природой вещей заинтересованные в добрососедских отношениях со своей бывшей родиной. На Международном масонском конгрессе в Брюсселе 1904 г. немецкая делегация под руководством проф. Страсбургского университета, члена "Союза немецких вольных каменщиков" Генриха Крафта встретилась с французской во главе с Люсьеном Лефойе, одним из ру­ководителей Радикальной партии и генеральным секрета­рем центрального бюро французских пацифистов. Сторо­ны впервые после 1870 г. "выяснили причины своих раз­ногласий при обсуждении вопроса об арбитраже и мире".

По предложению обеих делегаций конгресс принял решение о поддержке международным масонством фран­ко-германских миротворческих акций, которая осуществ­лялась в основном через бюро в Берне. Его председатель Картье-Летант стал посредником в организации первой франко-германской встречи вольных каменщиков в Шлюхте (перевал в Вогезах) в 1907 г., за которой после­довали аналогичные ежегодные форумы в Базеле (1908), Баден-Бадене (1909), Париже (1911) — в разгар II Марок­канского кризиса! — в Люксембурге (1912) и Гааге (на масонском конгрессе 1913 г.). Назначенная на август 1914 г. новая встреча, которую должна была принимать Франкфуртская ложа, по понятным причинам уже не со­стоялась (*).

 

(* FB. 1904. N 20. S. 148; VF. 1910. N 2. S. 24; FW. 1913. N 5. S. 194; Chevallier P. Op. cit. P. 194-197.)

 

В войну международное масонство разделило участь всех других "интернационалов". Его международные свя­зи использовались в военно-политических целях обеими враждующими сторонами. Так, когда на масонском кон­грессе стран Антанты и нейтральных держав в июне 1917 г. наряду с учреждением международного парламента и трибунала Сообщества наций был поставлен вопрос об отторжении от Германии Эльзаса с польскими землями и о расчленении Габсбургской монархии, аналогичное соб­рание масонов Четверного союза в июле 1918 г. решило объединить усилия для укрепления блока своих держав (*).

 

(* GStA PK. I. HA Rep. 89. N 15287. В1. 102; Chevallier P. Op. cit. Р. 202-203; Riegelmann H. Op. cit. S. 444.)

 

Оценивая в общем ту поддержку, которую пацифисты получали от различных общественных движений и орга­низаций в Германии, нужно отметить её более чем скромные масштабы. При всей пестроте упомянутых вы­ше имен и названий в действительности за ними стояла очень небольшая прослойка общественно-активных, неза­висимых в духовном и материальном отношении лиц. Внутри этого слоя рождались все гуманистические инициативы по изменению образа жизни и облика мира, близкие пацифизму, но мало влиявшие на общественно-политическую реальность. Без труда можно установить, что все эти движения имели одну и ту же аудиторию; часто одни и те же люди занимали ведущие посты в не­скольких организациях.

К несчастью для судеб немецкого пацифизма, здесь существовала определенная закономерность: чем ближе была организация к реальным рычагам власти в Германии — как вольные каменщики — тем призрачнее станови­лись шансы на поддержку ей миротворцев. Другим пре­пятствием для создания антивоенного союза обществен­ных сил было, как это видно на примере женского дви­жения, противоположное влияние шовинизма и антипа­цифизма.

 

Антипацифизм

 

Говоря об антипацифизме, нельзя смешивать его с милитаризмом. Несмотря на тесную связь между ними, последний как явление настолько же шире, чем первый, насколько отношение к войне и миру вообще разнится от отношения к конкретному движению пацифизма. Анти­пацифизм — исторический двойник пацифизма, сопро­вождавший его от рождения. Если духовным отцом не­мецких пацифистов считать Канта, то для немецких антипацифистов таковым был его идейный противник Иоганн Валентин Эмбзер, который спустя два года после появле­ния "К вечному миру" опубликовал свое "Опровержение проекта вечного мира". Основанию Немецкого Общества мира сопутствовал выход в свет книг Альбрехта фон Богуславски и Макса Йенса, положивших, по мнению Фри­да, начало организованной антипацифистской кампании (*).

 

(* Boguslawski A. v. Der Krieg in seiner wahren Bedeutung fuer Staat und Volk. В., 1892; Jaehns M. Ueber Krieg und Frieden: Eine Umschau. B.,1893; HB FB II. S. 105-106.)

