Капиталистическое общество

„таит в себе войну,

как повисшая в небе туча

таит в себе грозу" *

 

На первой сессии вновь избранного парламента, открывшейся в 1893 году, около пятидесяти депутатов, причислявших себя к социалистам и объединившихся в одну парламентскую группу, впервые определили свою общую позицию. Жорес часто выступает их глашатаем: в 1893 году, когда он утверждает, что зародыш социалистического общества имеется в демократической республике; а также в марте 1895 года, когда в связи с обсуждением бюджета он анализирует причины «постоянной угрозы войны вопреки всеобщему стремлению к миру». Хаос, царящий в капиталистическом обществе, делает возможным обман народа цезаристами, гонку вооружений и содержание армии в казармах, всегда идущее во вред демократии. Никогда еще мысль Жореса не была более четкой, более доступной для понимания, чем в этой знаменитой речи.

Вторая часть ее менее известна, в ней он выражает уверенность, что освобождение порабощенной Эльзас-Лотарингии произойдет в результате полного расцвета политических свобод и социальной справедливости в самой Германии, а не в результате реваншистской войны.

 

Жан Жорес. Господа! Прежде всего позвольте поблагодарить палату за внимание, ибо, несмотря на то, что все очень утомлены после сегодняшних весьма важных, но слишком долгих дебатов, нам, моим друзьям и мне, любезно разрешили выступить с этой трибуны; кроме того, я должен просить вас не о снисходительности, на которую мы не имеем никакого права, но о справедливости, ибо, когда мы, стоящие на позициях социализма, обсуждаем здесь с вами новый военный бюджет, мы сталкиваемся с серьезными, исключительными трудностями.

———

* Названия статей, подборка выдержек из выступлений Жореса, вступительные заметки и примечания принадлежат составительнице сборника — Мадлен Ребериу. — Прим. ред.

 

98

 

И в самом деле, между нами существуют разногласия не только относительно способа постатейного размещения нашего бюджета, не только по тому или иному вопросу организации армии, но и относительно социальной концепции, определяющей самый принцип ее организации.

Это означает, господа, что нас разделяют принципиальные и непримиримые разногласия, а это создает большие трудности при обсуждении вопроса.

Кроме того, я сразу же вынужден поведать, да иначе и быть не может, о волнующих, даже мучительных проблемах, из-за которых вот уже два года мы подвергаемся ожесточенным нападкам: это проблема войны, милитаризм, идея родины и армии в понимании социалистического пролетариата¹, проблема взаимоотношений французских социалистов с социалистическим Интернационалом², а также точка зрения наша и нашей партии на территориальные вопросы, о которых только что говорил здесь наш друг Вайян³; и как ни опасно касаться этих вопросов, мы не можем, не имеем права избегать их. Они поставлены перед страной, они должны быть поставлены и перед парламентом.

Господа, если вы внимательно следите (а вы, конечно, так и делаете) за широкими дискуссиями в парламентах других стран, то вы знаете, что повсюду — в Лондоне, Риме, Берлине, Вене, Будапеште — все проблемы и, в частности, проблемы Франции обсуждаются с полной свободой. Там говорят о нашей стране, о наших государственных деятелях, о наших президентах, о на-

———

¹ В ходе предвыборной кампании 1893 года Французская рабочая партия заняла «новую позицию в вопросе о патриотизме». (Письмо Энгельса к Полю Лафаргу от 20 июня 1893 года.) Она заявила, что является одновременно «патриотической» и интернационалистской, отвечая этим на обвинения, будто она состоит на жаловании у Пруссии. Смотрите по этому поводу критику Энгельса в его письме к Лафаргу от 27 июня: «Это слово (патриотический) имеет столь узкий и в то же время столь неопределенный смысл, что я бы ни при каких обстоятельствах не рискнул применить его к себе» (см. Engels, Paul et Laura Lafargue, Correspondence, t. Ill, p. 292).

² Французских социалистов обвиняли также в том, будто со времени основания в 1889 году 2-го Интернационала они ставили перед собой задачи только международного порядка.

³ В «Журналь Оффисьель» за март 1895 года нет никакого упоминания о выступлении Вайяна по «территориальным вопросам».

 

99

 

ших институтах, о направлении внутренней политики Франции, о том влиянии, какое может оказать эта политика на общее положение в Европе. Мне кажется, что такая же свобода высказываний по важнейшим вопросам должна быть обеспечена и нам здесь (Правильно! Правильно! — на скамьях крайне левой.)

И если кто-нибудь, боясь уронить престиж Франции, который, поверьте, дорог и нам, возразит, что горестные воспоминания о событиях двадцатипятилетней давности требуют от всех нас этой сугубой осторожности, этой сугубой подозрительности, то я отвечу очень решительно, что, пройдя через эти испытания, наша родина, правда, утратила на время часть своей территории, но нисколько не утратила, нисколько не лишилась своей реальной мощи, своей гордости, неограниченного права на свободу и жизнь. (Аплодисменты.)

Господа, вы хотите мира, вы жаждете мира. Все господствующие классы Европы, все правительства, все народы тоже совершенно определенно и в такой же мере искренне хотят мира.

Голос со скамей левой. А может, не в такой же мере? (Движение в зале).

Жан Жорес. И тем не менее при всей этой огромной и всеобщей жажде мира военные бюджеты разбухают и растут повсюду из года в год, и война, проклинаемая всеми, ужасающая всех, отвергаемая всеми, может вспыхнуть в любой момент и в любом месте.

В чем же дело? Рискуя показаться вам невыносимо скучным, я должен прежде всего сказать, что, по нашему мнению, является глубокой причиной этого противоречия, этой постоянной угрозы войны, вопреки всеобщему стремлению к миру. (Движение в зале.) До тех пор, пока внутри каждой страны ограниченный класс людей будет владеть крупными средствами производства и обмена, до тех пор, пока он будет властен распоряжаться другими людьми, до тех пор, пока этот класс сможет навязывать обществу, в котором он господствует, свои законы: безудержную конкуренцию, непрекращающуюся борьбу за существование, повседневную погоню за богатством и властью; до тех пор, пока этот привилегированный класс будет опираться либо на сильные военные династии, либо на профессиональные армии олигархических республик, чтобы оградить себя от возможных взры-

 

100

 

вов народного гнева, до тех пор, пока цезаризм сможет играть на глубоких классовых противоречиях, чтобы обманывать эти классы и натравливать их один на другой (аплодисменты на скамьях крайне левой), душить с помощью ожесточившихся народных масс парламентские свободы буржуазии, а с помощью буржуазии, увязшей по горло в делах, пробуждающуюся в этих народных массах республиканскую волю; до тех пор, покуда все это будет длиться, эта политическая, экономическая и социальная война между классами, между отдельными людьми внутри каждой страны всегда будет порождать войны между разными народами. (С разных скамей: Правильно! Правильно!) Именно глубокий антагонизм классов и столкновение их интересов внутри каждой страны и порождают конфликты между нациями.

Так сто лет тому назад война между крестьянами и дворянами в Польше закончилась войной с другими странами¹. Так революционная Франция бросила вызов Европе, сначала чтобы ответить на тайную измену привилегированных, а затем чтобы в пароксизме отчаяния как можно скорей избавиться от своего дворянства и своих королей; так английская аристократия, спасая свои привилегии и крупные колониальные владения, подняла против нас все монархические и феодальные силы Европы. Так Наполеон продолжал войну и все более расширял военные действия, что отнюдь не диктовалось уже необходимостью и справедливостью; он делал это инстинктивно, допускаю даже, по привычке и от скуки, но также для того, чтобы сохранить свою абсолютную власть (которая в условиях мирного времени несомненно ослабла бы) и превратить идеалистически настроенный неистовый народ Революции в героическую, но покорную ему демократию.

Так впоследствии декабрьские авантюристы дрожащей старческой рукой поставили Францию на карту в своей последней игре; так руководимое Гогенцоллернами прусское юнкерство, одержав победу над Францией, навязало Германии свое политическое и социальное гос-

———

¹ В 1895 году исполнилось ровно сто лет, как Польское государство исчезло с географической карты. Россия, Пруссия и Австрия разделили его между собой, воспользовавшись распрями между польскими магнатами, которых ненавидели их собственные крестьяне.

 

101

 

подство и осуществило объединение Германии в феодальном милитаристском духе, а оно могло бы произойти иным путем.

И, кроме того, повсеместное ожесточенное колониальное соперничество ¹, которое обнажает саму первопричину больших воин между европейскими нациями, ибо достаточно возникнуть конфликту между двумя конкурирующими фирмами или двумя группами коммерсантов, чтобы создалась угроза миру в Европе.

Как же не опасаться после этого, что война между нациями может вспыхнуть каждый день? Как не считать ее возможной в любую минуту, когда в нашем обществе, где царят бесконечный хаос конкуренции, классовый антагонизм и политическая борьба (за которой нередко скрывается именно борьба социальная), вся жизнь человеческая, в сущности, не что иное, как непрерывная цепь битв и сражений.

Те, кто искренне воображает, будто они служат делу мира, защищая от нас нынешнее общество и прославляя его вопреки нам, на самом деле, не зная и не желая того, защищают постоянный источник войн, и в то же время сам милитаризм, который они хотят сохранять.

Ибо это измученное общество, стремясь избавиться от тревог, причина которых коренится в нем самом, вынуждено постоянно вооружаться в ответ на вооружение врага; в наш век безграничной конкуренции и перепроизводства наблюдается конкуренция и между армиями и перепроизводство в военной области. Поскольку сама промышленность превращена в поле боя, то и война становится важнейшей, наиболее лихорадочно развивающейся отраслью промышленности. (На скамьях крайне левой: Правильно! Правильно!)

Мало того, что нации истощают таким образом свои ресурсы на содержание вооруженных армий; привелигированные имущие классы, всех стран — и тут я прошу разрешения высказаться с полной открытостью — изолируют насколько возможно свои армии от свободной жизни демократических сил, заточая их в казармы²

———

¹ Первый империалистический раздел мира идет к концу, но уже намечаются новые притязания: Италии — в Эфиопии, Японии — в Китае, Германии — в Южной Африке, не отстает от них и Россия.

² Это одна из тем, которые Жорес впоследствии углубил своей книге «Новая армия». С 1893 года он неоднократно указы-

 

102

 

и поддерживая дисциплину пассивного повиновения. (Аплодисменты на скамьях крайне левой, реплики на скамьях центра.)

Вот уже двадцать лет для нас отнюдь не тайна, что в Европе в настоящее время стоит вопрос о создании профессиональных армии. Национальное собрание встретило знаменитого докладчика законопроекта об армии¹ овациями и возгласами «Когда говорят об армии, не может быть речи о демократии». Собрание освистало защитника Бельфора Данфер-Рошро, выступавшего против идеи пассивного повиновения. (На скамьях крайне левой: Правильно! Правильно!)

И в то самое время, когда по ту сторону границы некий император, стоящий во главе армии, заявлял своим солдатам, что отныне он особенно нуждается в их преданности для борьбы с внутренним врагом, что они должны быть готовы твердо, без колебаний стрелять в своих отцов и братьев, зараженных идеями социальной демократии ², в это самое время, а может быть несколькими днями позже, нам заявили во время дебатов (и я признателен оратору консервативной партии³, которого я уже благодарил как-то за искренность и откровенность), что армия — наша главная опора внутри страны и за ее пределами. Мы хорошо поняли, что это значит.

Таким образом, господа, вы приходите к следующему двойному противоречию. С одной стороны, невзирая на то, что все народы и все правительства желают мира, невзирая на все филантропические международные конгрессы, война все еще может вспыхнуть в любую минуту, с другой стороны, несмотря на повсеместный рост духа демократии и свободы, растут также огромные

———

вал, что обязательной воинской повинности недостаточно для создания национальной и демократической армии: «Армия только заимствована у нации, но она — не нация» («Petite Republique», 15 octobre 1893).

^! Генерал Шанзи докладывал в мае 1872 года в Национальном собрании законопроект об армии, принятый 27 июля. Он предусматривал пятилетний срок службы для тех, кто по жребию попадет в регулярную армию, но зато и многочисленные льготы и «послабления».

² Заявление Вильгельма II.

³ Жюль Делафосс заявил 4 марта, что армия — «лучшая опора нашей безопасности внутри страны и за ее пределами».

 

103

 

военные организмы, которые, по суждению республиканских мыслителей, создателей нашего учения, представляют собой постоянную угрозу для свободы демократий. Ваше общество, жестокое и хаотическое, даже когда оно желает мира, даже когда оно находится в состоянии кажущегося покоя, всегда таит в себе войну, как повисшая в небе туча таит в себе грозу. (Со скамей крайне левой: Правильно! Правильно!)

Господа, есть только одно средство уничтожить, наконец, войну между народами, это — уничтожить войну между отдельными людьми, ликвидировать экономическую борьбу, хаос современного общества, покончить с всеобщей борьбой за существование, которая приводит к всеобщей борьбе на полях сражений, и создать строй социального согласия и единства.

Вот почему, если вы логически, тщательно взвесите не добрые намерения, ибо они всегда бесплодны, а эффективность принципов и реальность результатов, вы убедитесь, что социалистическая партия сегодня — единственная партия на свете, стоящая за мир. (Аплодисменты на скамьях крайне левой.)

Но не думайте, господа, что, заявляя здесь о своей ненависти к войне, мы готовы примириться со свершившимся фактом грубого насилия над нашей страной. (На скамьях крайне левой: Правильно! Правильно! На скамьях левой: Отлично!)

Жан Жорес. Мы не забыли, мы не можем забыть! (Аплодисменты на скамьях крайне левой). Кто-нибудь, возможно, и забудет, не знаю, только не мы! В ходе обсуждения военного закона канцлера Каприви ¹ (которого здесь немало цитировали в последние дни и которого я хочу процитировать в свою очередь), сказал, желая доказать неоспоримую искренность своих намерений, со свойственной германским государственным деятелям прямолинейностью: «Германская нация сыта по горло!»

Мы же, господа, вынуждены с горечью сказать: французская нация растерзана на части. (Правильно! Правильно! Волнение в зале.)

Мы не забыли глубокой раны, нанесенной отчизне, ибо эта глубокая рана нанесена не только отчизне, но

———

¹ Каприви был имперским канцлером после отставки Бисмарка, с 1890 по 1894 год.

 

104

 

и правам всех народов. (Аплодисменты на разных скамьях.)

Но если мы считаем себя не вправе забывать об этом, то мы в то же время считаем, что ни мы, ни кто бы то ни было другой не имеет права на ненависть, ибо даже наша страна, как она ни благородна и великодушна, в прошлом — и честь обязывает нас признать это — в течение долгого времени тоже проявляла жестокость и произвол в отношении известного вам народа. В ошибках других народов мы узнаем слишком много своих ошибок, чтобы наш патриотизм позволил нам питать смертельную вражду. Ни ненависти, ни отречения — таков наш девиз. (Аплодисменты на скамьях крайне левой.)

Мы протестуем против посягательства на наши права не только как французы, поймите это (горе нашего народа — это горе каждого из нас), мы протестуем и как социалисты. Нельзя допустить, чтобы в то время, когда социализм стремится освободить волю всего человечества, часть французов оставалась насильственно, против своей воли, оторвана от той исторической группы, к которой она желает принадлежать. (Аплодисменты на скамьях крайне левой.)

И если мы боремся, если мы преследуем капитализм, то потому, что он дает человеку власть над человеком; если мы боремся против сил капитала, стремящихся сохранить старый дух господства и завоеваний, то не для того, чтобы терпеть это насилие, господство и завоевания в их наиболее грубой форме, когда открыто попирают самосознание народов и одним ударом шпаги отсекают друг от друга души, жаждущие быть неразлучными. (Правильно! Правильно!)

Если мы боремся против милитаризма, то не для того, чтобы оставить ему его последнюю добычу. Мы возмущаемся, когда во время наших внутренних конфликтов, стачек и экономических боев, солдат Франции заставляют стрелять в своих братьев. Но что же придется делать тем, кто по ту сторону французской границы будет завербован в армию имперского милитаризма, как не стрелять когда-нибудь в своих братьев?

Вот почему я считаю необходимым заявить с этой высокой трибуны: для социалистически мыслящей части

 

105

 

мирового пролетариата каждый протест против капиталистического режима является в то же время, в силу неумолимой логики, осуждением насильственных аннексий, осуществляемых в отношении народов, которые не желают признавать чужеземную военную автократию. (Аплодисменты на скамьях крайне левой.)

Но реваншистская война — не выход из положения. (Новые аплодисменты.)

Марсель Абер¹. В таком случае это платонический протест!

Жан Жорес. Реваншистская война лишь вновь превратит спорные области в арену новой бойни, кровопролития и разорения; она не может иметь иных последствий при непрерывном возобновлении сражений, она лишь разожжет страсти, которые приведут к бесконечным потрясениям с той и с другой стороны; она лишь навяжет обоим народам, ввиду постоянно грозящей им опасности, постоянную военную диктатуру; и если родина не погибнет в результате поражения, то ее свобода может погибнуть в случае победоносной войны. (Аплодисменты на скамьях крайне левой).

Нет, господа, это не выход из положения. Выход, — и не только для тех, кого отторгли от нас, но и для всех других народов или части народов, которые могут стать жертвой захватчиков, — этот выход в развитии политической свободы и социальной справедливости во всей Европе.

Ах, нет ничего общего между Эльзас-Лотарингией, чувствующей, как бьется рядом с ней и никогда не замрет огромное сердце народа, от которого ее насильно отторгли, и, скажем, Ирландией², не имеющей никакой национальной опоры за пределами страны, или же расчлененной Польшей, которая давно уже была бы мертва, если бы внутренняя жизнь нации нуждалась во внешней организации, чтобы существовать.

———

¹ Марсель Абер — адвокат, буланжист, был избран в палату в 1893 году.

² Гомруль, принятый палатой общин в 1882 году, после 82-дневных дебатов, был отклонен палатой лордов. Гладстон вышел в отставку. В марте 1894 года его сменил лорд Розбери, тоже «либерал», но полный решимости сохранить в Ирландии английское владычество.

 

106

 

И тем не менее даже для этих захваченных, расчлененных, проглоченных народов наступило время, когда подготавливается и совершается постепенное возрождение, причем только благодаря прогрессу всеобщей свободы.

Готье де Кланьи¹. Это слишком длинная история, мы не хотим так долго ждать!

Жан Жорес. По мере того как правительства вынуждены все более считаться с общественным мнением, и особенно по мере того, как всеобщее избирательное право вводится во всей Европе² (оно уже введено в Бельгии и завтра будет введено в Австро-Венгрии, впрочем, возможно, совершенно в другой форме), люди самых различных интересов, люди, сочувствующие друг другу, все идеи, все силы народов будут призваны к участию в общественной жизни и в законодательной деятельности; и даже побежденные станут силой, перед которой победитель подчас вынужден будет капитулировать, с которой он всегда должен будет считаться, а побежденные, с которыми должен считаться победитель, — уже не полностью побежденные.

В силу природы вещей тактика угнетенных народов меняется сегодня, как и тактика самого пролетариата. Так же как пролетариат отказался от уличных боев, в наши дни ставших неэффективными, и вместо этого, организовав свои экономические и политические силы, идет вперед, к завоеванию власти, точно так же побежденные, угнетенные, растоптанные народы отказываются от вооруженных восстаний прошлого, стремясь использовать для достижения национальной независимости рост политических свобод. (Аплодисменты на скамьях крайне левой.)

———

¹ Правый политический деятель, враг парламентской системы, депутат от Версаля.

² В последние годы XIX века рабочие партии нередко ставили своей главной целью введение всеобщего избирательного права. В Бельгии рабочая партия, основанная в 1885 году, весьма способствовала своими массовыми кампаниями принятию в апреле 1893 года закона о всеобщем избирательном праве, который «уравновесили» дополнительными голосами, предоставляемыми отцам семейств и владельцам родовых поместий. В Австрии закон 1896 года признал право голоса за всеми гражданами, но сохранил систему курий по прусскому образцу. Только в 1906 году там дождались «расширения» этого закона.

 

107

 

Прошли те времена, когда Ирландия прислушивалась к малейшему отзвуку войны в Европе и ожидала высадки иноземных войск в надежде что они освободят ее от захватчиков. Прошли те времена, когда Мицкевич, заканчивая свои «Книги народа польского и польского пилигримства», написал слова страшной молитвы: «И даруй нам, боже, войну всемирную ради освобождения отчизны» ¹. Нет! Но когда даже в лондонском парламенте от Ирландии зависит большинство, когда она дает власть и лишает ее, когда три державы, поделившие между собою Польшу, желая сохранить свое влияние на общественное мнение или ради своих парламентских комбинаций, должны в то же время потакать национальному чувству поляков, когда они воскрешают (вынужденный и одновременно странный шаг) внешнее единство народа, который сами же раскололи, я вправе утверждать, что для достижения элементарной справедливости в Европе ныне имеются другие средства и другие пути, чем война. (Бурные аплодисменты на скамьях крайне левой.)

Нация-победительница может расширять и укреплять свои свободы, лишь предоставляя их также побежденным и покоренным; а так как эти последние являются единым народом в силу общности взглядов, чувств, традиций, надежд, духовного сродства, связывающего их между собой и с историческими группами, с которыми их разлучили, то вы всегда видите, как на фоне парламентской борьбы вырисовываются образы народов, и неожиданные и глубокие организационные изменения в положении наций произойдут прежде, чем они найдут отражение на карте.

И затем, господа, не только развитие политических свобод, но главным образом рост социальной справедливости уничтожит беззакония, совершаемые одной нацией по отношению к другой, как и беззакония, совершаемые одним человеком по отношению к другому. И так же, как нельзя примирить двух людей, только взывая к их чувству братства, а нужно привлечь их, если это возможно, к участию в общем благородном деле, и тогда, забыв о себе, они забудут и о своих обидах, точно так

———

¹ Мицкевич опубликовал эту книгу в 1834 году в Париже, где жил в изгнании.

 

108

 

же и целые нации только тогда отрекутся от прежней зависти, прежних распрей, прежних притязаний на господство, от всего своего блестящего и печального прошлого, преисполненного высокомерия и ненависти, славы и крови, когда они все вместе поставят перед собой единую высшую цель, когда они поймут, какая миссия предназначена им историей, миссия, на которую указывал им еще Шатобриан сто лет назад, — окончательное освобождение человечества, которое, избавившись от рабства и крепостной зависимости, хочет и должно избавиться от наемного труда. (Аплодисменты на скамьях крайне левой.)

Среди восторга и ликования от свершения или даже только подготовки этого великого дела, когда не будет больше политического и экономического господства человека над человеком, когда отпадет надобность в правительствах, опирающихся на вооруженную силу для сохранения монополии захватнических классов, когда разнообразие знамен будет только радовать людей, а не разобщать их, кто, я вас спрашиваю, будет стремиться помешать определенной группе людей установить более близкие, более семейные, более тесные отношения, то есть жить единой национальной жизнью с исторической группой, с которой ее связывает многовековая дружба? (Опять аплодисменты на скамьях крайне левой.)

Марсель Абер. Нам некогда дожидаться этого!

Жан Жорес. А поскольку именно люди наемного труда, поскольку именно класс пролетариев во всех странах более других жаждет нового порядка, ибо он сильней других страдает от нынешнего режима, поскольку он уже сегодня более других содействует интернациональному объединению народов путем интернационального объединения пролетариата, то и мы вместе с ним и подобно ему становимся интернационалистами, чтобы подготовить уничтожение социальной несправедливости, которая является причиной войн, чтобы подготовить уничтожение войн, которые служат предлогом для содержания армий.

Палата депутатов, 7 марта 1895 года.

 

109

 

Соединенные Штаты и Филиппины

 

Ко времени выхода в свет книги французского социалиста Анри Тюро о восстании на Филиппинах, к которому Жорес написал предисловие (публикуемое ниже), раскаты национально-освободительной войны филиппинского народа во главе с его вождем Агинальдо * еще гремели по всему архипелагу. Только в 1901 году американскому империализму удается подавить восстание, направленное вначале против испанского господства, а затем против Соединенных Штатов Америки.

По существу, дело идет о замене одного империализма другим, о замене старого колониального владычества испанской военщины и духовенства властью капитализма сахарных компаний и американских экспортеров, жаждущих открыть новый рынок у ворот Китая.

Эта замена произошла в результате войны на Кубе. Испания потеряла в ней не только самый большой из Антильских островов и Пуэрто-Рико, но и архипелаг в Тихом океане.

Но филиппинский народ не смирился. Жорес говорит о значении этого сопротивления, о важности этой борьбы. Это предисловие свидетельствует также о том, что он сам к этому времени уже утрачивает некоторые свои иллюзии относительно миролюбия и благородства Соединенных Штатов Америки.

 

Содержательная и живо написанная книга Тюро появилась в нужное время. В тот самый момент, когда американское общественное мнение призвано решить судьбу Филиппин, чрезвычайно важно, чтобы общественность всех стран была правильно информирована о самоотверженных усилиях филиппинского народа в борь-

———

* Агинальдо, Эмилио (1869—) — филиппинский деятель. Во время Испано-американской войны был президентом Филиппинской республики, которая повела борьбу против американских захватчиков. Однако, боясь размаха революционного движения, поддерживал сторонников компромисса с США. После того как он был взят в плен, опубликовал предательский призыв к прекращению борьбы. — Прим. ред.

