Т. А. Алексеева

Контуры

ненасильственного мира

 

Выступая на советско-американском симпозиуме «Ценности западной цивилизации» в июне 1989 года в Москве, один из видных идеологов американских правых Норман Подгорец достаточно недвусмысленно попытался оправдать допустимость применения ядерного оружия против «абсолютного зла», носителем которого, несмотря на перестроечные процессы, по его мнению, продолжает оставаться Советский Союз как цитадель коммунистической идеологии. Можно было бы отмахнуться от этого высказывания как попытки эпатировать аудиторию или еще раз показать свою непоколебимую приверженность антикоммунизму, если бы за этим проявлением экстремизма не скрывалось нечто значительно более серьезное — не только нетерпимость к плюрализму и инакомыслию на международной арене, которая сама по себе крайне опасна в условиях ядерной конфронтации, но и отражение живучести старого, доядерного, во многом стереотипного

 

201

 

мышления, в основе которого лежит приверженность «классическому» принципу силы.

Один из парадоксов нашего времени заключается в том, что, несмотря на многочисленные заявления и декларации о немыслимости и катастрофическом характере ядерной войны, традиционные представления теоретиков и практиков национальной безопасности государств и путях ее обеспечения претерпели значительно меньшие изменения, чем этого требуют новые условия. И хотя пока все еще удалось избежать ядерного катаклизма, мир неоднократно довольно близко подходил к роковому рубежу. Иными словами, важнейшая проблема заключается в том, что технология ядерных вооружений, международные отношения и осмысление на теоретическом уровне этико-философских вопросов ядерного противостояния развивались как бы в этих самых трех различных плоскостях, до последнего времени крайне слабо взаимодействуя друг с другом, во всяком случае не приводя к изменениям фундаментальных принципов функционирования мирового сообщества.

Мысль, что ставшие иррациональными в ситуации ядерной угрозы привычные понятия и догмы должны быть помещены в новую систему координат, где мир как общечеловеческий интерес уже не может быть и впредь предметом выбора среди прочих благ цивилизации, что он не оставляет альтернативы, слишком медленно завоевывает позиции. Практически это означает необходимость мировоззренческого переворота в сфере политического мышления, сравнимого по сво-

 

202

 

ему значению (а может быть, и превосходящего) с великими переворотами в истории науки — от теоцентризма к антропоцентризму, от геоцентрической системы Птолемея к гелиоцентрической Коперника, от ньютоновской физики к теории относительности Эйнштейна. Такие перевороты никогда не происходили в одночасье. Старое довольно долго соседствует с новым, борется с ним, отступает, одерживает иной раз тактические победы, пока не сдает свои позиции окончательно. Однако впервые поворот осуществляется в ситуации, когда на карту поставлена сама судьба цивилизации. Для длительного соперничества нового со старым уже просто нет времени.

Мы все еще продолжаем жить в мире, где в основе международных отношений продолжает, пусть с определенными ограничениями, лежать силовой фактор. Основным интегративным фактором современной международной системы остается «выживание». Но есть ли какие-либо пути, которые позволили бы уйти от военной силы и угрозы насилием, веками определявшим взаимоотношения государств, от идеи выживания к идее мирного сотрудничества и превратить в целом военизированное мировое сообщество в гражданское?

Очевидно, что многие фундаментальные постулаты философии международных отношений, и прежде всего силовой фактор, нуждаются в переосмыслении. Действительно, со времен Никколо Макиавелли и Давида Юма вплоть до Ганса Моргентау и Гарольда Лассуэлла, пожалуй, никакая иная категория

 

203

 

не занимала столь важного места в немарксистском философско-политическом теоретизировании относительно мировой политики. И хотя ряд современных исследователей поспешили назвать анализ силы старомодным и даже банальным, практика показывает, что этот подход отнюдь не утратил своего значения, пережив с середины 70-х годов даже своего рода ренессанс на гребне «неоконсервативной волны».

Но прежде чем искать пути отхода от этого фундаментального постулата внешнеполитического мировоззрения, необходимо попытаться определить, что же такое сила и какова ее роль в мировой политике. Из многочисленных теоретических концепций в современной политической философии в самом общем виде можно выделить три основных течения, или подхода, которые дают представление об интерпретациях силового фактора. Это: школа политического реализма, группа концепций мирового сообщества и, наконец, марксистский подход к проблеме соотношения сил.

Политический реализм предполагает рассмотрение международных отношений как суммы политик отдельных государств, своего рода гоббсовского «агрегата», где борьба государств-акторов за власть, силу и доминирование (та же гоббсовская «война всех против всех») универсальна во времени и пространстве. В основе этого представления лежит также идея суверенитета, вошедшая в политическую теорию с начала Нового времени и Вестфальского мирного договора 1648 года. Мировая политика в свою очередь

 

204

 

интерпретируется как система балансов сил главным образом между великими державами. Политические реалисты убеждены в неизбежности столкновения национально-государственных интересов на международной арене.