 

Идейной основой антипацифизма был беллицизм, т. е. положительная оценка войны, признание ее благом в той или иной степени. Беллицизм вырос в Германии на дрожжах романтического вызова рациональному идеалу Просвещения и окреп в эпоху наполеоновских войн, соз­дав героический, мифологизированный образ войны, про­тивопоставленной "разлагающему миру" (fauler Friede) с его "торгашеским духом". Позже Гегель, Я. Буркхардт, Г. фон Трейчке и др. продолжили эту традицию (*).

 

(* Cm. Janssen W. Op. cit. S. 576-580.)

 

Кризисные явления в духовной и политической жизни новой Германии после её объединения создали новую почву для развития и пацифистской, и беллицистской традиции. Амбивалентность двух движений проявилась в том, что оба они в поисках решения общественных про­блем обращались к проблеме войны и мира. Социальной основой обоих течений были средние слои общества, а идейными вождями — представители интеллигенции. Иллюзиям о миролюбии масс и утопии вечного мира у одних соответствовали иллюзии о "духе героев" и утопия "бодрящей радостной войны" других (*).

 

(* Cp. Holl K. Wirkung und Wirkungslosigkeit.... S. 335f.)

 

К началу XX века беллицизм был представлен в двух формах. Традиционный, унаследованный с прошлого века беллицизм видел во внешней войне средство поддержа­ния "внутреннего мира" — т. е. защищал её "staatserhaltende" (на благо государства) функцию. При этом подразумевались "кабинетные" войны старого стиля, ограниченные по времени и масштабу вовлеченных масс. В то же время в эпоху "мировой политики" появился более агрессивный тип беллицизма, в котором государст­венная идея уступила место национальной. Здесь необхо­димость войн выводилась из расово-биологических сооб­ражений, иным было и представление о ней — как о то­тальной, вовлекающей каждого члена национальной общности. Эти новые веяния были связаны с распространившимся по всей Европе "культом всеподчиняющей воли и безудержных инстинктов", насилия — т. н. "активизма", который под знаком национальной идеи постепенно пе­рерос в альтернативу традиционным консерватизму и либерализму, равно как и социализму (*). В Германии эти тенденции получили наибольшее распространение в виде идей "фёлькише", ставших прямыми предвестниками фашизма.

 

(* См. Капланов P. M. Судьба западноевропейского либерализма в XX в. // Демократия в Западной Европе XX века. С. 27-29.)

 

Хотя четкие градации не всегда возможны, но печать этих двух тенденций носила и антипацифистская критика. Основным объектом её у консервативных беллицистов была "антигосударственность" (Staatsfeindlichkeit) паци­физма, выражавшаяся в покушении на суверенитет (арбитраж) и государственную мощь (разоружение) Гер­мании. Но из-за слабости пацифистов, которые не могли угрожать "внутреннему миру" государства, антипацифизм этого типа был довольно умеренным.

Типичными представителями такой линии были поли­тики и публицисты вокруг "Пройсише Ярбюхер" Дельб­рюка, а также многие авторы "Дойче Ревю". Один из них, контрадмирал фон Глацель, осуждая "вредное" влияние пацифизма на национальную политику, все же советовал "интегрировать" его в политическую жизнь страны при условии "отбора национально и реально-политически мыслящих элементов в нем " (*).

 

(* Konteradmiral z. D. Glatzel. Ueber den Einfluss der Friedensbewegung auf die europaeische Ruestungsverhaeltnisse // DR. 1911. N 11. S. 227-232.)

 

Внешняя концепция безопасности этих кругов опира­лась на идею равновесия сил, и по мнению ее сторонни­ков, "самой серьезной угрозой миру было бы, по совету некоторых идеологов и филантропов, разоружиться. Ведь даже если этот процесс будет опираться на международ­ные соглашения, никто не сможет гарантировать его чет­кое выполнение" (*).

 

(* Fuerst Lichnowsky. Die Friedensfrage in militaerischer und politischer Beleuchtung // DR. 1909. N 2. S. 165.)

 

Во внутренней политике симпатии этих сил принад­лежали умеренно-консервативной идее. Они обычно по­ложительно воспринимали возможность сближения Гер­мании с Англией, т. к. английская политическая система казалась здесь желанным компромиссом между консерва­тивной, демократической и националистической традици­ей. Поэтому насмешки над пацифистами писателя О. Да­на или споры с ними Г. Дельбрюка, например, не поме­шали обоим стать в 1908 г. членами "Комитета англо­германского согласия" вместе с Л. Квидде и Э. де Нефвиллем (*).