 

118

 

бе за свою независимость. Конечно, мощные капиталистические группы Соединенных Штатов не отступят в своих империалистических устремлениях перед настояниями людей доброй воли, информируемых во всех странах искренними друзьями мира и справедливости. И все-таки в наше время существует духовная солидарность народов, и из одной страны в другую неизбежно доносится отголосок мнений и чувств. И утверждение, что потерпевших поражение филиппинцев ждет более мягкая участь, если все цивилизованные страны будут знать о их героической битве за свободу и восхищаться ею, отнюдь не парадокс.

Тюро изучал эту драму не только по документам, он и сам побывал на Филиппинах, когда там шла борьба. Его рассказ пронизан трепетом невыразимой симпатии и чувством горечи и гнева.

И как может не взволновать эта драма, это жестокое разочарование народа, который в своей попытке добиться свободы вновь, и на этот раз окончательно, попал в рабство?

Веками этот умный и гордый народ, у которого очень много общего с японцами, страдал под удушающим игом монахов и испанских генералов. Подстерегая его самые сокровенные мысли, систематически отвлекая его от точной и живой науки и запутывая в теологических ухищрениях, хозяева надеялись использовать его духовное смятение. Живя в условиях постоянной инквизиции, под страхом пыток и террора, лишаемые в результате злоупотреблений чиновников почти всех плодов своего труда, филиппинцы, однако, не переставали проявлять в героических восстаниях, особенно за последнее столетие, скрытый пламень своей внутренней жизни. Более состоятельная молодежь уезжала в Европу или в крупные порты Китая, куда уже проникла европейская мысль, и возвращалась на Филиппины, преисполненная страстного желания сеять семена свободы и справедливости на этой пылающей земле, ставшей бесплодной под мрачным гнетом монашества. Жизнь и смерть Рисаля ¹, безу-

———

¹ Хосе Рисаль (1861—1896) — филиппинский поэт и патриот, заслуживший всемирное признание своей книгой «Noli me tangere!» («Не тронь меня!»), опубликованной в Берлине в 1886 году. Он был казнен на Филиппинах при ужасных обстоятельствах, о чем рассказывает Тюро.

 

119

 

словно, один из наиболее волнующих эпизодов истории человечества. Рисаль усвоил в Европе все достижения современной науки и вернулся на Филиппины не для того, чтобы поднять там восстание, а для того, чтобы попытаться открыть хозяевам страны глаза на необходимость назревших перемен. Но его схватили, судили и расстреляли; перед смертью, в ночь накануне казни, в то время, как его невеста коленопреклоненная плакала у порога его каземата, он написал чудесные стихи, где любовь к свободе сливалась воедино с невыразимым пантеистическим преклонением перед землей и небом. Тюро поступил правильно, раскрыв перед нами эту драму во всех подробностях: жизнь и смерть Рисаля оставляют в душе чувство какого-то священного трепета, и нельзя себе представить, чтобы народ, побудивший к такому самопожертвованию, не добился в конце концов свободы.

Но какая жестокая ирония судьбы! Когда между Соединенными Штатами и Испанией вспыхнула война из-за Кубы, филиппинцы вправе были надеяться, что наступил час их национального освобождения, да и Соединенные Штаты поначалу как будто их обнадеживали. Но вскоре филиппинцы убеждаются, что Соединенные Штаты просто намерены заменить испанское господство своим, и в отчаянии они приходят к мысли, что останутся и впредь рабами и что вдобавок ко всему их обманули те, кто делал вид, будто желает их освобождения. Избавиться от владычества Испании и все-таки не обрести свободы! Если бы какой-нибудь пророк предсказал им эту странную судьбу, они были бы поражены в самое сердце.

Тюро питает глубокую симпатию к вождю филиппинцев Агинальдо, сражавшемуся прежде против тирании Испании, а ныне — против вероломных американцев. Возможно, в силу этой столь возвышенной симпатии он даже не видит некоторых ошибок, совершенных Агинальдо. Этот вождь, по-видимому, слишком безрассудно доверился Соединенным Штатам. Он не потребовал никаких письменных обязательств, не принял никаких мер предосторожности. Между тем он должен был знать, что политику Соединенных Штатов вершат капиталистические группы и что могущественные сахар-

 

120

 

ные компании потребовали аннексии Филиппин ¹. Возможно, что, составляя проект временной конституции, Агинальдо отвел себе слишком откровенную диктаторскую роль, дав повод к полемике в американской печати.

Но все эти оговорки не могут умалить восхищения перед таким мужеством. И они не в состоянии смягчить вину Соединенных Штатов.

Тщетно было бы сейчас надеяться, что общественное мнение Америки добьется проведения более справедливой политики. Даже если бы победил Брайан ², все равно Филиппины не получили бы полной независимости, им была бы предоставлена лишь ограниченная автономия. Во всем мире не найдется человека, кто, понимая, что такое право гуманности, не пожелал бы Соединенным Штатам не злоупотреблять своей силой. Они могли бы многое поправить, обеспечив филиппинцам режим гражданской и политической свободы, насаждая среди них просвещение и науки, развивая экономическую жизнь страны. Но разве допустит это слепой и эгоистический капитализм?

Предисловие к книге Анри Тюро: «Деятели революции.

Агинальдо и филиппинцы», Париж, 1900 год.

 

Европа

 

(За Европейскую лигу мира)

 

Август 1900 года. Жорес мечтает о создании Европейской лиги мира, вдохновляемой социалистической партией, но открытой «для всех здравомыслящих и честных людей», которые «не боятся сотрудничать» с пролетариатом. Это не случайная мысль, он отстаивает ее и в других своих

———

¹ Впрочем, не только они одни. Американский империализм более дальновиден, и президент Мак-Кинли не решился бы на аннексию, не имея солидной поддержки.

² Брайан — кандидат в президенты Соединенных Штатов от демократической партии, вновь потерпел поражение на выборах 1900 года, и республиканская партия, партия наиболее беспощадной империалистической экспансии, оставалась у власти до 1913 года.

 

121

 

выступлениях того же периода. Осуществление ее позволило бы укрепить единство Европы, воспрепятствовав провокационной политике в Китае, эксцессы которой могут обернуться против самих европейцев. Отсюда видно, какими окольными путями подходит Жорес к вопросу об империалистической экспансии на Дальнем Востоке.

На этот раз он говорит о международной экспедиции, организованной под командованием немецкого генерала Вальдерзе (в ней приняли участие войска чуть ли не из всех стран Европы) для подавления Ихэтуаньского восстания (массового крестьянского движения, весьма сложного по своему характеру). В июне повстанцы овладели Пекином и осадили иностранные миссии.

Проект Жореса не был осуществлен. Дебаты об «участии», развернувшиеся в связи с вступлением Мильерана в правительство Вальдек-Руссо, поглотили почти все внимание во время Парижского конгресса, где Жорес намеревался выступить со своим предложением. Делегаты лишь слегка коснулись вопроса о китайской экспедиции, молчаливо одобренной многими социалистами. К тому же колониальный вопрос был лишь пятым пунктом повестки дня, осложненной, кроме того, неудовлетворительной организацией конгресса.

 

Жизни Европы угрожает глубокий кризис. Экспедиция в Китай как будто вновь открывает эру эпических войн между континентами. Возможно, на этот раз, приложив небольшое усилие, конфликт удастся ликвидировать. Но может случиться и так, что в китайском народе, чьи неисчерпаемые силы пока дремлют, в конце концов пробудится воинственная энергия. Сколь же тогда непомерно велика и опасна задача, которую взвалила себе на плечи Европа!

Нет никакой уверенности, что Европе придется иметь дело только с Китаем: может быть, ей придется иметь дело со всей Азией, ибо недалек день, когда она придет в движение. Япония как будто сотрудничает с Европой в деле подавления китайского восстания¹. Но не-

———

¹ Япония, победившая Китай в 1895 году и частично лишенная европейскими державами, особенно Россией, своих территориаль-

 

122

 

давно опубликованные выдержки из донесений японских генералов о боях в Тяньцзине¹ довольно тревожны. С одной стороны, они говорят о тенденции японцев присвоить себе все заслуги совершенного, а с другой стороны, свидетельствуют о тайном сочувствии к китайцам. Японцы, пожалуй, вмешались в дело только для того, чтобы Европе не достались все выгоды победы. Азия сама восстановит порядок в Азии и распространит там цивилизацию. Сама Азия потребует себе львиную долю, когда наступит час дележа добычи, и если Европа не проявит максимум благоразумия, максимум бескорыстия, максимум сплоченности, то вполне возможно, что Япония и Китай в конце концов договорятся между собой против нее.

Одновременно наш друг Гайндман, который столько раз храбро атаковал английский шовинизм, взволнованно отмечает в превосходной статье, напечатанной в газете «Форвертс»², что примеру Китая, оказывающего сопротивление Европе, «чужеземцам», может последовать Индия, столь нещадно эксплуатируемая и страдающая от голода ³.

Мы недостаточно хорошо знаем умонастроение населяющих Индию народностей, чтобы судить о правильности мрачного прогноза нашего друга. Но довольно трудно представить себе, чтобы столь великое для Азии событие, как поражение неразумных, алчных и разобщенных европейцев, если Китай сумеет нанести его, не отозвалось рикошетом в Индии. Следовательно, можно предвидеть совместные действия всей Азии против Европы. Япония, Китай, Индия вполне способны образовать могучий треугольник, олицетворяющий угрозу со стороны пробуждающейся Азии. Вот в чем важная проблема и, быть может, великая опасность для Европы.

———

ных захватов, с тех пор придерживалась политики империалистического компромисса с царизмом. В конце июня 1900 года она предложила высадить в Такао (Гаосюн) 30 тысяч солдат для подавления Ихэтуаньского восстания. В международном экспедиционном корпусе, бывшем еще на пути в Пекин, когда появилась статья Жореса, японский контингент, самый большой из всех, насчитывал 8 тысяч солдат.

¹ Речь идет о первых боях в Тяньцзине 18 июня.

² Ежедневный орган германских социал-демократов.

³ Подготовка национального движения, вспыхнувшего в 1905 году, была начата в 1900 году, но партия «Национальный конгресс» не утратила еще полностью своих иллюзий.

 

123

 

И вот в ту минуту, когда Европе более всего необходимы полная ясность ума, крепкая солидарность и мудрость, чтобы во всеоружии встретить эту опасность, говорят, что европейские народы заняты сведением своих счетов и находятся во власти самых низменных чувств — ненависти и жадности.

Англия еще далеко не вышла из затруднений, которые она отчасти сама создала себе в Южной Африке¹. И эта война, которая длится гораздо дольше, чем можно было ожидать, не только отнимает наибольшую часть вооруженных сил Англии, но еще и разлагающе действует на ее внутреннюю политику.

Либеральная партия, растерявшись, позабыв самые прочные традиции английского парламентаризма, не может даже голосовать вместе со своим парламентским лидером ². Что касается фракции юнионистов, то она не в силах, несмотря на все свое высокомерие, скрыть охватившую ее тревогу: она хочет форсировать выборы, опасаясь, как бы раздражение, вызванное слишком долгим ожиданием развязки в Южной Африке, и тяжелые затруднения организационного периода не свели на нет впечатления от первых побед лорда Робертса³. Вообще, всю Англию, казалось, охватила какая-то крайняя нервозность. Маркиз Солсбери ⁴ еще несколько месяцев назад отмечал враждебное отношение к Англии всего мира; англичане ловят его на слове и спрашивают: «Какие же меры предосторожности приняты вами?» А лорд Розбери говорит: «Нас ненавидят, но достаточно

———

¹ Англо-бурская война началась в 1899 году занятием Трансвааля и Оранжевой республики, богатых золотом и алмазами. Она продолжалась три года, требуя от Англии значительных военных усилий и жестокой борьбы, в которой ярко проявились методы ведения колониальной войны. Жорес в своей оценке весьма снисходителен к английскому империализму.

² К 1900 году либеральная партия очень ослабла вследствие раскола и выделения из нее особой фракции либералов-юнионистов. Часть либералов и консерваторы проводили политику самого агрессивного империализма.

³ Британский главнокомандующий в период англо-бурской войны.

⁴ Солсбери, Роберт Артур Толбот — лидер консерваторов, премьер-министр с 1885 по 1902 год (с перерывом в 1892-1895 годы), не был, впрочем, главным вдохновителем империалистической политики. Эта роль принадлежала министру колоний Джозефу Чемберлену (1836—1914), мэру Бирмингема, представлявшему тип дельца новой формации.

 

124

 

ли мы сильны?» Он целиком поглощен превращением Англии в мощную военную державу и поэтому требует, чтобы во главе военного и морского министерств были поставлены специалисты, профессионалы. Какая же националистическая лихорадка должна была охватить бывшего лидера либеральной партии, если он так откровенно отрекся от традиции, которая считалась необходимой гарантией свободы, непременным условием парламентского строя!

Германский император, по-видимому, потерял всякое самообладание; его слова, воспроизведенные в виде заголовков на столбцах газеты «Форвертс», варварские призывы к истреблению, которыми он напутствовал свои войска, отправлявшиеся в Китай¹, свидетельствуют о том, что сознание европейцев может внезапно помрачиться и толкнуть их на участие в варварстве, которое, как они утверждают, они призваны искоренить.

Политика Франции настолько тесно переплелась с политикой России, что мы уже не знаем, обладает ли она достаточной свободой действий, чтобы обуздать вызывающие тревогу домогательства России в Азии. Мы уже стали сообщниками ее низкой политики хотя бы потому, что одобрили ее: с 1898 года под предлогом борьбы с английскими интригами Россия льет воду на мельницу вдовствующей императрицы, принца Дуаня и китайского национализма².

Едва только начались военные действия в Китае, как уже выявились разногласия между Россией и Англией из-за контроля над железными дорогами. Такое развитие событий должно внушать нам самое серьезное беспокойство.

———

¹ 27 июня в Бремене Вильгельм II обратился к немецким солдатам со словами: «Истребляйте, никого не щадите! Тысячу лет тому назад гунны короля Аттилы создали себе грозное имя в истории и в преданиях. Так и вы сегодня в Китае должны запечатлеть на тысячу лет вперед германское имя, чтобы никогда больше ни один китаец не посмел даже косо взглянуть на немца!»

² История Китая в 1898—1900 годы пока еще мало изучена. В 1898 году попытка группы ученых, поощряемых Англией и Японией, добиться некоторых буржуазных реформ потерпела крушение из-за отсутствия широкой поддержки народа. Чтобы подорвать влияние Англии, русская и французская агентуры, по-видимому, оказали поддержку императрице Цыси и ее маньчжурскому окружению, противникам реформ, установившим определенный контакт с июня 1900 года с некоторыми участниками Ихэтуаньского восстания.

 

125

 

Европа будет подвержена любым случайностям, если она немедленно не создаст европейскую партию мира, Европейскую лигу мира.

Социалистическая партия может и должна взять на себя инициативу в деле создания этой великой лиги, ибо она питает наибольшую ненависть к войне, и, хотя в рабочем классе всех стран еще живы националистические и шовинистические идеи, все-таки социалистический пролетариат достиг наивысшей степени интернационального сознания. Следовательно, именно ему надлежит объединить в Европейскую лигу мира в первую очередь всех пролетариев, а затем и всех людей доброй воли, сознающих великую угрозу, которую таит для всеобщего мира кризис в Азии, а также соперничество между нациями и притязания капиталистов.

Мне кажется, что это должно стать самой возвышенной и в то же время самой настоятельной и конкретной задачей международного конгресса социалистических партий, который соберется в Париже 21 сентября сего года ¹. Мы достаточно разъясняли свои теоретические положения. Мы не перестанем напоминать о них и впредь, но теперь настало время перейти к делу и доказать перед лицом одного из величайших мировых кризисов, что международный социализм действительно является силой мира, силой, проповедующей мудрость и умеренность, но в то же время силой конкретной, реальной и могучей, с которой даже правительства вынуждены ныне считаться.

Основанная социалистической партией и воодушевляемая высоким духом международного пролетариата, эта Европейская лига мира будет в то же время открыта для всех здравомыслящих и честных людей, которые не хотят, чтобы будущее человечества было принесено в жертву милитаризму или капитализму.

Точно так же, как в деле Дрейфуса, борясь против лжи и преступления, французские социалисты не отвергли помощи лучших представителей буржуазии и передовой интеллигенции, точно так же, как силы социализма и силы немецкой интеллигенции действовали заодно в борьбе против закона Гейнце, гибельного для свободы

———

¹ Международный конгресс заседал в Париже с 23 по 27 сентября 1900 года.

 

126

 

мысли, так и теперь социализм вправе и даже обязан воззвать ко всем силам справедливости и мира, чтобы предотвратить готовящиеся зловещие конфликты.

Какой славой покрыл бы себя социализм, став в этот момент всемирного кризиса объединяющим центром цивилизации, умиротворяющей силой, способной спасти людей от безумной жажды наживы и убийства! Это может сделать он, только он один, но при условии немедленной организации широкой кампании с точно определенными задачами. Европейская лига мира, основанная социалистической партией, но открытая для всех людей доброй воли, которые, не примыкая полностью к социализму, все же не боятся сотрудничать с ним во имя сохранения мира во всем мире и обуздания аппетитов, угрожающих этому миру, — вот самое неотложное, самое прекрасное, самое полезное дело, за которое можно взяться при настоящем положении вещей.

Эта лига поставила бы своей целью внедрять повсюду дух умеренности и согласия, действовать с помощью печати, собраний, книг и школ на сознание народов, совместными усилиями подавлять повсюду шовинистическое неистовство, обуздывать чрезмерные аппетиты капиталистов и охранять покой человечества от всяческих неожиданностей, таящих в себе угрозу, быть может, чудовищного конфликта между Азией и Европой.

Никогда еще перед партией, высоко и гордо несущей свое знамя, не стояла более великая задача и никогда еще не представлялось столь блестящей возможности для ее осуществления.

«Птит репюблик», 5 августа 1900 года.

 

Немножко корпии

 

Русско-японская война началась в феврале внезапным нападением Японии. Для целого поколения, поколения Жореса, — это первая война. Все нутро его восстает против бойни и лицемерия верхов, плохо прикрывающего ответственность, которую несет царский империализм за свою политику в Маньчжурии. Бичующие, гневные строки, вылившиеся из-под пера Жореса, при всей их страстности сочетаются с неумолимой логикой. Это одна из тех решающих минут, когда рушатся лелеемые им с 1903 года надежды на вечный мир.

 

133

 

В большом дворце на Елисейских полях, в дальнем конце выставки, устроенной в пользу русских раненых, высится белая палатка Красного Креста. Врача, санитаров, раненого, которого вносят на носилках, изображают большие, в человеческий рост, куклы. Как все тут чистенько, благопристойно, даже умилительно! Война, на которую смотришь сквозь розовые очки. Раненый и тот выглядит безукоризненно: пусть раздробленная осколком снаряда нога забинтована, но на шинели и папахе не только что пятнышка крови или грязи, соринки не обнаружишь. Это причесанная, прилизанная, нарядная, почти кокетливая война; лиц раненого не искажено страданием, оно отражает разве что легкую грусть. Кто бы мог по этим невинным и пристойным картинкам представить себе ужасающий смрад покрытых трупами полей сражений и забитых ранеными госпиталей, тот кровавый, гнойный, грязный поток, что денно и нощно льется из всех ран войны? А вокруг этого полевого госпиталя в духе Трианона развешены фотографии императрицы и фрейлин, занятых сердобольным делом. В ярком свете солнца, врывающемся через широкие оконные проемы Зимнего дворца, они кроят марлю и щиплют корпию. Трогательная забота, в искренности которой нельзя усомниться! Ибо какое женское сердце может оставаться безучастным к страшным бедствиям войны?

Да, все это так, но кто ее затеял, эту ненужную, преступную, злосчастную войну? Кто нанес удар Японии в 1895 году¹, кто позволил хозяйничать политико-финансовым группам, наводнившим вслед за Маньчжурией Корею, что почти неизбежно должно было привести к войне?² Всем распоряжается царь. Это он правит многомиллионным русским народом. Он его политический и религиозный глава; приказания и благословения его нисходят с какой-то недосягаемой высоты. Как допу-

———

¹ Сразу же после победы Японии в японо-китайской войне 1894—1895 годов русское правительство при поддержке Франции и Германии вынудило Японию отказаться от аннексии Ляодунского полуострова.

² «Уважение неприкосновенности Китая, обещанное великими державами в 1895 году, соблюдалось недолго. Под его прикрытием русские капиталисты на несколько лет лишили японцев их исключительных привилегий в Маньчжурии и Корее, получали железнодорожные концессии, арендовали Порт-Артур, добились права эксплуатации пограничной зоны между Кореей и Маньчжурией.

 

134

 

стил он эту хищническую, провокационную, безумную политику? Почему, доверив бразды правления придворным и финансовым авантюристам¹, очертя голову несшимся к войне, увлекая за собой Россию, он закрыл глаза на созданную им самим опасность? Почему толкнул свой народ, как стадо в ночи, на край бездны? Может ли он сослаться на то, что лучшие умы России указывали ему путь на Дальний Восток? Но ведь все мыслящие русские люди, напротив, вновь и вновь, чуть ли не с отчаянием, настаивали на политике мира и внутренних реформ.

Может ли он утверждать, что его увлекла необузданная народная стихия, темная масса восторженных и мистически настроенных мужиков, стремившихся к новым завоеваниям и к новым судьбам? Но ведь большинство даже никогда раньше не слыхало о Маньчжурии и о Корее. Да и сейчас еще крестьяне, миллионы крестьян не отдают себе отчета в том, из-за чего идет война. Они никак не могут взять в толк, почему их отрывают от клочка земли и родного дома; и жены и матери тех, которые идут умирать, неведомо куда и неведомо за что, скорбной вереницей провожают их на вокзал, до вагона; но если в причитаниях пока еще не звучит возмущение, если толпы, всхлипывая, пока еще склоняются перед иконами, которые собственноручно раздает царь, все же из груди этого простодушного и многострадального, невежественного и покорного народа вырывается жалоба или по крайней мере укоризненный вопрос: «За что посылаешь ты нам такое испытание?»

И не единодушное мнение министров побудило царя пуститься в эту авантюру. Витте был против войны; Куропаткин твердил, что к войне не подготовлены, и предрекал катастрофу².

———

¹ Среди них «восходящая звезда» Безобразов, грубый и нечистоплотный делец, основатель компании Ялу. Он привлек к своим аферам двоюродного брата царя и добился того, что Николай II вложил два миллиона в его компанию. Трудно сыскать более разительный пример сотрудничества правящих и деловых кругов.

² Витте был сторонником «мирного проникновения» путем интриг, взяток и т. д. И когда в августе 1903 года царь наперекор ему решил доверить все дела по Дальнему Востоку наместнику, Витте подал в отставку. Что касается военного министра, генерала Куропаткина, сторонника политики силы в Маньчжурии, то он, по-видимому, был более «умерен» в отношении Кореи.

 

135

 

Какой же злой рок заставил царя уступить наиболее безрассудным, наиболее бездарным, наиболее бесчестным?

Злой рок самого абсолютизма, неизбежная слепота и неминуемое помрачение рассудка, порождаемые безграничной властью, теряющей чувство реальности в той пустоте, которую она вокруг себя создает.

В зловещем свете разгрома и отчаяния, врывающемся теперь через широкие оконные проемы Зимнего дворца, задумываются ли обо всем этом хотя бы на миг императрица и фрейлины? Спрашивают ли они себя, что явилось причиной катастрофы и кто в ней повинен? Конечно, нет, ибо и в их умах безграничная власть самодержавия убила всякую работу мысли. Единственные светочи, которые остались царизму в сгущающемся вокруг него мраке катастрофы, — это трепещущие огоньки свечей перед иконами. Избавление от неисчислимых мук принесет русский народ, лишь он один. Всей корпии, которую щиплют августейшие руки, не заполнить ужасной раны, каждый день углубляемой преступной и бессмысленной войной.

«Юманите», 17 октября 1904 года.

 

Мир и социализм

(Берлинская речь)

 

Текст этот имеет свою историю. Он был опубликован 9 июля 1905 года одновременно в парижской «Юманите» и в берлинском «Форвертс». В этот день Жорес, по приглашению германской социал-демократической партии, должен был сам произнести эту речь на митинге в Берлине. Но немецкий посол в Париже уведомил его, что канцлер Бюлов не разрешает ему публично выступить в германской столице.

Присутствие Жореса в Берлине явилось бы своего рода демонстрацией солидарности немецкого и французского пролетариата в защиту мира, поставленного под угрозу марокканским кризисом. Жорес это подчеркивает в начале своей речи. Он повторяет в ней свои основные положения 1895 года, но, кроме того, стремится обосновать необходимость борьбы в защиту мира международного пролетариата.

 

 

Отечество по господину де Мёну

 

Истинное наслаждение видеть, как Жорес владеет оружием иронии. В данном случае он пользуется им по-вольтеровски: чтобы защитить права разума и критического духа; не подчиняться запретам и прописям, всегда льющим воду на мельницу реакции, а тем самым отстоять традиции французской революции, детища буржуазной критической мысли, от которых кое-кто из окружения «Фигаро» в начале XX века не прочь отречься.

 

С моим добрым другом и остроумнейшим человеком господином Анри Ружоном¹ недавно произошло небольшое злоключение. В своих восхитительных, поистине искрометных статьях для газеты «Фигаро» сей непревзойденный мастер иронии любит мимоходом царапнуть и нас, бедных пацифистов. Впрочем, «царапнуть» чересчур мягко сказано, ибо, будто под действием внезапной судороги, он все глубже и глубже вонзает когти. На днях он вцепился в учителей департамента Лозер, которые

———

¹ Анри Ружон, сотрудник газеты «Фигаро», с которым Жорес был лично знаком, так как встречался с ним на собраниях литературного кружка раблезианцев.

