Е. Д. Мелешко

Учение Л. Н. Толстого

о непротивлении злу насилием,

изложенное в изречениях

Введение (обоснование жанра)

Есть огромное преимущество в изложении мыслей вне всякого цельного сочинения. В сочинении мысль должна часто сжаться с одной стороны, выдаться с другой, как виноград, зреющий в плотной кисти; отдельно же выраженная — ее центр на месте, и она равномерно развивается во все стороны.

Л. Н. Толстой

Нравственно-религиозное творчество Толстого последних лет жизни отмечено одной особенностью: для выражения своих взглядов и опыта нравственных исканий Толстой обращается к жанру изречений. За это время он составляет ряд сборников, включающих как свои собственные изречения, так и мысли мудрецов и писателей всех времен и народов¹.

—————

¹ Следует учитывать, что пользуясь мыслями чужих авторов, Толстой относился к ним совершенно свободно: вносил изменения, сокращал и дополнял по своему усмотрению. Нередко он обозначал фамилии авторов с прибавлением слова «по» («по Эпиктету», «по Паскалю» и т. д.). Поэтому его можно считать подлинным соавтором чужих мыслей.

Наиболее значительными из этих сборников являются «Мысли мудрых людей» (1903), «Круг чтения: мысли многих писателей об истине, жизни и поведении» (1904—1908) и «На каждый день: учение о жизни, изложенное в изречениях» (1906—1910).

Толстой вдохновлен тем, что ему удалось найти совершенный язык для изложения своего учения. Ему представляется, что единая общечеловеческая нравственность должна целиком раскрыться в совокупности мудрых мыслей человечества. «Нет иного откровения, кроме мыслей мудрых людей»¹ — этот афоризм Шопенгауэра, приводимый Толстым в одном из сборников изречений, лучше всего мог бы выразить пафос его творчества.

Толстой полагал, что на языке изречений можно изложить как отдельную нравственно-религиозную проблему, так и мировоззрение в целом. Приступая к собиранию мудрых мыслей, он вычленяет в целях систематизации такие узловые понятия, как Бог, Разум, Закон, Любовь, Вера, Сострадание, Самоотречение, Бессмертие, Благо, Насилие, Свобода, Совершенство и др. (письмо к В. Г. Черткову, 27 ноября 1904 г.).

Позднее «этика мудрых мыслей» Толстого приобретает все более строгую и систематическую форму. В итоговой работе Толстого «На каждый день» в основу систематизации кладется календарный принцип: единство мыслей скрепляется днями недели, отдельно взятый месяц включает в себя изложение

—————

¹ Т о л с т о й Л. Н. На каждый день. — Полн. собр. соч. в 90-та т. Т. 44. М.—Л., 1932, с. 71.

определенной нравственно-религиозной идеи. Вся книга, по словам Толстого, по числу месяцев, двенадцать раз, повторяет то же мировоззрение, которое выражено по числу дней в месяце в тридцати разделах.

Как видим, характер и содержание нравственного учения Толстого очень тесно связаны с формой жанра. И, обращаясь к такой существенной стороне его мировоззрения, как принцип непротивления злу насилием, мы сочли вполне правомерным оставаться в рамках избранного Толстым жанра.

Мысли, составившие содержание этой статьи, взяты в основном из сборников изречений Толстого, а также из его нравственно-философских сочинений, дневников и писем. Наряду с мыслями самого Толстого сюда, естественно, вошли и «чужие» изречения из «круга» мудрых мыслей. Материал систематизирован в соответствии с тремя выбранными нами аспектами проблемы непротивления. Во-первых, это философские истоки и традиции идеи ненасилия. Во-вторых, сущность принципа непротивления, соотношение закона насилия и закона любви. И в-третьих, сферы ненасилия (естественно-природная, житейски-нравственная и государственно-политическая). Каждой из частей проблемы предпослан комментарий. Последовательность изречений подчинена логике рассмотрения проблемы. Мысли без подписи (как и в сборниках толстовских изречений) принадлежат самому Толстому.

1. Философские истоки и традиции

идеи ненасилия

Не думаю, что Галилей был более убежден в несомненности открытой им истины, чем убежден я, несмотря на всеобщее отрицание ее, в несомненности открытой не мной и не одним Христом, но всеми величайшими мудрецами мира истины о том, что зло побеждается не злом, а только добром.

Л. Н. Толстой

Идея ненасилия является одной из ведущих тем нравственно-религиозного учения Толстого. Она стала для него не только ключом к пониманию сущности христианства, стержнем веры, но и универсальным принципом его мировоззрения, скрепляющим религию, философию, социологию и моралистику.

Толстой вовсе не стремился к созданию собственного оригинального учения о ненасилии. Он считал себя всего лишь поборником и проповедником этой истины, открытой и провозглашенной древними пророками и мудрецами и с особой ясностью и силой выраженной в учении Христа. При всей приверженности к Евангелию Толстой знал истинную цену «языческой» мудрости. «Без Конфуция и Лао-цзы Евангелие неполно», — записал он в дневнике 29 марта 1884 года.

Развивая мысли о ненасилии, Толстой сводит их воедино, нанизывает на одну логическую нить. Но не энциклопедичность является

для него целью. Главную свою задачу он видит в обосновании неотвратимости исполнения тех требований, которые вытекают из истины ненасилия. В этом и состоит подлинная оригинальность его понимания проблемы ненасилия.

В свое время Андрей Белый упрекнул Толстого в том, что, не имея собственных нравственно-религиозных идей, не находя слов для иллюстрации религиозного опыта, Толстой вынужден был обратиться к чужим мыслям¹.

Но в своем абстрактно-творческом максимализме Андрей Белый не учитывает, что для Толстого основные истины и правила жизнеучения давно открыты и изобретать что-то новое в этой области — значит впадать в безжизненное теоретизирование. Главное — найти точку приложения этих истин к настоящей жизни. А этого можно достичь только переменой мыслей. Надо, чтобы мудрость, языком которой доходчиво и ясно выражена суть ненасилия, овладела людьми, изменила их взгляды на жизнь.

Именно в этом ключе оценивает вклад Толстого и развитие идеи ненасилия такой авторитетный сторонник этого учения, как Ганди. «Толстой был величайшим поборником ненасилия нашего времени, — пишет он. — Никто на Западе, ни до него, ни после, не писал о ненасилии так много и упорно, с такой проникновенностью и прозорливостью. Более того, выдающийся вклад Толстого в развитие идеи ненасилия способен посрамить нынешнее

—————

¹ Б е л ы й А. Лев Толстой и культура. — В сб. 2: О религии Льва Толстого. М., 1912, с. 158.

узкое и искаженное толкование ее у нас на родине сторонниками ахимсы»¹.

Дохристианская традиция ненасилия связана у Толстого прежде всего с древнееврейской, персидской, китайской, индийской, греческой и римской мудростью. Каковы же основные положения идеи ненасилия, просматривающиеся в изречениях мудрецов древности, собранных Толстым? Наиболее существенной является мысль о парадоксальной, диалектической, «обратной» логике насилия, приводящей к бумерангу зла. Суть этой логики в том, что насилие над злом не уничтожает его, но умножает и что это умноженное зло обрушивается в конечном счете на голову тех, кто пытается искоренить зло силой; что нейтрализовать зло и успешно противоборствовать ему можно только противоположным началом: зло уничтожается добром, гнев — кротостью, ненависть — любовью. Казалось бы, ясно, говорит Толстой, апеллируя к здравому смыслу, что огонь нельзя тушить огнем, от наводнения спасаться водой, а зло исправлять злом. Но многие люди не понимают этого. А если и понимают, то не пытаются исполнять. Парадоксальность «обратной» логики еще и в том, что более слабое на первый взгляд качество жизни оказывается более могущественным во всемирно-историческом или космическом масштабе: «Слабейшее побеждает сильнейшее», «Нежное и хрупкое побеждает грубое и прочное» (Лао-цзы).

—————

¹ Г а н д и М. К. Все люди — братья. — Открытие Индии. Философские и эстетические воззрения в Индии XX века. М., 1987. с. 256.

