Эдвард Карпентер.

Человек и его посланничество.

Человек. Его философия.

Его послание к отдельному лицу.

Его послание к обществу.

Петроград,

книгоиздательство «Новый человек»

1915.

I.

ЧЕЛОВЕК.

Наделенный ненавистью ненависти,
презрением презрения.

Любовью любви.

Теннисон.

В своем предисловии к первому изданию «Листьев Травы» Уот Уитман дает ценные указания относительно качеств, которыми должен обладать демократический поэт, и его обязанностей. Он обращается со следующими советами к тому, кто по его выражению, хотел бы быть творцом поэм: — «Вот что вы должны делать: любить землю, солнце, животных, презирать богатство, подавать милостыню всякому, кто ее просит, защищать глупых и сумасшедших, посвящать ваши труды и ваши средства другим, ненавидеть тиранов, не затевать споров о Боге, терпеливо, снисходительно относиться к людям, не снимать шляпы ни перед знакомым, ни перед незнакомым, ни перед человеком, ни перед сборищем людским... проверить все, что вам говорили в школе, в церкви или что вы сами вычитали в какой-нибудь книге, и отбросить от

— 4 —

себя все, что оскорбляет вашу душу, и тогда самое тело ваше станет великой поэмой и вы будете обладать блестящим красноречием, которое будет проявляться не только в ваших словах, но и в безмолвных линиях вашего лица и губ, между ресницами ваших глаз, в каждом движении, в каждом суставе вашего тела».

Демократический поэт не должен быть просто напросто «праздным певцом пустого дня», но, как говорит Ж. А. Саймондс в соч.: «Уот Уитман — Очерк»: «Он должен быть из тех. которые постигли чудеса мира, чьи глаза способны видеть и то, что находится под поверхностью, кто признает божественность всего, что живет и дышет на нашей планете... Литератор, артист, стремящийся доказать, что он по плечу демократии в ее самом благородном смысле, должен отрешиться от земных услад, самодовольства, искусственно обставленной жизни и отходящего феодализма. Его преимущество — быть свободным и олицетворять собой свободу. На его обязанности лежит — найти подходящей голос или способ выражения и идеальную форму, которая соответствовала бы природе и была бы избавлена от ненаучных формул толкования и вместе со всем человечеством — от обветшалого классового различия... Он должен быть наделен воображением, способным проникать в самую суть, так сказать, в душу действительности: выражения его должны быть так просты, внушительны и неотразимы, как сама природа».

Насколько этот идеал осуществлен в лице и творениях Эдварда Карпентера, я предоставляю

— 5 —

судить читателю, предлагая вместе с тем и мое личное свидетельство.

Эдвард Карпентер родился в Брайтоне в 1844 году, воспитывался в Кэмбридже. В 1868 г. он вступил в члены своей коллегии, год спустя принял духовный сан и некоторое время исполнял должность викария при Фредерике Денисон Морисе. Однако, уже к концу 1873 г. атмосфера Кэмбриджа и клерикальная жизнь стали для него невыносимы: он ненавидел всякого рода обман и условности и наконец он почувствовал, как он сам мне передавал, что «ему необходимо уйти, иначе он задохнется». Поэтому он вышел из членов, отказался от духовного сана и впродолжение следующих семи лет все свое время и труды посвящал на пользу распространения университетского образования и с этой целью читал лекции по астрономии, физике, музыке и пр. Еще во время его пребывания в Кэмбридже у него явилось горячее желание поделиться с публикой своими мыслями и чувствами, впоследствии нашедшими себе надлежащее выражение в сочинении, озаглавленном «К демократии». «Мне хотелось» — говорит он — «написать такую книгу, в которой я мог бы лично, интимно обращаться к каждому, кто вздумал бы ее прочесть, хотелось установить личные, интимные отношения между мною и читателем; и я впродолжение многих лет кряду пытался осуществить эту мою мысль... Ни одна из моих попыток не принесла мне удовлетворения, и я, наконец, убедился, что мое желание невыполнимо». Однако, в начале 1881 г. это желание так всецело овладело им, что

