М. И. Туган-Барановский.

 

В ПОИСКАХ

НОВОГО МИРА

 

социалистические общины

нашего времени

 

 

Москва. — 1919.

Городская Типо-Литография Полиграфического Отдела М. Г. С. Н. Х.

 

 

 

 

Предисловие ко второму изданию.

———

 

Эта книга является скорей новой, чем переизданием старой: об'ем ее увеличен более чем вдвое, и весь материал пересмотрен под новым углом зрения.

Когда вышло в свет первое издание ее (в 1913 г.) никто не думал о трудовых общинах, и изучение их казалось имеющим лишь теоретический интерес; теперь трудовые общины поставлены русской революцией в центре общественного внимания.

Пусть же эта небольшая книга поможет беспристрастной оценке силы и слабости таких общин и тем окажет содействие их успеху.

Автор

———

 

 

Москва,

30-го апреля 1918 года.

 

 

ГЛАВА I.

 

Метод социального эксперимента и социальный
идеал великих утопистов

 

I.

 

Среди различных экономических организаций нашего времени трудовым общинам принадлежит самое скромное место. Их было так немного, что, казалось бы, они не имеют никого права занимать собой общественное внимание. С точки зрения их относительного веса в экономическом строе современного общества они кажутся чем-то совершенно ничтожным.

Однако, несмотря на это, такие организации всегда обладали способностью в сильной степени интересовать общественное мнение. Каждый подобный опыт, хотя бы и заканчивавшийся неудачей, находил внимательных историков и не изглаживался в памяти людей. Самые опыты производились в таких скромных размерах, что, читая описание их, обычно испытываешь странное чувство: речь идет о событиях, настолько незначительных с общей исторический точки зрения влияния их на окружающую общественную среду, что кажется совершенно непонятным серьезное значение, придаваемое им их бытописателями.

Нас нисколько не удивляет, что история капиталистической фабрики находит внимательных историков и исследователей. Ведь в данном случае дело идет о такой экономической организации, которая определяет собой условия жизни миллионов людей и самым могущественным образом влияет на весь строй социальной жизни нашего времени. Совсем иное — трудовые общины: с ними связана жизнь незначительного числа людей, и они менее всего доказали свою способность к размножению. Если семьдесят лет тому назад фурьеристы могли думать, что „метод социального эксперимента" — устройство отдельных общин, для испробования на опыте новой социальной системы — есть единственное средство разрешения великого социального вопроса цивилизованного человечества, то мы, люди двадцатого века никоим образом не можем разделять этого взгляда. Кто же в настоящее время думает, что из подобных общин выйдет могучее экономическое движение, которое разрушит старый мир и создаст новый, не знающий антагонизма интересов, полный любви, гармонии и общественного счастья?

Такие мечты были естественны и понятны сто лет назад, когда социалистическая мысль еще ощупью искала себе дорогу. Но в наше время разделять их, — значило бы обнаружить несомненную отсталость мысли.

 

 

— 6 —

 

И тем не менее, интерес к подобным попыткам вырваться своими собственными усилиями из капиталистического мира нисколько не исчез и в наше время. Очевидно, в этих общинах есть какое то содержание, которое заставляет придавать им большое значение даже совершенно независимо от их числа в существующем хозяйственном строе и их шансов на дальнейшее распространение.

Оуэн и Фурье, равно как и все крупнейшие представители социалистической мысли первой половины прошлого века, стояли на точке зрения „метода социального эксперимента". Эта точка зрения была отчетливее всего формулирована в крайне интересном историческом документе, теперь почти позабытом (хотя не подлежит сомнению его связь со все еще столь могущественно влияющим на современную социалистическую мысль „Коммунистическим манифестом" Маркса и Энгельса): в „Манифесте социетарной школы" (фурьеристов), вышедшем в 1841 г.

„Мы — социальные инженеры, — заявляли авторы фурьеристского „Манифеста", — мы представляем нашим современникам план нового механизма, способного, по нашему мнению, использовать всю энергию движущей силы человеческой природы без того, чтобы какая бы то ни была часть этой энергии растратилась, при предполагаемой нами системе, на бесполезные, вредные или опасные для общества действия. Мы отнюдь не требуем насильственного ниспровержения дурных социальных механизмов, существующих в настоящее время… Мы лишь стремимся получить возможность создать модель, на которой можно было бы на опыте проверить новую систему и уже на практике установить ее действительную ценность для всего общества, чтобы это последнее приняло или отвергло предлагаемую систему с полным знанием, знанием всех обстоятельств дела".

Насилие, предпринимаемое для осуществления новой социальной системы, доказывает, что преимущества ее не настолько велики, чтобы люди добровольно примкнули к ней — иначе говоря, доказывает, что система эта не обладает достаточными внутренними достоинствами. „Всякая теория социальной реформы или социального прогресса, под риском признания ее нелепой, невежественной, безнравственной и антисоциальной, должна допускать ее проверку путем частичного опыта, должна обладать способностью побудить человечество к осуществлению на практике новой системы путем добровольного подражания".

Исходя из этого убеждения, Оуэн и Фурье ставили своей главной задачей создание общин, осуществляющих на практике их социальную систему.

Для Фурье социальный вопрос был вопросом о наилучшей организации общины, коммуны.

Коммуна, говорит он, и в современном обществе является самим важным социальным элементом, но она не организована, и потому общественное хозяйство идет так плохо. Коммуны — это камни, из которых строится общественное здание. Если камни

 

 

— 7 —

 

не отесаны, не пригнаны друг к другу, то для их скрепления нужно много цемента; напротив, для хорошо отесанных камней не требуется большого количества скрепляющего материала — они держатся собственною тяжестью.

При дурном устройстве или полном неустройстве коммуны требуется много чиновников, сильная правительственная власть, сложная администрация для того, чтобы общественная машина могла работать: при хорошем устройстве коммуны правительству останется мало дела. Не правительство, а коммуна создает богатство — вот почему и главное внимание социальных реформаторов должно быть обращено на коммуну. Отсюда ясна бессодержательность политических революций направленных к преобразованию формы правления и оставлявших незатронутым самый важный социальный элемент — коммуну.

Важнейшей задачей всякой общественной организации является создание богатства, материальной основы прогресса. Если мы обратим внимание на организацию хозяйства в современном обществе, то увидим, что в нем имеются два различных вида хозяйства: крупное, при помощи наемного труда, и мелкое, при помощи труда собственника. И тот, и другой вид хозяйства имеют свои недостатки и достоинства. Крупное хозяйство выше в техническом отношении, но, зато в нем рабочий не заинтересован в результатах труда и работает плохо. Мелкое хозяйство стоит на низком техническом уровне, но, зато в нем человек трудится сам для себя.

Задача в том, чтобы воспользоваться преимуществами крупного производства и не утерять выгод мелкого. Образцовая коммуна должна удовлетворять следующим требованиям: 1) собственность не должна быть в ней раздроблена; 2) все земельные участки коммуны и все отрасли промышленности должны эксплоатироваться в ней по общему плану; 3) система наемного труда, при которой рабочий не заинтересован в продуктах своего труда, должна быть заменена системой общего участия всех в общем продукте пропорционально участию каждого в производстве.

Нужно создать ассоциацию нескольких сот семей (Фурье берет 300 семейств), которая могла бы совместно вести хозяйство Для этого не требуется лишать собственности кого бы то ни было. Собственник не лишается своей собственности, отдавая ее такой ассоциации, так как взамен своей собственности он получает акции, доход которых, по расчетам Фурье, будет несравненно выше, чем доход с собственности при единоличном владении.

Такую коммуну, организованную согласно его плану. Фурье называет фалангой, а социальный дворец, который предназначен для жизни членов фаланги — фаланстером.

Хозяйство фаланги не будет иметь коммунистического характера. Коммунизм стремится к полному равенству, отрицает права капитала и таланта, и признает только права труда. Коммунизм рассчитывает достигнуть общего довольства не путем согласного,

 

 

— 8 —

 

гармонического развития всех страстей человека, а путем подавления некоторые из них, при том наиболее содействующих материальному и умственному прогрессу, каковы — стремление к превосходству, честолюбие, жажда богатства и пр.

Основная идея коммунизма есть не более, как половина социальной идеи, — именно, принцип коллективности, ассоциации, и при том в своей грубой, неразвитой форме, точно так же, как основная идея современного строя — принцип частного почина есть другая половина социальной идеи. Гармоническое соединение этих двух несовершенных элементов в высшем и сложном сочетании должно быть основной идеей ассоциации будущего фаланги.