Отсюда вытекает, что противление злу насилием, причинение ответного зла есть признак бессилия и безрассудства, тогда как непротивление и воздаяние добром за зло — свидетельство силы и здравого ума. Толстой очень любил и часто повторял мысль о том, что злоба происходит от бессилия.

В «языческой» мудрости Толстой находит основы того, что можно назвать «метафизикой» ненасилия, выявляющей причины «космической» целесообразности ненасилия и нецелесообразности насилия, выражающейся в законе воздаяния за добро и зло.

Эта идея совпадает и с точкой зрения здравого смысла и житейской мудрости о бессмысленности, невыгодности и нерасчетливости употребления насилия как для судьбы отдельного человека, так и общества в целом. Обыденный опыт показывает, что человек, совершивший зло, человек негодующий, гневающийся, мстящий становится от этого еще злее и больше вредит себе, чем другому.

Важной стороной идеи ненасилия явилась также мысль о непричинении вреда живому, черпаемая Толстым прежде всего из такого источника буддийской мудрости, как Дхаммапада.

В меньшей степени в изречениях мудрецов древности прослеживается социальный аспект учения о ненасилии. Его разработку Толстой связывает в первую очередь с христианской традицией.

Не касаясь в данном разделе учения Христа о непротивлении злу насилием, обратим внимание на развитие этой стороны учения отцами церкви и богословами, чьи мысли Толстой

также включает в собрание изречений. В контексте идеи ненасилия он приводит высказывания о войне, армии, власти таких видных представителей патристики, как Тертуллиан, Климент Александрийский, Ориген, Киприан, Лактанций и др.

Из мыслителей Нового времени Толстой особенно высоко оценивает вклад в развитие этой идеи Паскаля, Спинозы, Боэсси («Добровольное рабство»), Ламенне, Шопенгауэра (об отношении к животным), русских анархистов Бакунина и Кропоткина.

В своде изречений Толстого мы встречаем немало мыслей и его современников, среди которых особое место занимают идеи американского писателя и публициста А. Балу (автора работ «Катехизис непротивления» и «Учение о христианском непротивлении злу насилием») и единомышленника Толстого, часовых дел мастера А. И. Архангельского (псевдоним Бука). Насыщенные современным жизненным опытом ненасилия, их мысли ценны прежде всего обоснованием непротивления как наиболее плодотворного средства борьбы со злом.

* _* *

То, что мягко, побеждает то, что твердо; то, что слабо, побеждает то, что сильно.

Лао-цзы

Самое уступчивое покоряет самое твердое.

Лао-цзы

Нет в мире ничего нежнее и уступчивее, чем вода, а между тем жесткое и твердое не может устоять против нее. Слабый побеждает сильного. Нежный побеждает жестокого. Все в мире знают это, но никто не хочет исполнять это.

Слабейшее в мире побеждает сильнейшее, поэтому велико преимущество смирения и выгода молчания.

Лао-цзы

Жестокое и крепкое — это спутники смерти. Мягкое и нежное — спутники жизни. Поэтому тот, кто силен руками, не победит. Когда дерево стало крепко, оно обречено на смерть. Сильные и большие находятся внизу, нежные и мягкие — наверху.

Лао-цзы

Самые нежные растения прокладывают себе путь через самую жесткую землю, через трещины скал; так и любовь. Какой клин, какой молот, какой таран может сравниться с силою любви? Ничто не может противостоять ей.

Г. Торо

Против всего можно устоять, но не против доброты.

Ж. Ж. Руссо

Истинная доброта не только добродетель и разум, но и орудие борьбы гораздо более могущественное, чем насилие.

Милосердием и кротостью, отреченьем от себя ты обезоружишь всякого врага: от недостатка дров тухнет всякий огонь.

Сингалезское буддийское

Неделание не есть слабость, покорность — напротив: это проявление высшей силы... Суета жизни, энергическая деятельность житейская есть большей частью признак слабости, покорности.

Злоба происходит от бессилия.

Ж. Ж. Руссо

В нравственном мире все связано еще теснее, чем в плотском. Всякий обман влечет за собой ряд обманов, всякая жестокость — ряд жестокостей.

Казалось бы, ясно, что огонь нельзя потушить огнем, от наводнения — спасаться водой и исправлять зло злом. Но люди стараются доказать, что месть есть дело разумное, нужное для блага своего и других людей.

Отвечайте добротою на ненависть. Рассматривайте трудность, когда она еще легка. Обращайтесь с большой вещью, когда она еще мала.

Лао-цзы

Противополагай кротость развращенности: острый меч не разрезает мягкий шелк.

Саади

Чем отомстить своему врагу? Стараться делать ему как можно больше добра.

Эпиктет

Отвечай добром на зло — и ты уничтожишь в злом человеке все удовольствие, которое он получает от зла.

Лучший способ отомстить обидчику — это не поступать по его примеру.

Марк Аврелий

Всякое воздаяние злом на зло только увеличивает зло до бесконечности.

Сначала кажется странным, почему человек, сделавши злое дело, становится еще злее. Казалось бы, ему надо успокоиться: он сделал то, что хотел. А это оттого, что сознание, совесть упрекает его и ему надо оправдаться если не перед другими, то перед самим собою, и для оправдания он делает новое зло с местью.

«Он обидел меня, он восторжествовал надо мною, он поработил меня» — в сердце, встревоженном такими мыслями, никогда не угаснет ненависть.

«Он обидел меня, он восторжествовал надо мною, он оскорбил меня» — кто не дает в себе убежища таким помыслам, тот навсегда заглушит в себе ненависть.

Ибо не ненавистью побеждается исходящее из ненависти: оно угашается любовью — таков вечный закон.

Дхаммапада

Кто насилует обстоятельства, того обстоятельства насилуют в свою очередь, а кто им уступает, тому и они делают уступку.

Талмуд

Насилием можно на время помешать людям делать то, что они хотят делать, но такая установка будет только на время. Как плотина не может остановить воду реки, так никакое насилие не может изменить ни чувств, ни мыслей людей и не может уничтожить их, а мысли и чувства рано или поздно вызовут свое исполнение.

С людьми нельзя обращаться без любви, так же как нельзя обращаться с пчелами без осторожности. Свойство пчел таково, что если станешь обращаться с ними без осторожности, то тем повредишь и себе. То же и с людьми.

Злой человек счастлив, пока сделанное им зло не созрело, но когда оно созрело, тогда злой человек познает зло. Зло возвращается на того, кто его сделал, так же как пыль, брошенная против ветра.

Дхаммапада

Делать зло так же опасно, как дразнить дикого зверя. Большей частью в этом мире и в самой грубой форме зло возвращается на того, кто его сделал.

Зло, совершенное человеком, не только лишает его истинного блага, умаляя его душу, но часто возвращается и в этом мире на совершившего его.

Медведей убивают тем, что над корытом меда вешают на веревке тяжелую колоду. Медведь отталкивает колоду, чтобы есть мед. Колода возвращается и ударяет его, медведь гордится и сильнее толкает колоду, она сильнее бьет его. И это продолжается до тех пор, пока колода не убивает медведя. Неужели поди не могут быть разумнее медведей?

Зло в этом мире не тотчас дает плоды, но, как земля, понемногу и в свое время. И плоды эти ужасны.

Индийские Ману

Как верно, что камень, брошенный кверху, не остается там, но возвращается на землю, так же верно и то, что, смотря по добрым или злым делам твоим, будет отмерено тебе исполнение желаний твоего сердца, в каком бы виде и в какой бы мир ты ни вступил.

Сингалезское буддийское

Люди могут избежать последствий злобы своих врагов, но никогда не избегут последствий своих грехов. Эта тень их будет следовать по пятам их до тех пор, пока не погубит их.

Индийский Курал

Пусть не делает зла другому тот, кто не хочет того, чтобы печали преследовали его.

Индийский Курал

Если человек любит себя, пусть он не делает зла другому, как бы мало оно ни было.

Индийский Курал

Обдумывающий месть поддерживает свои раны. Они бы зажили, если бы он этого не делал.