Школа политического реализма никогда не была монолитной — ее представителей объединяла прежде всего концентрация вокруг ключевых категорий «силы» и «национального интереса» при более или менее совместимых методологических установках. Среди приверженцев данного направления находились такие крупные теоретики и политические деятели, как Г. Моргентау, Р. Страус-Хюпе, Д. Ачесон, Дж. Ф. Даллес, Дж. Кеннеди, Р. Арон, Р. Макнамара, У. Ростоу, 3. Бжезинский, Г. Кан, Дж. Кеннан, Дж. Гэлбрейт, Г. Киссинджер и многие другие. Даже простое перечисление имен ведущих политических реалистов, на протяжении десятилетий не сходивших с первых полос газет, говорит об исключительно сильном влиянии, которое это течение западной внешнеполитической мысли оказало на формирование и осуществление практической политики.

Вся история человеческой цивилизации предстает в трудах политических реалистов как нескончаемая борьба за власть. «Международная политика, как и всякая другая, — писал Ганс Моргентау, — это борьба за власть... Государственные деятели и народы могут в конечном счете искать свободу, безопасность, процветание или собственно силу. Они могут определять свои цели в виде религиозных, философских, экономических и со-

 

205

 

циальных идеалов... Но всякий раз, когда они стремятся к достижению своих целей методами международной политики, они делают это, борясь за власть... Борьба за власть универсальна во времени и пространстве, и это неопровержимый факт исторического опыта»¹.

А поскольку борьба за власть содержит в себе потенциальную угрозу разрушения общества и государства, на внутригосударственном уровне она лимитируется определенными правилами, ее пытаются поставить в некие рамки, навязать ей своего рода «правила игры», в том числе выражающиеся в различных демократических установлениях. Центральное правительство, законы и парламенты, репрессивные органы, армии, партии, традиции — в сущности, все это не столько гаранты прав человека, сколько средства сдерживания агрессивных поползновений отдельных индивидов, групп, партий, классов и т. д., стремящихся к максимизации собственной власти и влияния. На международной арене таких универсальных сдерживающих средств нет или они находятся в зачаточном состоянии (по крайней мере так обстояло дело в первые послевоенные десятилетия). Поэтому столкновения групп, государств, наднациональных организаций, их борьба за выживание, влияние, власть здесь происходят в обнаженном, так сказать, почти первозданном, естественном виде. Но в этом

—————

¹ M o r g e n t h a u H. Politics Among Nations. The Struggle For Power and Peace. New York, Knopf, 1949, p. 13, 14, 17.

 

206

 

случае судьба каждого государства зависит здесь и от его собственной силы, и от умения маневрировать между союзами или «центрами силы». Таким образом, борьба за силу на международной арене выступает как частный случай борьбы за власть внутри государства. Сущность силы в трактовке политических реалистов заключается в способности оспаривать национальные интересы других государств вплоть до выживания. Насилие или угроза насилием в этом случае превращается в основной инструмент национальной политики, а умение манипулировать ими — в основную функцию дипломатии как «мозга силы» (Р. Осгуд). Раймон Арон, расходившийся с Г. Моргентау относительно приоритетности критерия борьбы за власть как детерминанты мировой политики, соглашается с тем, что «внешняя политика — это, собственно говоря, политика силы». Но тогда национальный интерес оказывается выше любых норм, правили принципов международного бытия, и сила превращается в основной показатель успеха внешнеполитической деятельности и средство его достижения.

Место, которое отводилось национальному интересу в доктрине политического реализма, весьма ясно просматривается в известной формуле Г. Моргентау: «Цели внешней политики должны определяться в контексте национального интереса и поддерживаться соответствующей силой»².

—————

¹ А г о n R. Paix et guerre entre les nations. Paris: Calmann — Levy. 1962, p. 99.

² M o r g e n t h a u H. Op. cit, p. 440.

 

207

 

При этом национальный интерес, по существу, определяется самой страной и не предполагает каких-либо иных ограничений, кроме силы, которой данная страна располагает по отношению к силе держав-противников. Что же касается последствий реализации национального интереса одной страны для других или международных отношений в целом, то политические реалисты, по крайней мере в наиболее чистом виде, оставляли этот вопрос открытым, не принимая во внимание никаких моральных ограничений. О такого рода трактовке национального интереса еще в прошлом веке не без горькой иронии писал русский философ Владимир Соловьев: «Никто, и на словах, и на деле, не заботится так много, как англичане, о своих национальных и государственных интересах. Всем известно, как ради этих интересов богатые и влиятельные англичане морят голодом ирландцев, давят индусов, насильно отравляют опиумом китайцев, грабят Египет. Несомненно, все эти дела внушены заботой о национальных интересах»¹.

Причем, что характерно, речь идет о некоем едином национальном интересе, общем для населения страны. Иными словами, он предполагает игнорирование или подавление воли меньшинства, а на практике означает лишь реализацию воли «правящей верхушки». Позднее именно это положение стало причиной критики попыток использования этой категории в качестве аналитического инструмента,

—————

¹ С о л о в ь е в В. С. Национальный вопрос в России. — «Новый мир», 1989, № 1, с. 208—209.

 

208

 

в том числе и со стороны самих политических реалистов. Тот же Арон утверждал, что множественность конкретных и конечных целей сделала невозможным рациональное определение этого понятия.