 

145

 

на своем «съезде во Флораке» ¹ попытались дать определение понятию «родина». Что поделаешь? Они обязаны прививать французским детям сознание их долга перед родиной, а также долга перед человечеством, и вот они проявили странное и предосудительное любопытство, задав себе вопрос, что же такое родина, что же такое человечество и как в нынешнем исполненном тревог мире возможно сочетать оба этих долга.

Но все это, видите ли, теология либо схоластика, либо педантизм, либо болтовня, либо кощунство. О родине воспрещается говорить, воспрещается задумываться. Газетные статьи и решения съездов не возлагают «на алтарь отечества». Перед ним преклоняются в благоговейном молчании. А уж если никак нельзя устоять перед искушением поспорить на эту тему, то поступают, как один из персонажей Рабле, изъясняются знаками и жестами. Таков единственный выход, предложенный господином Ружоном, буде у французской мысли сохранитесь еще нездоровое пристрастие к рассуждениям.

Превосходно! Но поскольку для того, чтобы преподать нам сей благой совет молчания или побудить нас на худой конец изъясняться о родине лишь знаками, господин Ружон вынужден был сам прибегнуть к опасному искусству членораздельной речи, нежданно-негаданно одна его фраза вызвала, и не где-нибудь, а в том же «Фигаро», длиннейшую статью о родине. Едва он смел с подножья «алтаря отечества» весь накопившийся там бумажный хлам, как появляется человек, и человек весьма известный, который возлагает на его ступени новый опус, вдохновленный — о ирония судьбы! — статьей самого же господина Ружона. Это господин де Мён²

———

¹ Недавняя диссертация Макса Ферре по истории революционного профессионального движения учителей от его возникновения и вплоть до 1922 года дает представление о зарождении организаций в борьбе педагогов начальной школы. Первый национальный конгресс профсоюзов учителей состоится в апреле 1906 года в Париже. Жорес всячески приветствует эти первые шаги, по поводу которых иронизирует буржуазия. Начиная с 1 октября 1905 года он вместе с Фурньером, а затем Самба бессменно сотрудничает в их органе «Ревю де л'ансеньеман примэр э примэр склерьёр».

² Альбер де Мён (1841—1914) — депутат от департамента Морбиан, а затем Финнстера, один из самых красноречивых ораторов правых клерикалов, первоначально был легитимистом, затем в 1892 году примкнул к республиканцам. В 1886 году основал Като-

 

146

 

собственной персоной, выразивший отнюдь не жестами и не гортанными междометиями, но округлыми, удобопонятными фразами все, что пробудил в нем призыв к молчанию господина Ружона.

Итак, на днях «в своем маленьком домике в Роскове», в глуши Бретани, господин де Мён с наслаждением читал статью господина Ружона. Он дошел до фразы «Развевающийся на мачте лоскут ткани, взмах руки, восклицания говорят сердцу неизмеримо больше всяких длинных речей».

Но тут вошел гость: «Это был боцман, награжденный военной медалью, один из защитников дипломатических миссий ¹ в Пекине, оставшийся в живых участник эпической драмы Петанга, за которой все мы, холодея от ужаса, следили пять лет назад.

Учителя Флорака, вероятно, не знают этой истории и не представляют себе, какое волнение охватило горстку героев, когда на призыв трехцветного знамени, водруженного на шпиль собора, и фанфары дедушки Бюжо, сыгранной самим монсеньёром Фавье², вдруг откликнулось громогласное «ура» «одетых в синее солдатиков», морских пехотинцев под командованием майора Марли. «Мы были спасены, спасены французскими солдатами», — сказал тогда пекинский епископ, и в словах его прорывалась радость нежданного спасения и законная гордость патриота.

И вот один из этих простых и скромных солдат стоял передо мной, едва решаясь поднять глаза, в глубине которых таилась извечная мечта матросов бретонского побережья Атлантики. (Любопытно, как бы Эпистемон³ выразил эту фразу знаками?)

———

лическую ассоциацию молодежи (ACJF), всячески старался насадить патернализм в отношениях между предпринимателями и рабочими и неоднократно выступал в палате депутатов по важным вопросам трудового законодательства. Таким образом, его следует считать одним из основателей «христианского социализма» во Франции.

¹ Во время Ихэтуаньского восстания иностранные миссии в Пекине находились в осаде с 18 июня по 14 августа.

² Монсеньёр Фавье (1837—1905) обосновался в Китае в 1862 году и очень быстро стал там подлинным политическим агентом французского правительства. Будучи с 1899 года епископом пекинским, он находился там во время восстания 1900 года.

³ Имя собственное, в основу которого положено греческое слово «ученый».

 

147

 

Он не только не возгордился, но, видимо, даже не отдавал себе отчета в собственной доблести, и, чтобы заставить его все рассказать, мне пришлось задавать ему вопрос за вопросом.

И пока я его слушал, мне припомнилась болтовня вернских учителей, а также все напыщенные речи, которыми министры и председатели департаментских советов пытались на днях заглушить вой отщепенцев родины и блеяние пацифистов.

Так насколько же красноречивее оказался рассказ моего боцмана и, как выразился господин Ружон, «лоскут ткани», приветствуемый звуками горна».

О да, куда как красноречивее! А когда хорошенько высмеют «овернских учителей» или «съезд во Флораке», когда хорошенько опорочат и пресекут всякую попытку мысли и совести разобраться в идее родины и идее человечества, когда выметут всю эту нечестивую схоластику и кощунственную казуистику, когда не будет более дозволено обсуждать действия народов и сопоставлять их с правовыми нормами, тогда родина и в самом деле сведется к сигналу горна под трехцветным лоскутом. Фанфара дедушки Бюжо — это тоже относится к языку знаков, который нам рекомендует господин Ружон! Поистине достаточно будет зазвучать горну и заполыхать на ветру флагу, чтобы любое затруднение разрешилось и любой вопрос о справедливости сам собою отпал.

Я остерегусь ответить господину де Мёну, что несколько странно обрекать Францию на милость людей такого разбора, как участники экспедиции в Китае, где Европа совершила столько зверств для подавления национального движения, вызванного жестокостью, алчностью и фанатическим прозелитизмом той же Европы. Я остерегусь сказать ему, что эта экспедиция была величайшим преступлением, следствием длинной цепи преступлений и что возмутительно называть славой Франции один из самых постыдных эпизодов в жизни Франции и всей Европы. «Будьте как гунны Аттилы, истребляйте, никого не щадите!» ¹ — напутствовал отравлявшиеся в Китай войска император Вильгельм, представитель которого, фельдмаршал Вальдерзе, командовал всем международным экспедиционным кор-

———

¹ См. статью в «Птит репюблик» от 5 мая 1900 года.

 

148

 

пусом, в том числе и французским контингентом. Нет, я не решусь это напомнить господину де Мёну, ибо это значило бы дискутировать, рассуждать, анализировать, болтать, а это овернские затеи, годные разве что для съезда во Флораке, и к тому же затея опасная, а господин Клемансо не раз столь грозно предупреждал меня о «зле, которое я сею на своем пути», что я не хочу усугублять свою злокозненную деятельность новым антипатриотическим грехом. Я склоняюсь в благоговейном молчании. В конце концов, если все сводится к знакам, символам, условностям, я не вправе придираться к господину де Мёну. «Лоскут» господина Ружона развевался на мачте; господин де Мён перенес его на шпиль собора. Но ведь это все тот же лоскут, та же эмоция, тот же инстинкт, то же междометие.

Однако пусть остерегаются теоретики молчания, немого символа, раболепного благоговения. Лишь путем анализа, путем спора, путем критики, путем деятельного разума человечество движется вперед, к новым идеям, к новому общественному порядку. Под сенью неподвижных, не подлежащих обсуждению символов множатся идеи прошлого, силы прошлого. Революция была актом разума, деятельного разума. В нем-то все и дело.

Господин де Мён это хорошо понимает, господин де Мён прямо так и говорит. В стремлении проанализировать и сопоставить понятия человечества и родины ему ненавистен именно дух разума, а затем и сама революция.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

«Юманите», 7 сентября 1905 года.

 

Гонка вооружений — «залог мира»

 

Гонка вооружений началась задолго до 1912 года. На рубеже XX века, в силу неравномерного развития капитализма, на первый план выдвигаются новые державы, а превращение капитализма во всемирную систему сопровождается тайным сговором крупных трестов, работающих на вооружение. Политика вооружения прогрессирует. За те шесть лет, что у власти находилось правительство,

 

149

 

враждебное милитаризму, по крайней мере внутри страны, Франция отстала в этом отношении. А в марте 1905 года под давлением демократических сил проводится еще закон о сокращении срока военной службы до двух лет; но число милитаристов растет. Марокканский кризис явился для них прекрасным предлогом.

 

Я не стану гадать, сколько еще потребуется времени человечеству, чтобы выйти из варварского состояния вооруженного мира и установить между народами систему взаимных гарантий. Но когда этот день, наконец, наступит, люди не смогут без изумления читать напыщенные фразы, которыми ныне обмениваются правительства, не вызывая при этом тревоги в косных или равнодушных ко всему умах. Не далее как два дня назад испанский король, провозглашая торжественный тост, преспокойно сказал президенту Французской республики¹: «Вы справедливо заметили, что мир между народами, являющийся высшей целью человеческого прогресса, зиждется ныне как на самой прочной основе на вооруженной силе; чем больше военная мощь каждой страны, тем надежнее обеспечен международный мир». Великолепная формула, как нельзя лучше подытоживающая основную нелепость, коренную несообразность нашей цивилизации. Получается, и сами главы правительств это заявляют, что все народы желают мира и что к этому же устремляется человеческий прогресс. Но страстно желаемый всеми мир может быть обеспечен лишь доведенным до предела всеобщим вооружением. Пусть все народы, швыряя миллиарды, обрастают толстой броней и ощетиниваются штыками! Пусть все бюджеты трещат под тяжестью военных ассигнований — это условие мира. Человечество додумалось до того, что желаемый всеми мир не может быть сохранен, если не вручить всем и каждому меч и винтовку. Единственный выход, изобретенный миролюбивым гением народов, это взвалить на себя на веки вечные непосиль-

———

¹ В 1905 году (23—26 октября) президента Лубе посетил Альфонса XIII, короля Испании. Приближалась Альхесирасская конференция, и обе страны хотели добиться на ней признания своих «особых прав» в Марокко.

 

150

 

ное бремя расходов по содержанию военной машины. Если б житель другой планеты мог сверху наблюдать блеск оружия, грохот катящихся по мостовым дальнобойных пушек, разрывы испытываемых на полигонах снарядов, он, без сомнения, решил бы, что все народы на земле только о том и думают, чтобы напасть друг на друга. Но если бы он при этом услышал речи, которыми обмениваются главы правительств, и повторяемые всеми славословия миру, он, вероятно, сказал бы себе: «Какое лицемерие!» или «Какое безумие!» Мы можем выбрать любое.

А тем временем народы становятся все более и более миролюбивыми, то бишь увеличивают свои вооружения ¹. Сторонники мира в Англии приходят к выводу, что мир может быть сохранен лишь посредством усиления ее армии. Миролюбие Германии столь велико, что она предполагает удвоить мощь своего военного флота. Последние депеши из Италии извещают, что в доказательство своего отвращения к войне она намерена увеличить свои сухопутные и морские силы. Что касается Франции, то ее любовь к миру никогда не была более пылкой, поскольку государственные деятели, дабы лучше обеспечить мир, ни с того ни с сего предлагают ей расширить и военные и морские ассигнования. Господин де Ланессан спасает мир двояким способом: своими статьями и своей книгой². В статьях он ратует за перестройку и усовершенствование наших крепостей и нашей артиллерии, что обойдется примерно в 600 миллионов, и по величине этой цифры можно судить, сколь далеко простирается наша воля к миру. А в книге он доказывает, что мы не можем более довольствоваться «небольшим флотом», флотом оборонительным. Нам безотлагательно требуются крупные броненосцы, броненосцы-гиганты, которые на всех морях и океанах свидетельствовали бы о нашем растущем миролюбии. А как надежно будет обеспечен мир завтра, когда военные бюджеты европейских держав увели-

———

¹ Строительство военного флота, предпринятое Германией в апреле 1898 года, дает новый толчок гонке вооружений и кладет начало англо-германскому морскому соперничеству.

² Ланессан (1843—1919) — бывший губернатор Индокитая, депутат парламента от партии радикалов и политический редактор газеты «Сьекль» («Век»).

 

151

 

чится еще на два миллиарда, и пролетариев, вынужденных гнуть спину, добывая ренту капиталу, заставят отдать последний грош, отложенный про черный день на случай болезни или безработицы, дабы воздвигнуть миру — кроткой богине в венце из колосьев — грандиозный пьедестал из пушек и военных трофеев! Как, вы ропщите на это новое вымогательство? Но ведь это же ради мира, дорогие друзья! Чтобы кровь ваша не лилась потоками на полях сражений, мы выжмем ее капля по капле из ваших чахлых, изнуренных тел! Мир теперь в моде. Лишь во имя мира будем мы наращивать огромные военные бюджеты. Хвала миру, хвала этой щедрой кормилице, пожирающей плоть и кровь народов! Предоставить металлургическим заводам бесперебойный поток заказов для подготовки войны — что за анахронизм! Нет, нет, это делается с тем, чтобы лучше обеспечить мир. Броненосец за броненосцем, бюджет за бюджетом, миллиард за миллиардом — какое покойное ложе для всеблагой богини!

Ну как не согласиться с доводами господина де Ланессана. У Франции нет надежных рубежей; у нее нет неприступных крепостей; у нее нет тяжелой артиллерии; у нее ничего нет, ровно ничего; и Германия, мобилизовав в двадцать четыре часа мощный авангард, беспрепятственно вторгнется и нанесет удар в незащищенное сердце родины.

Полковник Пикар ¹ уверяет, что господин де Ланессан ошибается! Но кто же заподозрит бывшего морского министра в легкомысленном желании сеять панику? И все же одно обстоятельство меня смущает. Если то, что говорит господин де Ланессан, правда, если мы настолько беззащитны, как он утверждает, то беда эта давняя. Не думаю, чтобы господин де Ланессан решился вменить это в вину одному министерству Комба. И почему господин де Ланессан, который три года кряду в министерстве Вальдек-Руссо тоже отвечал за национальную оборону², ранее не забил тревогу? Очевидно,

———

¹ Имя полковника Пикара (1854—1914) связано с делом Дрейфуса. В 1898 году его приказали арестовать за то. что он вызвался показать подложность документа, известного ныне под названием «фальшивки Анри». После пересмотра дела Дрейфуса в 1906 году Пикар становится военным министром в кабинете Клемансо.

² Ланессан был морским министром в кабинете Вальдек-Руссо, просуществовавшем с 22 июня 1899 года по 28 мая 1902 года.

 

152

 

в то время он не был еще достаточно миролюбив, и обуявшая его с тех пор исступленная страсть к миру может удовлетвориться лишь новым миллиардом, ассигнованным на вооружение. Поистине это не так уж много и, принимая во внимание проявленный им благородный пыл, можно было бы ждать большего.

«Юманите», 27 октября 1905 года.

 

Символ

 

Статья Жореса появилась, когда Альхесирасская конференция близилась к своему завершению (она закрылась 7 апреля). Серьезные опасения, вызванные в первые неудачи грубостью германской дипломатии, улеглись. Во Франции катастрофа на угольной шахте в Курьере (10 марта) отвлекла внимание общественного мнения от дипломатических событий. Жорес, напротив, с удивительной прозорливостью сближает обе драмы, извлекая из них урок пролетарской солидарности для дела мира.

 

Несколько месяцев назад Франция и Германия находились на грани войны. Из-за чего? Из-за спора по поводу Марокко, где ни у Франции, ни у Германии нет жизненно важных интересов¹. Дипломатии обеих стран злобно и настороженно следили друг за другом; газеты обеих стран бросали друг другу вызов, подобно пушкам, о которых сказал Гюго:

 

Ведут друг с другом спор с вершин холмов,

Рыча в пятьсот стволов.

 

Начальники генеральных штабов склонялись над мобилизационными планами. По обе стороны границы в крепостях росли штабеля снарядов и сталелитейные

———

¹ Танжерский инцидент (31 марта 1905 года) и все, что за этим последовало.

 

153

 

магнаты радовались предстоящей бойне, страх перед ней горой множил прибыльные заказы. Две страны готовы были ринуться в бой, растерзать и уничтожить друг друга.

Долгие месяцы двусмысленная и угрожающая дипломатия хранила такой встревоженный и мрачный вид, что никто не мог понять, добивается ли она разрядки или обострения кризиса. Весь мир лихорадочно читал депеши из Альхесираса. «Примирение или разрыв? Мир или война?» Сегодня, казалось, все улажено, назавтра опять все рушилось. Пресса вопила; любители ловить рыбу в мутной или кровавой воде регулярно утром и вечером будоражили умы сенсационными новостями и новыми претензиями. Едва намечалось какое-то решение, как они принимались кричать, что это «бесчестие для страны», и дипломаты, разрывая тонкую паутину своих хитросплетений, вновь переходили к угрозам. Одни подстегивали тщеславие победоносной Германии, другие бередили раны побежденной Франции.

Однако мало-помалу правительства, представленные на Альхесирасской конференции, начали понимать, что, невзирая на всю эту шумиху, народы желают мира¹. Были выдвинуты компромиссные предложения. Конфликт затихал, конференция мало-помалу превращалась в подобие третейского суда, умерявшего чрезмерные взаимные претензии соперников и находившего решение, где забота об интересах и достоинстве Франции и Германии сочеталась с необходимыми международными гарантиями по отношению к другим народам².

Все же оставались некоторые нерешенные вопросы, и пессимисты уже начали было выражать опасения, как

———

¹ Во всяком случае, немаловажную роль сыграл в это время немецкий народ. В «Истории дипломатии» под редакцией В. Потемкина (том II, стр. 175) приводится письмо, которое Вильгельм II послал к рождественским праздникам 1905 года канцлеру Бюлову: «Но, главное, из-за наших социалистов мы не можем взять в стране ни одного человека, если нет самой крайней опасности для жизни и имущества граждан».

³ На самом деле конференция благодаря поддержке Англии и США явилась победой французского империализма. Организация и руководство полицией в Марокко были возложены на Францию и Испанию на определенных условиях («принцип открытых дверей», формальный мандат всех держав).

 

154

 

бы эти затруднения вновь не разожгли конфликта. Но пока обнадеживающие прогнозы чередовались с прогнозами неутешительными, страшная катастрофа погрузила в траур каменноугольный район Франции. Тысяча двести шахтеров, почти все мужское население Курьера¹, отцы семейств и юноши остались под землей в воспламенившейся шахте. Как спасти тех, кто в глубине какой-нибудь дальней галереи, быть может, уцелел? Как извлечь из-под земли обугленные трупы, чтобы родные попытались в этих страшных останках опознать своих близких и могли бы проститься с ними навек? Обезумевшая толпа сгрудилась у входа в шахту. Все эти женщины, все эти старики ждут, чтобы земля Франции вернула из глубины своих недр останки несчастных страдальцев. Но шахта разрушена; обвалы, бушующее пламя препятствуют поискам; и по мере того, как идут часы, тошнотворный смрад разлагающихся трупов людей и лошадей тлетворным духом смерти парализует усилия живых.

И вдруг появляются люди; они прибыли из Германии, они прибыли с шахт Вестфалии. Это спасательная группа, специально обученная этому мрачному ремеслу. Они узнали о несчастье, постигшем их французских собратьев, и поспешили на помощь, чтобы участвовать в спасательных работах. Я не берусь судить, хороши ли методы, хорошо ли их оборудование; нам это скажут специалисты, когда все мы опять обретем способность хладнокровно рассуждать. Но одно не подлежит сомнению — немецкие шахтеры спустились в горящую и зловонную шахту. Они кинулись в эту смертоносную бездну. Они откопали трупы. В опасности, в беде они побратались со своими французскими братьями, связали трудящихся Франции и Германии новыми узами солидарности. Пусть-ка попробуют теперь правительства и

———

¹ В катастрофе на угольной шахте в Курьере (департамент Па-де-Кале) погибло 1100 человек. Первоначально число жертв, по данным компании, исчислялось в 1200 человек, как и указывает Жорес. Благодаря героизму спасательных команд удалось поднять на поверхность около сотни уцелевших. Возмущение против компании вылилось в мощную забастовку, которую Клемансо в конце апреля удалось подавить, лишь наводнив весь каменноугольный бассейн войсками и произведя массовые аресты забастовщиков и их жен.

 

155

 

капиталисты натравить друг на друг шахтеров Па-де-Кале и шахтеров Вестфалии! Пусть-ка попробуют разорвать союз братства и горя, который связал их навеки! Эти люди положат жизнь друг за друга, они готовы пожертвовать собой друг для друга. И они отказываются друг друга убивать. Над трауром французских шахтеров, над ужасом катастрофы витала светлая надежда на международную солидарность. У кого хватит злой воли, чтобы низринуть эту великую мечту?

«Юманите». 14 марта 1906 года.

 

После Штутгартского конгресса

 

(Речь в зале Тиволи)

 

Штутгартский конгресс 2-го Интернационала закрылся 24 августа 1907 года. Жорес докладывает о нем на митинге в зале Тиволи, созванном объединенной федерацией Сены и проходившем под председательством Жана Аллемана. Собравшиеся на митинг эмоциональные парижане, находящиеся под сильным влиянием Г. Эрве, то рукоплещут, то разражаются свистками. Жорес легко применяется к обстановке, возражает тем, кто его перебивает, восстанавливает тишину, завладевает вниманием всего зала и спорит с эрвеизмом.

На конгрессе в Штутгарте французская делегация выдвинула на первое место вопрос о борьбе с милитаризмом и войной. В первой комиссии заседали все видные деятели Французской социалистической партии: Жорес. Эрве, Гед и Вайян. Из четырех проектов резолюций три были представлены Францией (резолюции Эрве, Геда, Жореса). В конце концов принята была резолюция Бебеля с дополнениями В. И. Ленина и Розы Люксембург, а также Жореса и др. *

———

* Оценку Штутгартского конгресса см. в статье В. И. Ленина «Международный социалистический конгресс в Штутгарте» (В. И. Ленин. Соч., изд. 5-е, т. 16, стр. 79-89).

 

156

 

Граждане и Гражданки,

Я не собираюсь разбирать и комментировать сегодня всю работу, проделанную Штутгартским конгрессом. Работа конгресса была разнообразной и плодотворной и касалась целого ряда важных вопросов; я буду говорить сегодня лишь о спорах, лишь о решениях, относящихся к антимилитаризму, причем надо сказать, что не вся проблема антимилитаризма разбиралась на конгрессе; на этот раз оставлена была в стороне внутренняя сторона вопроса, конгресс занимался главным образом изучением способов предотвращения и разрешения международных конфликтов.

Решение, принятое конгрессом по этому вопросу, указания, данные им в этих целях международному пролетариату, представляют историческое событие первостепенного значения; но никогда еще, граждане, крупнейшее событие в истории не подвергалось большим извращениям, не затемнялось и не искажалось в такой мере клеветой, легкомыслием, невежеством и злой волей. Одни утверждали, что принятая конгрессом резолюция — нагромождение недомолвок¹; другие уверяли, будто Интернационал и особенно немецкие социал-демократы преподали нам, французским социалистам, унизительный урок патриотизма².

Все это не соответствует действительности: с одной стороны, резолюция Штутгартского конгресса на редкость точна, содержательна и ясна, с другой — она целиком соответствует, полностью отвечает взглядам французской социалистической партии и той резолюции, что была принята на нашем национальном конгрессе в Лиможе³ и которую мы вновь подтвердили накануне конгресса Интернационала на нашем национальном конгрессе в Нанси.

Что же, граждане, сказал, что же провозгласил Штутгартский конгресс Интернационала? Он провозгла-

———

¹ Это утверждение Г. Эрве.

² Жорес имеет здесь в виду радикалов и правых.

³ В ноябре 1906 года на национальном конгрессе в Лиможе за резолюцию Вайяна, к которой примкнул Жорес, голосовало 153 делегата, за резолюцию Геда — 98, за резолюцию Эрве — 31. На национальном конгрессе в Нанси (август 1907 года) резолюция Вайяна—Жореса вновь получила большинство голосов и была представлена в первую комиссию Штутгартского конгресса.

 

157

 

сил два положения: во-первых, что независимость всех наций, что свобода всех отечеств неприкосновенна и что всюду пролетарии должны организоваться, чтобы защитить от всякого насилия и всякой агрессии национальную независимость народов; но, провозглашая эту нерушимость, эту неприкосновенность наций, конгресс Интернационала одновременно заявил, что долг пролетариев всех стран — объединиться для сохранения мира. Сохранить мир с тем именно, чтобы оградить народы от неожиданностей и нападений, чтобы не допустить кровавых диверсий деспотов и привилегированных классов... (Бурные аплодисменты), сохранить мир, чтобы спасти международный пролетариат от страшного испытания и чудовищного преступления войны, которая натравила бы братьев по труду и обездоленных всего мира друг на друга. (Бурные аплодисменты.)

