Ньювенгейс Фердинанд Домела
Милитаризм и отношение к войне
анархистов и социал-революционеров.
Пер. с фр. Э. Ивинской.
Я думаю, — все согласны с тем, что войны
не зависят от личных фантазий царей и членов правительства. Они, в действительности,
только марионетки, выдвинутые на авансцену, в то время как настоящие деятели
скрываются на втором плане.
Не носители корон, увешанные золотом,
настоящие цари земли, нет, — а финансисты, банкиры, капиталисты. Капиталисты
сами прекрасно знают это, и об этом им нечего говорить, но народ не вполне убежден.
Очень известный анекдот наглядно иллюстрирует это положение. Несколько лет тому
назад, когда Европе угрожала новая война, в Париже был бал, на котором присутствовали
многие дипломаты, а также и госпожа Ротшильд. Один из этих дипломатов надеялся
узнать во время танцев ее мнение по данному вопросу, мнение, которое, вероятно,
будет также мнением и г. Ротшильда. И вот, вскоре наш дипломат стал прогуливаться по богато убранному залу под руку с г-жой Р.
Поболтав кое о чем, он предлагает ей вопрос: „итак, сударыня, как вы думаете,
будет у нас война или нет?" Тогда г-жа Р. ответила очень коротко и так ясно,
что каждый рабочий должен отметить в своей памяти этот ответ, гораздо более
красноречивый, чем все умные книги, все длинные рассуждения. Она ответила: „Нет,
войны не будет, мой муж не даст денег!"
Совершенно верно! Если банкиры не дают денег,
цари и правители не могут вести войны; старинная
поговорка гласит: „Нет денег, нет швейцарцев!"
Деньги — нерв войны.
Зачем воевали в древности? Зачем воюют еще
и теперь? Сначала заставлял голод. Первобытному человеку было из-за чего вести
войну. Если он побеждал, он обедал за счет врага. Впоследствии положение
изменилось, но война, по существу, осталась такой же. Победитель
заставлял побежденных работать на себя. Он захватывал землю, орудия
производства и таким образом легче мог удовлетворять свои потребности.
— 162 —
И это осталось до настоящего времени таким
же, как было в среднее века. Промышленники, капиталисты всегда перепроизводят;
но что же им делать с их продуктами? Они должны искать нового сбыта для своего
товара. И, следовательно, наши современные войны — войны коммерческие и социальные.
Вместо того, чтобы увеличить у себя число
потребителей, которые могли бы покупать товар, они ищут новых рынков. Наши
экономисты кричат о перепроизводстве, так как их склады завалены в то время, как производителям — рабочим не достается почти ничего.
Это ложь. Это не перепроизводство, это, так сказать, недостаточное потребление,
Фурье как то сказал: „Мы терпим нужду, потому что у нас есть излишек. Мы
голодаем, потому что у нас слишком много хлеба, мы плохо одеваемся, потому что у
нас чересчур много платья, мы босы, потому что у нас избыток обуви. Вот научная
бессмыслица, которой нас учат в университетах!" — Итак, ведут войну, чтобы
найти новый сбыт во всех частях земного шара, а также
чтобы сбыть накопившийся запас. Наши войны возникают также вследствие дурных социальных
отношений. Они имеют еще и другое значение; он производят очистку народов Европы,
как это заметил однажды один генерал. Столько безработных! Это может создать
опасность. Если посредством войны можно избавиться от всех этих мятежных элементов,
то она является настоящим предохранительным клапаном для нашего общества.
Следовательно, у войны двойная цель:
освободиться от товаров и освободиться от людей, которые мешают. Итак, почему
же происходят войны? Потому, что денежные люди хотят этого, — война наполняет их
кассы. И нужно, чтобы несгораемые шкафы были полны, так как для буржуазии деньги
больше значат, чем люди. Копить деньги — вот высшая цель буржуазии, и вы можете
быть уверены, что буржуа скорее принесут в жертву свою собственную родину, чем потеряют
случай обогатиться. Разве не английские капиталисты поставляли южно-африканским
республикам пушки и оружие, которые впоследствии употреблялись против английских
солдат. Разве министр Чемберлен не один из самых крупных пайщиков оружейного завода,
который делал такие успешные обороты с
— 163 —
поставкой оружия южно-африканским республикам? Разве английские
и германские заводы не передавали китайцам артиллерии и ружей, которые действовали
потом против союзных держав?
Мы хотим иллюстрировать примером причины,
по которым ведутся войны. С этой целью мы разоблачим японско-китайскую войну.
Серебро стоит дешево. Килограмм золота
стоит немного дороже 3.200 фр., кило серебра — немного дороже 100 фр., и
количество всего серебра гораздо больше, чем золота. Так как стоимость серебра
меньше стоимости золота, то легко понять, что нужно иметь гораздо большее
количество первого металла, чтобы получить равную стоимость второго: серебра в 32
раза больше, чем золота, так как 32 х 100 = 3200. Чтобы получить из серебра монету
стоимостью в 20 фр. золотом, нужно увеличить вес 20-ти франковой золотой монеты
в 32 раза. Монета в 20 фр. весит 6,7 гр., следовательно
четыре монеты по 5 фр. должны весить 32 х 6,7 гр. = 214,4 гр. Если монеты весят
меньше, то, очевидно, государство ворует у нас. Пятифранковая монета весит только
25,4 гр., а 4 монеты — 4 х 25=100 гр. Следовательно, из 20 фр. серебра государство
крадет у граждан 114,4 гр. серебра, т. е. больше 20 франковой монеты. Словом,
за ту же золотую монету в 20 фр. вместо выплачиваемых мне национальным банком четырех
серебряных монет, я должен был бы получить восемь пятифранковых монет + 2 фр.
50 сант. Вы видите, кто в действительности фальшивый монетчик. Но монополия
фабриками фальшивой монеты принадлежит государству. Если кто-нибудь сделает подобное,
его сажают в тюрьму; фальшивая чеканка остается привилегией государства.
Однажды я видел прекрасную карикатуру.
Она представляла министра юстиции за зеленым столом. Два полицейских агента
вводят прилично одетого господина, в цилиндре и с тростью. Он как бес извивается
в руках полицейских. Это министр финансов г. Пирсон, бывший директор банка в Нидерландии.
Господин: Оставьте меня; как уже сказал вам,
я представитель государства из Нидерландии.
Агент: Глупость. Этот плут стоит во главе
шайки,
— 164 —
пускающей в оборот флорины, которые стоят только 47
сант. с половиной! (Флорин = 2 фр. = 100 сант.)
Правительства, следовательно, дают пример
фальшивой чеканки монет. В Америке очень много серебряных долларов, но и в Китае
и Японии они также в ходу. Чем больше понижается ценность серебра, тем больше
теряют при получении серебряных долларов. Следовательно, необходимо как можно
скорее освободиться от всех этих долларов, от всего серебра.