Ф. Бэкон

Употребление насилия вызывает злобу людей, повергает человека, употребляющего насилие для своей защиты, гораздо большим опасностям, чем неупотребление насилия.

Так что употребление насилия есть только несообразительность и нерасчетливость.

То зло, от которого люди думают защититься насилием, несравненно меньше того, которое они делают себе, защищаясь насилием.

Вещественное зло, совершенное человеком, может в этом мире не вернуться на того, кто совершил его, но то злое чувство, которое вызвало дурной поступок, наверное, оставит свой след в душе человека и, так или иначе, заставит его страдать.

Не ищи видимого возмездия за добро, оно дано тебе одновременно с поступком. И не думай, что если ты не видишь возмездия за совершенное зло, то его не будет. Оно уже есть в твоей душе. Ты ошибаешься, относя боль твоей души к другим причинам.

«Мне отплатили злом за мое добро».

Но если ты любишь того, кому ты делаешь добро, то ты уже получил возмездие в том благе, которое получил оттого, что любишь.

Так что добро, которое ты делаешь, любя, ты делаешь всегда себе.

2. Сущность непротивления. Закон насилия

и закон любви

Учение о непротивлении злу насилием не есть какой-либо новый закон, а есть только указание на неправильно допускаемое людьми отступление от закона любви, есть только указание на то, что всякое допущение насилия против ближнего, во имя ли возмездия и предполагаемого избавления себя или ближнего от зла, несовместимо с любовью.

Л. Н. Толстой

Цельное, последовательное и ясное выражение истины ненасилия Толстой находит в учении Христа. В этом учении идея ненасилия воплощается в закон и правило жизни. «Положение о непротивлении злому, — подчеркивает Толстой, — есть положение, связующее учение Христа в одно целое, но только тогда, когда оно не есть изречение, а есть правило, обязательное для исполнения, когда оно есть закон»¹. Чтобы раскрыть это положение как практическую норму, возведенную в закон, Толстой вынужден целиком переосмыслить суть евангельской заповеди непротивления злому.

Смысл заповеди непротивления обычно ассоциируется со словами: «И кто ударит тебя в правую щеку... подставь левую» и т. д. Эти

—————

¹ Т о л с т о й Л. Н. В чем моя вера. — Собр. соч. в 24-х т. Т. 15. М., 1913, с. 63.

слова воспринимаются как требование нарочитых страданий, лишений и жертв, не свойственных человеческой природе. Люди видят в них в лучшем случае фантазию или мечту о грядущей жизни. Толстой говорит, что он и сам испытал такое представление о непротивлении, уверив себя в том, что эти слова даны вовсе не для руководства жизнью.

Но смысл заповеди и центр тяжести мысли о непротивлении Толстой усматривает в начальных словах: «Не противьтесь злому». Эти простые и однозначные слова как бы попадают в тень, затмеваются последующими жертвенными образами непротивления. «Вам сказано: око за око, зуб за зуб. А я вам говорю: не противьтесь злому» — именно в этих словах, противопоставляющих два фундаментальных закона человеческой жизни, Толстой видит суть принципа непротивления. Христос, по словам Толстого, вовсе не велит подставлять щеку и отдавать последнюю рубашку для того, чтобы пострадать; он велит не противиться злому, добавляя, что при этом придется, может быть, и страдать. «Точно так же, как отец, — разъясняет Толстой, — отправляющий своего сына в далекое путешествие, не приказывает ему — не досыпать ночей, не доедать, мокнуть и зябнуть, если он скажет ему: «ты иди своей дорогой, и если придется тебе и мокнуть и зябнуть, ты все-таки не сворачивай с нее». Точно так же и Христос не говорит: подставляйте щеку, страдайте; он говорит: не противьтесь злому, и что бы с вами ни было, не противьтесь злому».

В чем же подлинный смысл слов: не противьтесь злому? Чтобы почувствовать их нормативное содержание и внутренний императив, необходимо помнить о фундаментальном противостоянии двух основ жизни: закона насилия и закона любви.

Первый закон, образно выраженный в Моисеевой заповеди «око за око, зуб за зуб», символизирует собой историю и перспективу насильственной борьбы со злом. Этот закон обусловил все развитие человеческой цивилизации. Со времен кодексов Моисея, Хаммурапи, Ману, римского права и по сей день общество пытается покарать зло, прибегая к силе государства, армии, вооруженных стражей порядка, суда, тюрем и т. п. Но зло в мире не только не исправилось и не исчезло, но, напротив, увеличилось согласно правилу «умножения» зла. Исторический опыт подтверждает и другую закономерность: люди, насильственно борющиеся со злом или противящиеся ему силой, чаще всего сами оказываются жертвами ответного зла.

Насильственная борьба со злом оказывается в итоге не уничтожением самого зла, а уничтожением его носителей — простых, случайно озлобленных людей. Мы привыкли отождествлять зло со злой душой человека и потому ополчаемся не на само зло, а на эту душу. Но, уничтожая человека, мы не только не уменьшаем силы зла в мире, но, наоборот, увеличиваем их, так как прибавляем к их числу и свои насильственные действия, вызывающие цепную реакцию зла.

Силы зла не вещественны. С ними нельзя бороться физическими средствами. Их можно

побороть и погасить только любовью, смирением, кротостью.

Об этом и говорит второй закон жизни — закон непротивления злу насилием. Этот закон не стал основой существования и развития какого-либо народа, общества. Он осуществлялся на протяжении короткого времени всего лишь отдельными людьми или общиной людей. Но и на основании этого опыта можно судить о его социальной действенности. Если поступки непротивления даже одного или нескольких человек вызывают такой общественный резонанс, потрясают основы государственного устройства, то можно предположить, что произойдет, если все большее число людей последуют этому закону. «Трудно предположить тот переворот, который произойдет во всей вещественной жизни людей, если люди не то что станут жить по любви, но только перестанут жить злобной животной жизнью»¹.

Выдвигая идеал ненасилия, Христос как бы говорит: вы думаете, что ваши законы насилия исправляют зло, но они только умножают его. Вы тысячи лет пытались побороть зло злом, но только увеличили его. Испробуйте теперь другую основу, другой путь пресечения зла: не противьтесь злому, воздавайте добром за зло, любите друг друга.

Обосновывая этот подход, Толстой особенно настаивает на том, что непротивление не есть пассивное, равнодушное приятие зла, бессильное пособничество ему, отстранение,

—————

¹ Т о л с т о й Л. Н. Дневники. — Собр. соч. в 22-х т. Т. 22 М., 1985, с. 396.

неделание и неучастие в борьбе с ним, но, напротив, самое плодотворное средство противоборства злому. Непротивление уничтожает самый корень зла, ибо только оно в состоянии пробудить доброе чувство и в том, кто сделал зло, и в том, кто претерпел его. Суть непротивления: бороться со злом в человеке, любя человека и ненавидя его пороки, и бороться со злом в самом себе, ненавидя себя и любя в себе всеобщее духовное начало.

И здесь мы подходим к нормативной стороне закона непротивления. Как осуществить его требования в жизни в рамках государственной власти, гражданских обязанностей, предрассудков общественного мнения, испытывая давление естественных потребностей, личных страстей и семейных интересов? Ведь для того, чтобы принять этот закон как руководство жизнью, нужно быть готовым к общественному презрению и преследованию властей, личному неблагополучию и физическому страданию. Для этого нужно иметь нравственное мужество перенесения обид, несправедливости, унижений, упреков ближних. Что может явиться основанием такой позиции? Во-первых, это убеждение в том, что для улучшения внешней жизни есть только один путь: собственное совершенствование. И во-вторых, любовь. Любовь как закон жизни и как душевное состояние.