Итак, конгресс Интернационала провозгласил две нераздельные, две неразрывные истины: во-первых, что независимые нации имеют право и обязаны решительно защищать свою независимость; во-вторых, чтобы не допустить роковых столкновений, чтобы не допустить кровавых схваток, которые нанесли бы кровоточащую рану не только телу, но и совести пролетариата, долг трудящихся — бороться с войной, и не просто, поймите это, проклятиями, бесплодными сетованиями, бессильными анафемами; Интернационал указал пролетариям, что они не вправе теперь, когда они стали неизмеримо сильнее, они более не вправе, пассивно вздыхая, глядеть на козни деспотов и капиталистов против мира, но обязаны со всей решительностью действовать — действовать и парламентским и революционным путем, чтобы раздавить в зародыше губительные войны. (Аплодисменты.)

Для тех, кто сколько-нибудь знаком с историей нашей партии, это самоочевидно: то, что Интернационал провозгласил в Штутгарте, Французская социалистическая партия сама провозглашала и в Лиможе и в Нанси. Когда докладчик на конгрессе Интернационала Вандервельде¹ говорил, что Интернационал будет не

———

^! Э. Вандервельде (1866—1938) — лидер бельгийской социалистической партии, реформист, друг Жореса, которому он даже посвятил одну из своих книг. В Штутгарте выступал в роли примиренца.

 

158

 

бесформенной массой, мешаниной из растворившихся наций, но свободной и гармоничной федерацией наций независимых, когда он указывал, что национальная свобода и самобытность наций необходимы для роста сознательности пролетариата и для богатства и многообразия духовной культуры человечества, когда Бебель¹ в комиссии напоминал, что, если нация угнетена, пролетарии этой притесненной нации, как, например, пролетарии Польши, настолько одержимы стремлением возродить свой народ, что уже не могут отдавать все силы делу непосредственного освобождения самого пролетариата; и когда Бебель добавлял, что если нация в любых условиях заранее откажется от обороны своей страны, то это только на руку правительствам, исповедующим насилие, варварство, реакцию; когда Вандервельде и Бебель все это говорили, они лишь повторяли с трибуны Интернационала то, что было сказано в Лиможе, что было сказано в Нанси, и то, что я сам в открытых партийных дискуссиях неоднократно доказывал Эрве².

Граждане, перед вами я могу без стеснения говорить об эрвеизме...

Голос с места. Его не существует! (Протестующие возгласы, шум.)

Другой голос с места. Да здравствует Эрве!

Жорес. Первый признак свободомыслия — возможность спокойно и откровенно говорить о ком угодно и о чем угодно... (Аплодисменты.)

Итак, я остановился на том, что могу перед вами без стеснения говорить об эрвеизме, ибо если я лишь с оговорками принимаю некоторые формулировки и положения Эрве, то никто из вас, я в этом убежден, не припишет это страху или предвыборным расчетам... Вот уже шестнадцать лет, как я подвергаюсь граду оскорблений, видя лишь редкие просветы... (Смех.) Так что я привык к такого рода вещам и глубоко презираю пат-

———

¹ А. Бебель (1840—1913) — один из вождей социал-демократической партии с момента ее основания (в 1871 году был присужден к тюремному заключению за выступление в рейхстаге, в котором протестовал против аннексии Эльзас-Лотарингии); в Штутгарте решительно выступал против методов действия, предложенных в резолюции Жореса—Вайяна, заявляя, что нелегальные действия масс немыслимы в Германии.

² Об Эрве см. примечание на стр. 144.

 

159

 

риотическое негодование большинства наших противников. Поэтому, если бы я был убежден, что в положениях и формулировках Эрве заключается одна лишь истина...

Голоса. Браво!

Жорес. Осторожно, граждане, вы недалеки от того, чтобы понять меня не хуже наших противников. (Смех.) Итак, я говорил — и говорил в условном наклонении: если бы я был убежден, что в формулировках, что в положениях Эрве заключается одна лишь истина, каким бы оскорблениям, каким бы анафемам, каким бы опасностям я ни подвергался, я сказал бы это. Добавлю даже, что, критикуя утверждения Эрве, я должен забыть о яростных нападках, жертвой которых мы являемся... (Движение в зале.)

Итак, я говорю, что с самого начала, выступая перед парижанами, на следующий же день после того, как Эрве в этом самом зале впервые выдвинул свои наиболее звонкие формулировки¹, я сразу заявил, что передовой партии, партии прогрессивной, собирающейся наново переделать мир, нечего страшиться каких бы то ни было формулировок и каких бы то ни было идей и незачем прибегать к отлучению, а надо, напротив, спорить, анализировать, чтобы сохранить часть истины, заключенной в парадоксе, и дать остальному мало-помалу отсеяться под воздействием одного только разума. (Громкие аплодисменты.)

Граждане, опыт показал, что такой подход был правильным; эрвеизм состоял из двух элементов: с одной стороны, он все настойчивее обращался к организованной силе пролетариев, призывая их бороться с милитаризмом и войной, и эта часть эрвеизма, стойкая, здоровая часть осталась; я не стыжусь признать, что отчасти именно деятельности Эрве обязаны мы тем, что вопрос этот поставлен был со всей прямотой и резкостью. (Аплодисменты.)

Но как всегда, или почти всегда, случается с людьми, одержимыми одной идеей, он пренебрег частью реальной и недостаточно принял во внимание факт существо-

———

¹ На заключительном заседания объединительного конгресса 26 апреля 1905 года Эрве впервые подробно развил свою антимилитаристскую программу.

 

160

 

вания национальностей и необходимость для всемирного пролетариата защищать, поддерживать независимость наций. Я не стану на этом задерживаться, граждане, поскольку он сам в Нанси признал, что придал своей мысли чересчур упрощенную, чересчур прямолинейную форму с тем, чтобы сделать ее доступнее. Да, в современном мире пролетарии не могут оставаться равнодушными к вопросу о национальной независимости. Единство человечества означало бы закабаление, если бы оно осуществилось путем поглощения всех побежденных наций одной господствующей нацией; свободное единство человечества может быть создано лишь путем федерации независимых наций. (Аплодисменты.)

Эрве говорит — и он повторил это на днях, — будто все отечества, во всяком случае те, что достигли примерно одного уровня развития, стоят друг друга... возможно, но именно потому, что они стоят друг друга, ни одно не вправе порабощать другие... (Возгласы одобрения.) Древние говорили: жалок раб — у него лишь половина души... Так вот, это в равной мере относится и к нациям-рабам, нациям закрепощенным; душа их искалечена, гений ущемлен, а для великого дела освобождения пролетариата и организации человечества нам нужно, чтобы все люди располагали всей силой ума, всеми своими мыслительными способностями, а все нации — всей своей самобытной силой, гением и способностью к развитию.

Гражданин Эрве не смог в Нанси ответить на простой вопрос, который я ему задал ¹ и хочу сейчас повторить. Предположим, сказал я ему, что благодаря нашей пропаганде, благодаря вашей пропаганде мы настолько ослабили милитаризм во Франции, настолько преуспели в распространении идеи мира, международной солидарности, что ни одно правительство не осмелится развязать захватническую или агрессивную войну, предположим, что французское правительство, испытав на себе влияние социализма, идеи пролетариата, заявило бы миру, прямо заявило бы тому правительству, которое стало бы искать повода к ссоре: я не хочу войны, я не хочу подвергаться унижениям, но и не хочу вооруженного конфликта. Между вашим правительством и нами

———

¹ 13 августа 1907 года.

 

161

 

существуют разногласия, существует спор. Так вот, с этими спорными вопросами мы обратимся к арбитрам, обратимся к международному трибуналу. Беспристрастные народы вынесут решение, и мы, от имени Франции, обязуемся принять и выполнить решение международных арбитров. Предположим, сказал я Эрве, что французское правительство обратилось бы с таким предложением, а другое правительство сказало бы: нет, я не хочу никакого арбитража, я хочу раз и навсегда разделаться с этим беспокойным и мятежным народом, то и дело угрожающим покою благонамеренных держав. Как вы в таком случае поступите? Отдадите этому хищному правительству на растерзание свободную и миролюбивую Францию, заранее согласившуюся на арбитраж?..

Голос с места. А как с Альхисирасом?

Председатель. Найдется кому ответить Жоресу, если это потребуется... (Движение в зале.)

Жорес. Я никого не оскорбляю. Я спорю, как волен это делать каждый свободный человек, а вы вольны иметь по поводу этих сложных проблем свои взгляды, которые вам кажутся более правильными, но одного никто из присутствующих и неприсутствующих на этом собрании не может оспаривать: изложенные мною здесь мысли в точности соответствуют положениям, сформулированным и Интернационалом в Штутгарте и Французской социалистической плотней в Лиможе и Нанси.

Одновременно социализм, французский социализм, интернациональный социализм позаботился о том, чтобы поставить на службу свободы наций такие средства обороны, которые соответствовали бы духу свободных народов: место профессиональных армий, место кастовых армий, место замкнутой корпорации офицеров, рекрутирующихся из сынков аристократов и буржуазии, воспитываемых в особых, закрытых, оторванных от жизни учебных заведениях, должен занять сам народ, вооруженный, организованный народ; народ создаст свою милицию, народ выдвинет своих командиров, командиров знающих, преданных демократии, крепко связанных с современной жизнью. Вот та форма военной организации, которую в ожидании часа всеобщего разоружения рекомендует Интернационал для защиты

 

162

 

независимости наций от всякой внешней агрессии, форма, одновременно преграждающая путь любой агрессии и насилию господствующего класса над порабощенным народом внутри страны. (Аплодисменты.)

Вот первое основное положение как французского социализма, так и социализма международного. Но чем решительнее социалисты защищают независимость наций, свободу всех отечеств, тем упорнее будут они бороться против всех и всяческих любителей авантюр, всех и всяческих индивидов-хищников, всех и всяческих классов-хищников, которые вздумали бы поживиться и под предлогом национальных интересов развязать войну. Вот почему Штутгартская резолюция провозглашает необходимость проведения политики действия против милитаризма, против господства военной касты и против войны. Действие, мысль о необходимости действия, пронизывает Штутгартскую резолюцию и характеризуется тремя основными чертами.

Прежде всего международный социализм заявляет, что уже сейчас, — заметьте, уже сейчас, — даже в условиях капиталистического хаоса, пролетарии в силах, если только они этого по-настоящему захотят, предупредить и предотвратить войну. О, разумеется, Штутгартская резолюция напоминает, что война проистекает из самого существа капитализма и что войну искоренят только, когда будет выкорчеван сам капитализм. Да, это великая истина социализма. Да, в капиталистическом мире всегда свирепствует война, постоянная, вечная, всеобщая война, война всех против всех, индивидов с индивидами внутри одного класса, классов с классами внутри одной нации, наций с нациями, рас с расами внутри всего человечества. Капитализм — это беспорядок, это ненависть, это безудержное стяжательство, это натиск стада, рвущегося к кормушке и топчущего все живое, чтобы к ней пробиться. (Бурные аплодисменты.)

Да, капитализм и война связаны друг с другом, но Интернационал считает, что не пристало нам дремать на подушке теории, пассивно дожидаясь крушения капитализма, чтобы начать борьбу с войной. И Штутгартская резолюция, указав, что войны проистекают из самого существа капитализма и окончательно исчезнут лишь вместе с ним, добавляет (приводя слова, заимст-

 

163

 

ованные из проекта резолюции, предложенной Бебелем). Штутгартская резолюция добавляет: «...или когда бремя жертв людьми и деньгами, которое война налагает на народы, покажется им настолько тяжким, что народы сбросят с себя это бремя». Итак, если вы, пролетарии и трудящиеся всех стран, захотите, если вы осознаете и свой долг и свою силу, если вы сумеете проявить бдительность, если вы сумеете сплотиться, если в пору решающих исторических кризисов вы сумеете противопоставить событиям такой же героизм, с каким ваши отцы завоевывали первые свободы — тогда, даже теперь, даже в мире капитала и хаоса, даже в мире королей, императоров, генеральных штабов и крупной буржуазии, вы сможете предотвратить войну. (Возгласы одобрения.) Да, война порождается капитализмом. Но ведь капитализм в равной мере пытается максимально эксплуатировать рабочих, он тщится удлинить как можно больше рабочий день, снизить как можно больше заработную плату. Однако для того, чтобы требовать сокращения рабочего дня, чтобы требовать повышения заработной платы, вы ведь не дожидаетесь конца, крушения капитализма, вы уже сейчас организуетесь против хозяев. А когда они используют штрейкбрехеров, вы боретесь, чтобы не дать штрейкбрехерам сорвать забастовку. Точно так же вы не потерпите, и Интернационал заявляет, что уже сейчас вы не должны терпеть, чтобы война вас пожирала. Вы уже сейчас можете воздействовать на ход событий, на решения людей. Кроме вас, кроме пролетариата, нет класса, у которого интересы были бы едины; ибо действие капитализма таково, что он не только раскалывает общество, он раскалывает и самих капиталистов. Редко случается, чтобы всю буржуазию, всех капиталистов, всех крупных и мелких собственников объединял один общий интерес. Вот и в настоящую минуту находятся флибустьеры, находятся корыстные журналисты, авантюристы-банкиры и циничные капиталисты, которые спят и видят, как бы затеять прибыльную экспедицию в Марокко. Но меж тем как вся эта накипь капиталистической верхушки с ликованием устремляется к марокканским берегам, даже в кругах средней буржуазии, даже в кругах мелкой буржуазии, даже среди демократически настроенных слоев

 

164

 

крестьянства, далеких еще от подлинного социализма, имеются миллионы людей, которые не хотят, чтобы золото и кровь Франции лились ради таких бесплодных и преступных авантюр. Беда в том, что их воля к миру разобщена, разъединена, неустойчива...

А в какую могучую силу она бы превратилась, найди они организованный центр ясной и миролюбивой воли. Так вот этот центр миролюбивой воли, эту организованную и бдительную силу мира можете и обязаны создать вы, трудящиеся пролетарии, вы, наемные рабочие индустриальных городов, вы, труженики-социалисты. И тогда вы станете вождями великой партии мира, предстанете перед всем светом не только как защитники и спасители собственного класса, но и как защитники и спасители самой цивилизации. (Бурные аплодисменты.) Благодаря счастливому стечению обстоятельств случилось так, что уже теперь, когда рабочий Интернационал указал на необходимость, на возможность успешной борьбы с войной, он может предложить людям оружие мира, заимствованное из арсенала наших же противников, заимствованное у самих правительств.

Социализм долго относился с недоверием к международному арбитражу. И на это имелись веские причины. Когда видишь, как накануне войны с Японией и кровавой расправы с русскими рабочими царь предлагает рассмотреть на Гаагской конференции ¹ вопрос об арбитраже и разоружении; когда видишь, сколько времени тратят собравшиеся в Гааге дипломаты, чтобы так ни к чему и не прийти, и убеждаешься, что, пока они от имени своих правительств разглагольствуют о способах обеспечения мира, снаряды сыплются на Ка-

———

¹ Первая международная Гаагская конференция, на которой собрались в основном представители великих держав (май — июль 1899 года), была действительно созвана по инициативе царя. Испытывая финансовые затруднения, Николай II, очевидно, в то время стремился сократить расходы на вооружение. Конференция ничего существенного не дала ни в смысле разоружения, ни в смысле арбитража. Представители империалистических правительств крайне отрицательно относились к этим проектам. Вторая конференция собралась в той же Гааге в 1907 году, до Штутгарта. Она пришла к выводу, являвшемуся плохо замаскированным признанием собственного бессилия, что для «разрешения частных случаев не может существовать общего рецепта»!

 

165

 

сабланку¹, американский флот, угрожая Японии², перебазируется из Атлантики в Тихий океан, — когда рабочие все это видят, они вправе не выказывать особого энтузиазма по поводу международного арбитража, на котором меряется силами буржуазия (Возгласы одобрения.)

Наш друг Квелч, возможно, выразился несколько резко, когда со всей прямотой и откровенностью представителя народа, уже не одно столетие привыкшего пользоваться свободой слова, сказал в Штутгарте, что дипломаты там договариваются по принципу «ворон ворону глаз не выклюнет». (Смех.) Да, он был несколько резок, и германское правительство, проявляя трогательную заботу о соблюдении учтивости в международных отношениях, обошлось с ним как нельзя учтивее³. Но если на то пошло, он выражал чувство народа, его законное недоверие.

И все же, граждане, почему дипломаты, почему представители правительств и сами правительства испытывают потребность каждые три года устраивать на виду у всего света такого рода мирные представления? Если это игра, то игра опасная для правительств, ибо, играя на открытой всему миру сцене комедию мира, они могут внушить народам желание самим взобраться на подмостки, чтобы сыграть ту же самую пьесу, но уже всерьез. (Смех и аплодисменты.)

Это и случилось в Штутгарте. Социалисты сказали себе: если правительства вынуждены время от времени инсценировать и играть комедию арбитража, то это от-

———

¹ 5 августа 1907 года французские войска бомбардировали Касабланку; поводом послужило местное столкновение, в ходе которого было убито 9 рабочих-европейцев. Беспорядки были вызваны решением Марокканской компании (финансовое и коммерческое акционерное общество, дочерняя компания Шнейдера) начать работы в порту, что было воспринято племенами Шауйи как посягательство на их независимость.

² После победы Японии в войне 1905 года США начинают видеть в Японии возможного соперника. Президент Теодор Рузвельт особенно опасался за американское господство на Филиппинах. Чтобы воздействовать на Японию, он отправил американский флот, базировавшийся в Атлантике, в кругосветное плавание, приведшее его в Тихий океан.

³ Квелч, английский делегат на Штутгартском конгрессе, был выслан из Германии имперским правительством.

 

166

 

того, что народы хотят мира, что пролетарии всех стран начинают организовываться, чтобы сперва потребовать мира, а затем и установить его. И правительства, хорошо это понимая, сказали себе: пожалуй, лучше поспешить состряпать угодный нам мир... такой, который позволит нам вести некоторое число войн (Смех и аплодисменты), чтобы не дать пролетариату установить настоящий, прочный мир. Но пролетарии сказали себе: и все-таки это первый результат нашей борьбы, первое свидетельство нашей силы. Если, по словам моралиста, лицемерие — дань, которую порок платит добродетели, то лицемерное миролюбие правительств — дань твердой воле к миру международного рабочего класса. (Аплодисменты.) Но тогда самое меньшее, что можно и должно сделать трудящимся всех стран, — это поймать на слове дипломатов и правительства. Господа министры, господа правители, господа дипломаты, рядящиеся в шитые золотом мундиры и благородные намерения, если вы за международный арбитраж, то и мы тоже. Но мы действительно хотим арбитража и возьмем в свои крепкие пролетарские руки дело, которому вы так дурно служите и которое, якобы служа ему, предаете. Отныне вы, правители, уже не сможете сказать нам, социалистам, требующим от вас установления мира между народами, что это несбыточная мечта, что это утопия, ибо вы сами в настоящее время изучаете в Гааге условия принудительного арбитража. Ну что ж, мы окажем вам честь и поверим. Да, международный арбитраж возможен. Но так как вы, правители, слишком слабодушны, чтобы это осуществить, так как вы стоите между пролетариатом, который хочет мира, и группами капиталистов, которые заинтересованы в войне, — то мы сделаем то, чего не можете сделать вы, и мы объявляем вам наперед, что лишь волею Интернационала, лишь волею рабочих всех стран, уставших оплачивать своей кровью вашу алчность и ваши преступления, будет установлен международный арбитраж ¹.

Возникнет какой-нибудь спор, мы скажем правителям: договоритесь через своих дипломатов. Если ваши

———

¹ Речь идет о том, чтобы пролетариат добился претворения в жизнь идеи арбитража между капиталистическими странами.

 

167

 

дипломаты не придут к соглашению, обратитесь к арбитрам, которых вы же сами назначили, и предоставьте им решать; хватит войн, хватит кровопролитий; мы требуем арбитража гуманности, арбитража разума. А если вы не пожелаете, значит, вы правительство злодеев, правительство убийц. (Бурные аплодисменты.) И долг пролетариев восстать против вас, взять и сберечь винтовки, которые вы даете им в руки, но не для того... (Аплодисменты и шум.)

Ах, граждане, мне решительно не везет с наиболее пылкими приверженцами Эрве. Когда я подвергаю сомнению ту часть его доктрины, которая кажется мне ошибочной, они прерывают меня, громко выражая свое неодобрение, а когда я излагаю ту часть его доктрины, которая целиком соответствует доктрине социализма, они вновь меня прерывают, с чрезмерным жаром выражая мне свое одобрение. (Смех.)

Так вот, я говорю, что это предписание, это требование принудительного арбитража, недавно сформулированное Интернационалом в Штутгарте, во многом упростит решение всех вопросов. Отпадет надобность доискиваться в хаосе событий, в хитросплетениях дипломатов, в интригах и тайных соглашениях правительств, какое из правительств нападает и какое подвергается нападению. Агрессор, враг цивилизации, враг пролетариата — то правительство, которое откажется от арбитража, и, отказавшись от арбитража, доведет человечество до кровавой бойни. В таком случае Интернационал говорит вам, что право, что долг пролетариев — не растрачивать свои силы на службе преступному правительству, а сберечь винтовку, которой авантюристические правительства вооружат народ, и пустить ее в ход не против рабочих, не против пролетариев по ту сторону границы, но для революционного низвержения преступного правительства¹. (Восторженные и продолжительные аплодисменты, долго не смолкающие крики браво!)

И кто тогда в стране сможет ополчиться против такого революционного движения? Если мы разоблачим, если мы по-революционному атакуем правительство,

———

¹ Жорес своими словами излагает конец Штутгартской резолюции, воспроизводя поправку, за которую стояли Ленин и Роза Люксембург.

 

168

 

повинное в том, что оно отказалось от арбитража, отказалось отправиться в Гаагу, в чем смогут нас упрекнуть клевещущие на нас почтенные консерваторы и оскорбляющие нас дражайшие радикалы? (Смех.)

Консерваторам мы скажем: как, вы отказываете пролетариату в праве верить предложениям царя? (Смех.) Правительству господина Клемансо... (Крики: Позор! Позор!) Граждане, я хотел бы обратиться к нему с более пространной речью... (Смех.) Правительству радикалов мы скажем: а кто же послал в Гаагу своих полномочных представителей, поручив им от имени Франции вести переговоры о международном арбитраже? И хорошо же будут выглядеть ездившие в Гаагу господа Леон Буржуа и Констан Детурнель¹, когда, после их попыток уговорить великие державы согласиться на принудительный арбитраж, они убедятся, что вся рабочая Франция поднялась, чтобы претворить его в жизнь? Это будет революция, подсказанная не только сердцем пролетариата, возмущающегося при одной мысли о том, что его хотят втравить в братоубийственную войну против других пролетариев, это будет революция, подсказанная и совестью всего народа. И тогда восставший пролетариат, используя свое оружие не для преступлений, а для общего блага и свободы, установит революционное правительство, правительство народное. И правительство это скажет сосредоточившим свои силы у границы или пытающимся ее перейти агрессорам: Хотите мира? Предстанем перед арбитрами. И мир будет установлен социальной республикой. Если же агрессоры не захотят, если они и дальше станут мобилизовывать свои батальоны, то уже с тем, чтобы раздавить пролетариат, и пролетариат, защищая родину революции, будет тем самым защищать себя. (Аплодисменты.)

Вот эту-то политику действия, в самых различных, но всегда наступательных формах, и рекомендует Штутгартская резолюция, и вы видите, насколько эта интернациональная доктрина последовательна, насколько она логична, насколько ясна и едина, а чтобы усилиям про-

———

¹ Леон Буржуа, радикал, и Констан Детурнель, тоже радикал, возглавлявший в парламенте группу сторонников арбитража, представляли французское правительство на Гаагской конференции 1907 года.

 

169

 

летариев одной страны была обеспечена поддержка пролетариев других стран, Интернационал провозгласил в Штутгарте, что все пролетарии, что все народы обязаны употребить максимальные усилия, чтобы воспрепятствовать возникновению войны или же по-революционному покарать ее зачинщиков. И конгресс поручил Международному социалистическому бюро, в котором заседают делегаты от всех национальных партий, стимулировать и координировать усилия всех пролетариев с тем, чтобы не один народ, а все народы, которые их правительства хотят втравить в войну, одновременно, в едином страстном порыве восстали — и война оказалась бы между двух огней.

 

 

Дело д'Амада

 

В палате депутатов идет обсуждение законопроекта о дополнительных кредитах для военных операций в Марокко.

В начале своего выступления Жорес счел необходимым подчеркнуть, насколько французская политика в Марокко «несправедлива и опасна, а также подчеркнуть лишний раз, что иная политика могла бы способствовать справедливому распространению французского влияния в Марокко». Он напомнил о бомбардировке Касабланки 5 августа 1907 года и о восстании племен Шауйи. Разоблачил темные махинации крупных концессионных компаний. А затем перешел к «делу д'Амада», к событиям 15 марта 1908 года, «прискорбного дня для гуманности и для Франции». На этот раз он со всей решительностью ставит под сомнение «цивилизаторскую миссию» Франции в колониях.

 

Я хочу еще раз и самым настоятельным образом просить правительство представить парламенту, пред-

 

170

 

ставить бюджетной комиссии или комиссии по иностранным делам все документы, все отчеты, всю информацию, могущую пролить свет на события 15 марта сего года ¹.

В последние дни благожелательные коллеги предостерегали меня, когда я в их присутствии давал волю смятению, охватившему мой ум, мою совесть при первых сообщениях о событиях 15 марта: «Будьте осторожны, не говорите ничего такого, что могло бы быть использовано во вред нашей стране».

Господа, спешу оговорить, что нет на свете ни одного правительства, ни одного народа, которые имели бы право читать мораль Франции по колониальному вопросу. У всех на совести не менее печальные дела. Колониальные эксцессы — явление отнюдь не новое и повсеместное.