Вместе с тем национальные интересы в трактовке американских реалистов неизменно включали как «выживание», безопасность для самих Соединенных Штатов, так и целостность «мирового окружения», то есть всей капиталистической системы. Более того, большинство реалистов придерживалось мнения, что безопасность и мир вообще могут быть гарантированы только силой. По Р. Арону, «гонка вооружений — основной гарант мира»¹. Отсюда следовало крайне пренебрежительное отношение теоретиков реализма к коллективной безопасности, разоружению, международному сотрудничеству на межсистемном уровне — жесткое черно-белое, манихейское мышление видело в этом не более чем утопический флер над глобальной силовой конфронтацией.

По мере прихода в теорию международных отношений новых поколений исследователей все более интенсивно разгоралась теоретическая полемика между политическими реалистами, идеи которых в 40—50-е годы в немалой степени были навеяны реальностью второй мировой войны, и «модернистами» различных направлений, пытавшимися найти методологическую поддержку своим идеям за пределами политологии — в психологии, в том числе среди различных бихевиористских,

—————

¹ A r o n R. Op. cit., p. 169.

 

209

 

то есть поведенческих, концепций, в общей теории систем, в социологии и т. п. Дискуссии между реалистами и модернистами, как это нередко бывало в истории науки, постепенно привели к процессу их взаимной диффузии, приспособлению, в ряде случаев к гибридизации идей и понятий. Некоторые реалисты начали оснащать каркас своей теории различными математическими методами, бихевиористскими терминами, оперировать понятиями, почерпнутыми из организационно-управленческих наук. В свою очередь модернисты обрели во многом политико-реалистический язык. Однако процесс сближения не означал слияния. Противоречия и взаимная борьба отнюдь не утратили своей актуальности, придав теоретическому пространству анализа международных отношений весьма разнообразный, во многом эклектичный ландшафт.

Что же отличает современные силовые разработки по сравнению с «классическим» политическим реализмом? По-прежнему довольно прочные позиции сохраняют сторонники традиционных политико-реалистических подходов. Сохраняется тенденция представлять силу как некое универсальное понятие вне среды, ситуации и момента, сводить политические отношения между государствами к борьбе за силу, полностью исключая другие оттенки межгосударственных отношений. У некоторых исследователей сила даже поднимается до уровня всеобщего эквивалента в международных отношениях, аналогичного деньгам в сфере экономики.

Несколько ослабила свои позиции, но все

 

210

 

еще обнаруживает живучесть группа теоретиков, рассматривающих военную силу как первичную, как важнейший инструмент внешнеполитического воздействия. Так, видный американский ученый консервативного направления Колин Грей в своей недавно опубликованной книге вновь подошел к рассмотрению современного положения в мире с геополитических позиций. Стратегическую ситуацию он сводит к противостоянию «союза морских государств во главе с США» и континентальной «Советской империи», стремящейся к «мировому господству». Основным путем обеспечения безопасности США, по его мнению, является наращивание военной мощи, в том числе подготовка к войне, включая ядерную. Подчеркнем, что эта работа вышла в свет, когда налицо уже были многие позитивные изменения в международных отношениях.

Р. Клайн, признавая наличие различных форм силы, все же подчеркивает, что именно война есть «истинная цель» в международной «шахматной игре» (образ, весьма любимый реалистами). Исследование силы, по Клайну, в конечном счете есть «изучение способности вести войну»². Р. Кохейн и Дж. Най также считают, что военная сила «доминирует» над другими видами силы³. Для других авторов,

—————

¹ G r a y С. The Geopolitics of Super Power. Lexington. The University of Kentucky Press, 1988.

² C l i n e R. World Power Assesment: A Calculus of Strategic Drift. Boulder (Colo.): Westview Press, 1976, p. 8.

³ K e о h a n e R., N e у J. Power and Interdependence: World Politics in Transition. Boston: Little, Brown, 1977, p. 228.

 

211

 

например Д. Болдуина и К. Норра, это утверждение с позиций эмпиризма выглядит как гипотеза, нуждающаяся в проверке. Так, тезис о «максимизации» военной силы не имеет смысла, считает К. Норр, если только военные ресурсы не являются относительно подвижными, заменяемыми. В мировой политике, где возникают непредсказуемые политические ситуации и всегда существует гипотетическая возможность возникновения ограничений партизанской и даже ядерной войны, было бы более целесообразно говорить о разных формах военной силы¹. Отсюда вытекает необходимость поиска «оптимальных» вариантов повышения эффективности военных средств.

Следует признать, что сила отнюдь не всегда сводилась политическими реалистами к военному потенциалу. Другие формы силы (экономические, политические, моральные и т. д.) осмысливаются преимущественно под углом зрения военных целей. Например, нередко вопросы валютной стабильности также рассматриваются реалистами в контексте «экономического противоборства». Аналогично раскрывается проблема «продовольствия как оружия», рассматриваемая также в плане национальной силы.

Вместе с тем примерно с 70-х годов все больше теоретиков политического реализма начинают понимать ограниченность возможностей военной силы, особенно в условиях

—————

¹ K n o r r K. The Power of Nations: The Political Economy of International Relations. New York: Basic Books, 1975, p. 46.

