Конгрессу мира угодно было вспомнить обо мне и призвать меня. Я глубоко растроган.
Я могу лишь повторить моим европейским согражданам то, что я уже неоднократно говорил им с 1871 года, столь рокового года для всего человечества. Мои надежды не поколеблены, их осуществление только отсрочено.
Современная цивилизация раздирается двумя противоположными силами: одна из них — за цивилизацию, другая — против; одна из них — сила Франции, другая — сила Германии. Каждая из них стремится переделать мир по-своему. То, что хочет создать Германия, — это Германия; то, что хочет создать Франция, — это Европа.
Создать Германию — значит создать империю, то есть тьму; создать Европу — значит породить демократию, то есть свет.
Не сомневайтесь в том, что будущее уже сделало выбор между двумя мирами: одним — мрачным, другим — лучезарным, одним — ложным, другим — истинным.
Будущее произведет раздел между Германией и Францией; одной вернет ее часть Дуная, другой — ее часть Рейна и обеим сделает великолепный подарок — Европу, то есть великую федеративную республику континента.
Короли объединяются для того, чтобы бороться друг с другом, и заключают между собой мирные договоры, которые приводят к войнам; отсюда все эти чудовищные союзы монархических сил против всякого социального прогресса, против французской революции, против свободы народов. Отсюда Веллингтон и Блюхер, Питт и Кобург; отсюда преступление, именуемое Священным союзом; сказать «союз королей» — значит сказать «союз ястребов». Этому братоубийственному братству придет конец, и на смену Европе Королей-Союзников придет Европа Соединенных Народов.
Сегодня? Нет. Завтра? Да.
Итак, будем верить и ждать будущего.
А до этих пор мира быть не может. Я говорю это со скорбью, но непреклонно.
Расчлененная Франция — несчастье для человечества. Франция принадлежит не Франции, она принадлежит всему миру; для того чтобы человечество могло нормально развиваться, необходима целостность Франции; провинция, отнятая у Франции, — это сила, отнятая у прогресса, это часть тела, отнятая у человечества; вот почему Франция не может ничего отдать. Увечить ее — значит увечить цивилизацию.
Впрочем, жертвы насилия можно видеть повсюду, и в этот момент вы слышите крики одной из них — Герцеговины. Увы! Невозможно спать, когда кровоточат такие раны, как Польша, Крит, Мец и Страсбург; невозможна спать после такого бесчестия, как восстановление Германской империи в разгар девятнадцатого века; невозможно спать после того, как Париж был осквернен Берлином, то есть город Вольтера был оскорблен городом Фридриха II; невозможно спать после такого бесчестия, как провозглашение святости грубой силы и справедливости насилия, после пощечины, нанесенной прогрессу в лице Франции. Все это невозможно заглушить провозглашением мира. Чтобы умиротворить, нужно успокоить; чтобы успокоить, нужно удовлетворить. Братство — не поверхностное явление. Мир — не верхний слой.
Мир — это итог. Нельзя декретом установить мир, так же как нельзя декретом ввести зарю. Когда человеческая совесть чувствует, что она находится в состоянии равновесия с социальной действительностью; когда раздробленность народов уступает место единству континентов; когда исчезают захваты, именуемые завоеваниями, и узурпации, именуемые королевской властью; когда никто не наносит увечий соседу, будь то отдельный человек или целая нация; когда бедняк сознает необходимость труда, а богач сознает величие труда; когда материальное начало в человеке подчиняется духовному началу; когда желания поддаются обузданию со стороны рассудка; когда на смену старому закону — брать — приходит новый закон — понимать; когда братство душ опирается на гармонию между мужчиной и женщиной; когда ребенок уважает отца, а отец чтит ребенка; когда нет иной власти, кроме власти творца; когда ни один человек не может сказать другому человеку: «Ты — моя скотина!»; когда пастух уступает место врачу, а овчарня (сказать «овчарня» — значит сказать «бойня») — школе; когда существует тождество между честностью политической и честностью социальной; когда Бонапарт в верхах так же невозможен, как Тропман в низах; когда священник чувствует себя судьей, а судья чувствует себя священником, то есть когда религия правдива, а правосудие неподкупно; когда границы между нациями стираются, а границы между добром и злом восстанавливаются; когда каждый человек создает в себе из своей честности некое внутреннее отечество, — тогда, так же как воцаряется день, воцаряется мир. День воцаряется благодаря восходу солнца, мир — благодаря восходу права.
Таково будущее. Я приветствую его.
Париж, 9 сентября 1875
…вы слышите крик одной из них —
Герцеговины. — Летом 1875 г. в Герцеговине (а затем и в Боснии)
вспыхнуло народно-освободительное, преимущественно крестьянское, восстание
против феодально-абсолютистского гнета турок.
Изд: В.Гюго. Собрание сочинений в 15 тт., т. 15, М., "ГИХЛ", 1956.
Пер: с французского Д.Прицкера