Что же делать? В Японии и в Китае достаточно
долларов на текущие расходы, только в случае чего-нибудь чрезвычайного им понадобится
больше. Тогда банкиры принимаются за дело. Американские и европейские агенты
были посланы в обе страны — но совсем не для того, чтобы оказывать давление
авторитетом государства. Нет, они никогда не прибегают к этому, ведь они
«честные» люди. Но в конце концов Китай купил в Америке
много серебра и, окончив покупку в течение шести месяцев, вдруг объявил войну.
Оставалось узнать, кто выиграет. Для банкиров было гораздо выгоднее, чтобы
проиграл Китай, так как после подобной войны одна из сторон платит контрибуцию.
Япония — обширная страна, но маленькая в сравнении с громадным Китаем. Вот почему
Китаю легче достать себе денег, благодаря естественным богатствам обширной
империи. Итак, Япония победила, Китай должен был платить контрибуцию.
Это было великолепным оборотом для банкиров.
Китай занял сначала 100 миллионов фр., которые он получил
серебром, затем 44 миллиона, и опять же в серебре. Он получил серебро с обязательством
платить проценты золотом, другой источник прибыли для банкиров, которые купили
все это серебро за очень незначительное количество золота. Они приобретали целые
состояния. Они стакнулись также с фабрикантами судов, пушек, ружей, чтобы все
заказанное Китаем и Японией в Европе, оплачивалось золотом. Таким образом выгадывали еще крупную сумму.
Вся японско-китайская война была делом финансистов.
Финансисты составляют буржуазию. Все войны безразлично — войны банкиров.
Солдаты! буржуазия, которая проповедует вам
о чести
— 165 —
служить отечеству, насмехается над вами в своих кабинетах,
если вы достаточно наивны и верите ей; она знает, что обманывает вас.
Все, что удовлетворяет вас: „отечество",
„преданность династии", храбрость, верность и пр. служит только способом ошеломить
вас, ослепить, чтобы вы не были в состоянии понять к чему вас
предназначают.
Солдаты! Вы — часовые, поставленные для
охраны комфорта буржуазии. Армия защищает богатства банкиров. Господствующий
класс сумел устроиться так, чтобы не защищать самому своих владений — он слишком
подл, слишком труслив для этого, но он заставляет неимущих караулить их. С их точки
зрения это логично. Но как назвать глупость, стадность этих неимущих, тех, кому
нечего терять и которые все-таки соглашаются быть пушечным мясом; служить
другим, если сам слаб, в этом нет ничего удивительного, но что говорить об овцах,
которые сами себе выбирают палачей! Вот верх глупости: у нас является желание
крикнуть всем: „Ты этого хотел, Жорж Данден, ты не заслуживаешь лучшей
участи!"
Войны возможны благодаря воинственному
духу, искусственно поддерживаемому в народе. Думаете ли вы, что Чемберлен, что
Сесиль Родс могли бы вести войну, если бы у них не было могущественной партии?
Разве пресса в течение многих месяцев не возбуждала постепенно английский народ
против буров? О! эта пресса! Ее зовут благодеянием, а она в руках капиталистов является
средством, отравляющим все источники здоровой народной жизни.
Есть средства против фальсификации
товаров, общества для защиты животных, но где же находится общество, которое
защищало бы народ против отравления прессой, каждый день вливающей яд, капля по
капле, под видом общественного мнения и парализующей мозг миллионов людей.
Утверждают, что воинственный дух значительно уменьшился.
Где же доказательство? Это пустое
противоречие против действительности. Вся человеческая жизнь с самой ранней
молодости подвергается влиянию милитаризма, влиянию чрезвы-
— 166 —
чайно сильному, проникающему ее
насквозь, гораздо боле сильному, чем считает большинство людей, ни о чем не
думающих.
Я хочу показать вам, насколько общество
проникнуто духом милитаризма. Из чего состоят по большей части детские игрушки?
Осмотрите базары и вы увидите: это сабли, ружья, шарфы, знамена, барабаны,
каски; он должны приучить ребенка, с первых же дней его жизни, к некоторому
употреблению орудий истребления. Затем мы видим пехоту и кавалерию из свинца,
большие крепости, пушки и тому подобные вещи; их дают как игрушки.
Вместо того,
чтобы устранить все эти предметы, с ними стараются освоить.
Играть в солдаты самое любимое занятие.
И как хорошо взрослые умеют спекулировать
вкусами молодежи, можно убедиться, когда видишь, как отряд солдат проходит по
улицам, с музыкой во главе, в такт веселых, опьяняющих песен, окруженный толпой
детей, которые, конечно, думают: „Когда я вырасту, я также буду проходить по
улицам в таком красивом виде!"
В обучении дух милитаризма играет тоже
важную роль.
Посмотрите книжки с картинками: как велико
место, отводимое солдатам и сражениям! Книги для чтения содержат рассказы о
всевозможных геройских поступках на поле битвы. Кто наши герои? Ведь пользуются
предпочтением не те, что отличились в области науки и искусства, не те, что делали
открытия, полезные изобретения, но всегда и везде — военные. История — всюду
непрерывный ряд войн; она часто возвращается к монотонному припеву: такой-то,
свергнув того-то, стал могущественным царем. Воинственный дух прививается детям
так же успешно игрушками, как и книгами с картинками и, таким образом, дети,
играя, получают ложное направление, очень часто даже против желания наставников.
Разве не ложно говорить детям исключительно, как о героях, о тех, кто сражается
огнем и мечом, кто отличается на поле битвы? Лютер говорил при отъезде на собрание
в Вормс, несмотря на предостережения друзей: „Если бы в Вормсе было столько
чертей, сколько труб на крышах,
― 167 ―
я бы все-таки пошел!" Он проявил больше мужества,
чем большинство военных сумело выказать на „поле чести",
когда они одним ошеломляющим ударом доказывают всю свою жестокость по
отношению к своему ближнему! Как будто Зола, бросая всему военному и
политическому миру свое: „Я обвиняю", не дал доказательства героизма
гораздо большего, чем все эти в галунах, когда они отправляются в другие части
света со своей дальнобойной артиллерией сражаться с дурно вооруженными
аборигенами. Как будто доктор, пренебрегающий смертью, посещающий заразных больных
или изучающий опасные болезни, не выказывает больше мужества, чем первый
рубака, которого хвалят за то, что он убил много людей; — точно Даяки восточной
Индии, почитавшие больше всего того воина, который может показать самое большое
количество неприятельских голов, отсеченных собственноручно.