Частная собственность в фаланге отнюдь не уничтожается, но только принимает иную форму — форму права участия в общих доходах, а не права исключительного пользования тем или иным орудием производства. Последнее право естественно отпадает, так как производство в фаланге ведется сообща; предметы потребления могут, однако, принадлежать отдельным лицам. Вообще, личная свобода в фаланстере не испытывает никакого ограничения. Каждый живет как хочет. Может обедать в собственном углу и не принимать участия в общих обедах, если этого пожелает, хотя собственная выгода и должна побуждать его к участию в общественной организации потребления, которая представляет такие же огромные преимущества, как и общественная организация производства. Именно в виду выгодности производства и потребления в крупных размерах, и то, и другое будет организовано в фаланстере на общественных началах.

Фурье подробно описывает, какие огромные сбережения получатся, если сотни отдельных маленьких кухонь будут заменены одной огромной кухней в фаланстере, если сотни прачечных, кладовых, подвалов будут соединены в одно огромное целое в будущей коммуне. Политико-экономы обыкновенно относится с презрением к организации домашнего хозяйства: это кажется им делом мелким, ничтожным. На самом же деле трудно и оценить, какая масса капитала и труда бесполезно растрачивается, благодаря раздроблению потребления.

Что касается до преимуществ общественного производства, как оно будет организовано в фаланге, то выгоды его должны быть еще больше. Всем известно, что крупная промышленность вытесняет мелкую, именно, благодаря большей производительности труда в крупном производстве. Но фаланга будет иметь одно важное преимущество перед современным крупным предприятием: ей будет выгодно вводить такие машины, такие усовершенствованные приемы производства, которые не могут быть усвоены современной промышленностью, потому что этому препятствует низкая заработная плата (делающая ручную работу более дешевым способом производства, чем машинную) и сопротивление рабочих введению новых машин. Машина перестанет быть врагом человека, каким она является при современном несовершенном устройстве общества и сделается его помощником и слугою.

 

 

— 9 —

 

Точно также будет преобразовано и земледелие. Соединение в фаланстере земледелия с промышленностью даст возможность избежать еще одного огромного недостатка хозяйственного устройства цивилизации, именно, вынужденной праздности земледельца в зимнее время.

Наконец, в области торговли преимущества фаланги не менее очевидны. Покупки в розницу, небольшими партиями, через частые промежутки, при огромной затрате времени, будут заменены правильно организованным приобретением продуктов, нужных для фаланги, и сбытом ее собственных произведений.

Все эти огромные сбережения дадут возможность достигнуть, при гармоническом устройстве общества, таких степеней богатства, о которых мы теперь и не мечтаем. На месте теперешних хижин будут воздвигнуты роскошные дворцы. Фурье с особенною любовью останавливается над описанием социального дворца будущего, фаланстера.

Это прекрасное здание, план которого Фурье дает во всех мельчайших подробностях. Фаланстер окружен садами; рядом с ним помещаются промышленные мастерские, сельскохозяйственные постройки, распланированные таким образом, чтобы не портить общего вида. Сам фаланстер и все хозяйственные постройки соединены закрытой галлереей-каналом, по которому циркулирует жизнь фаланги. Галлерея эта широка и просторна, обставлена тропическими цветами, полна света и воздуха, в ней устраиваются общественные собрания, выставки, балы, концерты. В фаланстере помещается храм и театр.

Каждый выбирает себе в фаланстере квартиру по своему вкусу, причем предоставляется усмотрению каждого меблировать ее собственною мебелью, или получать полную обстановку за известную плату от фаланги.

Каким же образом должна быть организована работа фаланги? Вопрос этот является основным для всей системы Фурье и в разрешении его наш автор проявляет наибольшую оригинальность. Фурье не признает вредных страстей или влечений. Человек устроен таким образом, что все его страсти естественно образуют согласный гармоничный ряд. Наши страсти суть элемент неизменяемый и постоянный, а общественные формы — преходящий и изменчивый. Поэтому, не страсти людей должны приспособляться к общественному устройству, а социальное устройство должно быть таково, чтобы страсти человека направлялись не во вред обществу, а на пользу ему. Соответственно этому принципу — предоставление полной свободы всем страстям и стремлениям человека, — должен быть организован и труд в фаланге. В ней должна быть полная свобода в выборе занятий для всех членов фаланги. Прирожденные способности, симпатии, привычки, знание определяют, какое занятие изберет себе каждый член фаланги.

Так как все работы фаланги будут совершаться сообща, то естественно возникнут группы рабочих, занимающихся одним и тем же делом. Чтобы об'яснить, каким образом возникнут

 

 

— 10 —

 

группы, Фурье указывает на детей. Возьмите какую-нибудь гимназию или пансион. Какое зрелище представляют собою школьники в то время, когда они свободны от занятий? Они не разбредаются порознь, но среди них сами собой возникают группы. Одни заняты одною игрою, другие — другой, одни — одним делом, другие — другим. Каждый присоединяется к той группе, которая кажется ему наиболее привлекательной.

То же самое должно происходить и среди взрослых людей, если они будут предоставлены собственным влечениям, если над ними не будет висеть внешней силы, противодействующей этим влечениям. Современная организация труда, делающая невозможною такую естественную группировку рабочих, уже по одному этому должна быть признана никуда негодной. Она порождает отвращение к труду, являющееся такой характерной чертой нашей эпохи. Гармоничная община будет в этом отношении прямой противоположностью современному строю. Каждый будет выбирать себе занятие по вкусу, присоединяться к той группе, которая ему всего более нравится.

Обыкновенно думают, что существуют известные роды труда, которые по самому своему характеру неприятны для человека. Но это неверно. Труд данаид не может быть привлекательным, но не потому, что он требует исключительных усилий, а потому что он безрезультатен. Высшая задача социальной организации — полное и гармоническое развитие сил человека — будет разрешена только тогда, когда будет открыто средство сделать всякий труд привлекательным. А это и будет осуществлено в фаланге. Каждая группа производителей фаланстера работает сряду не более 2-х часов. Как только труд становится утомителен и теряет свою привлекательность, группа прекращает работу, ее члены входят в состав новых групп, и с новой энергией принимаются за новую работу.

Каким образом будет совершаться распределение продуктов в фаланге? Весь продукт будет делиться на 3 неравные части: 5/12 будет итти труду, 4/12 — капиталe и 3/12 — на вознаграждение таланта. Хотя все работы будут производиться сообща, равенства в награждении в фаланстере не будет. Каждый будет получать соразмерно своему участию в производстве. И хотя, сравнительно с современным состоянием, доход от труда возрастет в гораздо большей степени, чем доход от капитала, тем не менее и капиталисты не потерпят никакого убытка. Доход рабочих увеличится в 6—8 раз, а капиталистов — в 3—4 раза. Сверх того во много раз увеличится вознаграждение таланта.

Но, допуская процент на капитал, Фурье не считает возможным возникновение в фаланстере класса праздных капиталистов. С одной стороны, все рабочие в фаланстере будут капиталистами, так как их доход будет настолько велик, что сбережение части этого дохода не представит никаких трудностей. С другой же стороны, все капиталисты будут работать, так как работа будет наслаждением, а не бременем. Вообще, вопросу о системе рас-

 

 

— 11 —

 

пределения Фурье не придавал большого значения, потому что в его представлении фаланга должна обладать такой огромной производительной силой, что потребности каждого из ее членов, во всяком случае, будут удовлетворены достаточно полно.

Не будем останавливаться над описаниями прелести жизни в фаланстере, которые так увлекали самого Фурье и его учеников. Наш утопист рисует эту жизнь, как постоянный светлый и радостный праздник, которого не будут омрачать никакие тени, никакое страдание, никакой диссонанс. И все это будет достигнуто благодаря тому, что организация производства и потребление в крупных размерах, вместе с увеличением энергии труда, вследствие его привлекательности, дадут человечеству столько богатства, что люди не будут испытывать ни в чем недостатка.

Выработав так детально экономическую организацию фаланги, ячейки будущего гармонического общества, Фурье не мог не коснуться и политического его устройства. Во главе каждой фаланги станут свободно избираемые лица, и высший глава фаланги — унарх явится также свободно избираемый лицом. Но политической или какой бы то ни было другой власти в обществе, о котором мечтает Фурье, не будет. Звание унарха будет лишь почетным титулом. Что делать власти в фаланге? Все средства насилия будут бесполезны в новом социальном строе, который не будет иметь врагов, потому что будет удовлетворять всем потребностям своих граждан. Главная причина преступлений в современном обществе — бедность и нищета — совсем исчезнет. Кто станет прибегать к краже, если всякий имеет возможность легко получить все, в чем имеет нужду? Вообще, ни для чего похожего на правительство в фаланге места нет.

Как только возникнет первая фаланга, гармоничность и прелесть устройства ее подействует так завлекательно на остальное население, что, мало-по-малу, без всякого насилия и принуждения, сами собою начнут возникать новые и новые фаланги. Постепенно они покроют весь мир, сделают плодородной Сахару и заселят пустыни Сибири. Настанет земной рай — и человек благословит свою судьбу: люди убедятся на опыте, что их удел на земле — счастье, полное, глубокое, безграничное, ибо несчастье, горе, зло коренятся не в человеческой природе, а в несовершенствах социальной организации...