— 6 —

он на некоторое время прекратил свои лекции, чтобы иметь достаточно времени для разработки своих идей. В это время Карпентер жил в небольшом котэдже, около Шеффильда. Выстроив себе в саду деревянную избу, он принялся за работу, и в этой избе «или в поле, в лесу, всю эту весну и лето, и всю следующую зиму, днем, а то и ночью, при солнечном свете и в дождь, в мороз и снег и во всякую пасмурную, скучную погоду», он был занят составлением своей книги, которая бесспорно может считаться лучшим его произведением — «К демократии» — первое издание появилось в 1883 г. Карпентер взялся за трудную задачу, и когда поймешь, насколько она была трудна и в каком совершенстве им выполнена, поневоле воздаешь должное его таланту и восхищаешься им.

В том же 1883 г. Карпентер получил от казны на льготных условиях участок земли, приблизительно в семь десятин, построил на ней маленький домик и с помощью одного или двух работников, нескольких приятелей и служащих, принялся обрабатывать землю под огород. С этого времени, семь или восемь лет кряду, он почти безотлучно находился в обществе рабочих Шеффильда и его окрестностей, разделяя их занятия и труды. Движение социалистов, набиравшихся тогда сил, привлекли его симпатии, и с 1883 г. он примкнул к пропаганде — говорил на улицах речи, читал лекции в Шеффильде и в других городах Северной Англии. В 1886 г. возникла ассоциация «Шеффильдских Социалистов», имевших некоторое отношение к Вильяму Моррису и Лиге Социалистов

— 7 —

в Лондоне; на одной из людных улиц Шеффильда открылась кофейня, служившая некоторое время центром активной пропаганды.

В этот период времени, и дома, и в провинциях Брадуэй и Мильторн, Карпентер принимал участие во всех работах, как фермы, так и огорода — приучался ходить за лошадьми и скотом, возил камень, уголь, навоз, работал заступом, киркой, мотыгой, лопатой, косой и пр. Около 1886 г. он начал шить туфли (по образцу, присланному из Индии), для себя и своих приятелей, что впоследствии развилось в значительное дело, которое теперь ведется г. Адамсом из Холмсфильда, недалеко от Шеффильда.

Последствием этой перемены образа жизни было появление на свет в 1887 г. целого ряда статей об упрощении жизни, об улучшении жилищ, о кредите и пр. под общим заглавием: «Идеал англичанина». Затем в 1889 г. была напечатана его книга «Цивилизация, ее причина и исцеление от нее». Кроме статьи, давшей название книге, в этот том входят очерки о Современном знании, о Знании будущего, об Обычае, и критика Теории эволюции Дарвина.

Еще в 1877 г. Карпентер посетил Соединенные Штаты, главным образом конечно для того, чтобы повидаться с Уитманом. В 1884 г. он повторил эту поездку, и в оба эти раза он часто проводил время в обществе «славного седого поэта» (см. статьи в «Progressive Review» за Февраль и Апрель 1897 г.), иногда встречался и с Эмерсоном, Оливером Холмсом, Джоном Берроу, Р. М. Бёком и

— 8 —

с другими. В 1890 г. он предпринял путешествие на восток. В этот раз главной его целью было — познакомиться в Цейлоне с одним Жнани-иогом, представителем древней Индийской религии мудрости. Зиму 1890—91 он провел на Цейлоне и в Индии, два месяца — в обществе мудреца, а остальное время много путешествовал по обеим странам. Воспоминания его об этой поездке вышли в 1892 г. под заглавием «От пика Адамса до Элефанты» — наброски о Цейлоне и Индии. Кроме той главы, где он рассказывает о своем посещении Жнани-иога, в этом томе есть и другие, с описаниями картин природы, народов, социальных обычаев, кастовых учреждений и пр., всего того, что ему довелось видеть. В этой книге мы находим не простые впечатления, записанные туристом, а глубокие размышления человека, серьезно интересующегося судьбой туземцев, о тех важных задачах, которые нам, как правителям обеих стран, придется рано или поздно решить — человека, сумевшего своим искренним сочувствием заслужить не только доверие, но и расположение туземцев всех классов, начиная от беднейших и до самых влиятельных.