Разве патриотизм не повторяет периодически
прозвищ: Великий, Славный и пр.. смотря по тому, как они
отличились на поле битвы? Разве не говорят о «священных войнах», национальном долге
и подобных предметах, которыми стараются опутать сознание народа?
Во всех странах царь и солдаты на первом месте.
Едва какой-нибудь маленький князь начинает держаться на ногах, его уже
производят в лейтенанты, и всем кажется естественным, что принцы должны быть
начальниками армии или флота.
Идеал Вильгельма II — иметь десять сыновей и каждого из них сделать
начальником целого корпуса. Почему князья являются всегда в военных костюмах?
Почему они открывают парламентские заседания в форме гусарского генерала или
генерала (шефа) от инфантерии? Разве не затем, чтобы показать парламенту, что в
случае нужды они пренебрегут его решением, и что обнаженный меч стоит больше
ста речей? Разве у президента Французской республики нет придворной гвардии? А
у нашей юной королевы? у нее тоже есть. Почему министр, в ведении которого находятся
военные силы страны, носит название «министра войны» (военного министра)? Как будто
его обязанность состоит только в ведении войны! Пожалуй, лучше бы сделали, если
бы переименовали
— 168 ―
министров военного и морского в министров сухих и
мокрых ссор. Все направлено к тому, чтобы пробудить в царях влечение к военным делам
и заставить смотреть на себя, как на специалистов по этим вопросам.
Следовательно, вся жизнь проникнута духом милитаризма и, хотя каждый человек в отдельности
ненавидит войну решительной ненавистью, тем не менее
все вместе делают все, что могут для поощрения войны. Прудон мог бы еще мечтать
о том, что мир будет делом девятнадцатого столетия, что же касается нас, то мы
менее оптимистичны и не смеем еще утверждать, что он будет делом даже двадцатого.
Все, что было сделано за последнее время
— это то, что к милитаризму присоединили еще и лицемерие. На словах уверяют в любви
к миру, на деле же готовятся к войне. Самая отвратительная комедия, которую
разыграли представители силы, как финал к девятнадцатому веку, это — комедия
праздника мира в Гааге в 1899 году. В то время, когда созывалась эта конференция,
державы продолжали деятельно готовиться к войне.
Так, 20 сент. 1898 г. Распоряжение увеличить и
усилить флот канонерок в Каспийском море.
15 ноября 1898 г. Решение построить два
броненосца в 12.674 тонн.
1 декабря 1898 г. Изгнание 5.000
духоборов с Кавказа; они принуждены эмигрировать в Канаду, так как в качестве
мирных людей не хотят носить оружия.
4 декабря 1898 г. Умышленное убийство
политических заключенных в Иркутске, в Сибири, по приказанию военного начальника.
14 декабря 1898 г. Распоряжение построить
десять новых контр-миноносцев.
Морской министр публикует анонс о
назначении свыше 90 миллионов рублей на устройство новых военных судов, новых доков
для военного мореходства в Петербурге, Финляндии и Порт-Артуре; об увеличении
флота 4 броненосцами, 6 крейсерами, 2 канонерками и о создании флота миноносцев
и контр-миноносцев.
12 января 1899 г. Возобновление бюджета с
увеличением на 34 миллиона рублей на армию и на 16 миллионов на флот.
— 169 —
18 янв. 1899 г. Русские войска на
границах Афганистана усилены 20.000 человек, готовыми выступить к Герату.
Три полка посланы в Гельсингфорс, чтобы
добиться от финляндского парламента увеличения войск в Финляндии.
19 янв. 1899 г. Морской министр приказывает
строить новый крейсер первого класса в 6.250 тонн и два миноносца по 350 тонн.
Потом объявляют о постройке 3-х броненосцев
в 12.700 тонн и 2-х крейсеров в 6.000 и 3.000 тонн.
Да здравствует конференция мира, мира,
основанного на беспрестанном увеличены сухопутных и морских
сил!
Ни один бюджет ни
в одном государств не уменьшился ни на грош после комедии мира!
Английский бюджет на маневры 1899 — 1900
года превышает предыдущий на 25 миллионов франков, а состав армии усилен 1.493
солдатами с 5 батареями, в будущем же, на 1900 г., еще 10-ью батареями.
Немецкое правительство немедленно после решения
увеличить армию на 23.277 солдат предложило выполнить это в течение четырех лет,
что и было принято с отсрочкой одной третью голосов, а проекты императора
относительно флота были приняты в принципе.
Это ли не лицемерие? Все, так сказать, хотят мира и в тоже время армия увеличивается, военные
расходы становятся все больше.
Но чего же можно ждать
от правительства, вещающего мир, но которое в одном и том же году вместе с посланием
о мире (1898) сослало в Сибирь не менее 1.000 политических заключенных, чтобы
уморить их там медленной, но верной смертью, которое заставило покинуть родину
20.000 сектантов; у них не было другого средства избавиться от миролюбивых преследований
царского правительства.
Но, вероятно, вооружаются с ног до головы
исключительно из любви к миру, и государства доказывают свои мирные намерения,
доводя до безумия расходы на вооружение и содержание армии.
Сюда можно применить крылатое словечко: Si vis pacem, para bellum
(Если хочешь пользоваться миром, готовься к войне).
— 170 —
Эта теория со всей своей нелепостью может
быть прекрасно иллюстрирована следующим разговором двух соседей:
Сосед А. — Дорогой сосед, я очень счастлив, что мы всегда жили
в добром согласии. Вот почему я купил хорошую палку. Смотрите.
Сосед Б. (рассматривая палку). — Действительно, отличная
дубинка. Ею можно легко пробить череп. Как это хорошо, что мы живем в добрых отношениях!
Я куплю себе тоже такую дубинку, хотя мне очень нужны деньги в хозяйстве.
Немного спустя:
А. Смотрите сосед. Я избавился от своей палки: я отдал ее тому, кто менее
культурен, так как, в конце концов, это слишком грубый способ — убивать друг друга
дубинкой. Вот сабля, ею гораздо легче действовать и она элегантнее. Я так рад добрым
отношениям с моими соседями и мирной жизни.
Б. (осматривая саблю) — Да, действительно очень хорошо, что мы христиане.
Христианство это любовь к миру. Итак, я из благожелательства тоже приобрету себе
саблю. Палка — это все-таки немного по-язычески.
Еще через несколько времени:
А. — Эй! сосед, приди-ка посмотреть! Гляди у меня ружье. Это бесконечно
действительнее сабли. Но я ее оставлю... потому что наши отношения так мирны.
Но я беру и ружье.
Б. (осматривая ружье). — Ладно! и я куплю ружье.
Возвратившись домой, Б. говорит своей жене:
— Дай мне несколько франков, я куплю
ружье.
Жена. — Ты с ума сошел? Ружье? Мне не на что одеть ребят.