Что касается до отношений между отдельными фалангами, то они должны быть совершенно свободны и лишены какой бы то ни было внешней организации. Каждая фаланга является как бы независимым предпринимателем по отношению ко всем другим. Фаланги продают друг другу свои продукты, ведут ими торговлю и вообще ничем не стеснены в своей хозяйственной деятельности.

Социальный идеал Фурье так близок к анархическому идеалу, что возникает вопрос, не следует ли Фурье считать представителем анархизма. Действительно, для всей системы великого

 

 

— 12 —

 

француза характерно полное отрицание какой бы то ни было власти, какого бы то ни было принуждения.

Фурье заходит в этом отношении так далеко, что отрицает даже нравственное принуждение. Он безусловный аморалист (отрицатель нравственного долга) и в этом отношении является предшествеником Ницше и аморализма нашего времени. Задача созданной его воображением социальной системы — дать полный простор, полную свободу человеческим страстям и влечениям и привести их в такое согласие, в такую гармонию, чтобы их собственная свободная игра обеспечивала наибольшее счастье всех. „Все измышления философии, — писал Фурье, — называемые обязанностями, не имеют ничего общего с истинной природой человека; долг создан людьми, влечение же исходит от Бога. И потому, если желать узнать виды Божества, нужно изучить влечение людей, одну природу, совершенно оставляя в стороне долг, изменяющий свой характер в каждом столетии и в каждой стране, между тем как природа страстей была и остается неизменной у всех народов".

Основная идея Фурье заключается в том, что все человеческие страсти и влечения по самой своей природе содействуют общему преуспеянию и счастью. Если в настоящее время обществу приходится бороться с естественными влечениями человека, то это лишь благодаря крайней неудовлетворительности общественного устройства. Не влечения человека должны быть приспособляемы к общественному устройству, а это последнее должно быть приспособляемо к человеческим влечениям и страстям.

Фаланга и представляет собой такой социальный строй, в котором все человеческие страсти, имеющие теперь разрушительный характер, вредящие обществу, получат созидательный характер, будут служить на пользу общества. Возьмем, например, то естественное влечение человека, которое более всего препятствует хозяйственным успехам современного человека, — влечение к отдыху, отвращение к хозяйственному труду, леность. Само по себе упражнение мышц и нервов, равно как и всякая другая нормальная деятельность органов нашего тела, не только не доставляет человеку страдания, но вызывает приятные ощущения. Почему же в наше время человек обычно избегает хозяйственного труда и исполняет его только под давлением внешней необходимости? Поточу, что в наше время обстановка хозяйственного труда неприятна и не эстетична. Если хозяйственный труд будет происходить в иной обстановке, и если род труда будет свободно выбираться человеком под влиянием внутреннего влечения, то этот труд станет доставлять человеку такое наслаждение, какое современному человеку доставляют спорт и разные физические игры; разве хозяйственный труд по самой своей природе менее приятен, чем спорт? То, что теперь называют леностью, является, следовательно, не чем иным, как возмущением нашей природы против той обстановки хозяйственного труда, которая создана современным общественным устройством. В

 

 

— 13 —

 

фаланге влечение к свободному, приятному труду явится стимулом небывалого напряжения труда, которое теперь достигается только во время физических игр и спорта.

Точно так же честолюбие, жажда первенства, зависть, которые теперь являются источником стольких несчастий и такой вражды между людьми, будут в фаланге только содействовать повышению производительности труда. Скупость в наше время считается отвратительным пороком и вредит хорошим отношениям между людьми. В фаланге скупость никому вредить не будет и явится полезной общественной силой, как противовес чрезмерной жажде чувственных наслаждений и как стимул к накоплению капитала.

Фурье полагал, что созданное его фантазией устройство общества, называемое им гармонией, вполне разрешает задачу обеспечения наибольшего счастья всех при совершенной свободе всех следовать всем своим страстям и влечениям. И, конечно, если бы нечто подобное когда-либо было достигнуто, то необходимость внешнего и внутреннего принуждения — общественной власти и нравственного долга — совсем бы исчезла.

Но может ли это когда-либо быть достигнуто? Возможно ли человеческое общество, совершенно свободное от власти и нравственного долга? Научной критике не трудно разрушить все воздушное здание Фурье в которое он вложил столько гениальной силы мысли и столько артистического чувства.

Так, совершено ясно, что фаланга Фурье не есть царство гармонии человеческих страстей. Для такой гармонии нужно, чтобы влечения каждого отдельного лица согласовались с влечениями других лиц, с общими интересами; но каким образом это будет достигнуто в фаланге — остается совершенно непонятным. Каждый работник выполняет в фаланстере ту работу и то дело, которые ему всего больше нравятся. Но что, если общество в этой работе не нуждается, а нуждается в какой либо иной, для которой не находится охотников в достаточном числе? Как тогда быть?

Фурье предполагает, что существует какое-то внутреннее соответствие между влечениями людей к той или иной работе и общественной потребностью в продуктах именно этого рода труда. Только при существовании такого внутреннего соответствия люди, следуя своим внутренним влечениям, могли бы изготовлять как раз те продукты и как раз в том количестве, какие требуются обществом.

Но, очевидно, такого внутреннего соответствия между влечениями отдельных лиц к определенным родам деятельности и общественными потребностями в определенных продуктах не существует и существовать не может, так как то и другое представляет собой обстоятельства совершенно различного порядка, зависящие от совершенно различных условий и причин. Наличность усиленного спроса на известный продукт — отнюдь не требует, чтобы самый труд производства этого продукта был

 

 

— 14 —

 

особенно привлекателен для работников. Жемчуг высоко ценится как украшение, но труд добычи жемчуга из морских глубин ничего в себе привлекательного не заключает.

Это простое соображение разрушает всю мнимую гармонию фаланстера. На садоводство и другие занятия, связанные с работой среди природы, в фаланстере нашлось бы много охотников; но не все же работы одинаково приятны сами по себе. Кто станет их исполнять, если основной закон фаланстера — следовать только своим внутренним влечениям? Без внешней, а, следовательно, и принудительной организации невозможна согласованность отдельных частей хозяйственного организма, составляющая необходимое условие его жизнедеятельности.

Итак, Фурье не разрешил задачи согласования общественного и частного интереса, а прямо обошел эту задачу, признавши ее разрешенной. Кроме того, оставляя совершенно неорганизованными отношения между отдельными фалангами, Фурье сохранил и все недостатки современной системы свободной конкуренции. Отдельные фаланги будут неравны по своей экономической силе, так как будут располагать землями различного качества, различными капиталами и различным личным составом членов. В результате получится такая же анархическая борьба всех со всеми, которая составляет такое крупное зло современной хозяйственной системы — борьба, в которой слабые должны быть побеждены сильными. Таким образом, ни внутри фаланги, ни в их взаимных отношениях не будет той гармонии, о которой мечтал гениальный утопист.

 

 

III.

 

Оуэн был таким же решительным противником государства и насилия, как и Фурье. И для Оуэна государство подлежит уничтожению. Государство должно распасться на множество общин, вполне автономных и независимых друг от друга. Как и в фалангах Фурье, в общинах Оуэна сельское хозяйство должно соединяться с промышленным трудом. Общины эти должны возникать без малейшего принуждения с чьей бы то ни было стороны, путем добровольного вступления членов. Подобно Фурье, Оуэн представляет себе жизнь этих общин сосредоточенной в огромном центральном здании, в котором и вокруг которого должны быть сгруппированы промышленные мастерские и заводы, среди садов и полей, возделываемых членами общины. Никакой принудительной власти не должно быть места в такой общине.

Все хозяйственные работы будут производиться сообща за счет общины, причем все выделываемые продукты будут принадлежать самой общине. Таким образом в ней не будет частной собственности не только на средства производства, но и на предметы потребления, которые будут переходить в распоряжение отдельного лица только во время их потребления. Что же касается предметов, потребляемых (??), как напр. жилые по-

 

 

— 15 —

 

мещения или мебель, то они могут принадлежать отдельному лицу только на время пользования ими. Всякий выбирает работу в соответствии со своими наклонностями и вкусами и все работают сообща, причем община принимает всевозможные меры, чтобы сделать работы как можно более привлекательными и приятными. Работы неприятные, нездоровые или слишком тяжелые должны быть, по возможности, устранены широким применением машин.

С целью использовать все выгоды не только производства, но и потребления в крупных размерах, члены общины помещаются в центральном здании общины. В этом дворце каждая семья занимает свою особую квартиру, но дети с самого раннего возраста воспитываются сообща, причем воспитание должно иметь строго методический характер и преследовать цель выработки наиболее совершенного человеческого характера. Именно на разумное воспитание, которое должно совершенно преобразовать человека и сделать из него новое существо, лишенное пороков и слабостей нашей эпохи, Оуэн и возлагает свои главные надежды.