 

212

 

стратегического паритета. В наиболее рафинированном виде это нашло выражение в разработке проблемы «парадокса нереализованной силы», иными словами, в поиске ответа на вопросы: почему более «сильное» государство, обладающее внушительным ядерным потенциалом, может оказаться в какой-то ситуации в зависимости от более «слабого»? Почему мощные сверхдержавы проигрывают «малые» войны? Этот парадокс, внимание к которому у американских исследователей было вызвано прежде всего «вьетнамским синдромом», нашел двоякое объяснение. С одной стороны, это, как считается, связано с появлением ядерного оружия, которое оправдало на практике предвосхищенное еще К. Клаузевицем несоответствие между средствами ведения войны и ее политической целью, с другой стороны, с сужением возможностей применения военной силы, что, как полагают, привело к некоторой девальвации силы вообще. В сущности, это был уже очень крупный шаг в направлении признания необходимости смены координат в анализе мировой политики.

На фоне снижения значения военной силы в современных теоретических исследованиях политических реалистов все чаще начало подчеркиваться повышение веса другой, «классической» категории — национального интереса. Теперь уже не стремление к максимизации силы, а национальные интересы оказываются доминантой внешней политики государств. Подчеркивается универсальный характер национального интереса вне зависимости от того, идет речь о капиталистичес-

 

213

 

ких или социалистических государствах, «сверхдержавах» или малых странах, членах военно-политических или экономических группировок или нейтральных государствах.

Но что здесь может быть оценено безусловно положительно, так это то, что реалисты все чаще начали признавать, что национальный интерес страны может сводиться к обеспечению безопасности в мире, разоружению и мирному развитию, а отнюдь не только к усилению власти, влияния и давления на другие страны. Иными словами, речь идет о признании «мирной борьбы» и «мирной конкуренции», что наглядно показывает колоссальную эволюцию, которую претерпела в последнее время хотя бы некоторая часть этого течения политической мысли.

Постепенно все более важную роль в современных исследованиях силового фактора в мировой политике начинают играть концепции и теории мирового сообщества. Анализ понятия мирового сообщества точно связан с представлениями о роли национальных государств в мире и перспективах государственного суверенитета. На одном полюсе находятся исследования, которые рассматривают национальные государства в качестве основных международных акторов и основы международных политических организаций, когда все остальные акторы носят, в сущности, подчиненный характер по отношению к национальным государствам. Причем картина мирового сообщества как карты независимых государств рассматривается не только «по вертикали», дифференцируемой с точки зрения неравенства и зависимости, но и «по го-

 

214

 

ризонтали», с точки зрения переплетения межгосударственных отношений. Это отражает различные аспекты современной цивилизации: глобальные характеристики многих проблем (разрушение окружающей среды, эксплуатация ресурсов, продовольственная проблема и т. д.), развитие информационно-коммуникационных систем, глобализацию экономических потоков, неразрешимость дилеммы безопасности в рамках одного отдельно взятого государства. Некоторые исследователи сделали вывод, что современный мир уже можно рассматривать как своеобразную «мировую деревню», где каждый информирован о происходящем в другой части света. Появились также концепции «пространства Земли» или «спасательной лодки».

Таким образом, признавая, что государства становятся все более взаимозависимыми, теоретики этой группы в то же время утверждают, что, поскольку принуждение и насилие находятся в основном под контролем государств, власть национального государства остается верховной. Причем взаимозависимость интерпретируется не как объективный процесс, соответствующий современному уровню развития цивилизационного процесса, а как проблема выбора для каждого отдельно взятого государства. Так, американский политолог Л. Блумфилд утверждает, что во взаимозависимости нет ничего автоматического. «Она может быть обременительной или многообещающей, дорогостоящей или дешевой, симметричной или асимметричной, но в конечном счете она не определяет-

 

215

 

ся, а избирается»¹. «Отдельное государство ни в коем случае не размывается и не ветшает»², — утверждает Д. Фрай.

Подобный подход присущ преимущественно теоретикам консервативного направления, для которых понятия нации и государства всегда играли особо важную роль. С подобными государственно-центрическими подходами к мировому сообществу тесно связаны различные концепции, отражающие стремление США к доминированию на международной арене (различные варианты «пакc американа», неоглобализма и т. д.). Они также близко подходят и зачастую смыкаются с моделями политических реалистов, тем более что ряд теоретиков силы увлеклись идеей мирового сообщества как анархической системы независимых государств.

На другом полюсе находятся концепции, которые сильно принижают роль государства в современных международных отношениях. Так, с точки зрения английского исследователя Джона Бертона, место национальных государств постепенно занимает мировое сообщество со всеми атрибутами, характерными для любого общественного образования. Не государства-«бильярдные шары», одинаковые и независимые друг от друга, а сети

—————

¹ A l k e r H., B l o o m f I l d L., C h r o u c r i N. Analyzing Global Interdependence. Cambridqe (Mass.): Centre of International Studies, Massachusets Institute of Technology, 1974, vol. 1, p. 64.

² F r e i D. Die Entstehung Geined globalen Systems unabhangiger Staaten. — In: Weltpolitik. Strukturen-Akteure-Perspektiven. Hrgb. von K. Kaiser und H.-P. Schwarz. Bonn: Bundeszentrale fur politische Bildung, Stuttgart, 1985, S. 26.

 

216

 

пересекающихся «паутин»-взаимодействий (интеракций), концептуально организованных как системы, в свою очередь взаимосвязанные и частично налагающиеся друг на друга, — такую картину мира рисует Джон Бертон. «На практике имеется настолько много прямых связей или систем, что карта мира, на которой они могли бы быть изображены, выглядела бы как клубок паутин, наложенных друг на друга, с отдельными узлами сплетения нитей. Границы государств скроются из глаз»¹.