Б. — Гм! займи немного денег!
Жена. — Но я уже ничего не могу дать в залог.
Б. — Наши дети растут и крепнут. Они уплатят долги, которые мы делаем, они
также уступят часть своей прибыли, чтобы уплатить проценты.
Дети кричат: Но мы так голодны!
Б. — Молчите! Я не потерплю недовольства. Я люблю свободу и каждому из вас
разрешаю голодать, сколько ему вздумается, только пусть он не становится
недовольным.
— 171 —
Мать и дети стали плакать и из чистой
любви к миру им задана хорошая трепка.
И так продолжалось у двух соседей.
Они вооружают некоторых из своих детей,
чтобы лучше жить в мире, чтобы довести до нищеты других детей, и расстрелять их
при помощи их же вооруженных братьев, когда нужда доведет их до возмущения
против родительского авторитета. Таким образом многие
хозяйства продолжают нищенствовать.
Постоянно покупается новое оружие, на его
покупку всегда находятся нужные деньги, но голодным отказывают в хлебе. Каждый
год соседи аккуратно уверяют друг друга в хороших отношениях и в том, что мир не
рискует быть нарушенным.
Что же можно было бы сказать о соседях,
которые действуют таким образом?
Их заперли бы в дом для сумасшедших или в
тюрьму за истязания детей.
Однако, отношения между державами
совершенно таковы. Каждый год народ выслушивает подобные разговоры,
произносимые бесстыдными людьми в парламентах, а правительства относятся к народу
совершенно так же, как соседи к своим детям.
Вот уж сто пятьдесят девять
лет как Монтескье написал следующие слова, оставшиеся и до ныне справедливыми и
действительными, точно они были сказаны вчера:
„В Европе распространилась новая болезнь,
она охватила наших царей и заставляет их содержать бесчисленное множество войск.
У нее свои припадки и она становится непременно заразительной, и если одно
государство усилит то, что оно называет своим войском, другие тотчас же
увеличивают свои, таким образом никто ничего не
выигрывает, доводя только себя до общего разорения. Каждый монарх держит наготове
все войска, которые понадобились бы, если бы народу угрожала опасность нападения,
и это напряженное состояние всех против всех называют миром. Европа так разорена,
что если бы частные лица оказались в положении трех могущественнейших держав этой
части света, то
— 172 —
им нечем было бы жить. Мы бедны, несмотря на все богатства
и промышленность вселенной и вскоре, благодаря тому, что у нас есть солдаты, у
нас не будет ничего больше, кроме солдат, и мы станем вроде татарской орды.
Следствием такого положения является
постоянное увеличение налогов; мешает поправить дело и то обстоятельство, что
не считаются с доходами и ведут войну на капитал. Разве не правда, что
государства делают займы даже во время мира и употребляют, так называемые,
чрезвычайные средства, чтобы разоряться; разорение это так велико, что сыновья
самых расстроенных семей едва могут вообразить себе что-нибудь подобное.
Примените эти слова к нашему обществу и спросите себя, разве это не
справедливо, от слова до слова; государства как будто назначили состязание,
чтобы узнать, кто из них скорее доведет свой народ до полного разорения.
Говорят о том, чтобы сделать войну более
гуманной (человечной)! Можно ли быть более лицемерным? Идея гуманизировать
войну так же нелепа, как улучшить тюрьмы. Какие бы ни были необходимы
улучшения, можно только разрушить тюрьмы; также ничего больше не остается, как уничтожить
войны.
Разве гуманизированные пули не будут убивать!
Или их хотят снабжать пластырем, который сам будет лечить причиненные пулями раны?
Нелепость! Не употребляйте совершенно пуль,
что гораздо целесообразнее, чем гуманизированные пули.
Гуманизировать войну, — может быть под руководством
германского императора Вильгельма, который во имя цивилизации избивает нецивилизованных
китайцев, не давая пощады и нанизывая на штык женщин и детей! Европа, скрой
свое лицо при известии о таком варварстве!
Но нецивилизованные китайцы разгадали
цивилизованных европейцев! Недавно один китайский ученый писал по данному
поводу:
„Сначала пришли люди в черных одеждах (миссионеры),
они хотели открыть нам даром врата неба.
„В действительности же, они стали шпионами
людей в белых одеждах.
„Эти явились и ведут с нами торговлю,
обманывают нас
— 173 —
и мошенничают. Но едва мы начинаем требовать отчета у
этих белых людей, они являются в многоцветных одеждах с пушками и с ружьями и
нас убивают!"
Вот хорошее олицетворение мирового, интернационального
капитализма: алтарь, несгораемый шкаф и армия.
Если я не ошибаюсь, мы в периоде реакции.
Рим в настоящее время могущественнее, чем когда бы то ни было, благодаря
капиталам, находящимся в распоряжении его, и целой толпы священников, на
которых он может полагаться. Церковь и армия идут во главе, и капитализм скорее
провозгласит папу начальником мира, чем даст народу его права. Буржуа, по правде
сказать, ненавидит войну, но он хочет в то же время и сильных правительств,
чтобы держать рабочую массу в слепом послушании, и парламентов, чтобы освятить
свои действия кажущимся согласием народа. Они притворно закрывают глаза на
плачевное экономическое положение. Они заявляют, что ненавидят войну и делают все,
чтобы сохранить то, что поддерживает войну; они презирают цели и культивируют средства,
ведущая неизбежно к этой цели. Реакция — это партии
авторитета, распространяющиеся от Рима до социал-демократии, от папы до Маркса,
целая реакционная масса против анархистов, совсем как Луи Блан, старый социалист,
голосовавший вместе с клерикалами, чтобы заявить, что Тьер, Мак-Магон, Галлифе
отличились перед родиной, утопив Коммуну в крови ее борцов; теперь мы видим социал-демократов,
устраивающих собеседования с убийцами Коммуны; один заявляет, что в 1871
г. парижане сделали бы лучше, оставаясь спать (Вальмар), другой отправился
заседать в министерстве с злейшими убийцами и, таким образом,
братается с ними (Мильеран). Авторитет не может существовать без милитаризма,
без возможности удержаться силой, если кто-нибудь воспротивится ему. Мы,
анархисты, можем рассчитывать только на себя, на социалистов-революционеров и на свободомыслящих.
А теперь, каким должно быть наше отношение
к милитаризму?
Вот главный вопрос, который нужно
хорошенько обсудить.
— 174 —
Фразами, платоническими заявлениями,
которыми мы вызываем правящие классы на суд истории человечества, мы не
подвинемся ни на шаг.
Подобные решения хороши только для конгрессов
и конференций мира. Правительства, надсмехаясь над ними, идут медленно своей
обычной дорогой.