Впродолжение нескольких следующих лет были изданы еще два тома интереснейших, характерных очерков Карпентера, как напр., «Крылья ангела» — статьи об искусстве, музыке и пр. и их отношении к жизни, и «Совершеннолетие любви» — о половой любви, о женщине, браке и пр. В статье «Совершеннолетие любви» автор высказывает свой взгляд на отношения полов, и эта статья вместе с сочинениями Шелли на ту же тему, составляет вели-

— 9 —

чайший и вернейший приговор демократии по этому важному и сложному вопросу. Мало того, во всей мировой литературе, как духовной, так и светской, не встретишь такого деликатного обхождения с этим вопросом. В то время, когда я пишу эти строки, передо мной лежит письмо приятеля, которому я давал эту книгу для прочтения. Он говорит: «Признаюсь, я был удивлен, что с таким вопросом можно было так деликатно обращаться, не задевая никого. Это заставит многих относиться к нему с большим уважением».

В этом (1902 году), Карпентер выпустил в свет свою «Антологию Дружбы», озаглавленную «Иолэус». Это — сборник рассказов, легенд, народных обычаев, поэзии и философии дружбы от древнейших и до наших времен, служащий как бы дополнением к «Совершеннолетию любви» поскольку он трактует о другом виде человеческой любви и привязанности. Ибо Карпентер, как и Уот Уитман, придает большую цену товариществу и дружбе, как политическому учреждению. Наконец в том же году вышла четвертая часть «К демократии» под зaглaвиeм «Кто должен повелевать сердцу»? Первые три части, напечатанный в 1883, 1885 и 1892 гг., соединены в одном томе, а четвертая издана отдельно, но я полагаю, что впоследствии и она будет присоединена к остальным. В ней вообще преследуются те же цели, что и в главном сочинении нашего автора, которое конечно будет признано душой, ядром всех его сочинений.

Кроме вышепоименованных книг, Карпентер

— 10 —

опубликовал свой перевод «Амур и Психея», издал том социалистических песен с музыкой и помещал прекрасные статьи в разных журналах.

Личность Эдварда Карпентера так же интересна и так же полна значения, как и его сочинения. Я не знаю такого писателя в мире, не исключая и Толстого, который мог бы сравниться с ним по глубине и всестороннем изучении жизни. Его собственная жизнь отличается необыкновенной простотой и благородством.

Карпентер стоит не только за одну фазу демократического движения — гуманитарное — но за все фазы — за движение в целом. Кто хочет, может специализироваться: один сделается национализатором земли, вегетарианцем, другой может возложить все свои надежды на рационализм, религию, воспитательную или политическую реформу. Карпентер же ратует за все это и даже больше того. Он олицетворяет собой лучшие стороны и расы и времени, да еще в такой период, который отмечен особенными, замечательными чертами: расширением человеческого кругозора, расширением и углублением симпатий, и тем знаменательным фактом, что теперь начинают признавать требования не только мужчин, женщин и детей, но и всего животного царства.

В Эдварде Карпентере соединяются: способность ученого к тщательным наблюдениям, глубина философа и проникновение и сила выражения поэта. Такое сочетание разнообразных талантов редко встречается в одном лице. Кто сблизил с таким успехом философию и науки востока и запада? Кто когда-либо высказывал такие прекрасные, веские мысли о

— 11 —

большинстве вопросов, так или иначе затрогивающих человеческую жизнь? Кто так верно распознал и с таким успехом указывал на симптомы болезни политического организма?.. Кто, как он, не убоялся докопаться до корня, до причин этих симптомов и предложил наилучшее средство для исцеления от болезни... Кто, как он, готов был посвятить свою жизнь и труды на пользу обездоленному человечеству?..