Мирный характер мирового сообщества предопределяется высокой степенью взаимозависимости. Мировая политика трактуется как политика мирового сообщества, а не межгосударственная.

Модели, находящиеся где-то между двумя полюсами, как правило, исходят из плюрализма политических систем, в принципе принижают роль государств, настаивают на необходимости интенсификации и углубления взаимосвязей между различными неправительственными акторами на международной арене, причем взаимодействия между партиями, профсоюзами, учеными, молодежными объединениями, транснациональными компаниями, отдельными индивидами, даже группами террористов и дельцов наркобизнеса оцениваются весьма позитивно. Роль государства, по существу, низводится до традиционного либерального «ночного сторожа», а новые объединения и ассоциации начинают осуществлять функции власти (силы) в пре-

—————

¹ B u r t o n J. Word Society. London: Cambridge University Press, 1972, p. 43.

 

217

 

делах обеспечения потребностей граждан и защиты ценностей данных групп (Р. Фолк, С. Мендловиц, Р. Котари, Р. Элджер, К. Кайзер, Дж. Най и др.). Действуя в целом с либеральных позиций, выдвигая примат индивида над обществом, рассматривая государства лишь как одну из форм организации общественной жизни наряду с другими, теоретики данного направления в то же время не отказываются от исследования фактора силы в мировой политике. Подчеркивая снижение влияния военной силы, они в то же время ищут иные преломления силы, в частности через соотнесение с категорией «взаимозависимости», рассмотрение в качестве одного из проявлений силы так называемых позитивных санкций (награды и обещания награды) как существенных ресурсов силы, с помощью которых международные акторы воздействуют на поведение, идеологию, подходы и политику других акторов на международной арене. Большое внимание уделяется также невоенным формам силы — экономической, политической, научно-технический и т. д., — которые, по мнению теоретиков этой группы, играют в международных отношениях все более важную, а часто и определяющую роль.

Таким образом, медленно, постепенно, через довольно сильное сопротивление, особенно на правом фланге, все же начинают вызревать представления о путях и средствах формирования мирового сообщества, в основе которого сила, военная сила, перестала бы играть роль критерия успеха и гаранта ненападения.

 

218

 

В отличие от политического реализма и концепций мирового сообщества традиционный марксистский подход к анализу международных отношений, с одной стороны, предполагал процессы классовой солидарности и, с другой, противоречия с государствами иной общественной системы.

В сталинский период в силу ряда исторических причин наша политика приобрела некоторые черты консервативного типа мышления, выражающиеся в гипертрофированной роли государства, превознесении политики силы и т. д. Поэтому противоречия с капиталистической системой сместились преимущественно в государственно-центрическое, силовое противостояние, то есть, выражаясь современным языком, произошло своего рода совмещение некоторых элементов «политического реализма» с традиционно-марксистским подходом к международным отношениям.

Философия стратегии ядерного противостояния в СССР также долгое время отражала процесс догоняющего развития советских ядерных сил, то есть тот факт, что ему практически все время приходилось отвечать на «вызовы» Соединенных Штатов и НАТО. Это в целом соответствовало «правилам игры», присущим балансу сил. Если военный потенциал одной стороны возрастал, то другая сторона, стремясь укрепить собственную безопасность, тотчас же увеличивала и свой потенциал, для того чтобы восстановить военно-силовое равновесие. Результатом этого был выход гонки вооружений на все новые и более высокие обороты. Соответственно

 

219

 

возрастала и угроза ядерного конфликта. Причем если инициатива в развязывании гонки вооружений, что подтверждает история, принадлежит США, упоенным качественным отрывом от соперников благодаря обладанию «абсолютным оружием» в 40-е годы, то свой вклад в «силовую дестабилизацию» на более поздних этапах внесла и советская сторона, для которой военная сфера во все большей степени начала превращаться в основное поле соревнования двух систем. Более того, паритет даже нередко рассматривался как самоцель, заставляя на разных этапах следовать за американскими программами, даже если они для самих американцев диктовались не военно-стратегическими, а внутриполитическими, социальными, экономическими и т. д. соображениями. В свою очередь для Соединенных Штатов ядерная мощь стала не только гарантом и символом политического лидерства в мире, но и все более тесно связывалась с надеждами на «экономическое изматывание» СССР. Так сложилось современное равновесие сил.

Последние годы войдут в историю международных отношений как переломный рубеж, положивший начало разграничению двух сфер: классовой, в том числе идеологической, борьбы и отношений между государствами. Деидеологизация межгосударственных отношений открывает путь к поиску принципов нового мирового порядка и дает возможность разработать конкретную программу действий для решения современных глобальных проблем.

Рассматривая международные отношения

 

220

 

в качестве целостной системы, современные ученые-марксисты с реалистических (без кавычек) позиций акцентируют новые явления и процессы, происходящие на международной арене: тенденцию к многообразию в современном мире, усложнение структуры международных отношений, объективные процессы интернационализации мирохозяйственных связей, глобализацию ряда проблем и быстрое развитие взаимозависимости государств, постепенное сближение внутренней и внешней политики, ядерную угрозу как стимул изъятия войны из сферы политики. Очевидно, что в основе дальнейшего движения должна лежать глобальная мирная стратегия, предполагающая участие всех государств и народов, подразумевающая новое политическое мышление. Она предусматривает поэтапное решение проблемы ядерного разоружения при соответствующей эволюции мышления, постепенной адаптации к сотрудничеству как основному интегративному фактору будущего международного сообщества, отказу от «силового» видения мира.