 

(* HStAS. E 151/03. Bu 710. Bl. 5/1; Stiewe D. Op. cit. S. 230.)

 

Таким образом, мотивом для критики пацифистов у этих лиц было, в сущности, разное с миротворцами поня­тие о патриотизме, о том, что есть благо для Отечества. Однако эти соображения были плодом рационального политического расчета, они зависели от менявшихся внутри- и внешнеполитических факторов. Война в этом расчете имела прикладное значение, с ней считались, как с реальным фактором, но не видели необходимости в войне ради неё самой. С течением времени, по мере того, как становилось ясно, что тотально-разрушительный ха­рактер будущей войны, наоборот, угрожает существова­нию государства, напор антипацифистской критики в этом лагере ослабел.

Иное дело агрессивно-националистический антипаци­физм, представленный прежде всего в "Пангерманской Лиге" (Alldeutscher Verband). Неслучайно основными си­лами противного лагеря сами пацифисты считали "пангерманских крикунов" вместе с "прессой, обслуживающейся отставными военными," поскольку они заняты прямой пропагандой войны (*). Почерпнутый в социал-дар­винизме антирационалистски, пессимистический взгляд пангерманистов на человека и общество отводил главное место в их развитии насилию. Полемизируя с теорией нравственного прогресса у Б. фон Зуттнер, один из пред­ставителей этого лагеря писал: прогресс "зависит от того, чтобы более высокая культура [на войне]... преодолевала и уничтожала неполноценную". Сравнивая войну с "бо­лезненной операцией", "двигающей цивилизацию впе­ред", автор считал арбитражное разрешение конфликтов помехой для "исторического отбора", прибежищем "сла­бых и неполноценных". Заключал он выводом о том, что антивоенное движение направлено против совершенство­вания человечества, вечный мир "был бы несчастьем" для него (**). "Мировая история учит, что достойное место в мире обеспечили себе только те народы, которые волю к власти ставили выше воли к миру", — утверждал генерал А. Кейм на собрании пангерманистов в 1913 г.

 

(* FW. 1909. N 2. S. 39; 1910. N 2. S. 34.)

(** v. Ahlfeldt. Vizeadmiral a. D. Weltfriede // DR. 1911. N 8. S. 178-181.)

 

Именно в этом лагере пацифизм всегда отождествлял­ся с женственностью, слабостью, разлагающей прежде всего национальный дух. Например, газета пангермани­стов откликнулась в 1910 г. на мифические слухи о при­своении Вильгельму II Нобелевской премии мира таким образом: "...Война всегда была средством национального прогресса; когда она отойдет в область преданий, когда мужчины наденут женские юбки... тогда мы сможем спо­койно плевать на прошлое и черпать свою последнюю радость в премии, которую нефтяной король из Баку уч­редил для поощрения психического вырождения рода че­ловеческого" (*).

 

(* Taegliche Rundschau. 21. 04. 1913. Leipziger Neueste Nachrichten. 7. 07. 1910.)

 

Действительно, идея нации трактовалась пацифистами с либерально-космополитических позиций, принципиаль­но отличных от расово-биологического подхода. Антипа­цифистами же любой интернационализм, шла ли речь об антивоенном, социалистическом движении или католиче­стве ("ультрамонтанстве"), воспринимался как главная угроза стране. Поэтому основным пунктом антипацифи­стской критики были утверждения о "ненемецком" (undeutsch) характере пацифизма, автоматически превращавшиеся в подозрения о его антинемецкой направ­ленности и участии в международном заговоре против немецкого народа (*).

 

(* Cp. Chickering R. The Peace Movement.... P. 303; Он же. We men who feel most German. P. IX.)

 

Именно этим объясняется пристальное внимание к па­цифизму его врагов, очевидно непропорциональное сла­бости малочисленного в Германии движения, В представ­лении "фёлькише", на деле единым фронтом против Гер­мании объединились различные "наднациональные силы". "Берту фон Зуттнер и всех прочих филантропических и демократических прожектеров и болтунов" (в другом варианте — "демократизм, феминизм и пацифизм") внут­ри страны поддерживали-де извне страны Антанты, а также "янки" во главе с Карнеги и вообще "частные ин­тересы, за которыми стоит огромный капитал"; конечно, евреи ("недостойное движение, проповедники которого — Блиохи да Фриды") и международный католицизм (ему на руку "работают эти утописты и шуты-миротворцы (Friedensfexe), ибо следует опасаться, что католический мир предложит папу в качестве независимого арбитра") (*). Предвосхищая фашистов, "фёлькише" пытались навя­зать агрессивный национализм прежде всего средним классам, ибо "так называемый международный мир, … оз­начает в конечном счете угнетение производительных сил народов денежными воротилами и пролетарским плеб­сом" (**).