Для того, чтобы точнее охарактеризовать всесторонность Карпентера, я не могу придумать ничего лучше, как указать на то, что в нем соединяются черты характера, присущие людям совершенно противоположных лагерей, как напр., Крапоткин, Рескин, Толстой и Вилльям Моррис, Шелли и Уат Уитман. В своих сочинениях он трактует обо всем: о вреде, причиняемом сажей, и о значении жизни, об огородничестве и о бессмертии души. Может быть самой поразительной чертой в этом человеке, как и в его сочинениях, следует считать его удивительную уравновешенность — здравомыслие. «Чувствуется какая-то разумность в его наиболее диких утверждениях», — говорить Е. Г. Крозби — «и видишь, как глаз его весело подмигивает, когда он погружен в самые глубокие мысли».

Роста Карпентер скорее высокого и хорошего, хотя и деликатного, сложения; очень схож с портретом, снятым в 1887 г., хотя борода его и волосы почти седые. Обращается он со всеми ласково и внимательно, отнюдь не подчеркивая ни того, ни другого: в нем незаметно и тени покровительства или холодности. Встретившись с ним в первый раз,

— 12 —

я тотчас же почувствовал, что наконец-то напал на человека, с которым могу говорить свободно, не опасаясь, что он не поймет меня и составить обо мне неправильное мнение. Это одна из тех редких личностей, которые способны «устранять препятствия, а не создавать их». При ближайшем знакомстве с ним мое первое впечатление только укрепилось.

—————

II.

ЕГО ФИЛОСОФИЯ.

Философия есть проникновение в суть вещей.

В. Кларк.

Я появляюсь и исчезаю, мечтая о постепенном просветлении души.

Э. Карпентер.

Раскрыть тайну, окружающую происхождение и назначение человека, искони веков было заветной мечтой мыслителей. Из древнейших известных нам записей мы знаем, что три вопроса «почему, откуда и куда» имели такую же притягательную силу и на заре истории, какую имеют и в наши дни. Вероятно они возникли в уме человека, как только он начал размышлять о природе всего, его окружающего, и становились все более и более навязчивыми, по мере того, как развивалась в нем способность к размышлению. С возникновением сознания в нем пробудилось желание узнать, какая сила даровала ему это сознание, и вообще каким образом появилась жизнь и зачем. С развитием ума росло не только значение этих вопросов, но также и желание их разрешить. Каждая религия, каждая

— 14 —

философская система, вое равно когда, где и кем бы ни формулированная, ставила себе задачей разрешение одного или нескольких из этих вопросов; бывали попытки установить, определить отношение человека ко всей вселенной.

Для того, чтобы ответить сколько-нибудь удовлетворительно на эти древние, как мир, вопросы, необходимо знать и понимать историю человеческой эволюции. Допускаю, что ответы на них первых великих мировых учителей в некоторых отношениях тождественны с выводами современной науки. Правда, каждая религия, каждая философская система содержит в себе крупицу истины, но верно и то, что ни одна из древних космологий не изъята от существенных ошибок, которые только наука может исправить. Освещенные новейшей наукой, древние учения приобретают в наших глазах новое значение и возбуждают еще больший интерес. Но лишь при условии их толкования в эволюционном духе, мы можем познать их настоящую цену. Согласен — и наши попытки объяснить происхождение жизни недалеко ушли от тех, прежних, но мы надеемся, что социологические и психологические науки помогут нам уяснить многое из того, что было скрыто для древних ученых. И вот именно в этом смысле так велики заслуги Эдварда Карпентера, сделавшего столь драгоценные вклады в науку и философию.

Основание, из которого исходит Карпентер, ясно выражено в следующем отрывке из его письма ко мне: — «Я нахожу, что моя мысль зиждется на том предположении, что всякая жизнь есть эманация (выра-