Уже сегодня достаточно ясно просматриваются три основные подсистемы мировой системы международных отношений: глобальная, система национальных государств и, наконец, транснациональные связи. Именно в рамках подсистем происходит взаимодействие капиталистической и социалистической формаций. Новое политическое мышление выявляет связь не только на уровне глобальных проблем, но и по всему срезу общесоциологических представлений.

Каким же видится путь превращения вое-

 

221

 

низированного мирового сообщества, в основе которого продолжает лежать равновесие сил, в мирное? Декларировать отказ от силовой конфронтации еще не значит автоматически перейти к гармонии интересов. Сила, в том числе военная, все еще сохраняет весьма мощные позиции. Гонка вооружений стала, по существу, самостоятельным фактором в мировой политике. Торговля оружием превратилась в глобальную отрасль современной индустрии. Силовые угрозы, насилие отнюдь не сошли со сцены политической жизни. Характерна, например, реакция многих американских экспертов на вполне реалистичные и продуманные предложения Советского Союза о полной ликвидации ядерного оружия во всем мире до 2000 года. Многие эксперты сочли ее «утопической», утверждая, что «преждевременный отказ» от ядерного оружия «на деле увеличит риск ядерной войны»¹. Однако все же военная сила обеспечивает сегодня эффективный контроль над средой в значительно меньшей степени, чем в последние десятилетия, и, следовательно, новые формы силы начали играть более важную роль, сила становится все более многоликой. Именно эту тенденцию и следует поддерживать в течение переходного периода многофазового процесса, в ходе которого военный компонент силы должен постепенно уменьшаться, замещаясь невоенными формами силы — экономическими, политическими,

—————

¹ Windows of Opportunity. From Cold War to Peaceful Competition in US-Soviet Relations. Ed. by G. Allison, W. Uri and B. Allyn. Cambridge (Mass.): Ballinger Publishing, 1989, p. 182—183.

 

222

 

идеологическими, научными, информационными, гуманитарными и т. д. Можно надеяться, что постепенно будет стираться видение мира через силу вообще, будут укореняться координаты новой системы мышления.

Известно, что Иммануил Кант в свое время писал, что альтернативой войне может стать торговля. Но люди веками торговали, и это не избавило их от войн. Избавить мир от войн может, по-видимому, не только изменение сознания, воспитание в духе мира, но и определенные материальные предпосылки — развитие процессов взаимозависимости государств и народов, причем не только экономической, но и культурной, научной, коммуникационной и шаг за шагом политической в общецивилизационном русле. Процесс взаимозависимости, начавшийся как объективный, связанный с нынешним этапом общечеловеческого развития, нуждается и в субъективном вмешательстве — целенаправленном устранении прежде всего политических препятствий на его пути. Таким образом, методы стихийной саморегуляции, присущие предыдущим периодам исторического развития, больше уже не в состоянии обеспечить дальнейший прогресс в условиях мира. Возникает осознанная и в то же время объективная необходимость в перестройке мирового порядка.

А значит, скорость продвижения в направлении мирного состояния в определяющей степени будет зависеть от нашей собственной способности рационального сочетания национальных интересов с общечеловеческими. Сегодня традиционный подход к инди-

 

223

 

видуальной национальной безопасности утрачивает смысл. Приходится считаться с безопасностью противника как со своей собственной, ибо ядерный кризис может быть спровоцирован и региональным конфликтом, и столкновением между военными кораблями, и ошибками компьютеров, и ядерным инцидентом как следствием действия террористов.

Соответствующие метаморфозы должен будет претерпеть и национальный интерес. Если раньше в доядерной системе координат он сводился в основном к защите только собственных интересов данного государства (и отчасти его союзников и сателлитов), то теперь он должен принимать во внимание не только свои интересы, но и интересы других государств, в том числе и противостоящих им, а также всей мировой системы в целом.

Таким образом, смысл переходного периода в конечном счете заключается в ликвидации угрозы применения ядерного оружия как доминирующего фактора в мировой политике.

Важнейшую роль в снижении значения военно-силового фактора может создать формирование совместной концепции стратегической стабильности, одинаково приемлемой для обоих противостоящих блоков. Это предполагает:

— преодоление предвзятости в отношении друг друга;

— разрушение «образа врага», мифа об имманентной агрессивности противной стороны;

 

224

 

— изучение основных течений военно-стратегического мышления, «стратегической культуры» оппонента, этико-философских воззрений по проблемам войны и мира;

— отказ от количественных измерений военной силы в пользу ее качественных характеристик;

— отказ от приверженности явно устаревшему принципу «внезапности» нападения, сокрушительного первого удара, идеи модифицированного «блицкрига» как средства обеспечения победы;

— понимание того, что значение союзов, «буферных» государств, военных баз в отдаленных районах по всему свету — дань старому мышлению;

— нахождение точек совпадения, пересечения интересов, поиски путей снятия напряжения сначала в отдельных пунктах, а затем по всему кругу вопросов;

— всемерное развитие взаимного доверия и т. д.