Когда еще в XVI веке Монтень² сожалел о зверствах, совершенных в Вест-Индии, то сожалел он не о бесчеловечных поступках Франции, а когда в XVII веке благороднейший писатель, носящий имя Гез де Бальзак, писал: «За каждый вывезенный из Вест-Индии золотой было заплачено жизнью индейца и душой христианина», то эти страшные слова относились не к одной только Франции, но и ко всей Европе колонизаторов. А в наши дни на Англию темным пятном ложится позорная память о концентрационных лагерях, где в англо-бурскую войну держали и мучили жен и детей тех, кто сражался за независимость своей страны. (Возгласы: Правильно! Правильно! — на скамьях крайне левой.)

Против колониальных преступлений Германии, преступлений недавних, потому что и колонии она приобрела недавно, только на днях выступали депутаты католики и социал-демократы ³. А бельгийское Конго явило нам такие образцы эксплуатации коренного населения⁴,

———

¹ 15 марта 1908 года войска генерала д'Амада уничтожили марокканский дуар в Шауйе, в восьмидесяти километрах от побережья.

² В своем эссе «О каннибалах», где он разоблачает зверства португальцев.

³ Во время выборов в рейхстаг 1907 года социал-демократы выступали против «эксцессов колонизации».

⁴ В 1908 году Леопольд «уступил» Бельгии «свободное государство Конго, монархом и «владельцем» которого он являлся с 1885 года.

 

171

 

которые дают право утверждать, что не мы одни несем в этом вопросе тяжкую ответственность.

Эдуар Вайян. Колониальная политика всюду преступна.

Жан Жорес. Но если никто в мире не вправе использовать против нас наши прегрешения, если никто в мире не вправе встать перед нами в позу обвинителя, то мы сами, французы Франции, когда от имени Франции совершаются преступления, обязаны, дорожа собственной честью, установить истину, сказать ее, во всеуслышание провозгласить ее с тем, чтобы по мере возможности исправить преступления, совершенные против гуманности. (Аплодисменты на скамьях крайне левой.)

Когда я несколько дней назад прочел в газете «Матэн» ¹ (движение в зале) длинную телеграмму ее корреспондента, сообщавшего, что скопление марокканцев, не имевшее ничего общего ни с военным лагерем, ни с армией, — просто большое марокканское кочевье, мужчины, женщины, дети, когда я прочел в газете, что этих людей, не пытавшихся даже защищаться, окружила, обстреляла, смела наша артиллерия и что ни единому живому существу не удалось спастись...

Военный министр². Это не соответствует действительности.

Эдуар Вайян. Это стало, впрочем, колониальным обычаем. (Шум.)

Жан Жорес. Господа, я вынужден просить палату выслушать меня со всем хладнокровием. (Движение в зале.) В настоящую минуту я не беру на себя ответственности за это сообщение, не предъявляю каких-либо обвинений; мы сейчас объяснимся. Я хочу лишь со всей ясностью поставить вопрос.

Итак, когда я прочитал это сообщение, из которого следовало, что было перебито мирное население, что полторы тысячи трупов устлали пески пустыни, я сна-

———

¹ 21 марта газета «Матэн» опубликовала депешу своего специального корреспондента от 15 марта: «Я только что был свидетелем зрелища, еще более страшного, чем драма 8 марта... 1500 искромсанных снарядами, исколотых штыками трупов... на развалинах дуаров Зауйя и Си Эль Урими. Среди них женщины и дети, которых наша бившая шрапнелью артиллерия не могла различить на расстоянии трех тысяч метров».

² Генерал Пикар, ранее полковник Пикар, известный по делу Дрейфуса.

 

172

 

чала усомнился. Я сказал себе, что пресса охотно печатает сенсационные известия; я вспомнил, что подписавший телеграмму корреспондент провел несколько месяцев в лагере Мулай-Гафида ¹ и, возможно, даже наверное, излагает события пристрастно. И я со смешанным чувством тревоги и надежды ждал более точных, более достоверных известий, известий официальных и проверенных.

Скажу наперед, что вслед за тем появилась версия агентства Гавас. Сразу же после опубликования корреспонденции в газете «Матэн» во всех газетах словно в ответ, словно в опровержение, в газетах самого разного толка и направления появилась новая версия. Так вот, господа, эта версия, которую очень легко восстановить по подробностям, повторяющимся во всех газетах, — говорю это с полным сознанием ответственности, — меня не успокоила, и я боюсь, как бы день 15 марта не явился печальным днем для гуманности и для Франции. Из чего я это заключаю?

И газеты, и телеграммы объясняют, что генерал д'Амад двинулся на скопление народа, уверовавшего в фанатика, отшельника, который, оставив хижину, где он много лет скрывался от людей, стал проповедовать, что все, кто последует за ним, спасутся от французских снарядов.

Не знаю, соответствует ли этот рассказ действительности, но это вполне возможно, и я, надо думать, не оскорблю наших правых коллег, напомнив им, что в мрачные времена христианского средневековья, когда народы подвергались вторжению неприятеля, терпели насилия завоевателей, верующие искали защиты и спасения, стекаясь к какому-нибудь пустыннику, славившемуся святостью жизни и чудодейственной силой своих молитв. (Движение в зале.)

Весьма вероятно, что нечто подобное произошло в Марокко. Но, господа, это ведь не скопление войск, это не армия, это не военный лагерь: это был дуар, где целые семьи с женщинами, детьми, стариками жили в шатрах. Доказательством мирного характера этого ста-

———

¹ Мулай-Гафид, брат султана Абд-эль-Азиза, выступил в роли защитника национальной независимости, после того как бомбардировка Касабланки вызвала восстание племен Шауйи.

 

173

 

новища служит прежде всего тот факт, что марокканцы ни разу не потревожили французские войска какими-либо вылазками. Наши войска отыскали этот дуар в восьмидесяти километрах от побережья. Войскам генерала д'Амада, находившимся в Дарнуэд-Фатима, пришлось проделать восьмичасовой марш, чтобы до него добраться. Пункт этот находится примерно на одной линии с Сеттатом, во всяком случае, отстоит от побережья километров на восемьдесят.

Другим доказательством мирного характера становища является то, что в шатрах — а всем известно, что в Марокко, вне больших городов, где стоят каменные дома, обнесенные высокими стенами, жильем даже в оседлых селениях служат шатры, — в шатрах, наряду со здоровыми, способными носить оружие мужчинами, находились женщины, дети и старики. Причем не было даже никакой попытки оказать сопротивление; большинство газет пишет, что навстречу выехало несколько всадников с тем, чтобы дать населению дуара возможность скрыться; но эти марокканские бойцы, по вашему собственному признанию, — храбрые воины, мужество которых не уступает героизму наших солдат, не пытались даже оказать сопротивление. Сражения не произошло.

С господствующих над дуаром высот артиллерия осыпала снарядами и сам дуар, и окрестность, чтобы воспрепятствовать бегству и удержать под своим смертоносным дождем толпу женщин и детей; а затем, чтобы довершить это черное дело, была произведена штыковая атака. Сколько же человек потеряли французы? Одного спаги!

Правый депутат. Вы жалеете, что не было убито больше? (Шум на скамьях крайне левой.)

Жан Жорес. Прошу вас, господа, не будем прибегать к жалким уверткам. Не я, а корреспондент газеты «Тан» Реджинальд Кан пишет: «О сражении даже говорить не приходится; это было не сражение, а просто набег, и всех в лагере прикончили ударами штыков».

Военный министр. Вовсе нет!

Жорж Клемансо (председатель совета министров и министр внутренних дел). Не говорите так, господин Жорес! Уверяю вас, это ложь.

 

174

 

Докладчик¹. Вы прекрасно знаете, господин Жорес, что французы самые великодушные и гуманные солдаты. (Бурные аплодисменты на многих скамьях. Шум на скамьях крайне левой.) Я говорю об этом с гордостью и имею на то право, ибо мне, как и господину министру иностранных дел, довелось видеть, как действовал интернациональный корпус, и я могу сравнивать. (Новые аплодисменты на тех же скамьях. Шум на скамьях крайне левой.)

Жан Жорес. Вот как, господа, на любую попытку дознаться истины можно возразить бурным проявлением чувств. Но дело не в том...

Военный министр. Я возражу вам, приведя слова самого генерала д'Амада. (Шум на скамьях крайне левой.)

Председатель совета министров. Генерал д'Амад спас женщин и детей. (Возгласы: Правильно! Правильно! — на многих скамьях.)

Докладчик. Об этом говорится в самой депеше. (Восклицания и шум на скамьях крайне левой.)

Председатель совета министров. Я утверждаю, что генерал д'Амад прекратил огонь и спас женщин и детей. (Аплодисменты.)

Жан Жорес. Поверьте, я менее всего склонен относиться с систематическим и преступным недоверием к благородным и оптимистическим заверениям, которые опровергли бы лживые россказни, но позвольте вам сказать, что решать должен один только разум, один только анализ фактов.

Я напомню господину Думеру, что никто не собирается здесь ставить под сомнение великодушие французского солдата. Но операция могла быть начата в таких условиях, что убийство женщин и детей... (Протестующие возгласы на скамьях левой и центра.)

Председатель совета министров. Да нет же! Вы заблуждаетесь.

Жан Жорес. Господа, вы даже не хотите, чтобы я ставил этот вопрос.

Приведенные мною сообщения обошли всю французскую и мировую печать.

———

¹ Поль Думер, правый радикал, с 1897 по 1902 год генерал-губернатор Индокитая.

 

175

 

Председатель совета министров. Мы их опровергли!

Жан Жорес. Я намерен просить правительство представить парламенту или одной из его комиссий исчерпывающие данные, чтобы на основании документов и проверенных сообщений была установлена истина. Повторяю, речь идет не о том, чтобы умалить или поставить под сомнение великодушие французского солдата; но вы прекрасно знаете, что если войска в конец измотаны и если их, усталых, раздраженных, послать на операцию, которая логически может завершиться лишь такого рода катастрофой, то ответственность за это несут не они и никакими вашими заверениями делу не поможешь.

Если б я так сурово заклеймил марокканские события, как председатель совета министров некогда заклеймил события в Китае... (Бурные аплодисменты на скамьях крайне левой.)

Председатель совета министров. Я не сказал ничего похожего на то, что говорили сейчас вы. (Восклицания на скамьях крайне левой.)

Жан Жорес. Вы написали по поводу экспедиции в Китай, и, клянусь честью, хотя документ этот у меня в папке, я вовсе не собирался его оглашать... (Восклицания на скамьях левой и центра.)

Председатель совета министров. Читайте! Читайте!

Жан Жорес. Господа, не в моих привычках низводить столь серьезные прения до личных препирательств и взаимных обвинений, но я никак не предполагал, что господин председатель совета министров займет позицию прямого отрицания, что он сочтет неосторожной, чуть ли не неприличной всякую попытку пролить свет на этот прискорбный инцидент.

Вы писали, господин председатель совета министров, по поводу событий в Китае: «В беззащитной стране преспокойно убивали, резали, насиловали, жгли, грабили; и никто никогда не узнает историю этой вакханалии убийств и хищений, ибо у европейцев достаточно причин, чтобы об этом умалчивать, а у китайцев не найдется историка, чтобы ее написать».

Председатель совета министров. Я писал об усмирении боксерского восстания; какое это имеет

 

176

 

отношение к генералу д'Амаду? (Восклицания на скамьях крайне левой.)

Жан Жорес. То есть как?..

Председатель совета министров. Я вам сказал, что вы оскорбляете генерала д'Амада, который спас женщин и детей, приказав прекратить огонь. На это вы ничего не ответили и не можете ничего ответить. (Возгласы: Правильно! Правильно!)

Жан Жорес. Я уже указывал, что одним из первых возражений было то, что я не должен, что я не имею права говорить в таком тоне о французских солдатах. В Китае орудовали не европейские солдаты вообще, среди этих европейских солдат...

Председатель совета министров. Были и немецкие, и английские, и японские солдаты; солдаты всех национальностей.

Жан Жорес. ...Были и французские солдаты, и вы не сделали в отношении их никакого исключения и даже высмеивали тех, кто в оправдание этих преступлений и насилий ссылался на зверства боксеров.

Вы писали: «Старый трюк с отрубленными головами. Но почему-то не пишут, поднесут ли каждому члену миссии по чарке крови...»

Председатель совета министров. Какое это имеет отношение к марокканскому инциденту?

Жан Жорес. И вы добавляли: «Все газеты отмечают, что наш полномочный представитель всех упорнее прямо и недвусмысленно требует смертной казни для руководителей китайских патриотов». (Аплодисменты и смех на скамьях крайне левой.)

Стефан Пишон (министр иностранных дел). Я прошу слова.

Жан Жорес. Вы разрешите мне дочитать цитату? И господин Клемансо добавлял — это было его заключение: «Ничто не может принести большего вреда французским интересам, как эта политика варварства».

Председатель совета министров. Это и сейчас мое мнение.

Жан Жорес. Как видите, господа, я был еще весьма сдержан по сравнению с господином председателем. (Аплодисменты на скамьях крайне левой.)

Я не утверждаю, а говорю, что впечатление, которое создается на основании одних только имеющихся у нас

 

177

 

сообщений, — о выводах я вам скажу потом — впечатление, к несчастью, такое, что мирное население целого марокканского поселка, становища, было уничтожено...

Председатель совета министров. Да нет же!

Варенн. Во всяком случае, истина должна быть установлена.

Жан Жорес. И вы сказали, господин председатель совета министров, что генерал д'Амад дал приказ спасти женщин и детей.

Председатель совета министров. Да, прекратить огонь.

Жан Жорес. Я верю этому, а в этом совершенно убежден. Но позвольте вам задать простой вопрос. Если это были марокканские воины, то как же случилось, что понадобилось спасать женщин и детей! Возгласы: Правильно! Правильно! — на скамьях крайне левой.) А если там оказались женщины и дети, стало быть, это не был военный лагерь! (Бурные аплодисменты на скамьях крайне левой.) И поскольку генерал д'Амад не мог, насколько я понимаю, отличить женщин, детей и стариков от марокканских воинов в то время, как артиллерия и шрапнель делали свое смертоносное дело (новые аплодисменты на скамьям крайне левой), поскольку он не мог вмешаться, — а я не сомневаюсь, что он бы вмешался, — он вмешался лишь под самый конец, когда уже смеркалось и штыки довершали дело снарядов. (Аплодисменты на скамьях крайне левой.) Что ж, придется объясниться по этому поводу, и не возмущенными речами, которые завтра же забудутся. (Аплодисменты на скамьях крайне левой.) Ибо, господа, подумайте, прошу вас, какая ляжет на нас тяжкая моральная ответственность, если страшные предположения, напрашивающиеся при чтении одних лишь сообщений, которыми мы пока что располагаем, завтра будут подтверждены рассказами очевидцев. Уже начинают поступать письма от солдат: у меня в руках письмо солдата из Бер-Решида. Он пишет: «Меня не отправили 15-го с теми колоннами, которые двинулись на скопление марокканцев, но солдаты, вернувшись в Бер-Решид, рассказали нам, какая там была ужасная резня и что были убиты женщины и дети». (Восклицания на скамьях крайне левой.)

 

178

 

Председатель совета министров. Так это, по-вашему, очевидец?

Жан Жорес. Зловещие отклики, которые неизбежно вызовут такого рода рассказы, побуждают меня еще раз обратиться к правительству с настоятельной просьбой запросить всех, кто может оттуда сообщить о происшедшем...

Председатель совета министров. Это было сделано на следующий же день, господин Жорес.

Жан Жорес. Я требую, чтобы вы со всей ответственностью представили гарантированный вами отчет о событиях 15 марта. (Аплодисменты на скамьях крайне левой.) Я требую, чтобы была внесена полная ясность, и сразу заявляю, что, если, к несчастью, тут проявлена была гибельная поспешность, если, к несчастью, подобные эксцессы имели место, честь Франции требует не скрывать их, не затушевывать, не оправдывать, а первой открыто их перед всем миром разоблачить, заклеймить и покарать виновных. (Бурные аплодисменты на скамьях крайне левой.) И потому я требую, чтобы и вы осведомились и нас осведомили, не оказывая снисхождения виновным, кто бы они ни были.

Палата депутатов, 27 марта 1908 года.

 

Война была бы катастрофой

для английского

и германского капитализма

 

Критикуя бюджет 1910 года, Жорес подчеркивает, что «вооруженный мир влечет за собой все возрастающее бремя расходов на вооружение». Во Франции увеличение военного бюджета все же относительно меньшее, чем в Германии или в Англии, соперничество которых представляет основную угрозу миру. Но еще большую опасность представляли бы для капитализма обеих стран последствия войны: рост освободитель-

 

179

 

ного движения колониальных народов, кризис в сфере кредита, экономическое преобладание США, новый размах революционной борьбы... Жорес пророчествует не беспредметно, он оценивает каждый факт с точки зрения перспектив социализма.

 

Я утверждаю, что чрезвычайно важно доказать, если я прав, как мне представляется, и доказать путем тщательного анализа, что между английским и немецким народами нет в настоящее время конфликта, что конфликта можно избежать и что Франция со своей стороны может многое сделать для его предотвращения. Я утверждаю, что обе страны с каждым днем все яснее понимают, что война была бы для той и другой страшной катастрофой.

Какой бы мощи ни достиг завтра военно-морской флот Германии и какими бы базами и опорными пунктами этот флот ни располагал на ее трудно доступном побережье, неожиданные удары могут сильно подорвать морское могущество Германии, а затянувшаяся война представит серьезную угрозу для ее экономического могущества.

Вы можете сами судить об этом, господа, по тем статистическим материалам, которые нам раздают ежедневно и где нашему медленному экономическому развитию противопоставляется бурный рост мощи германий промышленности, рост этот — я не отрицаю — во многих отношениях поразителен, но экономическое могущество германской нации еще не представляет собой, если можно так выразиться, массивного здания, прочно покоящегося на надежном фундаменте старых, медленно накоплявшихся капиталов; оно построено на неустойчивых основах кредита...

Пешадр. Совершенно справедливо!

Жан Жорес. Это высокая башня; громадная, горделивая, всеподавляющая махина, стоящая, однако, на чересчур хлипком фундаменте, и малейшее колебание почвы легко может ее расшатать. (Возгласы: Правильно! Правильно!)

Вы в этом убедились, наблюдая последствия, которые имел недавний американский кризис. Достаточно было случиться банковскому, денежному кризису в

 

180

 

США ¹, приостановившему или уменьшившему приток заказов из Америки, чтобы на Германию обрушился страшнейший кризис.

Опасность для германской нации, для германской промышленности заключается именно в нарушении организации, которая в мирное время как раз и составляет ее сильную сторону. Одной из сил, толкающих вперед германское производство, является то, что промышленность там тесно срослась с банками, что банки финансируют, косвенно распоряжаются, управляют, контролируют промышленность ².

Дюрр. Вот именно!

Жан Жорес. Это обеспечивает могущество, так как подобного рода организация позволяет германской промышленности в определенные моменты конкурентной борьбы выжидать, сколько потребуется, и вести политику дальнего прицела; вместе с тем, поскольку судьба промышленности связана через банки с судьбой кредита в целом и поскольку кредит подвержен тем колебаниям, о которых я только что говорил, кризис большой войны может расшатать до основания экономическое могущество Германии. (Аплодисменты на скамьях крайне левой.)

Наиболее прозорливые германские дельцы прекрасно отдают себе в этом отчет. Год назад в Берлине состоялось совещание финансистов, на котором все в один голос утверждали, что даже небольшая война внесет глубокое расстройство в германские финансы и в германскую экономику.

Не меньшую опасность, правда несколько иного рода, представляет в равной степени война и для Англии. Она тоже наталкивается в своей обширной империи на возрастающие трудности. Англия не ограничилась утверждением своего господства на море, устройст-

———

¹ Очередной кризис 1907—1908 годов был особенно тяжелым в США и Германии. Но Жорес в данном случае ошибается; американский кризис, видимо, лишь обострил кризис в Германии, а не был его первоначальной причиной: спрос в Германии понизился еще в начале 1907 года, а США кризис поразил лишь в конце 1907 года.

² Это одна из характерных черт империализма, которую Ленин анализирует в главе II своего труда «Империализм, как высшая стадия капитализма».

 

181

 

вом баз и пунктов снабжения для своего большого флота. Она захватила огромные территории. Но ныне в Африке, в Азии народы, над которым простерт ее трезубец, пришли в движение, начали пробуждаться. Турецкая революция сказалась и на положении в Египте. И когда на днях один видный дипломат новой Турции будто бы дал понять, что судьба Египта окончательно решена, в Каире, как в Константинополе, вспыхнули знаменательные волнения ¹.

В Индии английское правительство испытывает большие трудности. Движение в Японии всколыхнуло всю Азию, недовольство английским господством в Индии распространяется все шире и находит выражение в кампаниях протеста и террористических актах². Создаются лиги, созываются многолюдные митинги, пропагандируется идея бойкота английских товаров. Значительная часть индийских объединений требует больших свобод для Индии, а на крайне левом крыле этого движения, вернее, на его периферии, множатся террористические акты, своим упорством и последовательностью напоминающие покушения, которые лет двадцать или двадцать пять назад совершались в Ирландии. Английскому правительству с каждым днем все труднее с ними бороться, ибо террористов укрывает пассивное пособничество всеобщего молчания.

Не далее как третьего дня было совершено покушение на вице-короля Индии³. Покушавшийся, как бы символически объединив прелести европейской цивилизации и азиатской природы, изготовил  бомбу, начинив кокосовый орех пикриновой кислотой (Смех.)

Господа, это движение широкое, движение глубинное, вызывающее тревогу у всех мыслящих и дально-

———

¹ Ответом на пантюркизм явилось египетское патриотическое движение, тоже возглавляемое офицерами, но в отличие от Константинополя пользующееся поддержкой зарождающегося промышленного пролетариата.

² По Р. Палм Датту («Индия сегодня и завтра»), «первая большая волна» индийского национального движения приходится на 1905—1910 годы: оно опиралось главным образом на мелкую городскую буржуазию, но также в какой-то мере уже и на рабочих-текстильщиков Бомбея, всеобщую политическую забастовку которых Ленин приветствовал в 1908 году.

³ 16 ноября лорд Минто, вице-король Индии, едва спасся от покушения в Ахмадабаде.

 

182

 

видных людей Англии. К чести Англии, к чести ее либерального правительства ¹, оно не помышляет ныне о том, чтобы подавить это брожение, эту тревогу индийского народа, пробуждающегося к новым чаяниям свободы и независимости, оно не помышляет справиться с ним одними методами принуждения и силы, оно хочет с ним справиться, предоставляя в управлении индийскими делами, правда постепенно, гарантии для самого индийского народа, и на следующий же день после покушения, то есть вчера, вице-король обнародовал, не изменив в нем ни слова, давно уже разработанный для Индии закон о новом режиме, предоставляющем ей новые гарантии, предусматривающий центральный совет при вице-короле, где будут широко представлены делегаты от индусских и мусульманских групп населения, причем у английских чиновников будет большинство всего в три голоса; по тому же проекту в провинциях создаются советы с обширными полномочиями, в которых избранные от индийских групп и общин делегаты составят большинство. (Аплодисменты на скамьях крайне левой.)

Не подлежит сомнению, что, только идя по пути расширения свобод, можно обрести покой и примирить свободу народов с принципами общеевропейского примирения. Но совершенно так же не подлежит сомнению, что если война будет все же безрассудно развязана, то эти трудности, с которыми Англия в обычное время, в мирное время, может справиться благодаря смелости своего либерального мышления, трудности эти, едва только огненное дыхание войны охватит всю планету, станут непреодолимыми. (Правильно! Правильно!)

Есть и другая причина, удерживающая эти две великие державы от того, чтобы ввязаться самим и ввязать весь мир в воинственные авантюры; они все яснее понимают, что кто-то третий окажется в выигрыше, если они ослабят друг друга.

———

¹ На самом деле английское либеральное правительство прибегало одновременно и к репрессиям (закон о мятежных объединениях 1907 года, высылка без суда, осуждение Тилака на шесть лет тюремного заключения за нарушение закона о печати) и к уступкам, направленным на то, чтобы отколоть от движения умеренных (реформы Морли — Минто. Жорес не говорит о том, что созданные в результате их советы были органами чисто совещательными).

 

183

 

Пока соперничающие Германия и Англия открыто или тайно ставят друг другу палки в колеса во всех уголках земного шара, США под шумок растут и тоже начинают претендовать на мировое господство. Прежде они довольствовались экспортом сырья, сейчас они его обрабатывают и вывозят готовые изделия, экспортируя не один только хлопок, но и ткани во все уголки земного шара. Объем их внешней торговли возрос вдвое; два месяца назад президент Тафт, совершая пропагандистскую поездку по Америке, на протяжении всех четырнадцати или пятнадцати тысяч километров, которые он проехал, твердил не переставая, что США во что бы то ни стало должны иметь мощный торговый флот; а активное вмешательство США в международную экономическую жизнь, в международное экономические конфликты становится с каждым днем все настойчивее.

Англичане и немцы повздорили из-за постройки железных дорог в Китае. В конце концов они между собой договорились. Англичане первые урвали себе лучший кусок. Но затем явились немцы и предложили Китаю более выгодные условия, после чего было создано нечто вроде англо-германского синдиката, к которому примкнули и французы. Но едва стало известно об этом соглашении, как США, заметьте, не американские промышленники, не американские торговые палаты, а само правительство вполне официально через своих представителей в Пекине, запротестовали и сказали: а мы? И они потребовали себе долю в железнодорожных концессиях в Китае. Их экономическое влияние и экономические аппетиты все возрастают.