Если в 1891 г., на международном съезде в
Брюсселе, социалисты имели мужество принять решение ответить всеобщей
забастовкой на объявление войны, то, я думаю, я был бы достаточно наивен, если
бы поверил тому, что десять лет тому назад энергическая пропаганда этой идеи
привела бы нас дальше чем мы находимся теперь.
Где же то время, когда Жюль Гед писал:
„Мы решились, и социалистические партии
должны тоже решиться, бросить революцию под ноги выступающим в поход армиям.
„Нужно кричать пушкам, которые катят и
заряжают: Нет прохода! Нет проезда! — Социализм обладает революционным и
освободительным стремлением, но он должен дерзать, и когда соединенные державы
готовы совершить преступление и повергнуть мир в бедствия войны, он должен сказать
то, что сто лет тому назад сказал с кафедры Дантон о союзных царях, делая намек
на участь Людовика XVI: „Бросимте им, как вызов,
голову одного короля!" Если он смел заявить это
по отношению к политическому освобождению, мы должны поступить так же по отношению
к освобождению социальному, гораздо более необходимому, должны придать этому
слову необходимое толкование. Пусть знают, какова будет участь тех, кто для
удовлетворения своих хищных стремлений ведет народ на бойню. Что же мы должны
делать, чтобы бороться с преступностью капиталистического правительства?
Средство уж найдено.
«Если солдаты начнут думать, ни один из них
не останется в строю». Итак, думайте, вот что изменит положение народа.
Следовательно, социализм заставляет думать, все возможное должно быть сделано.
Перечислим сначала некоторые условия более
тесного сближения народов. Эмиль де-Лавелэ предлагает кое-что в
— 175 —
своей великолепной книге: „Действительные причины войн
в Европе и третейский суд». Ниже мы пополним эти указания.
I. Уменьшение (читай: уничтожение) вывозных пошлин,
торговых трактатов и союзных договоров, и, если возможно, полное уничтожение
таможни. Все, что обособляет людей, толкает их на войну; все, что соединяет их,
приводит к миру.
II. Упразднить пошлины на провоз товаров, писем и
телеграмм, чтобы как можно больше увеличить обмен продуктов и циркуляцию мысли.
III. Ввести общую монетную систему по весу, мерке и
коммерческим законам не только для того, чтобы облегчить обмен, но также, чтобы
эта форма дала почувствовать практическим образом различным народам могущество
соединяющего их союза.
IV. Дать иностранцам такие же гражданские права, как и
местным жителям, чтобы человек мог везде найти себе родину, и чтобы чувства
братского космополитизма мало-по-малу заменили национальную обособленность.
V. Способствовать изучению иностранных
языков и географии и всех познаний о положении чужих стран. Когда народы узнают друг друга, они увидят, что всюду
у людей одна и та же натура, те же потребности и те же интересы.
VI. Увеличить количество книг и произведений искусства,
которые заставляют дорожить миром и ненавидеть войну; вычеркнуть те, которые учат
любить ее.
VII. Поддерживать все, что может дать силу и
действительность представительной системе, и, в особенности, отнять у
исполнительной власти право войны и мира.
Весь народ должен будет определять свою
собственную участь, а вопрос о войне и мире, это — вопрос обращения к народу,
но таким способом, чтобы тот, кто подает голос за войну, был обязан вступить в ряды
армии и идти сражаться.
VIII. Поощрять промышленные предприятия, которые бы народные
сбережения одной страны употребляли на поднятие ценности естественных богатств других;
таким образом ка-
— 176 —
питал должен стать международным и интересы всех капиталистов
будут солидарны.
IX. Духовенство должно было бы, по примеру квакеров,
внушать сознание ужаса войны; ведь это дух христианства, который отличил бы наконец
христиан от дикарей.
Лавелэ еще сохраняет некоторую веру в священников,
хотя и признано, что в истории много войн создано попами и, во всяком случае,
поддержаны ими; до сих пор не случалось, чтобы духовенство помешало хотя бы
одной войне. Потому последний пункт очень слаб. Ведь священники благословляют оружие
и знамена. Священники поют Те Deum в благодарность за торжество одной армии и
уничтожение другой.
Такое религиозное лицемерие ― самая
большая низость, которой оскверняют память Иисуса Христа.
Не вызывая ни слова протеста, император Вильгельм
II мог сказать своим солдатам по случаю присяги на
верность: «Вы принадлежите мне душой и телом. С сегодняшнего дня для вас существует
только один враг — это мой враг. Может случиться, что, выступив против пронырливых
социалистов, я прикажу вам стрелять в ваших родственников, в ваших братьев и
даже в ваших отцов и матерей (да избавит нас Бог), но тогда вы должны будете
повиноваться моим приказаниям без колебаний».
Этот христианин (!) говорит откровенно, и
христианская церковь не противоречит ему, будто тот, кто служит в армии,
предоставляется в его распоряжение и должен быть готовым для его пользы убивать
своих братьев, отцов и матерей!
Толстой так возмущен этими
богохульственными словами, что говорит: «Этот больной, ничтожный человек,
опьяненный властью, оскорбляет своими словами все, что может быть свято
современному человеку, а христиане, свободные мыслители, ученые — все далеки от
возмущения подобным оскорблением и даже не замечают его».
Теперь мы прибавим к условиям Лавелэ
несколько других, гораздо более действительных.
X. Возможность доставлять работников
международным предприятиям. Есть желтый
Интернационал т. е. синдикаты
— 177 —
капиталистов, которые создают больше стачек против рабочих,
чем рабочие между собой против капиталистов. Есть черный Интернационал, это Рим
с целой армией священников и монашек: они проникают в самые интимные кружки т. е. в семьи, и там ведут свою подпольную работу.
Нам нужно образовать красный Интернационал,
совершенно революционный. Война никогда не была благодеянием для
работающих и, когда они поймут свою пользу, они станут оплотом против вредных махинаций
правительства. Труд и война — вот противоположности.
Солдаты не дают обществу продуктивного труда,
напротив — они живут на счет продуктивных работников. Представьте себе общество
в 5.000 членов; только 1.000 взрослых поддерживают своим трудом все общество;
из них 200 берут в военную службу: как это должно повлиять на благосостояние населения?
Сначала каждый трудящийся содержал 5
человек: кроме самого себя еще четверых; но затем их остается только 800, они
должны содержать 4.000 других и 200 прежде работавших, т. е. 4.200 человек.
Каждый работающий должен содержать 5.000 разделенных на
800, равно 6,25 человека, следовательно, вместо 5 нужно содержать 6,25. По мере
того, как армия увеличивается, увеличивается и количество тех, кого должны
содержать работающие. Какое влияние на всеобщее благосостояние! Но еще хуже,
они не только не производят, они разоряют; солдат — непродуктивный работник, но
он в то же время работник, уничтожающий и труд других.