О том, что потребность в этом назрела, говорят трудности в процессе разоружения, его черепашьи темпы, медленное продвижение по пути доверия. Лишь в последнее время начал получать поддержку принцип «разумной достаточности», акцентирующий качественные, а не количественные периметры все того же баланса сил. И это уже немалый шаг вперед.

Сейчас, когда завалы «холодной войны» начинают, как можно надеяться, наконец расчищаться, возникают объективные предпосылки для постепенного перехода к «минимальному сдерживанию», то есть сокращению

 

225

 

ядерного арсенала до некоего ограниченного числа боеголовок, что, пока не разрушая сложившегося баланса сил, в то же время резко снизило бы угрозу всеобъемлющего ядерного катаклизма. У советских ученых имеются даже проекты одностороннего сокращения ядерного потенциала. Так, Р. Богданов и А. Кортунов предлагают снизить советский ядерный потенциал в одностороннем порядке на 95(!) процентов в надежде на аналогичные меры со стороны США и НАТО¹. Но это, так сказать, путь радикальный. Более медленным, но зато более надежным представляется путь постепенного снижения потолков ядерного противостояния на взаимной сбалансированной основе. К тому же, как представляется, Богданов и Кортунов не учитывают психологическую сторону вопроса, неготовность общественного сознания к риску, по существу, одностороннего ядерного разоружения при достаточно спорных перспективах реакции со стороны США. В свою очередь далеко не однозначна и позиция американской стороны, если мы будем говорить и о правящих кругах, и о широких массах. Нужно принимать во внимание и длительные традиции антисоветизма, и острый американский патриотизм, и еще недостаточно осознанную реальность ядерной угрозы, и высокий уровень зависимости экономики от военно-промышленной сферы. Иными словами, степень готовности общественного и политического сознания обеих стран еще недостаточ-

—————

¹ См.: Б о г д а н о в Р., К о р т у н о в А. О балансе сил. — «Международная жизнь», 1989, № 8, с. 3—15.

 

226

 

на для быстрого и решительного избавления от ядерной угрозы.

Таким образом, даже продумав всесторонне пути и способы перехода к безъядерному миру, новую систему невозможно привести в действие без самого существенного элемента — человека.

И все же пути к мировому порядку, построенному не на силе, а на гармонии интересов, постепенно вырисовываются.

Важным элементом будущего мирового сообщества должен стать качественно иной мировой порядок. Термин «мировой порядок», родившийся в недрах политической практики в первой половине 70-х годов в предложениях группы «77», уже прочно вошел в политический, дипломатический, научный лексикон. Вместе с тем его интерпретация по сей день отличается пестротой, несовпадением смысловых оценок. Между тем в категории «мировой порядок», «как в генетическом коде, содержится вся необходимая информация о внутренней организации мирового сообщества, режиме и допустимых параметрах его развития». Комплексный характер этого понятия в то же время позволяет рассматривать его как естественную основу глобалистики, помогает разрешить противоречия, возникающие в процессе познания функционирования столь сложной системы.

В силу переплетенности элементов старого и нового порядка в данный исторический отрезок времени факторы, характеризующие

—————

¹ Международный порядок: политико-правовые аспекты. М., «Наука», 1986, с. 13.

 

227

 

мировой порядок, становятся общезначимыми. Так, как уже отмечалось выше, старому порядку присущи приоритет силы над правом, преобладание отношений господства и подчинения; новому — неприменение силы, равноправное сотрудничество государств.

Необходимым условием нового международного порядка в современных условиях становится демократический мир, поскольку угроза ядерного катаклизма ставит под вопрос само существование человеческой цивилизации. Борьба за укрепление всеобщего мира и безопасности, за ликвидацию экономической зависимости неразрывно связана с поддержанием существующего международного правопорядка, с дальнейшим прогрессивным развитием норм международного права, регулирующих все более широкий спектр взаимоотношений государств, групп, ассоциаций, отдельных граждан на международной арене.

С начала 70-х годов в качестве одной из ведущих концепций перестройки международных экономических отношений утвердилась идея нового международного экономического порядка (НМЭП), выдвинутая освободившимися странами. Эта концепция претерпела определенную эволюцию под влиянием происходящих в мире событий и процессов, в том числе в самих развивающихся государствах. И тем не менее уже имеются некоторые позитивные результаты их борьбы за демократизацию международных экономических отношений, устранение в них всех элементов диктата и неравноправия, за реформу надстроечного механизма регулирования хозяйственных взаимосвязей.

 

228

 

Самостоятельное направление в этом продвижении представляет проблема создания нового международного информационного порядка. При нынешнем уровне развития техники коммуникаций процесс превращения информации в важнейший инструмент идеологического и политического влияния за границами государств носит всемирный характер и по мере внедрения все более совершенных систем становится исключительно острой международной проблемой, в особенности для развивающихся стран.