Англичане это хорошо знают: они знают, что у них имеется много уязвимых мест. 41 процент всех ввозимых в Англию продуктов питания поступает, знаете, из какой страны? Из Аргентинской республики. США смекнули, что, если им удастся экономически наложить руку на Аргентинскую республику, они тем самым наложат руку на всю жизнь Англии. И вот американский мясной трест столь усердно насаждает свои предприятия в Аргентине, что английское правительство, английские консервативные газеты начинают бить тревогу.

Что это значит, господа? Это значит, что, если Англия и Германия передерутся и ослабят друг друга, они назавтра окажутся лицом к лицу с окрепшим могущест-

 

184

 

вом США, которые, воспользовавшись их распрей, расширят свои рынки сбыта, опутают мир своими сетями. (Аплодисменты.)

Есть и третье соображение, все настойчивее диктующее здравомыслящим англичанам и немцам путь мирного урегулирования всех конфликтов: дело в том, что народы, из-за которых спорят европейские конкуренты, не желают больше служить им добычей; Турция, Китай не желают более терпеть чужеземного экономического господства.

В правление Абдул-Хамида ¹ в Турции господствовало германское влияние, почти все концессии в Малой Азии принадлежали германским фирмам. Младотурки не отказались от германского влияния, они оставили немцам их преобладающую долю в железнодорожных концессиях Малой Азии, но путем ловкой системы равновесия обеспечили себе независимость, предоставив Англии широкие права в организации судоходства по Тигру и Евфрату.

Вы видите также, как Китай начинает все больше лавировать между великими державами, противопоставляя предложения одних и других, разжигая их соперничество, и все более обеспечивает собственную независимость, сталкивая подстерегающих его хищников.

Таким образом, те, кто вздумал бы, раздавив противника силой, обеспечить себе главенствующее и монопольное положение на мировом рынке, могут жестоко просчитаться.

Наконец, не может быть, чтобы в Германии и в Англии здравомыслящие люди не отдавали себе отчета, что риск конфликта, что гонка вооружений приведет оба народа к опасным политическим и социальным кризисам.

Ах, господа, это расплата за политику силы, это Немезида, как говорил Бертло², подстерегающая все военные и насильственные замыслы; наступает день, когда чаша терпения народов переполняется; никто не посчитался с их жалобами и их страданиями; ради утоления собственного тщеславия или капиталистической алчности дали возрасти военной опасности, душили трудящих-

———

¹ Абдул-Хамид (1876—1909).

² Марселен Бертло — химик, рационалист (1827—1907).

 

185

 

ся налогами. И вот наступает день, когда надо расплатиться по счету, когда надо заполнить разверзшуюся пропасть дефицита, и в этот день встает жестокая альтернатива: либо потребовать жертв с правящих классов, которые не прочь извлечь выгоды из войны, но не хотят нести ее тягот (аплодисменты на скамьях крайне левой), либо путем налогов потребовать новых жертв народа, и так эксплуатируемого сверх всякой меры, но когда народ восстает, он протестует, он требует и долго вынашиваемые планы насилия создают почву для общественных и политических движений, размах которых внушает ужас неосторожным, думавшим развязать лишь силы войны, но развязавшим силы революции. (Новые аплодисменты.)

Господа, это то, что вы наблюдаете ныне в Германии. Два года назад, объединив против социализма все буржуазные партии и вырвав у социал-демократов при помощи этой коалиции несколько мест и несколько мандатов (хотя общее число голосов, поданных за наших друзей не только не уменьшилось, а даже возросло), германское правительство вообразило, что восторжествовало над германской социал-демократией¹; и князь Бюлов из окна государственной канцелярии возвестил, что с германской социал-демократией покончено; а вечером после выборов император самолично, как триумфатор, обратился с речью к толпе шовинистически настроенных зевак германской столицы. Да, империи удалось кованным сапогом наступить на горло этих бунтарей, этих непокорных; играя на патриотических чувствах, объединить против них все партии. Но тем временем казна пустела, военные расходы, которые германские социал-демократы хотели приостановить, хотели ограничить, росли, вздувались и, вздуваясь, как река в половодье, грозили разлиться и потопить тех, кто имел неосторожность ратовать за их увеличение. Но консервативные партии Германии, консерваторы, католики, национал-либералы не решились предъявить самим себе, своей клиентуре, своему классу непомерный счет за эту поли-

———

¹ На выборах 1907 года германские социал-демократы потерпели временное поражение: они вели кампанию против методов, применяемых германской администрацией в колониях, и потеряли 38 мест.

 

186

 

тику вооруженного мира. Они потребовали его оплаты, в виде 400 миллионов косвенных налогов, у немецкого народа: и немецкий народ, и мелкая и средняя немецкая буржуазия протестуют, восстают. И вот уже красная волна вновь нарастает, и не во имя жестокости, не во имя насилия, а во имя справедливости. (Аплодисменты на скамьях крайне левой.)

В Англии под давлением живых сил демократии, под давлением растущей рабочей партии правительство имело благоразумие потребовать необходимых для покрытия бюджета жертв от тунеядцев богачей, особенно от землевладельцев — я называю землевладельцев, ибо в Англии это наиболее аристократическая форма тунеядства ¹. И вот Англия стоит накануне кризиса, от которого может рухнуть ее вековая политическая конституция и которого она может избегнуть, лишь введя охранительные пошлины, также порывающие с семидесятипяти — восьмидесятилетней традицией процветания и могущества ².

Итак, господа, народы убеждаются, и правительства могут убедиться, что нельзя уже безнаказанно провоцировать, подготовлять конфликты.

Но если система вооруженного мира несет людям, народам, правительствам столько трудностей и столько опасностей, что же будет, если разразится война? И оттого, что в Англии, в Германии прозорливые люди все яснее это понимают, видят, предчувствуют, я лично верю в возможность ослабления напряженности между Англией и Германией, верю в возможность мирного европейского прогресса, в возможность сближения между Францией, Англией и Германией.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Палата депутатов, 18 ноября 1909 года.

(Второе заседание.)

 

———

¹ Бюджет Ллойд-Джорджа 1909 года устанавливал налоги на неиспользованные земли и на ренту, приносимую земельной собственностью.

² Лорды отвергли бюджет, правительство объявило выборы в парламент и одержало победу. Лорды вынуждены были уступить («Парламент-акт»), и Англия не вернулась к протекционизму.

 

187

 

 

Интернационал снарядов

и прибылей

 

Обсуждая бюджет 1910 года, палата депутатов перешла к рассмотрению условий размещения во Франции стомиллионного займа, о котором вынужден просить новый султан Мулай-Гафид для покрытия расходов на общественные работы, на возмещение живущим в Касабланке европейцам, пострадавшим от французской бомбардировки, и т. д., причем львиная доля этих денег поступит в карман тех же французских компаний. Марокко — обетованная земля для финансового капитала.

Потребовав в пространном выступлении, чтобы эти займы не превратились в «торжество банкиров и генералов», Жорес иронизирует по поводу так называемых национальных интересов интернациональных трестов.

 

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Господа, устранив эту трудность, — а она главная, — мы сталкиваемся с другой, я имею в виду борьбу с разыми финансовыми, горнорудными синдикатами различного происхождения, которые оспаривают друг у друга Марокко и способны подбить свои правительства на авантюры. Однако, признаюсь, я начинаю успокаиваться на этот счет; полагаю, эти синдикаты поймут, что им спокойнее заблаговременно прийти к полюбовному соглашению.

Ах, какая волнующая борьба развернулась на наших глазах; борьба между двумя синдикатами: немецким синдикатом Маннесмана и чисто французским синдикатом, синдикатом Круппа — Шнейдера ¹. (Иронический смех и аплодисменты на скамьях крайне левой.)

———

¹ За несколько дней до дебатов Моризе на страницах «Юманите» писал об этих горнорудных синдикатах. Франко-германская конвенция, заключенная в феврале 1909 года, обеспечивавшая французским и немецким финансовым группам равенство прав в использовании главных горнорудных концессий, не встретила поддержки со стороны крупнейших групп финансистов, объединявших как французских, так и германских дельцов: группы четырех братьев

 

188

 

Вот уже несколько недель и даже месяцев, как продолжается сражение.

Ах, господа, мне не хочется возвращаться к вопросу о синдикате Круппа — Шнейдера, ко всем тем соображениям, которые подобного рода синдикаты вызывают у наделенного здравым смыслом народа. Три года вы твердили французам, что необходимо вмешательство в Марокко, даже вооруженное вмешательство, дабы спасти находящееся под боком у французского Алжира Марокко от дерзких посягательств германских властей, и что же, синдикаты, предлагающие свои услуги для предохранения прилегающей к Алжиру территории от немецкой заразы, — это группы, где крупнейшие поставщики германских снарядов сидят бок о бок с поставщиками снарядов французских!

О умилительный интернационал снарядов и прибылей! (Смех.) Дыхание спирает от восторга, когда видишь, как финансисты двух стран сговариваются, чтобы добыть руду, из которой они будут лить снаряды, предназначенные для взаимного их уничтожения! Трест, имеющий своей целью массовое истребление, — вот последнее слово современного капитализма! (Аплодисменты на скамьях крайне левой.)

Итак, я успокоился, полагая, что, может быть, комбинация Крупп — Шнейдер не станет слишком непримиримо и до конца настаивать на таком несколько разбавленном французском шовинизме (улыбки), а теперь, когда я узнал, что германский синдикат Маннесмана тоже синдикат смешанный, у меня и вовсе от души отлегло.

Во французском синдикате сидит Крупп, а в немецком синдикате Маннесмана сидят французы!

Что-что, а уж этого я никак не предполагал, читая французские патриотические газеты. Вот уже много недель кряду, как они разоблачают синдикат Маннесмана; это не только немецкий синдикат, во сто крат хуже, — это синдикат еврейский, немецко-еврейский! А уж это

———

Маннесман, банкиров Мулай-Гафида, создавших международный синдикат с участием нескольких французских, австрийских и испанских дельцов, и Объединения марокканских рудников, в которое наряду с депутатом от Орана, Этьенном, вошли французское акционерное общество (Шнейдер) и немецкое акционерное общество (Крупп), пытавшиеся также наложить руку на Уэнзу.

 

189

 

самая страшная напасть! (Смех на скамьях крайне левой.)

Но сегодня утром я прочел в «Эко де Пари» письмо Маннесмана этой газете, в которой он пишет: «Мы не евреи, мы немцы, но в нашем акционерном обществе участвует также очень много французских промышленников...» (Восклицания на скамьях крайне левой.)

В этом месте письма редакция «Эко де Пари» ставит точки; а в начале сопроводительной статьи указывает: «Мы изъяли несколько абзацев, затрагивающих третьих лиц».

Это значит, что братья Маннесман не ограничились голословным утверждением о многих французских промышленниках, участвующих в их акционерном обществе, а назвали имена, но французская патриотическая газета пощадила этих французских патриотов, некстати затесавшихся в предприятие немцев. (Бурные аплодисменты и смех на скамьях крайне левой и некоторых скамьях левой.)

И я даже слыхал, что в этом немецком синдикате участвуют не одни промышленники, но и политический деятель, игравший некогда — его нет больше в парламенте, господа, так что сдержите улыбки, — игравший некогда довольно видную роль в политике; его считали остроумным, непостоянным, считали фантазером, но никак не предполагали, что он продался Германии¹. И вот, когда я вижу французский синдикат, где сидят немцы, и немецкий синдикат, где сидят французы, я говорю себе: отчего бы им, в самом деле, не столковаться. (Смех.) И я этого горячо желаю. Я считаю, что в их интересах не только столковаться, но и заинтересовать Марокко и султана в своих предприятиях. Что в их интересах не вламываться в Марокко силой, а осуществить те работы, которых они домогаются, под суверенитетом султана, облеченного реальной властью и могущего в какой-то мере и контролировать, и гарантировать эти работы, чтобы избежать повторения опрометчивого и печального опыта Касабланки². В их интересах обеспечить султану и народу Марокко долю валового дохода в полученных

———

¹ Нам не удалось установить, о ком идет речь.

² В августе 1907 года.

 

190

 

концессиях, как это сделали концессионеры Роги¹ с тем чтобы вам не требовалось для внедрения в Марокко достижений современной цивилизации, насаждать их силой и оружием, но чтобы вы заинтересовали сам народ и его руководителей в экономическом развитии, от которого и они, со своей стороны, ощущали бы пользу и выгоду.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Палата депутатов, 22 ноября 1909 года.

———

¹ Роги — незаконный претендент на марокканский престол. Бу-Гамара начиная с 1902 года подымал против султана племена восточного Марокко. В 1909 году он был захвачен Мулай-Гафидом и казнен.

 

 

Против маневров и уверток

(Против экспроприаций в Тунисе)

 

Зимой 1911 года в Лигу прав человека и гражданина поступило толстое досье с материалами по поводу злоупотреблений, совершенных в Тунисе одним из ее членов, Гудшо-Бруншвигом: возмутительное пристрастие судебных органов, экспро-

 

195

 

приация более 800 тысяч гектаров пригодных к обработке земель.

Вопрос усложнился в связи с действиями одного из участников этих экспроприаций, некоего Куитеаса, у которого бей в 1908 году отобрал приобретенное за бесценок поместье в 38 тысяч гектаров, откуда Куитеас намеревался выселить около двух тысяч местных жителей, решивших оказать сопротивление. Поместье это было им приобретено в 1904 году при пособничестве Стефана Пишона. Куитеас весьма ловко представился жертвой произвола нового генерального резидента Алапетита. Поддерживаемый правыми (Дриан) и продажной прессой, он ведет во Франции кампанию, и на его удочку попалась часть членов Лиги, а также депутат партии радикалов Таламас.

Жорес, осведомленный тунисскими социалистами об истинном положении, выступил перед центральным комитетом Лиги. Этой статьей он хочет положить конец всяким уверткам.

Кампания завершилась длительными прениями в палате депутатов (с конца декабря 1911 по февраль 1912 года), в итоге которых резолюция Жореса, несмотря на ее чрезвычайную осторожность (он требовал не комиссии расследования, а комиссии обследования), была отклонена 408 голосами против 104.

 

Да, необходимо пролить свет на все махинации, жертвами которых явилось коренное население Туниса. Если нашлись парламентские деятели¹, злоупотребившие своим положением, чтобы получить огромные земельные концессии на исключительно льготных условиях, если даже они согласились вместе с другими спекулянтами использовать несправедливый порядок, который оправдывало и укрепляло их участие, если они каким бы то ни было образом извлекали для себя выгоды из политики ограбления, необходимо немедленно вывести наружу эти их операции и рассказать о них всю правду народу. Все аферы подобного рода, осуществляются ли они

———

¹ В частности, назывались бывшие министры Буше, Кошерн, Мужо.

 

196

 

членами парламента или другими лицами ¹, должны быть выявлены и заклеймены. Давно пора повсеместно взять под защиту коренное население. В Тунисе, в Алжире, в Конго, в Марокко² тысячи проходимцев обогащаются, грабя коренное население. Монополии и займы в Марокко, грубая экспроприация кабилов в Алжире, концессии в Конго, огромные латифундии в Тунисе — все это когти, которые алчный колониализм вонзает в живую плоть побежденных. Жалкими будут прения, как справедливо и со всей прямотой сказал Лагрозильер³, если они ограничатся расследованием скандальных дел или пустыми фразами праведного и бесплодного возмущения. Нужно принять самые энергичные меры к возмещению ущерба, который понесло ограбленное и подвергшееся насилию коренное население. Нужно создать институты, которые обеспечат им необходимые гарантии...

«Юманите», 4 мая 1911 года.

———

¹ Намек на дело Куитеаса.

² Жорес со всей решительностью утверждает, что эксплуатация в колониях везде одинакова. Это его заслуга, ибо если марокканские займы или концессии в Конго вызывали всеобщее возмущение, то мало известные и выгодные некоторым радикалам экспроприации в Алжире отнюдь не возбуждали столь сильного негодования.

³ Лагрозильеру, депутату от Мартиники, как «самому компетентному защитнику коренного населения колоний», социалистическая группа поручила сделать запрос по этому делу.

 

 

Кровавый порядок

 

30 марта 1912 года Мулай-Гафид подписал в Фесе договор о протекторате. Это известие вызвало волну возмущения в Фесе и среди племен Среднего Атласа и Саиса, которые уже восставали в апреле 1911 года. 17 апреля таборы¹ риффов атаковали Фес, который вновь вызванные французские войска обстреляли из дальнобойных орудии. Статья Жореса написана на следующий день после бомбардировки.

 

Итак, «порядок в Фесе водворен». Если республиканской Франции может в двадцатом веке доставить удовлетворение уверенность в том, что она силой раздавит любое восстание в Марокко, то пусть она торжествует. Но какая цепь варварских жестокостей! Вторжение, насилие завоевателей вызывают восстание. Несчастных французских офицеров и унтер-офицеров закалывают. Гибнет молодой телеграфист. Начинаются репрессии. Марокканская столица подвергается обстрелу; над трупами французов громоздится гора трупов по меньшей мере восьмиста марокканцев — первый трофей протектората. Более тысячи марокканцев взяты в плен, и их будут судить.

Да, судить. С ними обойдутся не как с солдатами, не как с военнопленными. Это мятежники. Они ответили

———

¹ Пехотные батальоны.

 

203

 

на вторжение восстанием, на ложь — коварством, на убийства — убийством, на снаряды, обратившие в прах их дуары и уложившие их жен и детей — резней. Когда они узнали, что их предали, когда блистательный протекторат отважился выползти из мрака, где его прятали, на свет божий, они восстали. И теперь со спокойной совестью, величественно рядясь в мантию правосудия, мы призовем их к ответу. И мы скажем им: «По какому праву восстали вы против своего чужеземного господина? Есть у вас столько солдат, как у него? Есть у вас столько пушек, как у него? И неужто вы воображаете, что вам разрешат усматривать в вашей давней независимости нечто подобное родине?» Вот что мы им скажем, и на основе составленного по всей форме приговора и проведенного по всем процессуальным правилам суда расстреляем их.

Великолепно. Но убедим ли мы этим умы, усмирим ли сердца? Будет ли окончательно раздавлена всякая возможность восстания в Марокко? Сомневаюсь. И если даже страх побудит марокканцев на время затаить свою ненависть в глубине души, ненависть эта дождется своего часа. Но одно не подлежит сомнению, режим, который там установится, будет ужасен. Ведь султан, забрызганный с головы до ног кровью своего народа, не только не явится для нас орудием власти, но добавочной помехой, предметом всеобщего презрения и гнева. Ведь в обстановке взаимных подозрений, непрерывных тревог мнимый протекторат обратится в труднейшее завоевание, в жесточайшее усмирение. И еще одно несомненно, трагическая весть об этой кровавой расправе в час, когда сто миллионов мусульман возмущаются и негодуют¹, создаст для Франции в огромном мусульманском мире иную славу, чем та, о которой мечтали для нее мы, дурные французы.

Политика грабежа и завоеваний не остается без последствий. От вторжения — к восстанию, от мятежа — к репрессиям, от лжи — к вероломству, так расширяет-

———

¹ В начале XX столетия всюду подымает голову ислам, и Жорес, быть может, более пристально, чем кто-либо, следит за этим движением. От Триполитании до Нигера и Ганга сенуситы дают отпор; в 1912 году у исламизма было более тысячи газет. На этом панисламистском фоне вырастают национальные движения: младотурков, младоперсов, египетское движение.

 

204

 

ся круг цивилизации. Нам решительно не приходится завидовать Италии, а она в свою очередь будет знать истинную цену нашей голубиной чистоте.

И можно ли удивляться, и кто будет вправе негодовать, если насилия в Марокко и Триполитании ¹ окончательно ожесточат оскорбленных в своих чувствах мусульман в Турции и во всем мире, если ислам когда-нибудь ответит свирепым фанатизмом и широким восстанием на повсеместную агрессию? А если усиливающаяся реакция на эти правонарушения поколеблет мир в Европе, вряд ли народы с готовностью поддержат войну, порожденную гнуснейшим из преступлений.

Правда, в случае европейского кризиса нам нечего страшиться. Мы снискали себе такую любовь в Африке, в Тунисе, в Фесе, что можем без опасения вывести оттуда войска; и достаточно будет подать лишь знак, чтобы благодарные марокканцы, пылая энтузиазмом, все поспешили под наши знамена.

«Юманите», 22 апреля 1912 года.

 

Договор о протекторате

над Марокко

 

Прения о ратификации договора открылись в палате депутатов 14 июня. Как известно, Марокко по этому договору должно было поплатиться не только своей независимостью, но и целостностью. (Страну расчленяли на три зоны: французскую зону, испанскую зону, интернациональную зону Танжера.) Если договор вполне отвечал желаниям консорциума банков, который его предписал, то осуществить его можно было лишь путем покорения страны военной силой.

———

¹ В сентябре 1911 года Италия приступила к завоеванию Триполитании, территории, номинально принадлежавшей Турции, но где настоящее сопротивление оказали ей лишь сенуситы. Султан, встревоженный нарастающим кризисом на Балканах, отказался по Лозаннскому договору от Триполитании.

 

205

 

Жорес развивает эти доводы в своем выступлении. Приведенное нами здесь начало речи примечательно предвосхищением тех новых сил, которые, опираясь на древние цивилизации, пробуждаются в колониальных странах.

Если против договора голосовали одни социалисты (79 голосов, из которых 74 принадлежали членам объединенной социалистической партии), то несколько левых или независимых радикалов воздержались (Оганьер, Поль Бонкур, Ж. Л. Дюмениль, Де Монзи, Виолет и другие).

 

Жан Жорес. Я не собираюсь касаться технической стороны дела, весьма обстоятельно и точно изложенной нашим уважаемым докладчиком¹. Я прежде всего хочу еще раз обратить ваше внимание на опасность всей нашей политики в Марокко, политики, завершившейся договором о протекторате. Я хочу указать на основные опасности, которые кроются в самом договоре о протекторате, являющемся следствием совершенных ошибок и прелюдией к новым, еще более серьезным осложнениям, и я хочу сказать, господа, не повышая тона и не разжигая страстей, никогда еще мои друзья социалисты и я сам не сознавали столь глубоко, что долг повелевает протестовать и предостеречь вас.

Когда мы голосовали за франко-германское соглашение², мы хотели положить конец тревожному периоду конфликтов и напряженности.

Эдуар Вайян. Правильно! Именно так!

Жан Жорес. Но мы с предельной ясностью оговорили, что не желаем, чтобы соглашением, заключенным с Германией, воспользовались для навязывания Марокко, султану и племенам, неугодного Марокко режима.

Вот почему я со всей прямотой прошу палату отклонить представленный ей договор о протекторате (Аплодисменты на скамьях крайне левой) и вежливо, но твердо предложить ответственному министру начать переговоры с Марокко, с султаном, о новой конвенции, кото-

———

¹ Морис Лонг, радикал.

² Соглашение о разделе колоний от 4 ноября 1911 года — «прискорбное разрешение самого что ни на есть отвратительного, безнравственного и нелепого предприятия» (Жорес, «Депеш де Тулуз», от 14 ноября 1911 года).

 

206

 

рая больше бы считалась с чувствами, правами, независимостью Марокко и которая избавила бы нас от роковой необходимости под маркой протектората заниматься жестоким и обременительным покорением страны. (Аплодисменты на скамьях крайне левой.)

Почему, господа, мы предлагаем вам отклонить этот договор? По причинам принципиальным, а также исходя из фактов и обстоятельств.

И прежде всего, если мне дозволено будет задать здесь весьма неуместный, весьма нелепый вопрос, звучащий, признаться, даже несколько дико в атмосфере современной Европы, я спрошу вас: по какому праву занимаем мы Марокко? Какие у нас на то основания?

Пусть никто не ссылается на то, что, накладывая руку на этот народ, мы стремились обеспечить безопасность европейцев. О, не спорю, время от времени в Марокко, как и во многих других странах, имели место прискорбные происшествия; несколько европейцев в этих обстоятельствах пострадали. Но сравните, господа, обстановку всеобщей безопасности, которой наслаждалось Марокко на протяжении многих поколений, с угрожающей для всех обстановкой, воцарившейся там в результате поспешного, нетерпеливого, опрометчивого и грубого вторжения; сравните опасности, которым изредка подвергались отдельные путешественники или купцы, с драмой, развертывающейся там последние годы: Касабланка, обстрелянная французами и разграбленная марокканцами, обращенный в развалины Фес, тысячи убитых на дорогах французов, кровавая расправа, учиненная восставшими таборами над захваченными французскими офицерами, осыпанный снарядами Фес, а ныне волнения, охватившие все Марокко, тревога правительства перед тем, что может произойти в Марракеше¹, и спросите себя, были ли предпринятые нами меры мерами предосторожности. (Возгласы: Правильно! Правильно! — на скамьях крайне левой.)

Не говорите, что вынуждены были в интересах Франции, в интересах Алжира оградить Марокко от иностранной интервенции: сама множественность и противополож-

———

¹ Бомбардировка Касабланки 5 августа 1907 года, восстание таборов и бомбардировка Феса в апреле 1912 года. Беспорядки, которых опасался Жорес, вспыхнули в Марракеше в августе.