— 15 —

жение, откровение) одного глубоко скрытого Существа, служащего основанием всему». Что касается развития различных организмов и родов, он говорит следующее: — «Разумное объяснение роста или эволюции, это — признание души в себе и в других. Бок-о-бок с эгоистической, индивидуализирующей силой, которую мы должны понимать как раздробляющую Одного на Многих, и которая носит отпечаток темноты, слепоты и невежества, — есть сила созидающая, озаряющая, которая снова возвращает Многих к Одному, — которая открывает Многим, что они суть Одно». Этот процесс подробно описан Карпентером в соч. «Расслоение, цивилизация и пр.» и в других его статьях, и изложен чрезвычайно логично, с выдающимся блеском и силой. В вопросе об эволюции Карпентер склоняется больше на сторону Ламарка, нежели Чарльза Дарвина. Подводя итоги его теориям, я буду, где только возможно, приводить его собственные слова и буду придерживаться этого приема и в следующих главах. «Биологи часто говорят, что отправление предшествует организации — то есть, что человек вступает в сражение с другими прежде, нежели сумеет изготовить оружие, необходимое для сражения; зачаточное животное, как напр., амэба, переваривает пищу раньше, чем у него появится желудок или пищеварительный орган; оно видит или воспринимает свет прежде, чем у него окажется глаз; письма доставляются частным образом прежде, чем организуется почта. Если мы будем смотреть на все эти факты надлежащим образом, мы убедимся, что они имеют для нас жизненное

— 16 —

значение. Это все равно, что столб на большой дороге, указывающий путь. Они указывают нам, каким образом созидается все новое или как перестраивается старое. И первое положение может быть дополнено вторым — а именно, что желание предшествует отправлению. То есть, человек желает оскорбить другого прежде, чем вступит с ним в бой; он испытывает желание снестись с своими приятелями прежде, чем ему придет в голову послать им нечто вроде письма; амэба сначала страшно хочет есть, а уже затем старается схватить добычу. Словом, сначала является желание или наступает внутреннее изменение, затем следует действие, и наконец все это венчается организацией или внешним строением».

Карпентер не верит, не может верить, чтобы человек был обязан своим происхождением какой-то способности, случайно появившейся у одного из его предков (не человека). Отвечая на доводы последователей Дарвина, он говорит: — «Если предки человека стали ходить отвесно, на двух ногах, вместо четырех, только потому, что некоторые из них случайно родились со способностью стоять в такой позе, которая давала им возможность убегать от преследования диких зверей, то как только опасность эта миновала, они могли снова бухнуться на все четыре; если же эта перемена произошла вследствие настоящей эволюции — настоящего развертывания более высокого вида, находившегося внутри их в скрытом состоянии, вследствие органического роста самих этих созданий; то хотя дикие звери и могли дать толчок, определить мо-

— 17 —

мент развития этой особенной способности, они отнюдь не могли быть причиной самой эволюции. Кроме того, можно ли предположить, что человек, господин и повелитель животных, произошел от тех же животных, стараясь убежать от них? Разве, вообще говоря, лорды и правители таким путем добираются до своих постов? Неужели страх сделал его человеком? Не правдоподобнее ли, что в таком случае он скорее превратился бы в червяка? И в таком виде ему удобнее было бы улизнуть. Не правильнее ли будет предположить, что это превращение было создано какой-то более благородной силой — каким-то смутным желанием, предвидением более совершенного вида, желанием, которое уже само по себе было первым проблеском сознания настоятельной потребности в росте в этом направлении — что и заставило его двинуться вперед именно в этом направлении, а не в каком ином, когда ему пришлось отбояриваться от тигров... «И так, судя по человеку самому (а на мой взгляд гораздо правильнее в научном отношении и гораздо безопаснее иметь дело с свидетельствами тех, кого лучше знаешь), хотя внешние условия играют значительную роль в изменениях, рациональное объяснение этого феномена следует искать во внутреннем законе роста — законе расширения, разростания, более или менее свойственного всей живой природе. И это отчасти потому, что, как уже было сказано, развертывание существа вследствие его собственной потребности и внутренней природы есть органический процесс, довольно, повидимому, устойчивый, тогда как изменение вследствие внешних

— 18 —

причин должно быть более или мене случайным и принимать иногда одно нaпpaвлeние, иногда другое; отчасти и потому, что движение, идущее изнутри наружу, как кажется, есть общий закон творчества ...