В учении Толстого мы находим глубокое осмысление идеи христианской любви. «Любовь, — пишет Толстой, — есть сила жизни. Любовь есть правило для исполнения всех

правил»¹. Любовь в понимании Толстого не есть любовь к одному лицу, но душевное состояние готовности любви ко всем. Потому-то эта любовь распространяется и на людей неприятных и враждебных нам. Любовь убивает чувство неприязни и враждебности к другим людям, освобождает от власти низменных страстей ненависти, гнева, мести, завистливости, терзающих прежде всего нас самих. «Вот кто настоящая волшебница, — пишет Толстой, — это любовь. Стоит полюбить, и то, что полюбил, становится прекрасным»². Любовь способна разрешить все жизненные трудности. Толстой пишет о могущественности «меча любви», разрубающего все узлы житейских конфликтов. Нет такого тяжелого затруднительного положения, которое не разрешалось бы проявлением любви, любовным участием.

Основанием любви является сознание каждым человеком единства духовного начала, живущего во всех людях. Условием обретения любви — избавление от мыслей ненависти, презрения, неуважения, равнодушия ко всякому человеку, воздержание от незаметных, мелких поступков и слов, которые могут вызвать раздражение или обиду. «Как сделать, чтобы полюбить, чтоб всех любить? — спрашивает Толстой. — ...Одно знаю: не мешать любви соблазнами и, главное, любить любовь, знать,

—————

¹ Т о л с т о й Л. Н. Круг чтения. — Полн. собр. соч. в 90-та т. Т. 42. М., 1957, с. 546.

² Т о л с т о й Л. Н. Дневники. — Собр. соч. в 22-х т. Т. 22. М., 1985, с. 31.

что в ней только жизнь, что без нее страданье».

В обращении к кружку молодежи «Любите друг друга», достигающем высшей ноты евангельской проповеди любви, Толстой определяет человека как существо любящее. Но кого же любить? — встает вопрос. Сначала кажется, развивает Толстой свою мысль, что надо любить самого себя. Но стоит немного пожить, чтобы почувствовать, что любить себя, проходящего через жизнь, смертного — незачем, нет смысла.

Затем кажется, что надо любить других, близких, друзей. Но ведь и эти люди смертны и несовершенны. Что же любовь? «И ответ один: любить всех, любить начало любви, любить любовью, любить бога, как символ любви, любить добро. Стоит понять это, и сразу уничтожается все зло человеческой жизни и становится ясным и радостным смысл ее»².

Любовь наполняет человека чувством «ни с чем не сравнимой удивительной радости». «Тот, кто испытал ее, — пишет Толстой, — не захочет никакой другой и не пожелает ничего, сделает все, чтобы получить ее вновь»³. Это состояние радости, которое Толстой не раз испытывал в своей жизни, избавляет человека от страха смерти, вырастающего на почве любви к самому себе.

—————

¹ Т о л с т о й Л. Н. Дневники. — Собр. соч. в 22-х т. Т. 22. М., 1985, с. 32.

² Т о л с т о й Л. Н. Любите друг друга. — Полн. собр. соч. в 90-та т. Т. 42. М., 1957, с. 329.

³ Т о л с т о й Л. Н. Дневники. — Собр. соч. в 22-х т. Т. 22. М., 1985, с. 279.

Таковы блага любви и непротивления, предлагаемые в обмен на призрачные дары привычной человеческой жизни.

Непротивление как борьба

Христос учит тому, чтобы не противиться злому. Учение это истинно, потому что оно вырывает с корнем зло из сердца и обиженного и обижающего. Учение это запрещает делать то, от чего умножается, а не прекращается зло в мире. Когда один человек нападает на другого, обижает его, он этим зажигает в другом чувство ненависти, корень всякого зла. Что же надо сделать, чтобы потушить это чувство зла? Неужели то же самое, что вызвало это чувство, то есть повторить дурное дело? Поступить так — значит вместо того, чтобы изгнать дьявола, усилить его.

Так как одни люди считают злом то, что другие считают добром, то не следует человеку противиться насилием тому, что он считает злом. Не следует потому, что это зло сомнительно (другие считают его добром); насилие же, которое он совершает во имя противления злу — побои, увечья, лишение свободы, смерть, — несомненное зло.

Непротивление злу злом есть единственное средство победить зло. Оно убивает злое чувство и в том, кто сделал зло, и в том, кто понес его.

А. Балу

Правило о непротивлении злу говорит, как бороться со злом самым успешным образом. Сказано: вы привыкли бороться со злом насилием, отплатой. Это дурное средство. Самое лучшее средство — не отплатой, а добром. Вроде того, как если бы кто бился отворять дверь наружу, когда она отворяется внутрь, и знающий сказал бы: не туда толкайте, а сюда тяните.

Вместо того чтобы понимать, что сказано: злом или насилием не противься злу или насилию, понимается: не противься злу, то есть не потакай злу, будь к нему равнодушен, тогда как противиться злу, бороться с ним есть единственная задача христианства.

Не противиться злому не значит не бороться против зла: наоборот, это значит бороться со злом, но не бороться с человеком, бороться только против того, что есть злого, ошибочного в человеке, бороться со злом, сострадая и любя человека, одержимого злом.

А. И. Архангельский

С грехом ссорься, с грешником мирись. Ненавидя дурное в человеке, люби человека.

Не противиться злому силой не значит, что нужно отказаться от охраны жизни и трудов своих и других людей, а значит только, что охранять все это нужно иным способом... так, чтобы пробудить в злодее доброе чувство. А для того, чтобы человек мог сделать это, надо, чтобы он сам был добр и разумен.

А. И. Архангельский

Пределы насилия для каждого разумного человека ограничиваются только своим телом, своею плотью, потому что в этом насилии духа над плотью состоит работа и питание души.

А. И. Архангельский

Только в своей душе борьба со злом плодотворна.

А. И. Архангельский

Борьба со злом в том, чтобы стараться переменить мысли человека, делающего зло.

А. И. Архангельский

Чтобы связать зло в человеке, надо вызвать в нем перемену мыслей. Обманом хотя и ненадежно, но все-таки можно вызвать перемену мыслей, насилием же никогда и ни в каком случае.

А. И. Архангельский

Говорят, что нельзя не воздавать злом за зло, потому что если не делать этого, то злые завладеют добрыми. Я думаю, что совсем напротив: только тогда злые завладеют добрыми, когда люди будут думать, что позволено воздавать злом за зло. Злые теперь завладели добрыми именно потому, что всем внушено, что полезно делать зло людям.

Нравственное самосовершенствование

как путь борьбы со злом

Побороть общее зло жизни можно только одним средством: нравственным усовершенствованием своей жизни.

Одно из самых вредных суеверий то, чтобы думать, что можно силой заставить людей жить доброй жизнью.

Главный вред суеверия устройства жизни других людей в том, что как только человек допустил возможность понять и узнать, в чем добро многих людей, и того, что он может содействовать этому добру, так нет пределов того зла, которое может быть совершено во имя такого предположения. На таком предположении основывались в прежние времена пытки, инквизиция, рабство, в наше время — суды, тюрьмы, земельная собственность, казни, войны, от которых гибнут миллионы.

Человек не властен и не призван устраивать жизнь других, как и другие не властны и не призваны устраивать его жизнь. Все люди призваны только к одному — к своему внутреннему совершенствованию, в этом одном они властны и этим одним могут воздействовать на жизнь других людей.

Для того чтобы жизнь была хорошая, есть только одно средство: самим людям быть лучше.

Спасение людей не в насильническом устройстве жизни, а в устройстве своей души.

Только этим добудет каждый человек и себе и другим людям самое большое благо и самое лучшее устройство жизни, какого могут только желать люди.

Если ты видишь, что устройство общества дурно и ты хочешь исправить его, то знай, что для этого есть только одно средство: то, чтобы все люди стали лучше, а для того, чтобы люди стали лучше, в твоей власти только одно: самому сделаться лучше.

Делай свое дело жизни, совершенствуя и улучшая свою душу, и будь уверен, что только этим ты будешь самым плодотворным образом содействовать улучшению общей жизни.

Чем меньше человек работает над собою и живет духовной внутренней жизнью, тем больше он проявляет себя во внешней общественной жизни.

Кто занят устройством чужих жизней, тому некогда думать о своей.

Устраивать жизнь других людей легко оттого, что, если и плохо устроить ее, будет худо не тебе, а им.