 

207

 

ность интересов других держав предохранили вас от подобной агрессии. И если вам удалось, несмотря на многие превратности и опасности конфликта со своими союзниками, со своими друзьями, прийти к результату, которым вы так гордитесь, насколько же легче было бы вам устранить угрозу всякой иностранной интервенции Марокко, подав самим благой пример бескорыстия, благоразумия (Аплодисменты на скамьях крайне левой), уважения к правам и интересам этого народа и рассчитывая, как я говорил в 1903 году¹...

Шарль Бенуа². В то время это было правильно.

Жан Жорес. ...я не отрекаюсь от своих слов и сейчас... не на грубую силу, но на силу нравственного убеждения и экономической экспансии Франции, могущество которой измерялось бы ее справедливостью! (Новые аплодисменты на скамьях крайне левой.)

Не добавляйте, господа, что ради насаждения цивилизации, что во имя цивилизации накладываете вы руку на Марокко методами насилия.

Я никогда не рисовал идиллической картины мусульманской цивилизации и хорошо знаю наличие в ней произвола, олигархической эксплуатации властителей, но если, господа, вы хотите взглянуть фактам в лицо, то существовала марокканская цивилизация, способная на необходимые преобразования, способная на эволюцию и прогресс, цивилизация древняя, а также современная.

Вот уже много веков, как вам известно, племена берберов населяют Северную Африку и у них есть свое великое историческое прошлое, память о котором они хранят и которым гордятся, невзирая на все наши пренебрежительные усмешки. Величайшие историки мусульманского мира запечатлели их подвиги и превозносили их мудрость.

Эти самые племена когда-то завоевали Испанию³, это они в городе Фесе достигли невиданных высот философской мысли, именно в Фесе жили и творили некоторые крупнейшие арабские философы, и именно марокканцы донесли до самого сердца Африки, до нынешнего Сене-

———

¹ См. речь Жореса, произнесенную 20 ноября 1903 года.

² См. примечание на стр. 220.

³ В конце XI века племена берберов алъморавидов объединили мусульманскую Испанию от устья Тахо до устья Эбро.

 

208

 

гала, Голландской Нигриции (Судана) и Нигерии, начатки мусульманской цивилизации, на которые Европа рада ныне опереться.

И на следующий же день после подписания договора о протекторате, когда султан писал: «Берегитесь, господа, я представляю страну, которая никогда не была колонией, народ, который никогда не знал неволи, не знал порабощения, я представляю государство, которое на протяжении веков, из поколения в поколение, было независимым», султан выражал не только возмущение и тревогу уязвленного в своей гордости правителя, но и возмущение и тревогу всего своего народа. Да и сейчас народ этот, на который волею завоевателя, под двойным нажимом: правой руки, действующей силой, и левой руки, прибегающей к хитрости, мы хотим надеть ярмо протектората, протектората только по названию, и сейчас народ этот доказал и доказывает, что он не только народ тружеников — воздавая должное героизму наших солдат, воздадим, господа, должное и героизму наших противников (Возгласы: Правильно, правильно! — на скамьях крайне левой), — но и народ храбрецов.

И что меня особенно поражает — это многообразие, а также гибкость марокканского общества, его способность к эволюции, к приспособлению ко всем формам собственности, открывающим широкие перспективы на будущее: удельная собственность султана, крупная феодальная собственность вождей, коллективная собственность племен, индивидуальная собственность крестьянина-землепашца, — способность к развитию, упорство ремесленника, торговца, купца, тех, кто обрабатывает кожу и металл в маленьких лавчонках, в маленьких ремесленных мастерских и на больших рынках; гибкая многогранная цивилизация, начинавшая уже воспринимать лучшие веяния европейской цивилизации: земледельцы внутренних областей заключают контракты с портами, дети в портовых городах Средиземного моря и Атлантики начинают посещать европейские школы.

Там были ростки будущего, надежда, которую я приветствовал ¹. И разрешите мне сказать, что я не прощаю

———

¹ Особенно в речи, произнесенной в палате депутатов 1 февраля 1912 года. Жорес в ней приветствует не только цивилизацию в Марокко, но и африканскую цивилизацию.

 

209

 

тем, кто растоптал эту надежду на мирный и гуманный прогресс, задушил африканскую цивилизацию хитростью и насилием.

Ах, господа, там была возможность эволюции, преобразования. И когда я скорблю, когда я возмущаюсь политикой, которая там проводилась, то не как утопист, а как человек, взывающий к силам завтрашнего и послезавтрашнего дня. Не в порыве мистической надежды призываю я будущее, такое будущее, где отношения между людьми и между народами станут разумными, справедливыми, дружественными и где землю напоит не кровавая роса, о которой говорит Гомер в «Илиаде», а живительная роса света, о которой вещает библейский пророк. (Аплодисменты на скамьях крайне левой.)

Нет, я не взываю к этим мистическим силам, не взываю к этим силам будущего, я говорю и должен вновь повторить, ибо мы должны, и те и другие, определить на сегодня и на завтра, для настоящего и для будущего, для нашего будущего образа действий и нашей ответственности за прошлое, должны определить принципы, которыми мы руководствуемся: и я утверждаю, что уже сейчас в человеческом обществе, при всей его жестокости, хаотичности и слепоте, есть силы разума, справедливости, цивилизации и мира, которым недостает лишь одного — признания самих правителей.

Существует великая и могучая сила международного капитализма, возможное величие и вероятные извращения которого предугадывали еще Фурье и Сен-Симон ¹. Ах, если бы им управляли, его обуздывали бескорыстные великие державы, а не он властвовал над совестью, умами и интересами (Аплодисменты на скамьях крайне левой), какое огромное и благородное дело мог бы он совершить, заменив древнее и обветшалое право территориального завоевания распределением сфер влияния на мировом рынке между всеми народами, которые трудятся и производят!

Это великая сила, но она искажена, унижена, осквернена!

Существует и другая пробуждающаяся сила: это все те народы разных рас, до сих пор пассивные или казав-

———

¹ Жорес еще не отрешился и никогда окончательно не отрешится от несбыточной мечты о капитализме, «обуздываемом бескорыстными великими державами». Но здесь это всего лишь мечта.

 

210

 

шиеся, представлявшиеся нам сквозь вихрь наших европейских треволнений пассивными, погруженными в вечную спячку, которые ныне пробуждаются, отстаивают свои права, утверждают свою силу, африканские расы, азиатские расы, Япония, Китай, Индия, которую скоро свяжет с остальным миром сеть железных дорог, в частности проектируемая линия к Персидскому заливу, побудившая Англию сказать: «Когда Индия будет связана с остальным миром железными дорогами, единственной гарантией нам будет признательность индийцев, которую мы можем заслужить только политикой свободы и справедливости». Это в Восточной Европе — младотурки¹, которые, быть может, совершали ошибки, но ведь, надо признать, что алчная Европа не облегчила им первые шаги (Аплодисменты на скамьях крайне левой), Европа, столь благожелательная к душителю Абдул-Хамиду, уважавшая целостность залитой им кровью страны и начавшая ее расчленять, лишь только там забрезжила свобода. (Новые аплодисменты на скамьях крайне левой.)

Да и наша Северная Африка пробудилась, всколыхнулась, и с вашей стороны, господин председатель совета министров и дорогие коллеги, было бы величайшей неосторожностью пренебречь этим обстоятельством, не посчитаться с ним.

И вот я утверждаю, что в широких массах этих народов, долго подвергавшихся угнетению, или погруженных в спячку, или отделенных от Европы океанами равнодушия, я утверждаю, что повсюду пробуждаются новые нравственные силы, жажда свободы, жажда независимости, сознание своих прав, которое, стремясь заявить о себе, подчас заимствует у нас наши собственные формулы. И я утверждаю, что народ, оказавшийся достаточно смелым, мудрым и благородно-прозорливым, чтобы нигде в мире не прибегать к политике завоевания и грубой экспроприации, что такой народ вызвал бы у всех этих пробуждающихся и добивающихся своих прав рас такую огромную симпатию, которая обеспечила

———

¹ Младотурки — сторонники ликвидации феодальных порядков в Турции, но стремившиеся, однако, сохранить турецкое владычество над другими народами, пришли к власти в 1908 году. Шовинизм младотурок восстановил против них нетурецкие народы и тем самым ускорил процесс распада Оттоманской империи.

 

211

 

бы подлинное могущество. (Бурные аплодисменты на скамьях крайне левой.)

И какую силу придало бы вам, какую силу придало бы нам, всей Франция, если бы во всем мире пролетарии всех стран, протестуя против актов разбоя, насилия, агрессии, совершенных некоторыми странами, могли бы повсюду заявить своим правительствам: «Ваша политика бессмысленна, великая Франция придерживается иной политики!» (Бурные аплодисменты на тех же скамьях.) Это явилось бы для нас ни с чем не сравнимой и неиссякаемой нравственной поддержкой. И я утверждаю, что народ, облеченный такой моральной властью, мог бы терпеливо, полагаясь на время и на людей, распространить и за пределами Алжира свое экономическое и моральное влияние, не будучи вынужденным прибегать к хитрости и насилию, на которые нас обрекли. (Аплодисменты на скамьях крайне левой.)

Вот, господа, принцип, образ действия, которому надо следовать, которому мы хотим следовать во имя Франции.

Уже много недель, месяцев, лет почти все партии обращаются с призывом к новым поколениям; и во всех партиях прошлого находятся лукавые искусители, которые возвышают свой голос и говорят молодежи: «Ты разочаровался в утопиях, в химерах демократии, разума и мира; знай, существует лишь один закон — действие!»¹

Да, если действие одушевляется истиной и разумом; но как часто то, что вы под видом действия преподносите молодежи, лишь сознательная карикатура на бессознательные насилия и дикость прошлого. (Аплодисменты на скамьях крайне левой.)

Нет, и еще раз нет, не в этом действие! — действие в создании нового порядка новыми методами. А мы позорно возвращаемся на проторенную дорогу насилия, к варварским обычаям прошлого! (Аплодисменты на тех же скамьях.)

И потому что ваш договор о протекторате лишен этого духа, этого обещания, этой надежды на новое действие и только освящает худшие обычаи и нравы дипло-

———

¹ Жорес имеет в виду знаменитую «анкету Агатона», печатавшуюся в 1912 году.

 

212

 

матии, которая годами утаивала правду, оставляя за собой право прибегать к насилию, потому во имя поруганного права, которое, однако, станет завтра великой реальностью, мы протестуем против самого принципа, лежащего в основе этого договора о протекторате. (Аплодисменты на скамьях крайне левой.)

Палата депутатов, 28 июня 1912 года. Второе заседание.

 

Речь на чрезвычайном конгрессе

2-го Интернационала в Базеле

(24 ноября 1912 года)

 

17 октября 1912 года вспыхнула война между Балканским союзом и Турцией. Международное социалистическое бюро решило созвать в Базеле чрезвычайный конгресс, в порядке дня которого стоит один лишь вопрос: борьба за мир. Пленарные заседания конгресса проходят над Рейном в знаменитом соборе, который христиане предоставили конгрессу мира, и звон колоколов «Мюнстера» приветствует торжественное его открытие. На площади перед собором во время первого пленарного заседания ораторы социалистических партий всех стран с четырех трибун обращаются с речами к пятнадцатитысячной толпе, которая не вместилась в соборе. Единодушие базельских христиан и социалистов, единодушие социалистов всех стран: ни одна манифестация против войны до 1914 года не достигала таких грандиозных размеров.

Жорес поистине ее лидер: он член комиссии по составлению проекта манифеста, который он же затем прочтет с трибуны конгресса 25 ноября, а в воскресенье, 24-го, ни один оратор, ни Гаазе (Германия), ни Кейр Гарди (Англия), ни Саказов (единственный член болгарского собрания, протестовавший против войны), ни Виктор Адлер (Австрия), не достиг такой силы воздействия, огня, возвышенности мысли, как Жорес.

 

213

 

Мы полностью приводим его выступление, в котором явственно чувствуется сознание опасности, вера в разрозненные еще силы мира, в особенности в объединенные действия пролетариата, но также нерешительность, бессилие определить конкретные лозунги, ибо Жорес знает, что многие руководители социалистических партий от них отмахиваются.

 

Граждане! Мы собрались здесь в тревожный и ответственный час. Бремя ответственности прежде всего легло всей тяжестью на плечи наших балканских братьев. Но ведь великая ответственность ложится и на весь Интернационал, прежде всего в силу нашей солидарности, но также потому, что мы должны помешать конфликту распространиться, перерасти в пожар, пламя которого охватит всех трудящихся Европы. Воспрепятствовать этому — долг и обязанность трудящихся всего мира. Это вопрос не национальный, а интернациональный. Недавно французская буржуазная пресса высмеивала конгресс, уверяя, что это всего лишь социалистический парад и социалисты будто бы прекрасно знают, что миру не грозит никакая опасность; они просто хотят задним числом представить дело так, будто они своими протестами спасли родину. Но в последние дни те же самые газеты вынуждены были напечатать весьма тревожные сообщения ¹. На самом деле всюду царят неуверенность и смятение: на самом деле класс капиталистов сам раскололся, разделился на два лагеря и не знает, выиграет ли он или проиграет в случае общего столкновения, на самом деле все правительства, страшась необъятных последствий, не могут ни на что решиться.

Во всех странах имеются противоположные течения. Одни против мира, другие против войны. В руках правительств весы, на которые брошены судьбы народов, но чаши весов колеблются. (Движение в зале.) Однако может случиться, что у тех, кто пока что еще сомневается, внезапно закружится голова. И потому мы, трудящиеся и социалисты всех стран, должны предотвратить войну, кинув наши силы на чашу мира. (Бурные

———

¹ Македония была занята за три недели, и болгары подошли к предместьям Константинополя.

 

214

 

аплодисменты.) О, я надеюсь, мы не останемся одиноки в этой борьбе. Здесь, в Базеле, христиане открыли нам двери своего храма. Наша цель отвечает их собственным помыслам и воле: сохранить мир. Но мне хочется верить, что все христиане, которые еще искренне следуют слову своего учителя, питают ту же надежду, что и мы. Вместе с нами они воспротивятся тому, чтобы народы очутились в когтях дьявола войны. (Буря аплодисментов.) Радушные слова приветствия, обращенные к нам сегодня утром в Базеле¹, также ободряют и вселяют в нас надежду. И те же чувства вызывает приветствие, присланное Интернационалу Базельским правительством ². Это хороший знак, там, где, как в Базеле, дух демократии глубоко укоренился, там, где ему служит опорой хорошо организованный пролетариат, там в народе живы благородные убеждения, и это всечасно внушает нам надежды. (Бурные аплодисменты.) Нас приняли в этой церкви под звон колоколов, прозвучавший для меня как призыв ко всеобщему примирению. Этот звон напомнил мне надпись, которую Шиллер запечатлел на своем символическом колоколе: Vivos voco, mortuos plango, fulgurafrango! Vivos voco: Я призываю живых, чтобы они встали на борьбу против чудовища, показавшегося на горизонте. (Движение в зале.) Mortuos plango: Я оплакиваю мертвых, те гру-

———

¹ На открытии конгресса Вульшлегер приветствовал делегатов от имени социал-демократической партии Швейцарии, от имени рабочего союза и социал-демократической партии Базеля, от имени местного центрального комитета, которому поручена была организация конгресса.

² Правительство кантона Базель-город направило конгрессу следующее приветствие: «Конгресс, который вы решили созвать в нашем городе, ставит себе целью способствовать сохранению мира. Прибыв из разных стран, вы собрались здесь у нас, чтобы перед лицом смертоносной войны, разразившейся в Восточной Европе, заявить, что рабочий класс единодушен в своем стремлении положить конец военным действиям и, во всяком случае, не дать войне распространиться за пределы тех стран, где она ныне свирепствует. Вы преследуете благородную цель — предотвратить страшную катастрофу и спасти народы от кровавых жертв, которых потребует война. Своей демонстрацией вы взываете к уму и совести людей, чтобы жажда власти и военное безумие не смогли распорядиться судьбами целых народов. Власти города, который вы избрали для этой демонстрации, от всей души желают вам достичь поставленной цели и сердечно вас приветствуют».

 

215

 

ды трупов, что устилают землю там на Востоке и чей удушающий смрад доносится сюда, мучая нас, как угрызения совести. (Движение в зале.) Fulgura frango: Я сломлю молнии войны, грозящие нам из туч. (Бурные аплодисменты.)

Но раздробленной и колеблющейся доброй воли к борьбе, проявляющейся тут и там, еще недостаточно. Нам необходимо единство воли и действия боевого и организованного пролетариата. (Громкие возгласы одобрения.) Наступил серьезный и трагический час. И чем яснее опасность, чем ближе угроза, тем настоятельнее становится вопрос, который ставит нам, нет, себе, пролетариат: если немыслимое стало явью, если нас вправду погонят убивать своих братьев, что нам делать, как избегнуть этого кошмара? Мы не можем ответить на этот продиктованный ужасом вопрос, предполагающий, что мы предпишем определенные действия на определенный час. Когда сгущаются тучи, когда вздымаются волны, моряк не может предсказать, какие меры он примет в ту или иную минуту. Но Интернационал должен позаботиться о том, чтобы его призыв к миру был услышан повсюду, должен повсюду разворачивать легальные или революционные действия, которые предотвратят войну, или же потребовать к ответу преступных ее зачинщиков. (Длительные аплодисменты.)

Европейские правительства должны понять, что подлинное значение конгресса — в демонстрации, в осуществлении, в укреплении нашего единства. Мы делимся мнениями, взглядами, сведениями, обещаниями, решениями и надеждами. И это не прекратится после закрытия конгресса. Мы должны всюду и везде разъяснять массам смысл нашей борьбы, мы должны вновь подтвердить во всех парламентах свою непреклонную волю к миру. (Громкие аплодисменты.)

Мысль о мире владеет умами людей, и, если правительства в нерешительности колеблются, мы должны прибегнуть к пролетарскому действию. (Бурные аплодисменты.) Вот в чем задача конгресса. И нет и не было никогда задачи благороднее! К своду этого храма возносилось уже столько помыслов, столько надежд! Но как бы высоко ни взлетали эти мечты, нет ничего возвышеннее решения воплотить в жизнь Мир и Справедливость. (Длительные аплодисменты.)

 

216

 

В стенах этого самого храма заседали некогда епископы, которые, борясь с расколом и раздробленностью, поносили друг друга ¹. Какой контраст с нынешним заседанием! Нас не разделяют здесь никакие антагонистические интересы, мы объединены и сердцем, и мыслью, и доктриной, и действием, и общей волей. И мы покинем этот зал, поклявшись спасти мир и цивилизацию. (Бурные аплодисменты.)

Вспомним слова, сказанные недавно одним немцем: «Правительства не могут не подумать о том, что, если они приблизят угрозу войны, народы легко рассудят, что их собственная революция будет стоить им меньше жертв, чем чужая война». (Бурные, долго не смолкающие аплодисменты.)

Протоколы Базельского конгресса 2-го Интернационала,

опубликованные в «Bulletin periodique du Bureau so-

cialiste international», no 10, p. 6

 

Женщины и война

 

Жорес здесь прославляет роль женщин в борьбе с войной. Он осознал эту роль, когда итальянские женщины в 1911 году ложились на рельсы, чтобы помешать отправке их мужей на Триполитанский фронт.

Поводом для статьи послужили события, имевшие место 27 и 28 ноября в Арранкуре (Лотарингия), где ошибка почты и общая тревога, вызванная нарастающей угрозой войны, побудила население поверить в общую мобилизацию. Газета Марселя Абера «Патри», орган крайне националистической Лиги патриотов, рассказала об этом происшествии во всех подробностях.

 

«Патри» рассказывает, что, когда уведомленные об ошибке мужчины мобилизованного кантона вернулись

———

¹ Базельский собор (1431—1449) — один из этапов того кризиса, что переживал католицизм в XV веке.

 

217

 

в деревню, женщины выразили свою радость, встретив их приветственными кликами. Этот простой факт указывает на огромную роль, какую могут сыграть женщины в европейском кризисе. Если б вовремя довести до их ушей и до их сознания слова, которыми сами правительства клеймят преступление и безумие войны, которая ныне грозит миру, они восстанут против возмутительной и ужасной жертвы, не оправдываемой никакими высокими моральными побуждениями.

 Я хотел бы, чтобы плакаты и листовки донесли до них слова господина Пуанкаре: «Возникшая в таких условиях война явилась бы вызовом, брошенным здравому смыслу, человечеству, цивилизации». Я хотел бы, чтобы они узнали также слова, произнесенные третьего дня сэром Уинстоном Черчиллем: «Мир скажет о поколении, допустившем возникновение подобной войны: это было поколение безумцев».

Так оно и есть: не ради великой цели будут разбиты сердца матерей, жен и дочерей, сестер и невест. Не ради спасения родины, не ради завоевания свободы, не ради утверждения какой-либо истины. А ради самого грязного клубка интриг, ради самых никчемных распрей, ради самых низменных страстей. А когда матерям пошлют извещения о том, что сыны их погибли в гигантской бойне, и когда они спросят: «За что? За что?», им ответят: «Мы не знаем, и никто этого не знает. Лишь одно достоверно: все это не стоило того, и умерли они напрасно или почти напрасно».

Так неужели все женщины Европы не заявят против готовящегося преступления страстный протест? И если, несмотря на все, войну объявят, если, невзирая на призыв жен и матерей, если невзирая на все усилия пролетариата, грозная и бессмысленная буря все же разразится, неужели вы думаете, что на этом и кончится материнский бунт? Миллионы мужчин будут брошены на поля сражения. Ни сила идеи, ни величие защищаемого дела не послужат им опорой против смертоносной опасности бомб, против ужаса повальных болезней. А миллионы женщин, оставшись у потухшего или еле тлеющего домашнего очага, узнают неисчислимые моральные и физические муки. Они не смогут понять, за что их терзают, и вскоре во многих лишенных кормильца рабочих семьях воцарятся голод и нищета. И вы

 

218

 

воображаете, что эти миллионы несчастных женщин станут безропотно и покорно терпеть бессмысленное испытание? Вы думаете, что их недоуменный, исполненный боли стон не обратится в крик возмущения? Сквозь приступ всеевропейского помешательства всюду и везде, от края и до края Европы, вспыхнет революция. Она вспыхнет в огромных армиях, которые Безумие погнало на бойню. Она вспыхнет в бесчисленных обливающихся кровью сердцах измученных душой и телом женщин, разум и сердце которых не может не возмущаться нелепостью бесцельной жертвы.

Поистине, сэр Уинстон Черчилль прав, говоря, что этот кризис не оставит камня на камне от прежних европейских устоев.

Я требую, чтобы довели до сведения всех французских женщин, как в самых убогих деревушках, так и в больших индустриальных городах, то, что думают сами правительства, господа Пуанкаре, Черчилль и иже с ними о войне, на которую, быть может, уже завтра погонят миллионы мужчин, приглашенных взбесившейся и признающей свое бешенство Европой на шабаш убийства и безумия.

«Юманите», 1 декабря 1912 года.

 

Гром с ясного неба

(Дело Крупп — Путилов)

 

Среди скандальных афер, которыми изобилует история интернационала пушечных королей, это одна из наиболее знаменитых. Сговор между Круппом и Путиловым, с треском разоблаченный крайне правой газетой «Эко де Пари», вызывает ряд вопросов. Что Путилов, изготовлявший с помощью и по секретным патентам Крезо военные материалы для союзницы Франции — России, задумал продаться Круппу, в этом нет ничего удивительного. Подобные «антанты» вошли в традицию у военных промышленников: франко-русская компания судостроительных верфей в Николаеве заручилась таким союзником, как Крупп; Путилов еще в 1912 году связался с владельцами верфей в Гамбурге, фирмой «Блом и Фосс»; Крупп и Шнейдер сидят бок о бок в правлении Объединенных марокканских копей.

Впрочем, вполне возможно, что при посредстве «Эко де Пари» Путилов просто-напросто затеял шантаж: русскому тресту нужно было побудить французский рынок санкционировать его проект увеличения капитала. Быстрота, с какой уляжется тревога прессы деловых кругов (см. «Тан» от 31 января), обстоятельства, при которых

 

223

 

Путилов найдет затем во Франции необходимые ему капиталы у связанного со Шнейдером «Банк де л'Юньон Паризьен» — все это также подтверждает высказанную гипотезу.

 

Скандальное дело Путилов—Крупп—Шнейдер, как громом поразившее всю страну, явилось великолепным и ясным предостережением. Уже давно в связи с Уэнзой ¹ и бассейном Мёрт и Мозель мы разоблачали космополитические синдикаты, «интернационал пушек и снарядов, готовящий ради прибылей трестов массовое убийство и сеющий для извлечения барыша панику». Давно указывали мы также одураченной Франции на двуличие царизма, который прикидывается другом Франции, когда ему нужны займы, а тем временем делает авансы и множит обещания Германской империи для совместной охраны авторитарных монархий. Но напрасно подкрепляли мы то и другое утверждение разительными примерами. Напрасно ссылались на заключенное между Шнейдером и Крупном соглашение для захвата рудных богатств Алжира. Напрасно раскрывали намерения консорциума добыть для германских пушек первоклассную железную руду алжирских недр. За это нас объявили антипатриотами ².