Животные выше людей. Они убивают, чтобы
иметь возможность жить добычей; но люди — существа наиболее жестокие из всех созданий:
только они убивают для того, чтобы убивать. И они это делают с такой
утонченностью, с такой жестокостью, что кошка, играющая с мышью, прежде чем ее
съесть, игрушка в сравнении с ними. В мире животных есть птица, она встречается
в некоторых зоологических садах; птица эта чувствует отвращение к другим сварливым
птицам. Ее можно легко приручить и поместить в курятник, где она исполняет обязанности
полицейского агента и судьи. Когда два петуха враждуют из-за одной курицы, и готовы
драться до
— 178 —
смерти, приверженец мира делает свое дело, ни на кого
не обращая внимания, и распределяет каждому из них по несколько ударов клюва.
Если бы какое-нибудь существо, подобное этой птице, исполняло такую же
обязанность среди людей, оно было бы завалено работой.
Новиков говорит: „Под знаменами"
есть уже 3.300.000 человек. Если бы они не были солдатами и отдавались
прибыльным занятиям, зарабатывая только по тысяче франков на брата, они могли
бы составить капитал в 3 миллиарда 300 миллионов франков. 4.500 миллионов,
поглощаемых ныне военными расходами, дали бы 5%, если бы их поместили в каком-нибудь
хозяйственном или промышленном предприятии.
Это бы составило еще 225 миллионов.
Двадцать восемь дней службы запасных стоят самое меньшее 200 миллионов. Вот уже
верных 4.225.000.000, а сколько колоссальных потерь не поддается учету.
Капиталы производят капиталы. Если бы эти миллиарды сберегать каждый год на
военных издержках и вкладывать их в новые предприятия, то они бы дали такую
прибыль, которую сейчас невозможно определить.
Труд для обогащения, война для разорения:
какое отношение может быть между этими двумя противоположностями? Трудящихся
отправляют на войну, как скот, они даже не знают, за что они сражаются.
Вы знаете рисунок Германна Поля в „Cri de Paris?" („Крик Парижа")
На корабле отправляются в Китай два солдата: француз и немец. Они дружелюбно
беседуют во время бесконечного пути... из которого они
может быть не возвратятся. —
— Это смешно, говорит один, я никак не могу
вспомнить, почему сражались в 1870 году.
— И я тоже, — отвечает другой.
А корабль уносит их к полям китайской
битвы, и они не знают и теперь, ради чего они будут сражаться.
Разве не глупо позволить убить себя ради
удовольствия, ради преимуществ других, так как какое
же преимущество может рабочий извлечь из войны для себя лично?
Международные союзы рабочих будут служить
доказательством, что они поставят преграду властолюбию сильных
— 179 —
земли. Интернационал царей — это война, чтобы угнетать
народ и держать его в рабстве по желанию угнетателей. Интернационал работающих, это — мир, так как работающие нуждаются в мире,
чтобы заботиться о производстве.
XI. Отмена царей, президентов, сенаторов, парламентов, как
общественных учреждений, враждебных миру.
Разве император Вильгельм II не постоянная опасность для мира? Эти учреждения
устарели и, так как они являются орудием в руках капиталистов, защищая их интересы
против интересов народа, они угрожают миру.
XII. Уничтожение посланников.
Посланники, это — пережиток в эпоху
железных дорог, телеграфов и телефонов. Каждый министр может разговаривать со
своим товарищем везде и без посредников, что стоит много денег. В больших государствах
они — постоянная опасность, ибо дипломаты прежде всего
развивают свой талант на осложнениях и интригах, чтобы потом их распутывать.
Это труд Пенелопы, которая ткала днем и распускала ночью. Поступают так, чтобы мир
подвергнуть опасности, а потом изображать спасителей мира и укреплять положение
ловких дипломатов. А в маленьких странах посланники только украшение на ужинах,
обедах и балах. Леруа-Болье согласен с нами, когда он говорит, что он не
понимает пользы и удовольствия иметь посланников.
XIII. Реформа обучения истории. Что такое история по
большинству книг? История войн и царей без знания народной жизни, труда и
мысли. А между тем история крестьян, ремесленников, рабочих, народа гораздо поучительнее
и интереснее, чем история лентяев, царей, аристократии,
духовенства. История плуга и тачки гораздо нужнее для цивилизации, чем история
Габриелли д'Эстре, Дюбари, г-жи Помпадур — и любовных похождений королей.
История должна стать историей цивилизации,
а убийства, избиения, войны — составляют скорее главу в истории каннибализма и
не имеют ничего общего с цивилизацией. В воспитании с самого начала
воинственный дух должен быть отброшен. Долой игрушки, которые поощряют милитаризм,
долой воин-
— 181 —
ственные книги и картины для детей; нужно избегать всего, что
развивает в детях воинственность. Я знаю хорошо, что дух кое в чем изменился,
но здесь еще обширное поле действия, в особенности для воспитателей молодежи,
так как они остаются еще в руках капиталистов орудием порчи воображения детей и
делают из них послушных и покорных подданных.
XIV. Уничтожение постоянных армий.
Война неизбежно развивается из армии, как
растение из семени. Я даже думаю, что война едва ли нелепее и вреднее вооруженного
мира. Война продолжается некоторое время, но все-таки кончается; вооруженный
мир постоянен, это бич для всего общества. Сколько денег отнимается у общества
постоянными армиями! Сколько сил отнимается у производительности! Это тоже
налог, но не естественный, а скорее искусственный. Это не борьба за существование,
(Struggle for life), о которой говорит Дарвин,
это борьба против существования. Что говорит знаменитый дарвинист, профессор Геккель
в своей «Истории создания организованного существа по естественным законам»? Он
говорит: роковой милитаризм, бич современной Европы, получил неожиданное
господство со всеобщей воинской повинностью;
республиканское учреждение, соединенное с постоянной армией, служащей для поддержания
династического самодержавия, является противоестественным чудовищем *).
Чтобы как можно больше увеличить армию,
ежегодно отбираются суровым рекрутским набором самые здоровые и сильные люди во
всех слоях общества. Самый сильный и самый нормальный молодой человек имеет больше
всех шансов быть убитым новейшим ружьем, артиллерийской пушкой и другими
орудиями цивилизации.
—————
*) В первом издании и
до пятого 1874 г., есть эти слова, но они исчезли в последующих, так как автор стал
прославлять человека „крови и железа", как одного из героев, которому
Германия, и даже человечество многим обязаны. Мы видели, что в Германии такой уважаемый человек как
Дюбуа-Реймонд мог действительно сказать: университет это духовная стража (гвардия)
Гогенцоллернов. Наука стала покорной прислужницей царей! Какой позор!