Выдумать такое устройство общества, при котором все люди станут лучше, кажется очень легким и вполне действительным, и потому люди охотно занимаются переустройством общества, пренебрегая своим внутренним совершенствованием — единственным

средством действительного улучшения общественной жизни.

Всякий по себе знает, как трудно изменить свою жизнь и стать таким, каким хотел бы быть. Когда же дело идет о других, то кажется, что стоит только приказать и принудить, и другие сделаются такими, какими мы хотим, чтобы они были.

Заставить людей силой делать то, что мне кажется хорошим, — это самое лучшее средство внушить им отвращение к тому, что мне кажется хорошим.

Никакое общественное устройство не исправит зла, пока люди останутся таковы, каковы они есть.

Если бы люди не думали о дурных или хороших порядках, а делали бы каждый свое дело, то установились бы самые лучшие порядки и всем бы было хорошо жить.

Если бы то время и те силы, которые расходуются людьми на устройство жизни людей, расходовались бы каждым на дело борьбы со своими грехами, то желание людей — достичь наилучшего устройства жизни, очень скоро осуществилось бы.

Закон любви

Кто из людей не знает того блаженного чувства, хоть раз испытанного и чаще всего в самом раннем детстве, при котором хочется

любить всех: и близких, и отца, и мать, и братьев, и злых людей, и врагов, и собаку, и лошадь, и травку; хочется одного, чтобы всем было хорошо, чтобы все были счастливы, и еще более хочется того, чтобы самому сделать так, чтобы всем было хорошо. Это-то и есть та любовь, в которой жизнь человека.

Прежде чем любить или, скорее, для того, чтобы любить, нужно знать то, что можно и что должно любить.

То же, что можно и должно любить, это — тот дух, который живет в человеке и во всем живом.

Любить того, кто нам приятен, не значит любить. Истинная любовь только та, когда в человеке любишь того же бога, какой в тебе. Этой любовью любишь не только своих родных, не только тех, которые любят тебя, но любишь неприятных, злых людей, ненавидящих тебя.

Чтобы любить таких людей, надо помнить, что тот, с кем имеешь дело, любит себя так же, как и ты себя, и что в нем тот же бог, какой и в тебе. Если помнишь это, то и поймешь, как тебе надо относиться к нему. И если поймешь, то полюбишь его, а если полюбишь так, то такая любовь даст тебе больше радости, чем любовь к любящим тебя.

Только тот знает истинную любовь, кто любит людей неприятных, враждебных. Проверка истинной любви — любовь к врагам.

Любить человека, любящего нас, приятного нам можно человеческой любовью; но только

врага можно любить божескою. Любя человека любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, даже смерть, не может разрушить ее. Она есть сущность души.

Когда человек одних людей любит больше, чем других, он любит любовью человеческой. Для любви божеской все люди равны.

Любовь к человеку без любви к Богу — это любовь к тем, кто нас любит, кто нам приятен, кто красив и весел. Такая любовь может проходить и часто даже из любви делается враждою. Когда же любишь ближнего оттого, что любишь Бога, то любишь и тех, кто не любит нас, кто неприятен нам, кто уродлив, гадок телом. Только такая любовь тверда и никогда не ослабевает.

Любовь — только тогда любовь, когда она есть жертва собой. Только тогда человек забывает себя и живет жизнью того, кого любит, — только такая любовь есть истинная, и только в такой любви мы находим благо, награду любви. И только тем, что есть такая любовь в людях, только тем и стоит мир.

Любовь — не любовь к одному исключительному лицу, а душевное состояние готовности любви ко всему — есть то состояние, в котором одном мы сознаем истинное духовное начало нашей души.

Любовь не есть основное начало нашей жизни. Любовь — последствие, а не причина.

Причина любви — сознание в себе божеского духовного начала. Это сознание требует любви, производит любовь.

Любить трудно. Надо не только любить, но быть любовью.

Ангелус Силезиус

Любовь к Богу есть любовь сама к себе — любовь к любви. Любовь эта есть высшее благо. Такая любовь не допускает возможности нелюбви к какому бы то ни было существу.

Любовь настоящая есть только любовь к ближнему, равная, одинаковая для всех. Одинаково нужно заставить себя любить тех, которых мало любишь или ненавидишь, и перестать слишком любить тех, которых слишком любишь.

Можно любить всякого человека. Только, чтобы любить так человека, надо любить его не за что-нибудь, а ни за что. Только начни любить так — и найдешь, за что.

Есть два рода любви: сердечная, когда любишь, сам не зная, отчего и за что, и любовь разумная, когда знаешь, что надо любить, и заставляешь себя поступать с другими так, как будто ты их любишь. Такая любовь полезна. Сначала заставишь себя делать, как будто любишь, а потом и точно полюбишь.

Если человек не может простить брата, он не любит его. Истинная любовь бесконечна, и нет количества тех оскорблений,

которые она не простила бы, если она истинная любовь.

Если человек любит, то как бы он ни пострадал от другого, он не может делать ему зло.

Можно истинно любить только Бога и законно ненавидеть только себя.

Паскаль

Люди часто говорят, что не могут понять того, что значит любить Бога. Любить Бога значит то, чтобы любить высшее добро, какое мы только себе можем представить.

Служи общему делу — делай дело любви — главное усилием воздержания: тут удержался от поступка не дурного, но лишнего, тут не сказал словечка, которое могло оскорбить человека, — все крошечные, незаметные поступки и слова, и из этих-то горчичных зерен вырастает дерево любви, закрывающее ветвями весь мир.

Зачем позволять себе раздражаться на человеческую злобу, на неблагодарность, на зависть, даже на коварство? Перекорам, жалобам, наказаниям никогда не будет конца. Самое простое — стереть все. Обиды, упреки, вспышки возмущают душу. Надо иметь средство исцеления от этих зол. Огонь очищает все в вещественном мире; любовь — в мире духовном.

Амиель

Когда тебе тяжело, когда жизнь твоя запуталась и ты боишься того, что ожидает

тебя, скажи себе: давай перестану заботиться о том, что будет со мною, а буду любить всех тех, с кем схожусь, а там будь, что будет. Только попробуй жить так, и увидишь, как вдруг все распутается, и тебе нечего будет бояться.

Благо любви

Кажется, чего же хуже, если человек сделает добро, а люди за это сделают ему зло и еще осудят его. А для доброго человека это не только не зло, но радость, потому что это дает ему возможность проявить свою высшую способность любви ко всем, не исключая никого. А в этой любви ко всем — истинное благо человека.

Постарайся полюбить того, кого ты не любил, осуждал, кто оскорбил тебя. И если тебе удастся это сделать, то ты испытаешь совершенно новое и удивительное чувство радости.

Говорят: любить людей, не приятных нам,— зачем? А затем, что в этом радость. Испытай это, и ты узнаешь, правда ли это.

Сознание единства нашего существа со всеми проявляется в нас любовью. Любовь есть расширение жизни. Чем больше мы любим, тем обширнее, полнее и радостнее становится жизнь.

Какая ни с чем не сравнимая, удивительная радость — и я испытываю ее — любить всех, всё, чувствовать в себе эту любовь или, вернее, чувствовать себя этой любовью. Как уничтожается всё, что мы по извращенности своей считаем злом...

Да, великая радость. И тот, кто испытал ее, не сравнит ее ни с какой другой, не захочет никакой другой и не пожалеет ничего, чтобы получить ее.

Тот, кто хоть раз испытал радость отплатить добром за зло, тот никогда уже не пропустит случая получить эту радость.

Нам дано одно, но зато неотъемлемое благо любви. Только люби, и всё — радость: и небо, и деревья, и люди, и даже сам. А мы ищем блага во всем, только не в любви.

Когда мы любим всех людей, на душе бывает особенно радостно, и мы ничего не боимся, ничего не желаем. Отчего это? А оттого, что любовь — это Бог. И любя, мы соединяемся и с Ним, и со всем живым в мире. А чего же желать и бояться, когда мы заодно с Богом и со всем миром?