Тщетно пытались мы также открыть стране глаза на двойную игру русской дипломатии, обсуждавшей с

———

¹ Дело Уэнзы прояснится, видимо, лишь тогда, когда можно будет изучить досье Алжира. С начала века два консорциума оспаривали друг у друга алжирскую руду: «Сосьете д’этюд и де л’Уэнза» (в котором участвуют Шнейдер, а затем и Крупп и который с 1908—1909 годов поддерживают радикалы Жоннар и адвокат Альбер Клемансо, брат политического деятеля) и «Сосьете консесьонэр дэ мин де л'Уэнза», в котором иностранный капитал представлен в равной мере. Социалисты в 1909 году разоблачили соглашение между французским и германским трестами и провалили планы радикалов. Но в октябре 1913 года генерал-губернатор Алжира, поддерживаемый колонизаторами, договорился с одной концессионной компанией, и когда Жорес писал свою статью, в парламенте только что закончились большие дебаты по этому вопросу. В номере «Юманите» от 25 января Жорес напрасно умоляет алжирских французов не давать в руки немецких трестов богатства Уэнзы, а блюсти «самые сокровенные интересы», «независимость, богатство и будущее Алжира».

² В пылу возмущения из-под пера Жореса невольно вылилась якобинская формулировка.

 

224

 

Вильгельмом II в Потсдаме¹  соглашения, о которых наше правительство не было даже поставлено в известность. Тщетно опять-таки предавали мы огласке характер стратегических планов России, размещавшей свои военные силы таким образом, чтобы можно было быстро привести их в действие на австрийской границе, на Балканах и в Малой Азии ради осуществления своих честолюбивых, захватнических или великодержавных интересов, но не принимавшей никаких мер к тому, чтобы ускорить мобилизацию на своей западной границе, что встревожило бы Германию и явилось бы выгодной для нас диверсией. Софизмы и ложь нагромождались, чтобы обмануть страну, и если бы у наших захваченных врасплох всегдашних противников не вырвалось ненароком признание истины, если бы мы не могли процитировать статьей «Тан», генерала Лонглуа, генерала Метро, консервативного журнала «Корреспондан», нас бы и теперь, чего доброго, стали разоблачать как пустых фантазеров или как доктринеров, которых ослепляет ненависть к царизму.

И все же, несмотря на голое отрицание, которое нам противопоставляли, несмотря на расточаемую по нашему адресу брань, тревога нарастала. А теперь мы узнаем из корреспонденции, присланной в «Эко де Пари» ² из Петербурга, что русский орудийный завод, завод Путилова, выполняющий исключительно заказы русского правительства, вот-вот заключит контракт с фирмой Круппа. Завод, желая расшириться и увеличить на 20 миллионов рублей свой капитал, обратился к германскому капиталу за деньгами, и их берется предоставить ему фирма Круппа, за что ей будет предоставлено более широкое участие в деятельности предприятия и его управлении. Но, поскольку французское правительство в силу франко-русского союза и военных соглашений, связывающих Францию и Россию, передало Путиловскому

———

¹ Чтобы противостоять главному своему противнику, английскому империализму, Вильгельм II в самом деле в декабре 1910 года предложил Николаю II воздержаться от поддержки Англии, если та начнет проводить враждебную Германии политику. В обмен за это Германия обязывалась не оказывать поддержки на Балканах «агрессивной политике Австро-Венгрии». Германский демарш потерпел, однако, неудачу.

² „L'Echo de Paris", 28 Janvier.

 

225

 

заводу чертежи французских пушек и технологию французского производства, секреты нашей артиллерии преспокойно будут переданы Круппу и Германии русской фирмой, целиком зависящей от правительства царя. Насколько же царизм научился презирать французских правителей, насколько привык спекулировать на их снисходительности, на их душевной и умственной дряблости, на их мании подменять патриотическую бдительность националистическими декларациями, чтобы позволить себе такое посягательство, весьма, к сожалению, похожее на прямой акт предательства по отношению к Франции.

Когда я пишу эти строки, прошло уже несколько дней, как в «Эко де Пари» было напечатано это совершенно определенное, совершенно категорическое утверждение, и что же? До сих пор не последовало никакого настоящего опровержения¹. Защитники царизма попытались спрятаться за жалкими увертками, которые лишь ухудшают дело.

И тут напрашивается вопрос: каким же образом наша дипломатия пала настолько низко, чтобы с ней могли так обойтись? Как могло случиться, что по поводу столь серьезного соглашения с ней не только не консультировались, но даже ее об этом не уведомили? Почему она ничего не знала? Почему не знала ни о недавних переговорах, ни о всей ситуации, которая им предшествовала и их подготовила? Что делал год назад г-н Пуанкаре в Петербурге и что ему там сказали? Что делал все эти последние дни г-н Делькассе²? Стоило ли держать там столь выдающегося человека и мудрого государственного деятеля, чтобы Франция оставалась в полном неведении? Не превратилась ли широкая лента андреевского креста, которым его недавно пожаловали, в повязку на глазах?

Но как объяснить, что фирма Шнейдер, фирма Крезо промолчала? Она ведь давно является участницей

———

¹ Опровержение, опубликованное агентством Гавас 28 января, отрицает лишь продажу Путнловскнх заводов Круппу, а не факт переговоров.

² После избрания Пуанкаре президентом республики в январе 1913 года Делькассе был назначен послом в Санкт-Петербурге вместо Жоржа Луи. Этот радикал играл в России роль вояки, и его позиция в деле Круппа — Путилова также указывает на то, что это был шантаж.

 

226

 

Путиловского дела. Могла ли она не знать о финансовых переговорах, которые должны были увеличить долю фирмы Круппа¹ в этом предприятии?

И почему она сразу же не поставила об этом в известность французское правительство? Правда ли, что она готова была все стерпеть, если бы ей обеспечили большую долю в укрупненном предприятии и в русских заказах? А если правда, что Крупп уже давно, хотя и в меньшем объеме, участвует в деле, какого эпитета заслуживают люди, допустившие, чтобы военные тайны французской артиллерии день за днем, деталь за деталью, процесс за процессом передавались фирме Круппа?

Близится день, когда откроются все преступления против родины интернационала финансов и войны и пробудившийся наконец народ объявит изменниками профессиональных «патриотов».

«Депеш де Тулуз», 1 февраля 1914 года.

 

Речь в Безе

 

25 июля 1914 года вечером Жорес выступил в пригороде Лиона Везе в поддержку кандидатуры Мариуса Муте на дополнительных выборах на место умершего Марьетона. Речь была застенографирована дочерью одного активиста и просмотрена Муте и Кальзаном, секретарем редакции еженедельника Объединенной социалистической федерации Роны. Они взяли из стенограммы, как пояснил потом Кальзан, «часть речи, касавшуюся австро-сербского конфликта». Просмотренный ими текст был опубликован в номере «Авенир сосиалист» от 1 августа. Подлинность не только мыслей, но и «употребленных Жоресом выражений» гарантируется Кальзаном и Муте.

Смысловой разбор текста также подтверждает его подлинность: рассматривая ответственность,

———

¹ Молчание Шнейдера также подкрепляет предположение о шантаже.

 

227

 

которую несут все великие державы, в прошлом и настоящем, за приближающуюся войну, Жорес лишь в более страстной и взволнованной форме повторяет свои прежние выводы.

Отрывок поражает ясностью мысли и именно поэтому начиная с 1916 года неоднократно перепечатывался в нелегальных брошюрах социалистским и синдикалистским меньшинством, выступавшим против империалистической войны и группировавшимся в Комитете по восстановлению международных связей.

Так и после смерти Жореса его последние мысли продолжали жить и участвовать в борьбе, как того желал бы сам великий трибун.

 

Граждане,

Я должен вам сегодня заявить, что никогда еще мы не переживали, что никогда еще Европа за последние сорок лет не переживала более угрожающего и трагического положения, чем в этот час, когда я взял на себя ответственность перед вами выступить. Ах, граждане! Я не хочу сгущать краски, я не хочу утверждать, что разрыв дипломатических отношений между Австрией и Сербией¹, о котором стало известно всего полчаса назад, непременно означает начало войны между Австрией и Сербией, и я не хочу утверждать, что, если начнется война между Австрией и Сербией, конфликт непременно распространится на всю Европу, но я утверждаю, что и нам, и всеобщему миру, и жизни миллионов людей угрожает страшная опасность, для отражения которой пролетарии Европы должны приложить все усилия, проявить всю солидарность, на какую они только способны.

Граждане, австрийская нота Сербии полна угроз, и если Австрия вторгнется на славянскую землю, если

———

¹ Австрийский ультиматум был вручен сербскому правительству 2 июля вечером. Сербия ответила 25-го, за четверть часа до истечения установленного срока. Она принимала все австрийские условия, за исключением одного пункта (участие австро-венгерских представителей в следствии по убийству, которое должно было вестись на сербской территории). Австрия, решившая «устранить Сербию в качестве политического фактора», тотчас прервала переговоры.

 

228

 

германцы, если германская раса, населяющая Австрию, прибегнет к насилию против сербов, которые составляют часть славянского мира и которым славяне России глубоко сочувствуют, то есть все основания думать и опасаться, что Россия примет участие в конфликте, а если Россия выступит в защиту Сербии против Австрии, Австрия, столкнувшись с двумя противниками, Сербией и Россией, потребует выполнения союзнического договора, связывающего ее с Германией. А Германия через своих послов сообщила всем державам, что она солидаризируется с Австрией. Так что, если конфликт не ограничится Австрией и Сербией, если вмешается Россия, Германия займет свое место на полях сражения рядом с Австрией. А тогда вступит в действие не только соглашение между Австрией и Германией, но и тайное соглашение между Россией и Францией, основные пункты которого известны¹, и Россия скажет Франции: «Против меня выступили два противника, Германия и Австрия, и я вправе потребовать выполнения связывающего нас договора, Франция обязана занять свое место рядом со мной». Положение сейчас таково, что, быть может, уже завтра Австрия нападет на сербов, а если Австрия и Германия нападут на сербов и на русских, вся Европа будет в огне, весь мир будет в огне.

В такой грозный час, исполненный опасности для всех нас, для всех отечеств, я не стану долго задерживаться на том, кто несет за это ответственность. Большая доля ответственности ложится и на нас, на Францию, как говорил уже Муте, и я свидетельствую перед историей, что мы это предвидели, мы предостерегали; когда мы говорили, что насильственное, вооруженное вторжение в Марокко открывает эру честолюбия, алчности и конфликтов в Европе, нас клеймили, называя дурными французами, а на самом деле именно мы пеклись о Франции.

Вот, увы, наша доля ответственности, и она становится особенно очевидной, если вспомнить, что именно вопрос о Боснии и Герцеговине явился причиной раздо-

———

¹ Речь идет о военной конвенции от 17 августа 1892 года, определяющей «Casus foederis». Она предусматривала, что, «если Россия подвергнется нападению Германии или Австрии, поддержанной Германией, Франция употребит все свои наличные силы для нападения на Германию».

 

229

 

ров между Австрией и Сербией и что мы, французы, когда Австрия аннексировала Боснию и Герцеговину, не имели ни права, ни возможности этому воспротивиться, ибо сами увязли в Марокко¹ и рассчитывали добиться прощения наших собственных грехов, прощая грехи своим ближним.

Тогда наш министр иностранных дел сказал Австрии: «Мы будем смотреть сквозь пальцы на аннексию Боснии и Герцеговины, если вы будете смотреть сквозь пальцы на захват Марокко», и с такими же покаянными речами мы обошли все державы, все нации. Мы говорили Италии: «Можешь отправляться в Триполитанию, поскольку я обосновалась в Марокко; можешь грабить на том конце улицы, поскольку я граблю на этом».

Каждый народ шествовал по улицам Европы со своим маленьким факелом, и теперь вот мы дождались пожара. Что ж, граждане, на нас лежит доля ответственности, но она не снимает ответственности с других, и мы вправе и обязаны разоблачать, с одной стороны, коварство и грубость германской дипломатии, а с другой — двуличие дипломатии русской. Русские, которые, надо думать, встанут на сторону сербов, несомненно скажут: «Сердце великого славянского народа не стерпит, чтобы творили насилие над маленьким славянским народом Сербии». Да, но кто же нанес Сербии удар в самое сердце? Когда Россия вмешалась в балканские дела в 1877 году * и когда она создала якобы независимую Болгарию, решив прибрать ее к рукам, она сказала Австрии: «Не мешай мне, и я отдам под твое управление Боснию и Герцеговину». А управление,

———

¹ В конце 1908 года франко-германские отношения в Марокко обострились из-за инцидента с дезертирами из французского иностранного легиона в Касабланке.

* Стремясь восстановить свое политическое влияние на Балканах, подорванное в результате Крымской войны, и надеясь новой победоносной войной поднять свой престиж на международной арене и разрядить напряженную политическую обстановку внутри страны, царизм решил выступить против Турции под лозунгом «защиты братьев-славян». Объективно прогрессивное значение войны заключалось в том, что победа русской армии обеспечила независимость Румынии, Сербии и Черногории, а также освобождение от турецкого ига Болгарии. — Прим. ред.

 

230

 

вы сами понимаете, что это значит на языке дипломатов; и с того самого дня, как Австро-Венгрия получила разрешение управлять Боснией и Герцеговиной, у нее была одна лишь забота — управлять ею в своих интересах.

Во время свидания русского министра иностранных дел с австрийским министром иностранных дел Россия заявила Австрии: «Я позволю тебе аннексировать Боснию и Герцеговину, если ты не будешь препятствовать мне получить выход к Черному морю поблизости от Константинополя». Господин Эренталь сделал жест, который Россия приняла за знак согласия и разрешила Австрии захватить Боснию и Герцеговину, а когда Австрия прикарманила Боснию и Герцеговину, Россия сказала Австрии: «А теперь мой черед с Черным морем». — «Как? Что? Ничего подобного я вам не говорил», и с тех пор Россия и Австрия, господин Извольский, министр иностранных дел России, и господин Эренталь, министр иностранных дел Австрии, в ссоре; но Россия была соучастницей Австрии, она предала славян Боснии и Герцеговины Австро-Венгрии и вонзила нож в сердце сербских славян.

Это и привело ее на тот путь, по которому она следует теперь.

Если бы все тридцать лет, если с того времени, как Австрия управляет Боснией и Герцеговиной, она бы пеклась о благе населяющих ее народов, Европа не переживала бы нынешних затруднений, но клерикальная Австрия угнетала Боснию и Герцеговину²; подвергая гонениям ее веру, она хотела силой обратить ее в католичество и навлекла на себя недовольство живущих там народов.

Так колониальная политика Франции, двуличная политика России и грубая воля Австрии способствовали созданию ужасного положения, в котором мы оказались. Европа мечется как в кошмаре.

Что ж, граждане, в обступившем нас мраке, в полной неизвестности о том, что ждет нас завтра, я не хочу произносить никаких широковещательных деклараций;

———

¹ В сентябре 1908 года в замке Бухлау.

² Большинство жителей Боснии православные, остальную часть населения составляют мусульмане.

 

231

 

несмотря на все, я еще надеюсь, что сама грандиозность грозящей нам катастрофы заставит правительства в последнюю минуту одуматься, и нам не придется содрогаться от ужаса при мысли о бедствии, каким явится для человечества в наши дни европейская война.

Мы имеем перед глазами пример Балканской войны: на полях сражения, на госпитальных койках погибла чуть ли не целая армия; выступило трехсоттысячное войско, а оставило оно на полях сражений, в придорожных канавах и на койках тифозных госпиталей сто тысяч человек из трехсот тысяч.

Представьте же себе масштабы катастрофы в Европе: тут уже мы будем иметь дело не с армией в триста тысяч человек, как на Балканах, но с четырьмя, пятью, шестью армиями по два миллиона каждая. Какое это будет массовое истребление, кровопролитие, опустошение, варварство! Вот почему, когда над нами уже нависла грозовая туча, мне хочется верить, что преступление не совершится. Граждане, если буря грянет, все мы, социалисты, позаботимся о том, чтобы возможно скорее спастись от преступления, которое совершили правители, а пока что, если осталось время, если осталось хотя бы несколько часов, мы удвоим усилия, чтобы предотвратить катастрофу. Уже в «Форвертсе» наши германские товарищи поднимают негодующий голос протеста против ноты Австрии¹, и, насколько мне известно, созвано наше Международное социалистическое бюро ².

Как бы то ни было, граждане, и я говорю это с каким-то даже отчаянием: в час, когда нам угрожает убийство и варварство, у нас имеется лишь одна возможность сохранить мир и спасти цивилизацию — пролетариат должен сплотить все свои силы, насчитывающие великое множество братьев, и все пролетарии — французы, англичане, немцы, итальянцы, русские, и мы призываем эти десятки тысяч людей объединиться с тем,

———

¹ Статья, появившаяся в то же утро (25 июля) в «Форвертсе», действительно считает австрийские претензии неслыханными и задает вопрос, не выступят ли немецкие и австрийские трудящиеся с тем, чтобы расстроить происки своих правительств.

² Жорес в тот же день осведомил Гюисмана, секретаря Международного социалистического бюро, о необходимости срочного совещания. Заседание бюро было назначено на среду 29-го.

 

232

 

чтобы единодушное биение их сердец развеяло страшный кошмар! ¹

Я сгорел бы со стыда, граждане, если бы среди вас нашелся хотя один человек, который мог бы подумать, что я пытаюсь сыграть на этих драматических событиях с целью обеспечить социалистам победу на выборах, как бы ни важна была такая победа. Но я вправе сказать вам, что долг велит нам, велит вам всем не пренебрегать малейшей возможностью продемонстрировать свое единодушие с интернациональной социалистической партией, представляющей в этот предгрозовой час единственную надежду на возможность мира, на восстановление мира.

 

 

Главное — хладнокровие

 

Это последняя статья Жореса, напечатанная в «Юманите» в день его убийства. Он не отчаивается в возможности сохранения мира и черпает надежду в тщательном анализе дипломатических депеш от 30 июля, но также в своем глубоком понимании роли, которую могут сыграть в эти решающие минуты борцы «со стальными нервами» и «твердым, ясным, спокойным разумом», борцы, к которым он сам принадлежал.

 

Пусть ждут наихудшего, пусть, считаясь с самой страшной перспективой, принимают необходимые меры, но, ради всего святого, хранят ясность мысли и твердость духа. Если судить по данным, которыми мы располагаем, международное положение не представляется безнадежным. Спору нет, положение очень серьезно, но возможность мирного урегулирования пока не исключена. Во-первых, очевидно, что если б Германия думала на нас напасть, она бы действовала согласно своему пресловутому плану внезапного нападения. А она, напротив, медлила, и Франция, как и Россия, смогла использовать эту отсрочку: Россия, чтобы провести частич-

———

¹ Совершенно очевидно, что Жорес сам не просматривал стенограммы.

 

233

 

ную мобилизацию¹, Франция — чтобы принять все меры предосторожности, совместимые с сохранением мира ².

Во-вторых, Австрия и Россия вступили в непосредственные переговоры. Россия запросила Австрию, каковы ее намерения в отношении Сербии. Австрия ответила, что она будет уважать ее «территориальную неприкосновенность». Россия нашла, что этого мало, что необходимо «гарантировать суверенные права Сербии».

Переговоры ведутся. Даже если между взглядами Австрии и России выявятся расхождения, можно будет измерить глубину этих расхождений и постараться разрешить проблему, все данные которой будут уже известны. Тогда-то, по-видимому, и сможет воплотиться в жизнь мысль о посредничестве Англии ³, мысль, которая ищет подходящей формы, средств выражения, но которая в конце концов пересилит, ибо отвечает глубочайшему стремлению народов, а также, несомненно, и желанию самих правительств, чувствующих, что над ними, подобно возмездию, нависает угроза войны, которую они вздумали было пустить в ход в качестве орудия своей дипломатии *.

А если представить себе, что принесет война, судя по зловещим слухам, панике, экономическим и денежным трудностям, финансовым потрясениям, которые вызвала одна лишь угроза войны, если вспомнить, что уже сейчас приходится отсрочивать платежи и готовиться к постановлению о принудительном курсе мелких купюр кредитных билетов, то нельзя не прийти к

———

¹ Россия приступила к частичной мобилизации 29 июля, после объявления Австрией войны Сербии. Фактически в тот вечер, когда Жорес писал свою статью, царь отдал приказ о всеобщей мобилизации, но опубликован приказ был лишь 31 июля, на рассвете.

² Эту точку зрения Жорес излагал в Брюсселе 29 июля: французское правительство хочет мира и проводит мирную политику. Но это лишь часть того, что он думает (см. очерк М. Ребериу и речь в Везе).

³ Отнюдь нельзя утверждать, что британское правительство «упорно» искало путей посредничества. Правда, Грей 27 июля предложил созвать международную конференцию, но вплоть до 29 июля он не оказывал никакого ясного и энергичного давления на будущих противников.

* Эти мысли свидетельствуют о том, что Жорес до последнего дня не преодолел противоречивости своих взглядов и не освободился полностью от пацифистских иллюзий. — Прим. ред.

 

234

 

выводу, что даже наиболее безрассудные или наиболее преступные из людей вряд ли решатся развязать такой кризис.

Самая большая опасность в настоящую минуту кроется, если можно так выразиться, не в самих событиях. И даже не в реальных намерениях государственных канцелярий, как бы преступны ни были эти намерения, и даже не в реальной воле народов. Опасность — в растущем возбуждении, в распространяющейся тревоге, в безотчетных поступках, подсказываемых страхом, мучительной неуверенностью, длительным смятением. Панике поддается не только толпа, против нее не застрахованы и правительства. А основное их занятие сейчас (восхитительное времяпрепровождение!) — друг друга стращать и друг друга успокаивать. И это, незачем себя обманывать, может длиться неделями. Те, кто полагает, что дипломатический кризис может и должен разрешиться не сегодня-завтра, глубоко ошибаются. Как в современной войне сражения, развиваясь на фронте огромной протяженности, длятся по семь и восемь дней кряду, так и дипломатические битвы, приводя в действие всю Европу, весь огромный и разветвленный аппарат могущественнейших держав, неизбежно растягиваются на несколько недель. Чтобы выдержать подобное испытание, людям нужны стальные нервы или, вернее, им нужен твердый, ясный, спокойный разум. И мы должны апеллировать к разуму, к мысли народа, если хотим, чтобы он владел собой, если хотим пресечь панику, преодолеть смятение и следить за поступками людей и развитием событий во имя избавления рода человеческого от ужаса войны.

Опасность велика, но она не непреодолима, если мы сохраним ясность мысли, твердость воли, если сумеем проявить и героическое терпение, и героизм в борьбе. Ясное сознание долга даст нам силы его выполнить.

Все социалисты, состоящие в федерации Сены, должны явиться в воскресенье утром в зал Ваграм ¹ на собрание, посвященное международному положению и действиям, которых ждет от нас Интернационал. Такие собрания не позволят ни на минуту ослабнуть воле и мысли пролетариата и подготовят ту мощную —

———

¹ Воскресенье, 2 августа.

 

235

 

я уверен — демонстрацию, которая должна предшествовать открытию конгресса Интернационала ¹. Самое главное — непрерывно действовать, настойчиво будить мысль и сознание рабочих масс. В этом наш истинный оплот. В этом и только в этом гарантия будущего ².

«Юманите», 31 июля 1914 года.

———

¹ Конгресс, который должен был состояться в Вене, по решению Международного социалистического бюро, был перенесен на более ранний срок, 9 августа, и должен был состояться в Париже.

² Отрадно думать, что последняя статья Жореса заканчивается этими прекрасными словами.

 

 

 

 

 

СОДЕРЖАНИЕ

 

Капиталистическое общество «таит в себе войну, как повисшая в небе туча таит в себе грозу». Перевод Д. Л. Каравкиной ..............................................................................  98

Соединенные Штаты и Филиппины. Перевод Д. Л. Каравкиной .............................  118

Европа (За Европейскую лигу мира). Перевод Д. Л. Каравкиной ..............................  121

Немножко корпии. Перевод В. Н. Курелла ..................................................................  133

Отечество по господину де Мёну. Перевод В. Н. Курелла  ........................................  145

Гонка вооружений — «залог мира». Перевод В. Н. Курелла ......................................  149

Символ. Перевод В. Н. Курелла ....................................................................................  153

После Штутгартского конгресса (Речь в зале Тиволи). Перевод В. Н. Курелла ........  156

Дело д'Амада. Перевод В. Н. Курелла ...........................................................................  170

Война была бы катастрофой для английского и германского капитализма. Перевод В. Н. Курелла .......................................................................................................................  179

Интернационал снарядов и прибылей. Перевод В. Н. Курелла .................................  188

Против маневров и уверток (Против экспроприации в Тунисе). Перевод В. Н. Курелла     195

Кровавый порядок. Перевод В. Н. Курелла .................................................................  203

Договор о протекторате над Марокко. Перевод В. Н. Курелла ..................................  205

Речь на чрезвычайном конгрессе 2-го Интернационала в Базеле (24 ноября 1912 года). Перевод В. Н. Курелла ...............................................................................................  213

Женщины и война. Перевод В. Н. Курелла ..................................................................  217

Гром с ясного неба (Дело Крупп — Путилов). Перевод В. Н. Курелла .....................  223

Речь в Везе. Перевод В. Н. Курелла ..............................................................................  227

Главное — хладнокровие. Перевод В. Н. Курелла ......................................................  233

 

 

Жан Жорес

 

ПРОТИВ ВОЙНЫ

И КОЛОНИАЛЬНОЙ

ПОЛИТИКИ

 

Jean Jaures. Contre la guerre et la politique coloniale. Paris. 1959

Жан Жорес. Против войны и колониальной политики. Составитель и автор комментариев Мадлен Ребериу. Пер. с французского Д. Л. Каравкиной и В. Н. Курелла. редакция и вступительная статья проф. А. З. Манфреда. Издательство иностранной литературы. М., 1961.

 

Date: декабрь 2012

Изд: Жорес Ж. «Против войны и колониальной политики». М., Изд-во ин. лит, 1961