 

(* Kreuzzeitung. 25. 08. 1911; Berliner Neueste Nachrichten. 24. 12. 1912; Der Reichsbote. 8. 05. 1913; FB. 1904. N 19. S. 139-140; FW. 1913. N 1. S. 31; Suttner B. v. Der Kampf... Bd. II. S. 182.)

(* Der Reichsbote. 14. 03. 1913.)

 

Война во имя сплочения нации против внутренних и внешних врагов представлялась в этом свете неизбежной. Более того, — она становилась желанной целью: "большая война — это счастье для Германии", ибо она положит конец "развращению немецкого духа возросшим комфортом и изнеженностью", растрясет "немецкий жи­рок". Война вместе с... искусством объявлялась "един­ственным спасением" от засилья "материализма и маммонизма": "каждый истинный гуманист (! — Д. С.)... должен был бы., приветствовать существование в мире силы, дви­гающей вперед личности и народы… Эта сила — ничто иное как война и постоянная готовность к ней" (*).

 

(* FW. 1911. N 2. S. 60; 1912. N 12. S. 463; Die Post. 28. 01. 1912; Taegliche Rundschau. 12. 11. 1912; Konservative Monatsschrift. 1. 05. 1913.)

 

Чаще всего подобные заявления принадлежали "политическим генералам", которые составляли особую группу в антипацифистском лагере. Именно эти отстав­ные вояки эксплуатировали образ "свежей радостной войны", придавая ей видимость нормального инструмента международной политики — не в последнюю очередь имея в виду повысить свое влияние в стране (*). Наиболее известными фигурами среди них, кроме упоминавшихся М. Йенса, А. Кейма и А. фон Богуславски, были гр. Эрнст Ревентлов, Фридрих фон Бернгарди, Альфред фон Врохем, Эрнст фон Рейхенау, Филипп Штауфф и ряд дру­гих (**).

 

(* Ниппольд справедливо писал об этом ещё в 1913 г. (Nippold О. Der deutsche Chauvinismus. S. 117-118.)

(** Ср. Nippold О. Op. cit. S. 116; Chickering R. Imperial Germany. P. 393 f.)

 

Примыкали к этой группе и гражданские лица — прежде всего "главный эксперт" по пацифизму профес­сор Карл фон Штенгель. После написанного им памфлета о "вечном мире" и успешно проваленной миссии на I Га­агской конференции (см. ниже) Штенгель не стал почи­вать на лаврах, не уставая публично бороться с миротвор­ческим движением. Выход в свет в 1909 г. его сборника антипацифистских статей вызвал бурю возмущения среди либеральной и пацифистской общественности Германии, а Умфрид даже выпустил в ответ "Анти-Штенгель" (*).

 

(* Stengel K. v. Weltstaat und Friedensproblem. В., 1909; Nowikow J. Zur Widerlegung Prof. Stengels // FW. 1909. N 8/9. S. 150-154; Ibid. N 12. S. 233; Umfrid O. Anti-Stengel. Esslingen, 1909.)

 

С одной стороны, в сочинениях Штенгеля и подобных ему публицистов отсутствовала истерическая нотка, свой­ственная "фёлькише". Эти, по крайней мере, не опуска­лись до прямых оскорблений пацифистов и старались облечь свои аргументы в "научную" форму. Штенгель даже признавал достойными целями пацифизма "смяг­чение межгосударственных противоречий и устранение "случайных" войн". Но тут же он высказывал свою пози­цию: "Война, как и революция, с различных точек зрения несет в себе зло, которого никто не желает — и однако, оба явления могут иметь благотворные последствия".