Постарайся любить всех людей. Приучись к этому, и ты увидишь, как весело станет жить, как не будет никаких горестей и ничего не будешь бояться. Живи так, и тебе будет все равно, хвалят тебя или осуждают люди. Но хочешь ли ты или не хочешь этого, будет все-таки то, что добрые люди будут любить тебя, а злые будут не в силах ненавидеть и делать тебе зло.

Любовь дает не только духовную внутреннюю радость тому, кто испытывает ее, но она же и главное условие радостной мирской жизни.

Ничто так не радостно для людей, как то, что их прощают за их зло и платят добром за зло, и ничто так не радостно тому, кто это делает.

Разумный человек любит не потому, что это ему выгодно, а потому, что он в самой любви находит благо.

Бесстрашие, спокойствие, радость, которые дает любовь, так велики, что блага мирские, даваемые любовью, незаметны для человека, познавшего внутренне благо любви.

Для того чтобы наверное быть счастливым, надо только одно: люби, люби всех, и добрых и злых. Люби не переставая — и не переставая будешь счастлив.

Лучшее средство к истинному счастью в жизни — это без всяких законов пускать из себя во все стороны, как паук, цепкую паутину любви и ловить туда все, что попало, — и старушку, и ребенка, и женщину, и квартального.

Человек любит людей настоящей любовью не потому, что ему это выгодно, а потому, что в любви он находит счастье.

Любовь уничтожает не только страх смерти, но и мысль о ней.

Твори дела любви — и для тебя не будет смерти.

Любовь к добру и вера в бессмертие — нераздельны.

Тот, кто всем существом любит добро (Бога), не может сомневаться в своем бессмертии.

3. Сферы непротивления:

естественно-природная,

нравственно-житейская,

государственно-политическая

В нашем обществе существует некоторый порядок не потому, что есть судьи, прокуроры, следователи, тюремщики, палачи, солдаты, судящие, наказывающие других людей, а потому, что, несмотря на развращение, производимое всеми этими правительственными людьми, люди все-таки жалеют и любят друг друга.

Л. Н. Толстой

Принцип непротивления Толстой распространяет на все сферы жизни, рассматривая его в качестве универсального закона всего сущего. Толстой последователен и бескомпромиссен в признании всеобщности непротивления: его не могут поколебать в этом убеждении ни ужасающие злодеяния преступника, ни вероломство врага. Он не приемлет ни при каких условиях в качестве ответного шага ни неотвратимости заслуженного наказания, ни священной ярости защитника оте-

чества, ни праведного гнева невинно пострадавшего. На все эти случаи у него есть одно средство: прощать злодея, любить врага, воздавать добром за зло. Только так можно прервать цепную реакцию зла.

Какие же аргументы приводит Толстой для того, чтобы в самой злополучной жизненной ситуации обосновать целесообразность непротивления? Позиция непротивления выглядит наиболее оправданной и допустимой в отношении человека к живой природе и в нравственно-житейской сфере межличностных отношений.

«Непричинение вреда живому» — эта заповедь, провозвещенная древнеиндийской духовной традицией, становится для Толстого начальным звеном опыта непротивления. Смысл этой заповеди прежде всего в осознании человеком своего единства со всем живущим, в пробуждении чувства жалости и милосердия, лежащего в истоке ненасилия. Жестокость к животным делает человека невосприимчивым к страданиям себе подобных, прокладывает путь в сердце к насилию над человеком.

Требование непричинения вреда живому имеет для Толстого еще и морально-диетологическое значение. В работе «Первая ступень», написанной в виде предисловия к книге Уильямса «Этика пищи», Толстой показывает, что воздержание от употребления животной пищи есть первая ступень на пути нравственного возрождения людей. «Не говоря о возбуждении страстей, производимых этою пищею, — пишет Толстой, — употребление ее прямо безнравственно, так как требует про-

тивного нравственному чувству поступка — убийства, и вызывается только жадностью, желанием лакомства»¹.

В мире нравственно-житейских отношений непротивление предстает как терпимость, уступчивость, доброжелательство, снисходительность к людям. Способность прощать обиды, сдерживать гнев, терпеть несправедливые упреки, уступать в споре и т. п. вызывает уважение и сочувствие со стороны большинства людей. Слишком очевиден и ощутим здравый смысл подобной жизненной позиции. Но при всей нравственной оправданности и общественной благонадежности такого поведения он требует от человека не меньших, а иногда и больших усилий, чем в ситуации вызова общественному мнению и официальной позиции властей. Не случайно, что и для самого Толстого именно в сфере взаимоотношений с близкими, женою, детьми утверждение закона любви происходило особенно мучительно и драматично и в конечном счете закончилось его уходом из Ясной Поляны. Толстой намного успешнее отстаивал позицию непротивления по отношению к властям, чем к своим ближним. Что же касается его отношений с женой, то в сравнении, например, с классическим сократовским типом таких отношений в позиции Толстого слишком велика напряженная христианская серьезность. Как писал Толстой в письме к Б. Шоу, подвергая резкой критике юмористический дух английского драматурга, «нельзя

—————

¹ Т о л с т о й Л. Н. Первая ступень. — Собр. соч. в 24-х т. Т. 18. М., 1913, с. 321.

шуточно говорить о таком предмете, как назначение человеческой жизни»¹. Толстой явно недооценивает нравственной силы иронии и шутки, способных в определенной ситуации (как, например, в отношениях с женщиной) надежнее обезоружить зло, чем аргументируя к здравому смыслу и общечеловеческой мудрости.

Обоснование принципа непротивления в государственно-политической жизни представляет особую сложность. Здесь не только жизненная позиция непротивления, но сами мысли и аргументы в ее пользу воспринимаются как вызов обычаям и нормам общественного поведения, как подрыв существующих порядков.

Толстой начинает свое обоснование с отрицания права и законодательства как инструментов насилия. В работе «В чем моя вера» Толстой показывает, что слова Христа «не судите и не судимы будете» означают не только не судите ближнего на словах, но и не осуждайте на деле, то есть не судите ближних своими человеческими учреждениями — судами.

Такая интерпретация может показаться на первый взгляд весьма странной. Еще Иоанн Златоуст в своем «Толковании на Евангелие от Матфея» выдвинул неопровержимые с точки зрения здравого смысла аргументы против подмены правосудия нравственным осуждением. Если уничтожить закон, рассуждал Иоанн Златоуст, то порочные люди смо-

—————

¹ Т о л с т о й Л. Н. Письмо к Б. Шоу. — Собр. соч. в 24-х т. Т. 23. М., 1913, с. 173.

гут без всякого страха и ограничения предаваться злым склонностям. Нравственное осуждение может воздействовать только на того, кто не совершал преступления. Преступника же может образумить только угроза наказания.

Сколь неубедительно выглядит эта логика рассуждения. Она имеет по крайней мере две слабости, на которые обращает внимание Толстой.

Во-первых, закон не может искоренить зло, он способен всего лишь предотвратить отдельные злодеяния. Как удачно высказался в этом плане Вл. Соловьев, «задача права вовсе не в том, чтобы лежащий во зле мир обратился в Царство Божие, а только в том, чтобы он до времени не превратился в ад»¹. Закон преследует только известные виды зла, которые прежде всего противоречат интересам государства. Но закон беспомощен в борьбе со злыми настроениями людей, в которых и коренится зло.

Во-вторых, законы создаются людьми, а люди не могут быть непогрешимы, каким бы внешним величием они ни были облечены.

Приверженности закону неизбежно сопутствует злоупотребление им, когда одни люди могут судить и наказывать именем закона других, неповинных людей. В этой связи встает проблема критерия человеческого правосудия. Кто может взять на себя право судить человека, определяя меру его преступления перед жертвой, обществом, историей,

—————

¹ С о л о в ь е в В. М. Оправдание добра. — Соч. в 2-х т. Т. 1. М., 1988, с. 454.

Богом, наконец? И не являются ли одни и те же лица злодеями и преступниками во мнении одних и героями и мучениками в глазах других людей?

Такова логика правосудного воздания за зло, которая, по мысли Толстого, обнажает несправедливость закона и суда над человеком.