— 181 —
„Все слабые, больные и нездоровые
избавлены от этого военного налога; во время войны они остаются дома, женятся и
размножаются. Чем слабее какой-нибудь молодой человек, тем больше у него
возможности избежать войны и обзавестись семьей. В то время как цвет молодежи
погибает на поле битвы, самые негодные имеют удовольствие размножаться и
передавать свои слабости и недостатки потомству. По закону наследственности, у
каждого поколения совпадают роковым образом слабость тела со слабостью духа, они
увеличиваются и распространяются. Не следует удивляться, что в действительности
слабость духа и тела все увеличивается у нас, цивилизованных народов, а
свободный и независимый дух вместе с сильным и здоровым телом делаются все
большей и большей редкостью". Вы видите, что не самые сильные и лучшие
переживают и размножаются, напротив слабые, больные побеждают. И этот же
профессор был совершенно прав, когда он писал: „В сравнении с удивительным прогрессом
естественных наук, наша государственная система администрации, юстиции, просвещения
и другие наши общественные и нравственные учреждения пребывают в варварском состоянии".
А разрушающее влияние военной жизни в казармах,
этих школах цивилизации, как уверяют нас господа милитаристы! Увы! мы знаем,
что казарменная цивилизация очень сходна с сифилизацией. До тех пор, пока будут
существовать постоянный армии, война будет показывать свое угрожающее лицо, как
одну из причин, порождающих войну.
XV. Третейский суд в случае недоразумений.
Если жители какой-нибудь культурной
страны поссорятся, то они не станут драться, но обращаются к третейскому суду.
Почему же нельзя так же действовать в случае недоразумения между странами?
Еще знаменитый Гуго Гроций написал книгу „О Войне и Мире", где он говорит, что „сторона,
отказывающаяся от третейского суда, может быть подозреваема в злом умысле".
Конечно, мы станем смеяться, если нам будут говорит о
„праве войны". Право войны, это — пятно вроде четырехугольного круга: право
исключает войну, война исключает
— 182 —
право. Даже право народов (международное), которое
преподают нам в университетах, нам кажется смешным, так как в действительности
никто не заботится об этом праве.
Мы видели его вместе с пулями дум-дум,
которые англичане употребляют в Африке; хотят ли об этом знать или нет, это — правда,
и останется правдой; отвратительной правдой, я согласен, но все-таки это — действительность.
Человек, который победит, согрешив даже против женевской конференции и против всевозможных
договоров, будет восхваляться, как герой, гораздо больше, чем побежденный вследствие
верности договорам. Человек, сумевший убить каким-нибудь
адским изобретением целую неприятельскую армию в одну секунду, при
возвращении на родину будет засыпан цветами своих соотечественников.
Вспомните о мясниках вроде лорда
Китченера, Маршанда и многих других, они встречаются в каждой стране. Третейский
суд не является непременным средством во всех случаях, но часто удавалось
избежать войны при помощи посредничества. Случаи не так редки, как думают.
Почему же не пойти путем, ведущим к избежанию некоторых войн?
XVI. Федеративное соединение разных государств в Соединенные
Штаты Европы подобно Американским.
Прежде различные города и различные области
вели между собой войны, но это кончилось с момента объединения в государства.
Теперь государства ведут войны, это кончится, когда государства объединятся, на
основе самоуправления для каждого. Все вопросы, как Финляндский,
Польский, Русский, Шлезвиг-Гольштинский, Эльзас-Лотарингский, Ирландский, Английский,
Чешский, Австрийский и проч. исчезнут, когда образуются федерации разных стран.
Это вопрос времени и цивилизации.
Новиков говорит в своей книге
«Расточительность современных обществ»: Она сделается не тогда, когда мы станем
кроткими, как голуби, и будем любить друг друга, как братья, но тогда, когда
она будет соответствовать нашим интересам. Достаточно, если пожелают правящие
классы. Тогда каждый из нас избавится от кошмара вечного грабежа и в первый раз
от сотворения мира насладится вполне своим трудом. Это — преувеличенно. Европейская
федерация не будет иметь
— 183 —
последствий; если бы она и могла осуществиться, то
правящее классы никогда не согласились бы. Нет, только анархия может достигнуть
этого.
XVII. Военная забастовка в случае войны и всеобщая
забастовка.
На съезде Интернационала в 1868 г.
принято единогласно: Съезд в особенности предлагает рабочим перестать работать
в случае возникновения войны в их странах. Съезд рассчитывает на дух солидарности,
поддерживающий рабочих всех стран, и надеется на их поддержку в этой войне
народа против войны.
Вот уже и забастовка в случае войны.
Когда я предложил военную забастовку на Съезде 1891 г. в Брюсселе, сопротивление
было велико, предложение объявлено утопическим и фантастическим.
Вот прогресс социализма за двадцать лет!
К несчастию этот прогресс ретрограден. Если рабочие разных стран откажутся
явиться, что сделают правительства в случае мобилизации? Пример нескольких увлечет
многих. Можно ли их посадить в тюрьму, если их будет тысячи? Это становится
невозможным. Можно расстрелять нескольких, чтобы дать пример дисциплины; но
разве нет средств ответить на эту жестокость также; и наконец
разве мятежная армия не явится неизбежным следствием? Если систематически
начнут отказываться повиноваться, самые могущественные правительства не будут в
состоянии принудить социалистов к братоубийственным деяниям.
Я предпочитаю гражданскую войну войне национальностей;
в первом случае сражаются за идею, во втором ради удовольствий и выгод других.
Там сражаешься с настоящими врагами. Кто же враг французского рабочего? Ведь не
немецкий рабочий, не английский. Нет, это французский капиталист, хотя он и
говорит на одном и том же языке, имеет одну и ту же родину. Рабочие всех стран друзья,
у них общие интересы. Угнетатели рабочих всюду могущественны и победа над ними
— освобождение рабочих, стонущих под игом притеснений.
Родина; но это пустой звук! — разве страна,
где вас му-
— 184 —
чают и морят голодом заслуживает названия родины? Нет, у вас украли родину, и вот почему
у вас не может быть любви к родине.
Пусть правительства знают заранее, что
анархисты не будут столь наивны и глупы, чтобы душить друг друга на потеху
своим противникам. Самым прекрасным моментом было братание солдат с рабочими 18
марта 1871 г. Итак, пусть ведут пропаганду братства в армии перед лицом начальников,
которые побледнеют от ужаса при таком грандиозном зрелище.
Но вот что необходимо, это динамит.
Развитие милитаризма, улучшение оружия
сделали в последнее время невозможной борьбу на улицах, на баррикадах.
Для освобождения пролетариата динамит или
другое взрывчатое вещество может иметь такое же значение, какое имел пушечный
порох во время освобождения городского населения в средние века.