Число членов такой кооперативной общины может изменяться в пределах от 500—3000. Управление общиной с более многочисленным составом членов было бы уже затруднительным, а община, имеющая менее 500 членов, была бы недостаточно крупной.

Каждая община должна располагать для своих целей известным участком земли, причем для начала ей требуется не более 1—2 акров на душу (т. е. около ½ десятины). Впоследствии же, когда община повысит интенсивность земледелия до характера садовой культуры, ей будет достаточно ½ или даже ⅓ акра на душу.

Общественная организация производства и потребления даст каждой общине такие выгоды, что общины обеспечат своим членам не только достаток, но и богатство, которым все будут пользоваться, совершенно в равной мере.

Отдельные общины будут независимы друг от друга. Со временем государства исчезнут, и их место займут общины, которые будут заключать союзы друг с другом для исполнения работ, превышающих силы отдельной общины.

Союзы эти будут совершенно свободны и лишены хотя бы в самой слабой степени принудительного характера.

Мало-помалу — надеется Оуэн — весь земной шар покроется кооперативными общинами, долженствующими стать единственной формой человеческого общежития. Мер примет совершенно иной вид. Не будет современных городов и громадных скоплений населения в немногих пунктах; везде будут равномерно рассеяны дворцы кооперативных общин, с их садами и цветущими полями. Между отдельными общинами будет поддерживаться самое живое общение, каждый член такой общины будет иметь право перейти в другую, если в этой последней находится для него

 

 

— 16 —

 

место. Таким образом, все общины будут чувствовать себя внутренно связанными и каждая, в то же время, будет своим единственным и верховным господином.

Организации производства и управления внутри каждой общины будет иметь следующий характер. Все население будет делиться по возрастным группам. С двенадцати лет дети будут обучаемы хозяйственным работам; в двадцать лет теоретическое обучение будет заканчиваться.

Хозяйственный труд будет лежать, главным образом, на молодых людях обоего пола в возрасте 20—25 лет. В возрасте 25—30 лет люди будут только 2 часа в сутки отдавать хозяйственному труду, а затем совсем освобождаться от него.

Управление всеми внутренними делами общины будет лежать на всех членах ее в возрасте 30—40 лет, а управление внешними делами — на более старших членах, в возрасте 40—60 лет. Эту своеобразную систему управления, основанную на возрастных группах населения, Оуэн предлагает потому, что он решительно отвергает систему каких бы то ни было выборов, ибо „выборы развращают как избирателей, так и избираемых, и причиняют неисчислимое зло обществу".

Таким образом исчезает необходимость в каком бы то ни было особо избираемом правительстве и люди становятся равны друг другу не только в экономическом, но и в политическом отношении. Всякая власть человека над человеком отпадает, ибо все люди, по достижении известного возраста, участвуют в управлении.

 

 

IV.

 

Вообще между общинами Оуэна и фалангами Фурье замечается значительное сходство по целому ряду существенных пунктов. Тем не менее между организациями того и другого рода имеются и весьма важные различия. Прежде всего, нужно помнить, что фаланги Фурье — организации социалистические, а общины Оуэна — коммунистические. Внутри фаланги распределение продукта совершается путем купли продажи, члены фаланги получают за свой труд заработную плату, да еще кроме того вознаграждение за талант и процент на вложенный в общее дело капитал. Величина доходов отдельных членов фаланги не одинакова, а характер общественного потребления столь же многообразен, насколько различны индивидуальные вкусы отдельных лиц. Напротив, община Оуэна имеет строго коммунистическое устройство. Всеми продуктами, производимыми общиной, владеют члены ее сообща, и никакой продажи продуктов отдельным лицам, равно как денежного вознаграждения последних, в общине не существует. Община Оуэна представляет собой как бы большую семью, где все имеют равное право участвовать в потреблении, и потому отсутствуют какие бы то ни было определенные правила для распределения продуктов.

Но и самые цели социальных организаций Фурье и Оуэна

 

 

— 17 —

 

глубоко различны. По своему духовному складу Оуэн и Фурье были величайшими антиподами и пришли к своим планам социального преобразования путем совершенно противоположным. Оуэн долгое время был чрезвычайно успешным фабрикантом; затем его внимание привлекли вопросы воспитания рабочих, преимущественно морального. Как руководитель огромного фабричного предприятия, в котором от него зависели многие сотни людей, Оуэн пришел к убеждению в эластичности человеческой природы, в ее изменчивости под влиянием изменения условий среды. Будучи по своей духовной природе моралистом, Оуэн считал высшей целью общественного союза моральное возвышение человечества.

В течение ряда лет Оуэн пытался воспитывать в моральном отношении рабочих своей фабрики в Нью-Ланарке. Но он не мог в конце концов не притти к заключению, что нравственное перевоспитание человека невозможно, если социальная среда, в которой живет человек, остается неизменной. Современное общественное устройство таково, что оно препятствует развитию благородных свойств человеческой природы и поощряет все ее дурные свойства. Не удивительно, что современные люди стоят в нравственном отношении так низко. И, очевидно, никакие воспитательные учреждения не в силах улучшить природу человека, если социальная среда не будет изменена.

Вот таким путем, в поисках средств нравственно возвысить человека, Оуэн и пришел к мысли о необходимости глубочайшего преобразования основ современной общественной жизни. Новый тип общественного строя, проповедником которого он стал, он называл „новым нравственным миром", указывая этим, что конечные цели этого нового общественного строя заключаются в нравственном преобразовании человека. Современный строй плох потому, что он воспитывает плохого человека; оправданием же проектированной Оуэном великой социальной реформы являлось, в глазах ее проповедника, связанное с ней нравственное возвышение человека.

Итак, для Оуэна человеческая природа есть нечто в высшей степени эластическое и изменчивое; цель общественного преобразования заключается в изменении человеческой природы, в создании нового человека, более соответствующего нашему нравственному идеалу.

Цели общественной реформы для Фурье прямо противоположны. Фурье не только не считал самым важным общественным делом нравственное преобразование человека, но был убежден, с одной стороны, в неизменности основных свойств человеческой природы, а, с другой стороны, был решительным аморалистом. Не человеческий характер должен приспособляться к общественному строю, а общественный строй должен быть приспособлен к неизменным свойствам человеческого характера. Общественное воспитание не имеет никакого смысла, ибо человеческая природа неизменна. Наилучшим общественным строем

 

 

— 18 —

 

является не тот, который воспитывает наилучшего человека (как думал Оуэн), а тот, который всего более приспособлен к неизменным свойствам человека. Таким наилучшим строем казалась Фурье придуманная им организация фаланги, преимуществом которой перед всеми другими формами общественного строя являлась, в глазах творца фаланги, предоставляемая последней полная свобода действию всех страстей и влечений человеческой природы, ибо не существует естественных влечений вредных или безнравственных, а существуют лишь плохие формы общественного строя, делающие некоторые влечения человека вредными для общества.

Итак, Оуэн был моралистом, и пришел к социальной реформе, как к средству морального воспитания человечества; Фурье же был аморалистом и пришел к социальной реформе, как к средству освобождения человечества от власти долга и морали. Их социальные цели, по своим конечным завершениям, были прямо противоположны, но конкретные планы общественного устройства, предложенные тем и другим, имели, при существенных различиях, много общего.

Оуэн обладал, несомненно, в гораздо большей степени тем, что называется здравым смыслом. Уже своей деятельностью в качестве руководителя огромным фабричным предприятием Нью-Ланарка он доказал свои практические таланты. Он сумел достигнуть двух вещей, почти всегда взаимно исключающих друг друга: блестящего коммерческого успеха, выражавшегося в высоких барышах, которые его фабричное предприятие доставляло ему и его компаньонам, и существенного улучшения экономического положения занятых в его предприятии рабочих. Оуэн обладал талантом влиять на людей и подчинять их своей воле, но воля его была направлена не на личные, а на общие интересы.

Однако в то же время Оуэн отнюдь не был сильным мыслителем, и ему менее всего были свойственны, в умственной области, гениальность, творческий полет воображения. Он был рассудочной натурой, и таким же духом рационализма были проникнуты его планы будущего общественного устройства, вытекавшие из всеми признаваемых бесспорными посылок. Никто не отрицает высокой ценности добродетели. Вместе с тем, очевидно, что благородные свойства человеческой природы не могут развиться, если социальные условия поощряют пороки. Значит, нужно создать такие условия общественной жизни, при которых пороки не могли бы развиться, а добродетели встречали опору в социальной среде.

Корнем всех пороков является, по общему мнению, себялюбие, в свою очередь проявляющееся наиболее резко в области хозяйственных интересов. Поэтому, чтобы создать добродетельного человека, нужно сделать невозможным проявление хозяйственного эгоизма.