Но еще более существенным и неопровержимым выглядит другой аргумент против непротивления: об отношении к злодею, истязающему свою жертву. Полемика по этому вопросу четко воспроизведена в «Трех разговорах» Вл. Соловьева. Речь заходит о том, допустимо ли непротивление, если на ваших глазах совершается гнусное злодеяние над невинным ребенком. Здесь важно, конечно, отдавать отчет, что в жизни подобная экстремальная ситуация должна решаться однозначно. У каждого нормального человека инстинктивно срабатывают внутренние силы противления злу. Толстой это прекрасно понимает.

Его контраргументация состоит совершенно в другом, в том, что такого рода случай не может служить основанием для оправдания или отрицания принципа непротивления. Он слишком нетипичен, исключителен. Не он лежит в основе общественной практики насилия. Он всего лишь вытекает из этой практики. Переходя к действительной жизни, пишет Толстой в письме к революционеру («О борьбе со злом»), мы видим совсем другое, что не в одиночку, как воображаемый разбойник, творится зло в мире, а в совместной жизни нормальных, но впавших в заблуждение и соблазны людей, считающих нормой

жизни свое участие в судах, побоищах, войнах. «Самые жестокие дела, — заключает он свою мысль, — как побоища людей, динамиты, гильотины, виселицы, одиночные тюрьмы, собственность, суды, власть и все ее последствия, происходят не от воображаемого разбойника, а от тех людей, которые основывают свои правила жизни на нелепой фикции воображаемого зверя-разбойника»¹.

Приступая к рассмотрению государственной власти как основного источника насильственного противления злому, Толстой начинает с разоблачения следующего «суеверия». Люди в государстве подчиняются насилию, потому что считают, что насилие делается над ними во избавление от большего зла. Устранение государственного строя приведет к тому, что злые беспрепятственно будут властвовать над добрыми. Такая логика, считает Толстой, выглядит по меньшей мере наивной. Власть всегда зло, кто бы ни взял ее. «Когда свергнут был Людовик XVI и во власть вступил Робеспьер и потом Наполеон, кто властвовал: более добрые или более злые? И когда властвовали более добрые: когда версальцы или коммунары были у власти или когда во главе правительства был Карл I или Кромвель? Или когда царем был Петр III, или когда его убили и царицей стала в одной части России Екатерина, а в другой — Пугачев? Кто тогда был злой, кто добрый? Все люди, находящиеся у власти, утверждают, что их власть нужна для того, чтобы злые не на-

—————

¹ Т о л с т о й Л. Н. Собр. соч. в 24-х т. Т. 22. М., 1913, с. 17.

силовали добрых, подразумевая под этим то, что они-то суть те добрые, которые ограждают других добрых от злых»¹. Нельзя царствовать невинно — таков итог толстовских рассуждений.

Государственная власть чревата взрывом насилия и зла еще и потому, что она опирается на вооруженных людей, готовых силой заставить подчиниться воле правительства.

Но главной причиной господства государства является не сила вооруженных стражей порядка, а то, что Толстой называет «самопорабощением». Граждане в государстве становятся как бы угнетателями самих себя. «Как может кучка англичан, — пишет Толстой в письме «К индусу», — поработить и держать в порабощении 200-миллионый народ? Скажите это человеку, свободному от суеверия, он не поймет, что значат эти слова. Разве не ясно по одним цифрам, что не англичане, а сами индусы поработили себя тем, что они жили насилием, живут насилием и не признают закона любви»².

В письме «К китайцу» Толстой вновь варьирует мысль о том, что причина порабощения людей — это поддержка ими закона насилия. Чтобы избавиться от зла, надо бороться не с его последствиями (злоупотребление властью, захваты и грабежи соседних народов), а с корнем зла: с ложным отношением народа к власти. Если народ

—————

¹ Т о л с т о й Л. Н. Царство Божье внутри нас. Цит. по: Э л ь ц б а х е р П. Сущность анархизма. СПб., 3-е изд., с. 183.

² Т о л с т о й Л. Н. К индусу. — Собр. соч. в 24-х т. Т. 23, М., 1913, с. 189—190.

100

признает политическую власть выше власти нравственного закона, то он всегда останется рабом, какой бы характер эта власть ни носила¹. Только неучастие в насилии может вернуть народу свободу. Так Толстой обосновывает главную позицию непротивления в политической борьбе, будь то борьба за независимость народа или борьба против собственных угнетателей (революция).

* _* *

Все живое трепещет мучения, все живое боится смерти; познай самого себя во всяком живом существе — и не убивай и не причиняй смерти.

Все живое отвращается от страдания, все живое дорожит своей жизнью; пойми же самого себя во всяком живом существе — не убивай и не причиняй смерти.

Дхаммапада

Умиление и восторг, которые мы испытываем от созерцания природы, — это воспоминания о том времени, когда мы были животными, деревьями, цветами, землей. Точнее: это сознание единства со всем, скрываемое от нас временем.

Сострадание к животным так тесно связано с добротою характера, что можно с уверенностью утверждать, что не может быть добрым тот, кто жесток с животными.

А. Шопенгауэр

—————

¹ См.: Т о л с т о й Л. Н. К китайцу. — Там же, с. 124.

101

Не потому человек выше других животных, что он может бессердечно мучить их, но потому, что он жалеет их.

Дхаммапада

То, что мы едины с людьми, мы все живо чувствуем; то же, что мы едины с животными, мы менее живо чувствуем; еще менее чувствуем свое единство с насекомыми. Но стоит вдуматься в их жизнь — и почувствуешь, что тот же дух, который живет в нашей душе, живет и в них.

Можно отучить себя от жалости к людям и можно приучить себя к жалости даже к насекомым.

Чем больше в человеке жалости, тем жизнь того человека лучше и счастливее.

Те радости, которые дает человеку чувство жалости к животным, выкупят ему во много раз те удовольствия, которых он лишится отказом от употребления мяса и охоты.

* _* *

Злом воздаст тебе твой враг, больно отплатит ненавистник, но несравненно больше зла принесет тебе гнев в твоем сердце.

Ни отец, ни мать, ни родные, ни близкие не сделают тебе столько добра, сколько твое сердце, когда оно простит и забудет обиду.

Буддийская мудрость (Дхаммапада)

102

Как ни вреден гнев для других людей, он более всего вреден тому, кто гневается.

Он всегда более вреден, чем та обида, которая его вызвала.

Наш собственный гнев или досада делают нам более вреда, чем то, что заставляет нас гневаться.

Леббок

Кроткий ответ удаляет злобу, обидные слова возбуждают гнев.

Как только мы почувствовали гнев во время спора, мы уже спорим не за истину, а за себя.

Карлейль

Всякий раз, когда кто-нибудь обидит тебя и ты почувствуешь зло к человеку, постарайся вспомнить, что в обидчике живет тот же дух Божий, какой живет в тебе.

Для того чтобы перестать злиться на человека, чтобы примириться, простить, даже пожалеть и полюбить его, лучше всего вспомнить свой грех, такой же, как и тот, за который сердишься на человека. И если ты сделаешь это и найдешь такой же свой грех, а может быть, и еще худший, то сейчас же простишь, и тебе легко и радостно станет на душе.

Бывает, что не можешь не рассердиться на человека. Но всегда можно удержаться от того, чтобы ни словом, ни делом не показать своего сердца.

103

Когда сердишься на кого-нибудь, то обыкновенно ищешь оправданий своему сердцу, приписывая или замечая только дурное в том, на кого сердишься. И этим усиливаешь свое недоброжелательство.

А надо совсем напротив: чем больше сердишься, тем внимательнее искать все хорошее в том, на кого сердишься, искать то, что оправдывает его.

Будьте строги к самим себе и снисходительны к другим, и вы не будете иметь врагов.

Китайская мудрость

Любите врагов ваших — и не будет у вас врагов.

Учение 12 апостолов

Если у тебя есть враг и ты сумеешь воспользоваться им так, чтобы выучиться на нем прощать, любить врагов, то ты приобретешь этим гораздо большее благо, чем если бы избавился от него.

Если между двумя людьми есть вражда, то виноваты оба. Какую бы величину ни помножить на ноль, будет ноль. Если бы один из двух не держал на душе зла, то не было бы вражды.