"Политических генералов" и публицистов типа Штентеля роднило с пангерманистами главное — приоритет национальной идеи. Именно ради неё Штенгель призывал подавить "интернационализм и космополитизм" антиво­енного движения, особенно опасного для Германии, поскольку-де немцы — идеалисты, а их национальное соз­нание ещё представляет собой "едва распустившийся цветок" (*). Самодостаточный, агрессивный национальный дух — основа существования государства, утверждал в одном из своих антипацифистских докладов и Ревентлов: "Только национализм естественен и здоров. Поэтому ни­какой интернациональной культуры быть не может. Лю­бой интернационализм разъедает... замкнутое государст­венное образование... Для сохранения немецкого нацио­нального государства необходима война" (**).

 

(* Stengel K. v. Die Idee des ewigen Friedens und die Friedensbewegung // DR. 1910. N 2. S. 207, 219-220.)

(** FW. 1910. N 2. S. 35.)

 

Слово "мир" звучало, впрочем, и на устах "политических генералов" и пангерманистов. Однако под ним негласно или открыто подразумевался "немецкий" мир (Pax Germana), мир с позиций силы. "Германия, — заявлял генерал Кейм, — только тогда будет иметь мир, когда её армия достаточно сильна, чтобы его сохра­нить...", "Необходимо восстановить поколебавшийся было страх [перед Германией], иначе с миром будет поконче­но" (*).

 

(* Цит. по; Nippold O. Der deutsche Chauvinismus. S. 81-82.)

 

Такой мир мнился националистам единственно воз­можным. Поэтому не стоит сомневаться в искренности парадоксального на первый взгляд отклика шовинистиче­ской газеты на образование антипацифистского "Оборонного союза": "Новый союз достоин поддержки именно потому, что он не увеличивает угрозу войны, — нет, его правильно понятая цель — гарантия мира; и мо­жет быть, вскоре его деятельность удостоится Нобелевской премии [мира]". В резолюции собрания пангермани­стов, принятой в год II Гаагской конференции, говорилось: "Международному миру угрожают и [так называе­мые] "друзья мира", которые навязывают нам решения, ведущие прямо к войне" (*).

 

(* Der Tag. 8.02.1912; Suttner B. v. Der Kampf... Bd.II. S.34.)

 

Своеобразной альтернативой пацифистскому федера­лизму были популярные среди националистов давние планы "Центральноевропейского союза", которые пропа­гандировал, в частности, фон Бернгарди (*). Уже во время войны на этой основе возникли аннексионистские планы "Срединной Европы". Иногда эти замыслы принимали ещё более глобальную форму "союза белой расы" под немецким началом. Такой вариант "немецкого мира" опи­сан, в частности, в утопии некоего О. Хенне, название которой — "Ария, Царство вечного мира"— говорит само за себя. Написанная в конце XIX в. книга повествует о том, как немецкая армия в 1913 г. помогает навести порядок в охваченных анархо-социалистической революцией Франции и Бельгии, а также "раздираемой нигилизмом" России. В результате Германия становится во главе обще­европейского "Царства Ария", заключает союз с панаме­риканским и паназиатским конгрессами, и после "всемирного конгресса" "на всей планете воцаряется бла­гословенный мир" (**). Штенгель, в свою очередь, заключал свои филиппики тем, что борьба с пацифизмом — "общее дело всех народов белой расы", если они хотят сохранить мир и господствовать на Земле (***).

 

(* FW. 1912. N 5. S.167; Bemhardi F. v. Unsere Zukunft. Ein Mahnwort an das deutsche Volk. B. — Stuttgart., 1912.)

(** Henne O. Aria, das Reich des ewigen Friedens — Цит.по: Umfrid O. Friede auf Erden! S.38.)

(*** Stengel K. v. Die Idee des ewigen Friedens... . S.221.)

 

Пока крестовый поход белой расы против пацифизма заставлял себя ждать, его немецкие противники у себя в стране не сидели сложа руки. Иногда активисты Пангерманской Лиги пытались сорвать пацифистские акции; антивоенное движение поливалось грязью в национали­стической прессе, в резолюциях "патриотических" собра­ний и даже — предвестник новых форм массовой пропа­ганды — в театрализованных действах (см. Приложение VI) и антипацифистских листовках (*).

 

(* Die Friedensbewegung. 1913. N 7. S.347. Доклад пангерманского идеолога Отто Шмидт-Гибихенфельса "Война — творец и защитник государств" должен был быть распространен в миллионах экземпляров, с тем, чтобы "отравить жизнь пацифистам" (Berliner Neueste Nachrichten. 25.10.1912).)