А для этого нужно, чтобы исчезла частная собственность, чтобы человек ничего не мог называть своим — только в этом

 

 

— 19 —

 

случае для развития хозяйственного эгоизма не будет почвы, и хозяйственный эгоизм погаснет сам собой.

Но одного этого мало, — нужно, чтобы в общественной жизни исчезли какие бы то ни было поводы к развитию дурных свойств в человеческой природе. Всякое неравенство питает зависть и вражду. Поэтому, кроме уничтожения частной собственности, необходимо уничтожить и неравенство в других областях человеческой жизни — не должно быть правительства, хотя бы и выборного, а значит, не должно быть и государства. Таким логическим путем Оуэн приходит к своим кооперативным, как он их называет, общинам, представляющим крайнее развитие федералистического коммунизма.

Весь ход мыслей Оуэна был очень последователен, и ни сколько не удивительно, что отец кооперации твердо верил в разумность своего плана общественного устройства, верил настолько непоколебимо, что одно из своих сочинении он озаглавил „Попытка превратить человеческое общество из дома сумасшедших в разумный мир". Действительно, разве не „домом сумасшедших" должно было представляться рационалисту типа Оуэна современное общество, в котором признаваемые всеми высшие цели общественного союза — выработка благородных свойств человеческого характера — не только не получают осуществления, но и попираются самым грубым образом? И разве общество, понимающее блага морали, не должно стремиться преобразовать строй своей жизни в соответствии с требованиями морали? Если же оно этого не делает, то не нарушает ли оно очевиднейшим образом своих интересов и не свидетельствует ли этим самым о своем безумии?

Слабая сторона всего этого хода мыслей заключалась, однако, в его рационалистическом основании. Добродетель, кроме порока, имеет еще одного опасного врага — скуку. Человечество может предпочитать добродетельному устройству общества менее совершенное, если последнее веселее и приятнее. Социальный строй, проектированный Оуэном, несомненно, добродетельнее современного, но будет ли в ней интереснее жить? Если бы удалось убить все побуждения тщеславия и себялюбия, к чему так стремится Оуэн, то для многих возник бы вопрос, стоит ли жить в таком социальном монастыре? В заглавном рисунке на одном из своих изданий Оуэн дал изображение, с одной стороны, современного города, с его смешением красивых и безобразных зданий, при крайнем разнообразии условий жизни населения, и, с другой стороны, стройных величавых социальных дворцов будущего. Этот рисунок подал повод к ироническим комментариям противников Оуэна, которые справедливо нашли, что в изображениях самого Оуэна безумный мир современности оказался гораздо живописнее и привлекательнее скучного и однообразного разумного мира будущего.

Совсем иное Фурье и его фаланги. Если общины Оуэна слишком уж разумны, а потому скучны, то фаланги Фурье предста-

 

 

— 20 —

 

вляют собой продую самой смелой, безумной, творческой фантазии. Чего только, каких только чудес нет в этих фалангах! Ведь в фалангах совершенно отсутствует в какой бы то ни было степени долг, и все исполняется только во имя непосредственного наслаждения. Фаланги не только не страдают монотонностью и скукой нравственных общин Оуэна, но в них все блестит и сияет радостью и веселием, наполняющими жизнь и отгоняющими всякую мысль о морали. Свобода страстям и смерть долгу — таков девиз фаланги.

В противность рационалисту Оуэну, Фурье был величайшим фантазером. Своей мечте он доверял безгранично, до такой степени, что самым серьезным образом рассуждал о таких чудесах мира будущего, как превращение морской воды в приятный напиток, в роде лимонада, как население морей будущего новыми животными, антикитами, которые с неимоверной быстротой будут перевозить по океану счастливых обитателей фаланстеров, как появление в полярных областях великолепных пальм и т. д. и т. д. Фантазии Фурье заходили так далеко, что многие ставят вопрос, не был ли он попросту помешанным. Но кем бы он ни был, он был во всяком случае человеком гениальной мысли.

Социальный строй, основанный на полной свободе человеческих страстей, конечно, представляет собой совершенную утопию и никогда не осуществится. Нравственные общины Оуэна гораздо осуществимее, но зато фаланги Фурье привлекательнее и интереснее. Фурье поставил себе несравненно более трудную задачу, чем Оуэн: создать социальный строй, действующий без чувства долга — той социальной узды, которая ныне вводит в пределы разрушительную силу человеческих страстей. И хотя задачи этой Фурье и не решил, все же самая ее постановка свидетельствует о поразительной силе его научного воображения.

Метод „социального эксперимента" является типичным для так назыв. „утопического социализма" — социализма до Маркса. И хотя социализм предшественников Маркса отнюдь не был, во всех своих частях, сплошной утопией, но заключал в себе, несомненно, вполне научные элементы, тем не менее нельзя не согласиться, что самый метод „социального эксперимента" не был выражением научного духа.

Этот метод исходил из предположения, что направление всемирной истории может быть внезапно изменено устройством социалистической общины в небольших размерах. При этом предполагалось, что всякая социальная среда одинаково пригодна для пересоздания общественного строя по социалистическому типу. Социалистический строй оказывался, таким образом, общественным образованием, стоящим вне исторического развития — формой общественной жизни, пригодной в равной мере для всякого человеческого общества во всякое время, совершенно независимо от условий жизни данного общества и народа, от степени его умственного развития, форм экономического быта, политических учреждений, правового строя и т. д. и т. д.

 

 

— 21 —

 

Социализм оказывался, при таком понимании, формой общественной жизни, извне вторгающейся в историческое развитие человечества и в корне преобразующей и изменяющей это развитие.

Невозможность согласовать такое представление о социализме с признанием исторической обусловленности форм общественной жизни чувствовалась и самими утопистами — особенно самым гениальным из них, Фурье. Фурье был большим фантазером, но в то же время и гениальным мыслителем совершенно исключительной силы. И вот, в результате своих историко-философских соображений он приходит к следующему построению.

Современный общественный строй, называемый им презрительно „цивилизацией", естественно должен путем своего развития перейти в другое общественное состояние, называемое Фурье „гарантизмом". Сущность гарантизма и вместе его отличие от цивилизации заключается в том, что при гарантизме свобода частнохозяйственного предпринимательства будет ограничена разнообразными ассоциациями трудящихся людей. В противность строю цивилизации, когда капитал царит неограниченно и эксплоатирует труд без всякой охраны интересов трудящихся со стороны общественных организаций, гарантизм противопоставит власти капитала организованное противодействие трудящихся — иначе говоря, создаст гарантии защиты интересов трудящихся.

И вот, характеризуя сущность грядущего исторического периода, долженствующего прийти на смену цивилизации, Фурье, с поистине пророческим предвидением, рисует различные виды ассоциаций, которые должны возникнуть при господстве „гарантизма". Почти все ныне существующие виды кооперации находят себе место в общественном строе „гарантизма", созданного гениальной фантазией Фурье. Тут и потребительные общества, и кредитные товарищества, и кооперативы по сбыту, и производительные артели — словом, все многообразные кооперативы, из которых ныне слагается кооперативное движение.

И если вспомнить, что все это было придумано и написано Фурье в самом начале 19 века, когда ни одной из этих ассоциаций, рисовавшихся так отчетливо воображению великого социалиста, не существовало в действительности, то нельзя не поразиться силой человеческого гения.

Ведь мы, действительно, живем в том самом периоде „гарантизма", который был предсказан Фурье сто лет тому назад. Ведь все эти ассоциации, которые придумывал Фурье, действительно возникли в жизни, стали осязаемой реальностью в наше время, и эта грубая реальность воспроизводит ныне во всех мельчайших деталях творческие мечты Фурье.

Итак, цивилизация, путем своего естественного закономерного развития, должна превратиться в „гарантизм" — новый общественный строй, в котором власть капитала будет ограничена ассоциациями трудящихся.

Это историческое построение Фурье в высшей степени ре-

 

 

— 22 —

 

алистично и ни малейшему упреку в утопизме не подпадает, ибо, по истине, это была не утопия, а самая трезвая правда, ныне уже вполне доказанная ходом всемирной истории.

Однако, если цивилизации должен прийти на смену „гарантизм" и кооперация, то где же место социалистической общине-фаланге, прелести которой с такой неподражаемой яркостью рисовал Фурье в своих пророческих мечтах? Ведь фаланга для Фурье не дело отдаленного будущего, которое придет в результате веков исторического развития, а нечто такое, что может наступить сегодня же или завтра. Ведь Фурье звал своих последователей к немедленному устройству фаланги и твердо верил, что ему самому придется жить в то счастливое время, когда исчезнет мрачная и кровавая цивилизация нашего времени, и человечество расселится в фаланстерах.