Кто доставляет нам необходимые взрывчатые
вещества, чтобы покорить армию и полицию, так что они не уверены ни в одной минуте?
Кто доставляет нам динамитные патроны в таком
виде, что их можно безопасно носить при себе в кармане? Фридрих Энгельс сказал однажды:
„Дайте каждому гражданину ружье и пятьдесят патронов, и вы будете иметь лучшую
гарантию для свободы народа".
А мы скажем;
„Дайте каждому гражданину пятьдесят динамитных патронов, и вы будете иметь лучшую
гарантию для свободы против произвола полиции и правительства".
В руках рабочих есть средство помешать
каждой войне. Представьте себе, например, что рабочие по перевозке на земле и
воде, рабочие в портах и на железных дорогах начали забастовку. Что сделает правительство,
чтобы перевезти солдат? Армии не могли бы подойти друг к другу, а цель и
заключается в том, чтобы помешать их приближению. Недавно мы читали, что
забастовка английских и мулатских кочегаров в Новом Орлеане имела целью
воспрепятствовать отправке 1.400 мулатов в южную Африку.
Браво! Вот как нужно действовать!
— 185 —
Война невозможна с того момента, как прекращается
транспорт солдат, лошадей, мулов, пушек, амуниции и фуража. Будем же продолжать
нашу пропаганду, чтобы идея отказаться от службы в случае войны развивалась
наряду с мыслью о всеобщей забастовке.
Идея сделает свое дело. Употребим все
усилия, чтобы анархисты, единственные настоящие революционеры и интернационалисты,
поняли наконец, что пролетарии всего мира должны
жертвовать своей кровью только в борьбе с настоящим врагом — капитализмом.
XVIII. Пассивное сопротивление и личный отказ.
То, что забастовка делает коллективно,
делает лично пассивное сопротивление. Отказ от военной службы, вот действительный
способ борьбы с правительством. Но такой отказ требует чрезвычайной
нравственной силы: чтобы устоять перед мучениями и придирками, каким придется
подвергаться, нужно обладать почти сверхчеловеческим характером. Вам известны
мужество и характер русских духоборов, которые, несмотря на все страдания,
остались непоколебимы в своем отказе. Шапки долой перед этими героями не только
в России, но повсюду. У нас, в Нидерландах, в прошлом году было два молодых человека,
которые отказались от военной службы. Один из них был анархист-христианин: его
продержали в тюрьме в течение нескольких месяцев, и он сдался. Другой, наоборот,
анархист-индивидуалист; он перенес свое первое наказание, отсидел целый год.
Когда он вышел из тюрьмы в мае, его снова спросили, согласен ли он отбывать
воинскую повинность. Он еще раз отказался и, как рецидивист, был приговорен на
год и четыре месяца. Он остался верен себе. Такому характеру удивляются, — недавно
он писал из тюрьмы: «Мои убеждения мне дороже жизни. У меня можно отнять жизнь,
но убеждений — никогда!» Когда человек говорит: «Я не хочу убивать»,
правительство отвечает после двадцати веков христианства и цивилизации:
«В тюрьму его, это — злодей! Для него нет
места в нашем обществе; он опасен для общественного порядка».
Я предлагаю вам послать ему почетное приветствие
и заявить, что его поступок в наших глазах гораздо более
— 186 —
геройский, чем пренебрежение к опасностям войны. Общество,
позволяющее, чтобы его достойнейшие сыны томились в тюрьмах, не достойно
существовать.
И мы утверждаем, что индивидуальный
поступок этого молодого человека должен непременно иметь большое влияние. А
когда эти примеры множатся, эти мужественные люди являются пионерами новой эры,
эры настоящей цивилизации, не имеющей ничего общего с лицемерием, которым отличается
наше время.
XIX. Способствовать общему развитию и условиям всеобщего благосостояния.
Если люди что-нибудь и теряют вследствие
войны, их интерес в сохранении мира.
Придет время, когда на войну будут смотреть,
как на пережитки варварства, когда люди видели в силе единственный способ получить,
так сказать, право и покончить ссору. Мнение многих лиц, что „ultima ratio"
народов, как раньше царей, станет в будущем пушка, не наше мнение, и история
цивилизации не говорит в пользу верности этого предположения. Было время, когда
смотрели на дуэль, как на единственное средство восстановить честь; теперь все
больше кажется странной мысль, что честь может иметь что-нибудь общее с пролитием
крови.
Так же и с войной. Вопрос не в том, прекратятся ли все ссоры и общество в будущем превратится в общество
ангелов; а в том, почему человек, разумное существо, должен драться, чтобы
прекратить свои ссоры?
Мыслящее создание не действует мерами
насилия, но доказательствами. Вот почему король Фридрих II был прав, говоря, что если его солдаты начнут думать,
то ни один из них не останется в строю.
Что же такое армия? Собрание лиц, которые
не думают, послушные орудия, с которыми начальники могут делать все, что
угодно. Армия, следовательно, совершенно противоестественна человечеству, она
противоположна человеку, как существу мыслящему, как характеру, как личности.
Принцип военного типа — насильственное
соединение, но что такое насильственное соединение, как не другое название,
данное рабству и деспотизму? Вот почему милитаризм прямая
— 187 —
атака против цивилизации. Знаменитый философ Кант в своем
проекте вечного мира говорит, что все „кратии", пусть это будет автократия,
аристократия или демократия (господство одного, лучших
или народа), пагубны и деспотичны. Долой же «кратии», — но что такое анархизм или
акратия?
Соединяясь под красным знаменем,
мы забываем национальные знамена, и когда последняя пушка будет разбита
анархизмом, который является человечным и цивилизатором, как показывает нам в одной
из своих картин художник Вирц из Брюсселя, белое знамя мира водрузится повсюду,
наступит торжество пролетариата — социальный и интернациональный мир, всеобщая
республика без различия национальностей, пола, расы и цвета.
Отказ от труда, отказ от военной службы —
вот самые действительные средства, — нужно бросить революцию под ноги
выступающих армий.
Когда правительство объявляет войну, это
— революция, и мы имеем право ответить революцией же.
Когда производится нападение, нужно
защищаться. Война посягает на нашу жизнь, на наше благосостояние, на нашу свободу
и человечность, и мы защищаемся во имя цивилизации; человечность против пушек и
ружей наших угнетателей.
Смелости, смелости и
еще раз смелости — вот что нужно и победа за нами, анархия — это порядок, это —
мир, это уничтожение нищеты, это — свобода.
Date: 3 сентября 2013
Изд: Ньювенгейс Ф. Д. «Милитаризм
и отношение к войне анархистов и социал-революционеров».
Пер. с французского Э. Ивинской.
OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)