 

Однако по-настоящему массовая и организованная кампания против пацифистов развернулась с основанием в январе 1912 г. в Берлине "Немецкого Оборонного (Военного) союза" (ОС, Deutscher Wehrverein) во главе с генерал-майором в отставке Августом Кеймом. Инициа­тива Кейма объяснялась отчасти внутриполитической борьбой между сторонниками активной флотской поли­тики и теми силами, которые были заинтересованы в пе­реориентации немецкой политики снова в основном на сухопутную армию, в надежде избежать конфликта на море с Англией (*). В то же время по замыслу Кейма "Оборонный союз" должен был стать "аналогом Флотско­го союза" (где ранее этот генерал подвизался), играя ту же пропагандистскую роль в политике увеличения ар­мии (**).

 

(* См. Туполев Б. М. Указ соч. С. 154; Балобаев А. И. Обра­зование Немецкого Оборонного союза и его роль в органи­зации милитаристской пропаганды в Германии в 1912 г. // Труды Томского гос. университета. Т. 222. С. 19 — 31.)

(** См. Holl К. Wirkung und Wirkungslosigkeit... . S. 346.)

 

Однако столь же важной целью было противодействие "возросшему влиянию материализма... путем воспитания национального чувства долга". Согласно Уставу "Союза", его задача заключалась в "укреплении патриотического сознания и мужественного духа немецкого народа" (*). Ос­новную угрозу ему лидеры ОС видели в "сердечном со­гласии между убежденными прожектерами-пацифистами, ... влиятельными финансовыми кругами и демократами", подразумевая особенно англосаксонскую антивоенную пропаганду (**).

 

(* Satzungen des "Deutschen Wehrvereins" e. V. o. O., o. J.; Neue Reichskorrespondenz. (N 48). 26.02.1912; FW. 1912. N 1. S.30.)

(** Taegliche Rundschau. (N 199). 30.04.1914.)

 

Через свой журнал "Ди Вер" (Die Wehr) и другую шо­винистическую и армейскую прессу "Оборонный союз" повёл на протяжении последних предвоенных лет на­стоящую печатную войну против пацифистов, увенчав свои усилия выпуском в 1914 г. сборника "Антивоенное движение и его опасность для немецкого народа". Паци­фисты ответили в том же году изданной Умфридом контрброшюрой "Немецкий Оборонный союз — угроза для немецкого народа" (*).

 

(* FW. 1914. N 4. S. 151-152; Die Friedensbewegung und ihre Gefahren fuer das deutsche Volk (Deutscher Wehrverein. Schrift 10). В., 1914; Der Wehrverein — eine Gefahr fuer das deutsche Volk. Hg. v. O. Umfrid. Esslingen, o. J. [1914].)

 

Характерно, что первое местное отделение ОС было создано в центре пацифистского движения — Вюртемберге. В мае 1913 г. — через год с небольшим после осно­вания ОС — таких отделений было уже 255 с общей чис­ленностью 50 000 человек, а накануне войны "Союз" на­считывал 100 000 индивидуальных и 500 000 корпоратив­ных членов (*).

 

(* HStAS. E 14 IV. Bu 1389. 4; Deutscher Wehrverein. Aufruf! Stuttgart, 1912; Riesenberger D. Op. cit. S. 95.)

 

Такой колоссальный успех вызывает закономерное подозрение в том, что кроме участия Пангерманской Ли­ги, Флотского Союза и военных, антипацифистское дви­жение должно было находить поддержку и среди офици­альных политических институтов Германской империи. Характерно, что попытки отнести "Оборонный союз" (заодно с союзами ветеранов, Флотским и Колониальным) к разряду политических организаций со всеми вытекаю­щими отсюда ограничениями закончились провалом. Его деятельность была признана "частной" и поэтому разре­шено членство офицеров действительной воинской служ­бы (*).

 

(* GStA PK. I. HA Rep. 77. Tit. 662. N 144 (Deutscher Wehrverein). Bl. 11,16; Kreuzzeitung. 24. 02. 1912; Taegliche Rundschau. (N 94) 25. 12. 1912.)

 

Все это, в свою очередь, ставит вопрос об отношении властных структур Германии к пацифизму и о его роли в целом во внутринемецкой политической жизни.

 

 

Изд: Сдвижков Д. “Против «железа и крови». Пацифизм в Германской империи”, М., "ИВИ РАН", 1999