Мировая гармония может наступить немедленно — с устройством первой фаланги, к чему и призывал Фурье. Где же в историческом развитии место „гарантизму"? В исторической концепции Фурье гарантизм является переходным периодом от цивилизации к фаланге: гарантизм есть частичная неполная гармония, это еще цивилизация, но цивилизация, включающая в себя некоторые гармонические элементы. И в то же время Фурье призывал своих современников не к осуществлению гарантизма, не к кооперации, а к социализму, к немедленному устройству фаланги.

Это бьющее в глаза противоречие Фурье примирял следующим образом. Гарантизм в его представлении был бы неизбежным промежуточным звеном исторического развития, соединяющим цивилизацию с гармонией, если бы идея фаланги не была открыта творческой мыслью человека. Если бы, иначе говоря, не явился сам Фурье и не разгадал тайны общественной гармонии, человечество пришло бы к гармоничному общественному строю путем длинной и сложной общественной эволюции, через ряд промежуточных общественных форм.

Но с тех пор как человечество, в лице Фурье, открыло идею фаланги, историческое положение вещей в корне изменилось: для чего создавать частичные и несовершенные ассоциации, когда есть полная возможность сразу осуществить совершенную ассоциацию, фалангу.

Иными словами, открытие фаланги прерывает, в глазах Фурье, ход исторического развития человечества и дает возможность человечеству без всяких промежуточных исторических звеньев перейти к заключительному фазису исторического развития — фаланге.

Утопичность всего этого построения очевидна. Исторический общественный строй для Фурье есть tabula rasa — чистая доска, на которой можно написать любое содержание.

Метод „социального эксперимента" упускал из виду, что человеческое общество не является таким пассивными послушным материалом в руках экспериментатора, как колбы, реторты и

 

 

— 23 —

 

различные химические составы в руках химика. Чтобы человеческое общество допустило над собой социальные эксперименты, для этого требуется, прежде всего, чтобы оно было подготовлено к ним своей предшествовавшей историей. Если этого нет, то как бы ни были искусны экспериментаторы, они ничего не добьются по той простой причине, что не будет и самого эксперимента.

Всего этого не понимали ни Фурье, ни другие утописты. Они не видели, что масса человечества, средний человек, к которому они обращались и который должен был явиться материалом для социальной гармонии, есть существо совершенно иного душевного строя, чем творцы социальных утопий.

Средний человек привык жить не умом, но чувством; он привык следовать рутине, стародавним обычаям и навыкам жизни, жить так, как живут окружающие его люди и как жили его предки. Правда, он может переходить и к новым формам жизни, но лишь постепенно и в том лишь случае, если этот переход стал настоятельно необходим, в силу тех или иных внешних условий. Переход к новым формам жизни всегда наталкивается на самую упорную социальную инерцию, на пассивное сопротивление большинства и только после продолжительной борьбы новые формы жизни прокладывают себе путь, преодолевают сопротивление социальной среды и создают социальную революцию.

Дело творчества нового общественного строя оказывается, таким образом, несравненно более трудным, чем это представляли себе утописты. И трудности эти не могли быть преодолены яркими картинами прелести жизни в гармоническом строе будущего, на что был таким мастером Фурье.

Картины прекрасной жизни в фаланге, конечно, имели свое значение и привлекали к учению Фурье многочисленных последователей, но все это были отнюдь не люди толпы, не люди среднего душевного строя. Тысячи этих последователей были, сравнительно с многомиллионной человеческой толпой, немногими единицами.

В этом-то и была самая слабая сторона метода „социального эксперимента". Эксперимент, по самому существу дела, должен был производиться в незначительных размерах, и результаты его не могли ни в каком случае произвести социального переворота. Ибо только немногие искатели высшей правды, мечтатели и фантазеры могли принять участие в таких экспериментах. Масса же человечества не могла интересоваться такими экспериментами и по необходимости должна была относиться к ним совершенно безучастно и равнодушно.

Итак, социалистические общины ни в каком случае не могли создать социалистического общественного строя. Тем не менее они представляют собой очень важную страницу в истории человечества — ибо все великое начинается среди немногих и только по прошествии долгого времени охватывает толпу

 

 

— 24 —

 

Социалистические общины были несомненно прообразом — хотя бы и очень несовершенным, — будущего социалистического строя. И если верить в социализм, если думать, что социализм является тем строем жизни, который придет на смену современному, то и эти попытки создать социалистическое общество уже в настоящем приобретают глубокий интерес, как бы ни были эти попытки разрозненны и мало успешны.

 

———

 

 

ГЛАВА II.

 

Общины Оуэна.

 

I.

 

 

Первым и самым грандиозным практическим опытом Оуэна была его знаменитая община „Нью Гармони". История ее такова. Религиозная секта раппистов (названная так по имени своего основателя, Раппа) образовала в Америке, в штате Индиана, обширную общину в несколько сот человек. Община процветала и занималась преимущественно земледелием. Центром ее было образованное ею селение, названное „Гармонией", хорошо обстроенное, с хорошими каменными домами и каменными же хозяйственными постройками. Община занималась не только сельским хозяйством, но, в довольно обширных размерах, также и промышленной деятельностью; она имела фабрики шелковую и шерстяную, лесопильню и другие промышленные мастерские.

Несмотря на хозяйственный успех, члены общины не были довольны своим местожительством и в 1824 г. решили переселиться на новое место. Основанием к этому переселению выставлялся нездоровый климат местности, где была расположена „Гармония" (малярия). Но можно думать, что и помимо этого, переселение казалось желательным главе секты по соображениям религиозно-нравственного свойства. Исходя из аскетического идеала, Рапп не считал желательным, чтобы его последователи долго жили на одном месте.

Как бы то ни было, община решила продать все свое имущество, и покупатель нашелся в лице Оуэна, который уже давно искал в Америке подходящего места для устройства большой коммунистической общины. Когда к Оуэну, уже пользовавшемуся к этому времени громкой известностью во всей Европе, явился представитель раппистов, Оуэн почти немедленно принял предложение, и сделка была заключена.

В следующем году Оуэн поехал в Америку и приобрел за 30 тыс. ф. с. имение раппистов, состоявшее из 20 тысяч акров (около 7 тысяч десятин) превосходной земли, со всеми постройками и многими промышленными сооружениями. Имение было вполне благоустроено, и в этом отношении, повидимому, не оставляло желать лучшего.

Имя Оуэна уже было хорошо известно в Новом Свете. В Нью-Йорке уже несколько лет тому назад было основано его последователями „Общество содействия устройству общин",

 

 

— 26 —

 

которое с 1823 г. издавало особый периодический орган. По приезде в Америку и после приобретения имения „Гармони", переименованного Оуэном в „Нью-Гармони", наш социальный реформатор прочел ряд лекций в Вашингтоне перед самой избранной аудиторией, в составе которой были многие государственные люди Америки (в том числе и президент республики). В этих лекциях он возвестил о своем предприятии и старался об’яснить его значение. В его представлении „Нью-Гармони" должна была явиться только первой из общин данного типа, которые по мере своего умножения должны вступать между собой в политическую связь и образовать впоследствии особый штат в пределах Союза.

Обращение Оуэна имело быстрый успех; „Нью-Гармони" быстро наполнилось новым населением. Желающих было так много, что возникли большие трудности в помещении в колонии их всех. Однако, никакого выбора среди кандидатов не производилось, хотя таково было первоначальное намерение основателя колонии. Через несколько недель в „Нью-Гармони" считалось уже около 900 членов.

Отсутствие выбора не могло не привести к тому, что многие члены „Нью-Гармони" менее всего соответствовали по своим моральным свойствам тому трудному делу, за которое они взялись. Сын Оуэна, Виллиам, пишет своему отцу уже через несколько месяцев: „Мы не знаем, что делать нам с теми, кто за все берется и не имеет никакой определенной профессии; они не делают решительно ничего и ничем не довольны. От многих из них мы уже избавились, но все же их осталось немало".

Можно было бы думать, что при случайном составе членов в „Нью-Гармони" вообще никакого хозяйства не наладится. Однако, Виллиаму Оуэну, бывшему главным руководителем общины, удалось настолько организовать дело, что некоторое время община казалась работающей успешно. В особенности отмечалась удачная деятельность разного рода промышленных мастерских общины, работавших, впрочем, преимущественно, для удовлетворения потребностей самой общины. Лесопильня, однако, работала и на посторонних заказчиков. Напротив, мануфактурные мастерские, которые в прежней общине раппистов шли полным ходом, после ее преобразования в оуэнитскую общину, остановились по недостатку среди наличного персонала людей, подготовленных к этому труду.