Я знаю про себя, что я не хочу делать зла, а если делал и делаю, то оттого, что не могу удержаться. Все другие люди такие же, как и я: если они делают зло, то тоже оттого, что не могут удержаться. Так зачем же я думаю о них дурное и осуждаю их?

104

Для того чтобы не делать ближнему своему дурного — любить его, нужно приучать себя не говорить ни ему, ни о нем дурного; а для того чтобы приучить себя к этому, надо не думать о нем дурного, не допускать в свою душу чувство недоброжелательства.

Нельзя негодовать на злых и безрассудных людей.

— Да ведь они воры и мошенники! — говоришь ты.

— А что такое вор и мошенник? Ведь это человек порочный и заблудший. А такого человека жалеть надо, а не гневаться на него.

Если у человека глаза заболели и он лишился зрения, то ведь ты не скажешь, что надо его за это наказать. Так почему же ты хочешь наказать такого человека, который лишен того, что дороже глаз, — умения жить разумно? Не сердиться нужно на таких людей, а только жалеть их.

Эпиктет

Обращать горечь жизненного опыта в благодушие, неблагодарность — в благодеяние, оскорбления — в прощение — вот в чем святая алхимия высоких душ. И это превращение должно сделаться столь обычным, столь легким, чтобы оно представлялось людям естественным и чтобы нам не нужно было за это одобрение людей.

Амиель

105

* _* *

Человек сделал зло. И вот другой человек или люди для противодействия этому злу не находят ничего лучшего, как сделать еще другое зло, которое они называют наказанием.

Наказывать — по-русски значит поучать. Поучать можно только примером. Воздаяние же злом за зло не поучает, а развращает.

Всякое наказание основывается никак не на рассуждении и не на чувстве справедливости, а на одном дурном желании сделать зло тому, кто сделал зло тебе или другому.

Накладывать наказание — все равно что греть огонь. Всякое преступление несет всегда с собой и более жестокое, и более разумное, и более удобопринимаемое наказание, чем то, которое могут наложить люди.

Действительное наказание за каждое дурное дело то, которое совершается в душе самого преступника и состоит в уменьшении его способности пользоваться благами жизни. Наказание же только раздражает преступника.

Наказание только в сознании того, что не воспользовался тем великим благом, которое бы мог получить. Не ожидай больших наказаний: тяжелее этого не может быть никакого.

106

Наказание делающим зло состоит в том, чтобы сделанным им ответным добром заставить их устыдиться своих дел.

Индийский Курал

Страх перед наказанием никогда не удержал ни одного убийцы. Тот, кто идет убивать своего соседа из мести или нужды, не рассуждает много о последствиях. Убийца всегда уверен, что избегнет преследования. Если бы когда-нибудь было объявлено, что никакого наказания не будет налагаться на убийц, число убийств не увеличилось бы ни на один случай. Весьма вероятно, напротив, что оно уменьшилось бы, потому что не было бы преступников, развращенных в тюрьмах.

Кропоткин

Государство создает преступников быстрее, чем их наказывает. Наши тюрьмы набиты преступниками, которых государство развратило своими законами и всеми своими учреждениями. Мы сначала издаем множество законов, порождающих преступления, потом издаем кучу законов для того, чтобы наказывать людей за эти преступления.

Тукер

Где нет закона, нет и преступления.

Апостол Павел

Тюрьмы, этапы, каторги — это как будто нарочно выдуманные учреждения для произведения сгущенного до последней степени такого разврата и порока, которого нельзя достигнуть ни при каких других условиях.

107

Как будто учредители этих заведений хотят распространить в самых широких размерах эти пороки и разврат среди всего народа.

Тот, кто чувствует достаточно силы в самом себе, чтобы владеть умами, не станет прибегать к насилию. Государство прибегает к насилию именно потому, что оно сознает свое бессилие убедить людей в своей необходимости.

Беседы Сократа (по Ксенофонту)

До тех пор, пока люди будут признавать над собою власть государства и право его налагать на них подати, судить их, наказывать и объявлять войны, они не перестанут быть рабами.

Анархия не значит отсутствие учреждений, а только отсутствие таких учреждений, которые заставляют людей подчиняться насилию.

Не только один человек не имеет права распоряжаться многими, но и многие не имеют права распоряжаться одним.

Сами народы отдают себя во власть государям; стоит им перестать рабствовать, и они станут свободны.

Боэсси

Порабощение происходит только оттого, что сами порабощенные не только поддаются порабощению, но и участвуют в нем.

Одного человека, который угнетает всех, не нужно побеждать, не нужно от него

108

защищаться, он всегда побежден, только бы народ не согласился на добровольное рабство.

Боэсси

Чем больше люди разъединены, тем нужнее кажется насилие.

Человек, совершающий насилие, менее свободен, чем тот, который терпит его.

Власть одного человека над другим губит прежде всего властвующего.

Из того, что насилием можно подчинить людей справедливости, вовсе не следует, что было бы справедливо подчинять людей насилием.

Паскаль

Вы уничтожили несколько угнетателей — явились другие, худшие, чем прежние. Вы уничтожили законы рабства, а вам дали новые законы крови и еще новые законы рабства. Не стоит разрушать для того, чтобы заменить одно насилие другим. Свобода состоит не в том, чтобы властвовал этот, а не тот, а в том, чтобы никто не властвовал.

Ламенне

Жестокость всех революций — только последствие жестокости правителей. Революционеры — понятливые ученики. Людям не могла бы прийти в голову мысль о том, что одни люди имеют право силою устраивать жизнь других людей, если бы властвующие не обучали этому народы.

109

Русская революция должна разрушить существующий порядок, но не насилием, а пассивно, неповиновением.

Власть может не быть насилием, когда она признается как нравственно и разумно высшее. Власть как насилие возникает только тогда, когда мы признаем высшим то, что не есть высшее по требованиям нашего сердца и разума. Как только человек подчинился вполне тому — будь то отец, или царь, или законодательное собрание, — что он не уважает вполне, так явилось насилие.

Спасение от дурного устройства мира только в одном — в распространении среди людей истинной веры.

Когда к насилию прибегают отдельные люди, это не так опасно, как если это делается слугами государства. Когда убийства, грабежи совершают отдельные люди, все знают, что это дурно; когда же делается это слугами правительства, то они не только не стыдятся этого, но гордятся и считают добрым делом.

Люди думают, что если они назовут преступление убийства «войною», то убийство перестанет быть убийством, преступлением.

Один человек не должен убивать. Если он убил, он преступник, он убийца. Два, десять, сто человек, если они делают это, они убийцы. Но государство или народ может убивать,

110

сколько он хочет, и это не будет убийство, а хорошее доброе дело. Только собрать побольше народа, и бойня десятков тысяч людей становится невинным делом.

А. Балу

Убийство, считаемое преступлением, когда люди совершают его поодиночке, именуется добродетелью, если делается скопищем.

Киприан

Война есть убийство. И сколько бы людей ни собралось вместе, чтобы совершить убийство, и как бы они себя ни называли, убийство все же самый худший грех в мире.

Какое удивительное сумасшествие: убивать людей для их же блага!

Война есть не что иное, как спор между несколькими правительствами о власти над подданными.

Армия есть не что иное, как собрание дисциплинированных убийц. Обучение ее есть обучение убийству, ее победы — убийства.

Когда думают, что правительства содержат армии только для обороны от внешних нападений, то забывают, что войска нужны правительствам прежде всего для самозащиты от своих подавленных и приведенных в рабство подданных.

111

Война — это занавес, за которым люди и народы предаются таким грехам, которые мир не потерпел бы иначе.

Г. Спрингфильд

Война уничтожится только тогда, когда люди не будут принимать никакого участия в насилии и будут готовы нести все те гонения, которым они могут подвергнуться за это. Это единственное средство уничтожения войны.

Изд: Принципы ненасилия: классическое наследие. Сб. / Отв. ред. В. М. Иванов. М.: Прогресс, 1991. (233 с. Тир. 10 000 экз.)

OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)

Date: 12-13 декабря 2009