Важным фактором нового мирового порядка, особенно применительно к необходимости совместного решения глобальных проблем, стоящих перед человечеством, являются действующие принципы космического права. С одной стороны, они отличаются уже сегодня демократизмом, учетом интересов всех государств планеты независимо от их уровня научно-технического развития. С другой стороны, они неизбежно несут на себе отпечаток силовой конфронтации в современном мире. С выдвижением с американской стороны программы СОИ нависла угроза превращения околоземного пространства в арену гонки вооружений. Таким образом, мирный космос составляет важнейшую часть решения задачи обеспечения мира, всеобщего и полного разоружения, формирования нового международного порядка.

В процессе утверждения находится новый международный правопорядок в Мировом океане, занимающем более 70 процентов поверхности земного шара. Сегодня это — одно из важнейших направлений решения сущност-

 

229

 

ных вопросов сохранения природной среды планеты, обеспечения населения продовольствием, укрепления нового международного экономического порядка, обеспечения и защиты мира.

Таким образом, внутренняя целостность международных связей — экономических, международно-правовых, политических, дипломатических, культурных, научных и т. д., достигнутый уже сегодня уровень взаимозависимости государств, взаимообусловленность наиболее существенных мировых проблем дают возможность выделить международные отношения как целостный комплекс взаимосвязанных элементов, как всемирную систему международных отношений. Мирное мировое сообщество будет представлять собой более высокую ступень взаимодействий по отношению к существующей ныне международной системе, ибо его субъекты будут объединены прежде всего общностью интересов, общечеловеческими ценностями и целями. Оно предполагает также наличие правовых и морально-этических нормативно-регулирующих систем, которые находят закрепление, с одной стороны, в международном праве, а с другой — в международном сознании¹. И если доминирующим интересом нынешней международной системы является выживание, то главным интересом сообщества должно стать сотрудничество как «по вертикали» (между институтами, объединениями граждан), так и «по горизонтали» (между национальными государствами). То есть речь

—————

¹ См.: там же, с. 12.

 

230

 

идет о разностороннем развитии системы международных отношений. Это и есть сложный, поистине многофакторный, но вполне реалистичный путь, ведущий к ненасильственному мировому сообществу.

Контуры ненасильственного мира постепенно проступают из тумана будущего. В условиях ядерной конфронтации у него нет разумной альтернативы.

 

 

Заключение

 

Контуры ненасильственного, свободного от оружия и войн мира едва прорисовываются в тумане грядущего. Человечество устало воевать, но вновь и вновь со страхом и опасениями ждет известий из регионов, в которых люди оказываются неспособными решать свои проблемы мирными средствами. Насилие пока не удается предотвратить.

Но история свидетельствует, что в самые тяжелые времена надежда на лучшее будущее никогда не покидала людей и они продолжали верить в возможность осуществления своих идеалов. Идеал ненасилия пока плохо воплощается в действительность, но примеры ненасильственных движений в истории есть. Были и есть также примеры успешных ненасильственных действий. Значит, есть возможность создать такие условия, при которых насилие просто окажется неэффективным. Можно много об этом говорить, но это тема для другого разговора.

Советская общественная наука оказалась оторванной от главного течения мировой общественной мысли. Это приводит к тому, что

 

232

 

мы вынуждены в спешном порядке «приобщаться» к тому, что без нас накапливалось десятилетиями за рубежом, или к тому, что было спрятано от нас за семью печатями спецхранов. Жестокая и несправедливая критика некоего «абстрактного гуманизма», равно как и «абстрактной» демократии, породила в массе населения установку на то, что только с помощью насилия можно решить все социальные проблемы.

По существу, мы до сих пор не отошли от традиций кровной мести и готовы на новом витке истории кровью искупать ошибки предшественников, причем кровью желательно чужой. Хотелось бы, чтобы люди отрешились от привычного хода мыслей и без иронии и пренебрежения отнеслись к взглядам, отраженным в данном сборнике, и тогда надежда не оставит нас.

В. М. Иванов

 

Коллектив авторов

ПРИНЦИПЫ НЕНАСИЛИЯ:

КЛАССИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ

Научно-популярнее издание

Редактор В. М. Леонтьев

Художественный редактор Е. А. Антоненков

Технический редактор Д. Я. Белиловская

Корректор Г. А. Локшина

 

В сборнике излагаются этические и общественно-политические концепции ненасилия, в том числе идеи Льва Толстого, Махатмы Ганди, современных пацифистов и сторонников ненасильственных действий.

 

Принципы ненасилия: классическое наследие. Сб. / Отв. ред. В. М. Иванов. М.: Прогресс, 1991. — 233 с.

 

Сдано в набор 06.08.90. Подписано в печать 03.12.90. Формат 70Х108¹/з.

Бумага офсетная № 1. Гарнитура «Тип таймс». Печать офсетная. Усл. печ. л. 10,5. Усл. кр.-отт. 10,85. Уч.-изд. л. 8,33. Тираж 10000 экз. Заказ № 441. Цена 1 р. 70 к. Изд. № 47858.

 

Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Прогресс» Государственного комитета СССР по печати. 119847, Москва, Зубовский бульвар, 17.

Ордена Трудового Красного Знамени Московская типография № 7 «Искра революции» В/О «Совэкспорткнига» Государственного комитета СССР по печати. 103001, Москва, Трехпрудный пер., 9.

 

Изд: Принципы ненасилия: классическое наследие. Сб. / Отв. ред. В. М. Иванов. М.: Прогресс, 1991. (233 с. Тир. 10 000 экз.)