Из переписки Виллиама Оуэна с его отцом видно, что основатель общины принимал очень мало участия в руководительстве ею и даже действовал по отношению к ней довольно легкомысленно. Так, напр., Виллиам Оуэн выражает удивление, каким образом его отец приглашает в общину множество людей, которых решительно негде поместить и привлекает вовсе не тех рабочих, в которых община имеет нужду. В общине оказалось очень много слесарей и рабочих по металлу, но чувствовался

 

 

— 27 —

 

большой недостаток в строительных рабочих. Между тем, именно строительные рабочие были необходимы для общины, так как имевшихся в ней жилых помещений не хватало для размещения всего ее населения. Не хватало также лиц, которые могли бы с успехом исполнять обязанности домашней прислуги; Виллиам Оуэн особенно жалуется на недостаток поваров и прачек.

Среди членов общины было много семейных лиц и около 130 детей. Значительное большинство членов общины принадлежало к рабочему классу (повидимому — городских рабочих), но было немало и представителей либеральных профессий, в том числе несколько очень видных представителей американской науки и литературы. Так, вскоре после основания общины, к ней примкнул самый выдающийся геолог Америки Маклюр, президент филадельфийской академии наук, человек очень богатый. Его привлек в общину интерес к вопросам воспитания, которым он посвятил часть своих трудов. Вместе с Оуэном он оказывал поддержку общине своими личными средствами. Деятельными членами общины были и некоторые другие выдающиеся естествоиспытатели — Сэ, зоолог, автор нескольких трудов по энтомологии и конхеологии, напечатанных в „Нью-Гармони", зоолог Лезюр, химик Труст, впоследствии профессор одного из американских университетов и пр. Целая группа этих ученых прибыла в „Нью-Гармони" после продолжительного путешествия в лодке по Огио.

5 февраля 1826 г. община окончательно конституировалась, приняв название „Нью-Гармонийской общины равенства". Община подразделялась на шесть отделов: земледелия, промышленности, литературы, науки и обучении, домашнего хозяйства, общего хозяйства и торговли. Во главе каждого отдела стоял избранный членами отдела управляющий, избиравший четырех своих помощников. Все они, вместе с общим секретарем, образовывали исполнительный комитет общины.

Согласно принятой общиною конституции, „все участники общины должны рассматриваться как члены одной семьи; никто не должен пользоваться большим или меньшим уважением в зависимости от рода своих занятий. Все должны по возможности получать одинаковую пищу, одежду и воспитание, в соответствии со своим возрастом, и, насколько возможно, все должны жить в одинаковых меблированных домах. Каждый обязан отдавать весь свой труд на пользу общины". Иными словами, в основу устройства общины были положены начала полного коммунизма. Впрочем, надо иметь в виду, что юридическим собственником всего имущества общины оставался Роберт Оуэн, но, конечно, предполагалось, что такое положение дела может быть лишь временным, пока община не окажется в силах выкупить у Оуэна „Нью-Гармони".

Принятие этой конституции преисполнило энтузиазмом членов общины, как это видно, напр., из следующего характерного письма члена общины Пельгама к своему сыну. „До сих

 

 

— 28 —

 

пор — пишет Пельгам 8 февраля 1826 г., — в деятельности общины замечалось много неправильностей, и это парализовало энергию ее членов; теперь же наш путь ясен и совершенно невозможно возвращение к прежнему беспорядку. Различные части нашей огромной машины так превосходно пригнаны одна к другой, что результаты должны получиться наилучшие. Я думаю, что через полгода вся машина „Нью-Гармони" будет работать с правильностью часов... Оуэн удивительный человек; таких еще не создавала история. Его мудрость, его проницательность, его практические знания, и, всего более, его искренность, добросовестность и открытый характер не имеют себе подобного ни в древней, ни в новой истории".

Конституция была принята почти единогласно, но среди не согласных с нею был один из главных помощников Оуэна, капитан Мак-Дональд, изложивший причины своего несогласия в газете Нью-Гармони. Несогласие Мак-Дональда основывалось на том, что он был противником какого бы то ни было выборного правления внутри общины, хотя бы и самого демократического. Он утверждал, что избрание управляющих отделами неизбежно вызовет раздоры внутри общины, и что она перестанет себя чувствовать одной семьей.

Как бы то ни было, новая конституция вступила в силу при деятельном поддержке самого основателя общины, вернувшегося к этому времени в Нью-Гармони из Европы.

Скоро, однако, выяснилось, что трудно достигнуть полного согласия в пределах такой большой общины, какой являлась Нью-Гармони, и было решено разделить ее на несколько меньших. Прежде всего выделились две общины, в основу организации которых было положено отсутствие выборного правления; членами правления становились все члены общины по достижении известного возраста.

Выделение этих новых общин произошло без всякого противодействия со стороны Оуэна, который, наоборот, приветствовал его, и возлагал, со своим обычным оптимизмом, самые радужные надежды на будущее новых общин.

Жизнь в Нью-Гармони рисовалась ее участниками в очень привлекательных красках. Сын Оуэна, Роберт Дэль, — впоследствии известный государственный деятель Соед. Штатов, бывший долгое время американским посланником в Неаполе, с большим удовольствием вспоминает в своей автобиографии о своем пребывании в общине в молодые годы. Правда, внешние условия жизни отличались простотой: приходилось исполнять тяжелую физическую работу (не нужно забывать, что дети Оуэна выросли в богатой семье) — пахать, сеять, рубить; но зато в жизни общинников было много и развлечений. Еженедельно бывали балы и концерты; собирались для товарищеской беседы и воодушевленных споров, которые не изгладились в памяти Дэль Оуэна даже через много десятков лет.

В 1826 г. Нью-Гармони посетил герцог Саксен-Веймарский

 

 

— 29 —

 

оказавшийся тонким наблюдателем, описавшим все виденное. Герцога поместили в доме для приезжих, устройство которого важный гость нашел удовлетворительным. Герцог рассказывает, что его поразила вера в будущность общины ее основателя, но ему самому показалось, что община просуществует недолго и близка к распадению. Ему бросилось в глаза, что, несмотря на внешнее равенство и одинаково скромную обстановку жизни всех членов общины, последние видимым образом разделялись на две группы: лиц физического труда и людей лучшего общества. Те и другие держались отдельно друг от друга, в своем собственном кругу. Хотя на танцовальных вечерах собирались все вместе, „но молодые барышни из общества отказывали простонародным кавалерам, которые с неудовольствием покорялись своей горькой участи". В особенности поразило герцога обилие танцовальных вечеров: танцовали чуть не каждый вечер. Он рассказывал об одной красивой барышне, которая очень хорошо играла на фортепиано и пела, но не любила доить коров. Герцог катался с нею в лодке при лунном свете, при чем его спутница жаловалась на „социальную систему", принуждавшую ее к грубому физическому труду. Повидимому, ее привела в Нью-Гармони несчастная любовь.

Большое внимание посвящалось школам, занятия в которых встретили полное одобрение со стороны герцога. По его словам, дети имели здоровый и веселий вид и несомненно любили школу; много времени отдавалось физическим упражнениям и спорту.

Нью-Гармонийская община просуществовала очень недолго: уже в начале 1827 г. Оуэн убедился в неудаче своего опыта. Как и всегда бывает в подобных случаях, недовольные члены общины обвинили ее основателя в том, что он не передал общине в полную собственность имущества, которым она распоряжалась. Но, конечно, такая передача только ускорила бы крушение общины, заключавшей в себе самой причины своего падения. Достаточно одного того, что в общину принимались все желающие. Обилие танцев, поразившее герцога Саксен-Веймарского не указывало на большую склонность членов общины к труду, a хорошенькая девица, заинтересовавшая герцога и жаловавшаяся на „социальную систему", являлась лучшей иллюстрацией того, какой случайный характер имел состав общинников.

Непосредственной причиной крушения общины явилась обнаружившаяся невозможность для нее произвести достаточное количество продуктов для содержания ее членов, несмотря на крайне скромный характер их жизни. Танцы не могли, разумеется заменить производительного труда. В конце концов, Оуэн оказался вынужденным вступить в свои права собственника и об'явить общину распущенной, а членов ее пригласить самим заботиться о своем дальнейшем существовании или же оставить Нью-Гармони. Вместе с тем, он выразил готовность предоставлять свои земли в распоряжение всякой общины, которая могла бы основаться на тех же началах, как прекратившаяся.

 

 

— 30 —

 

Многие члены общины покинули Нью-Гармони с чувством самого тяжелого разочарования и неудовольствия против Оуэна, как свидетельствует он сам. Другие продолжали попытки организовать в Нью-Гармони жизнь на коммунистических началах. Никогда не падавший духом Оуэн в скором времени сообщает, что на развалинах старой общины возникло уже восемь новых, и что „социальная система теперь упрочилась совершенно непоколебимо". Еще через три недели он говорит уже о десяти коммунистических общинах в Нью-Гармони.

Но все эти общины существовали, повидимому, только в воображении Оуэна. По возвращении через несколько месяцев в Нью-Гармони он сам должен был признать полную неудачу своей попытки создать «новый нравственный мир». Большая часть земли Нью-Гармони осталась во владении Оуэна, другая была распродажа небольшими участками отдельным лицам.

Весь опыт потребовал очень крупных затрат со стороны Оуэна, — около 40 тысяч ф. с., (400 тыс. р.) т.е. почти половины всего его состояния, достигавшего приблизительно 100 тысяч ф. Его четверо сыновей остались в Нью-Гармони и стали гражданами Соединенных Штатов. Маклюр до самой своей смерти не порывал связи с Нью-Гармони. Точно также не покинул общины и Сэ. Целый ряд научных книг был издан в Нью-Гармони Маклюром и Сэ.

Как опыт устройства коммунистической общины, Нью-Гармони закончилась совершенным крушением. Но отсюда не следует делать вывода, что предприятие Оуэна не имело никакого культурного значения. Напротив, Подмор, автор самой обширной и вполне беспристрастной биографии Оуэна, вышедшей в 1906 г., свидетельствует, что „Нью-Гармони оставалась в течение более поколения главнейшим научным и воспитательным центром Запада Североамериканского союза, и влияние этого центра чувствовалось в самых различных областях социальной и политической структуры страны. Даже до настоящего времени отпечаток личности Оуэна виден в городе, который он основал. Нью-Гармони не походит на другие города западных штатов. Это город с историей. Пыль разбитых надежд и идеалов образовала собой почву, в которой пустила корни жизнь современности. Имя Оуэна носят до настоящего времени несколько выдающихся граждан, потомков великого социалиста. Город гордится публичной библиотекой, хранителем которой является внук одного из первых членов общины; библиотека состоит из 15 тысяч томов, большею частью ценных и редких изданий".

С внешней стороны община Нью-Гармони располагала, сравнительно с другими аналогичными попытками, наибольшими шансами успеха. Во главе ее стоял опытный руководитель, блестяще доказавший в Нью-Ланарке свои исключительные организаторские способности. На устройство общины был затрачен очень крупный капитал — около полумиллиона рублей на наши деньги. Наконец, общине не приходилось создавать всего необ-

 

 

— 31 —

 

ходимого для ведения дела, так как она явилась наследницей другой, достигшей полного хозяйственного процветания и передавшей своей преемнице вполне благоустроенное имение, со всеми необходимыми постройками и сооружениями самого различного рода.

Тем не менее, крушение Нью-Гармони было очень быстрым. Об'ясняется это, отчасти, именно благоприятными внешними условиями ее возникновения. Успех в предприятиях такого рода зависит, прежде всего, от подбора соответствующих лиц. Первый встречный не может оказаться полезным членом коммунистической общины. Наплыв членов в Нью-Гармони об’яснялся заманчивыми условиями жизни в колонии. Между тем, никакого выбора среди лиц, желающих поступить в общину, не производилось. При таком положении дела колония неизбежно должна была переполниться людьми, совершенно для нее непригодными, собравшимися в ней не для серьезной работы, а из простого любопытства к новым условиям жизни или даже просто ради возможности пожить на даровом хлебе без серьезного труда. Отсюда и обилие развлечений, которые делали столь приятной жизнь в общине и которые поразили своим количеством герцога Саксен-Веймарского. Но отсюда же и невозможность покрывать продуктами труда членов общины ее необходимые потребности.

 

 

II.

 

Кроме Нью-Гармони, в Америке возникло и несколько других коммунистических общин в связи с пропагандой Оуэна. История их, однако, большого интереса не представляет. Более поучительно остановиться на двух попытках устройства оуэнистских общин в Европе.

Первая из этих попыток была сделана в Шотландии, по инициативе одного из самых замечательных последователей Оуэна, Авраама Комба, который в течение целого ряда лет вел энергичную пропаганду оуэнистских идей. Он стоял во главе периодических изданий, посвященных этой цели, писал книги, брошюры и статьи и вообще был одним из наиболее убежденных последователей новой социальной системы. О силе его убеждения в близком торжестве его дела можно судить по тому, что однажды он заключил пари с одним своим другом, что не пройдет и пяти лет, как королевский цирк в Эдинбурге будет разрушен, и на его месте будут воздвигнуты здания оуэнистской общины. Вместе с другими богатыми последователями Оуэна он приобрел в 1825 г. имение Орбистон, недалеко от Глазго, с 291 акрами земли, и немедленно приступил к постройке обширного здания, рассчитанного на 1000 человек. Капитал, потребный для осуществления всего этого предприятия, был определен в 50 тысяч ф. с., которые предполагалось собрать, разделив его на 200 паев, по 250 ф. каждый пай. В короткое время удалось разместить 125 паев между 16 лицами.

 

 

— 32 —

 

Хотя сам Комб был сторонником полного коммунизма, но на первое время было решено прибегнуть к компромису. Только часть потребностей членов общины покрывалась из общего фонда, создаваемого общим трудом. Остальная часть этого фонда разверстывалась между членами, пропорционально времени труда каждого, при чем каждый мог свободно расходовать эту часть на свои нужды по своему усмотрению.

Все жили в общем здании и могли, по своему усмотрению, столоваться вместе или порознь. В том же здании каждый получал одинаковую квартиру; воспитание детей велось сообща, но за счет родителей.

Хотя проектированное здание далеко не было вполне достроено, оно быстро наполнилось обитателями, число которых достигало в июне 1827 г. 298 чел. (кроме грудных детей). Община занималась не только сельским хозяйством, но и разного рода промышленным трудом — и даже, повидимому, преимущественно этим последним. Особенное значение имело металлургическое производство и изготовление разного рода железных изделий для продажи. Кроме того, община изготовляла разнообразные ткани и предметы одежды для надобностей своих членов.

Одним из основных правил общины была полная свобода поступления новых членов в ее среду. Комб исходил при этом из следующего соображения. Задачей нового социального строя является моральное перерождение человечества. Если бы община отвергала новых лиц, желающих вступить в ее среду, вследствие их моральной испорченности, то этим она доказывала бы недоверие к ее собственной способности морально перерождать людей. И потому она не могла никого отвергать, как не отвергает больница ни кого из больных.

Конечно, при таких условиях приема новых членов община должна была в скором времени распасться. Однако, ее первые шаги, несмотря на все трудности, связанные с началом столь ответственного дела, были сравнительно удачны. Летом 1827 г., когда Оуэн приехал посетить общину, она производила впечатление процветающей. Особенно хорошо работал металлургический отдел, построивший обширную доменную печь. Частные письма колонистов дышали уверенностью в будущем и довольством настоящим. „Это совершенно новый мир — очень наивно пишет одна дама. — У нас вчера было собрание, и я никогда не испытывала большего удовольствия. Танцы три раза в неделю. Сколько удовольствий и в то же время самый лучший стол".

Итак, и в Орбистоне, подобно „Нью-Гармони", отмечается обилие танцев. И, конечно, это веселье неизбежно должно было окончиться сходным образом крушением колонии. Но судьба избавила Орбистонскую общину от распадения под влиянием внутренних причин: община погибла насильственной смертью. В конце лета умер основатель колонии Комб и вместе с ним погибло и его дело: его наследники потребовали возвращения

 

 

— 33 —

 

затраченных сумм, и все имение было продано с публичного торга.

Точно также из-за внешних причин потерпела неудачу и другая оуэнитская община, возникшая в Рахалайне. Эта организация была создана землевладельцем Ванделером в его имении Рахалайн в графстве Клэр (в Ирландии). В течение многих лет Ванделер мечтал передать свое имение производительной артели земледельческих рабочих и, наконец, ему это удалось в 1830 г. Имение в 618 акров, вместе со всеми постройками и инвентарем, поступило в распоряжение группы рабочих, которые и раньше работали там же. При этом имелось в виду, что с течением времени община выкупит у помещика его имение со всем инвентарем. В основу устройства общины были положены следующие начала. Члены общины образовывали самоуправляющуюся группу, под верховным надзором землевладельца. Каждый поручал обычную рыночную заработную плату. Заработная плата выдавалась не деньгами, а особыми бонами, дававшими право получать продукты из лавки, принадлежавшей общине. Воспитание и содержание детей и подростков до 17-летнего возраста должно было оплачиваться из общего фонда. Многие потребности взрослых членов общины также должны были удовлетворяться за общий счет (с соответствующим вычетом из их заработной платы). Однако, члены общины жили в отдельных домах, и каждый имел свое особое домашнее хозяйство. За пользование имением община должна была платить земледельцу определенную арендную плату. Община состояла первоначально из 52 лиц, к концу — из 81 лица (в том числе 16 детей).

В хозяйственном отношении община имела полный успех и прекратилась в 1833 г. от внешней причины: имение было продано за долги Ванделера, который проигрался в карты и бежал.

 

———

 

 

Date: сентябрь 2013

Изд: М. И. Туган-Барановский. «В поисках нового мира. Социалистические общины нашего времени», М., «Всерос. центр. союз потребит. о-в», 1919

OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)