«Теория расслоения отличается от этого крайне специализированного вида эволюции, признанного современной наукой, между прочим вот еще какой особенностью: она обращает больше внимания на то, что проявляется последним по времени, как на самое важное в смысле причинности, чем на то, что обнаруживается прежде всего, и напоминает нам тот факт, что часто в каком-нибудь последовательном ряде явлений то, что стоит первым, предшествующим всему остальному, и имеет наибольшее значение, обнаруживается последним. Так растение, по мере того, как развивается, обнаруживает перед нами листик за листиком, лепесток за лепестком — беспрерывное отслаиванье кожиц, чашелистников, лепестков, тычинок и пр., а то, что составляет, так сказать, цель всего этого движения и в некотором смысле дает ему толчок, а именно, семя, показывается после всего... клеточка не есть начало человека, но человек есть первообраз клеточки. За рациональным объяснением морских анемон, бычков, слонов и пр. следует обратиться к человеку: он один служит им основанием. И не потому человек есть позвоночное животное, что его предки были позвоночные, а животные суть позвоночные потому, что или постольку, поскольку они представляют собой предшественников и отпрыск человека».

Карпентер, как было указано в начале этой

— 19 —

главы, твердо убежден в том, что есть сила, работающая, принимающая участие в каждом созидании: она понукает каждый тип идти все вперед и вперед, стремиться к новым видам. Эта сила впервые появляется в сознании в виде желания. В каждом живом существе спят бесчисленные потребности, от самых низших, простейших, до самых сложных, идеальных. И когда в этом живом существе пробуждается новое желание или стремление к идеалу, оно неминуемо входит в столкновение с окружающей средой; получив удовлетворение, желание проявляется в строении существа, оставив открытым путь к возникновению новых идеалов. Стало быть, если мы вздумаем искать ключ к уразумлению этого феномена — расширения и роста всякого живого существа, его можно найти в самой природе желания и в постижении его настоящего значения.

«Что же такое это желание в человеке? Здесь мы должны вернуться к тому, с чего начали, то есть, к самому человеку. Хотя мы ясно видим, что желание свойственно животным и что оно такого же рода, как и то, что живет в человеке, однако у животных оно смутное, лишь начинающееся, тогда как в человеке оно ясно выраженное, развитое; кроме того, в себе самих мы его чувствуем непосредственно, о существовании же его у животных мы знаем лишь по выводам. В виду обеих этих причин, если мы хотим познакомиться с природой желания — даже с природой желания у животных — мы должны изучить его в человеке. Что же такое это желание — и какова высшая точка, до которой оно

— 20 —

доходит в человеке? Любовь есть сумма и разрешение всех желаний человека — их истолкование, то, в чем все они сходятся, для чего все они существуют и без чего их существование было бы бесполезно... Не может ли, не должно ли оно быть точно такое же у животных и во всем мироздании? Разве, начиная с самых первобытных, неопределенных видов и проходя по всем ступеням органической жизни, оно не делается все более и более ясным и могущественным, пока, наконец, не достигает в человеке до самосознания и не становится уже признанным руководящим фактором нашего развития?.. Стало быть, в конце концов, в человеке — в нашем собственном глубочайшем и самом жизненном опыте — мы должны искать объяснения тех изменений, которые совершаются вокруг нас во внешней природе, как мы называем ее; и наше понимание последней и истории должно всегда и полностью зависеть от расслоения новых фактов в индивидуальном сознании. Вокруг последнего усовершенствования природы, вокруг появления идеального человека выстраивается, как бы в виде огромного цветка, концентрическими кругами, один ряд за другим, все то, что трудилось и стремилось к созданию этого совершенного вида — впереди всего, социальная жизнь и история, дальше — царство животное, еще дальше — растительное и минеральное. И хотя первые круги прежде всех остальных попадаются вам на глаза, лишь последние бросают окончательный свет на весь план и, как в мифе о рае, с появлением совершенного человеческого вида творческая работа окончательно завершается».

— 21 —

Однако, человек еще не заслужил себе права войти в Царствие Небесное. И как раз в то время, когда он, казалось, готов был войти в обетованную землю, с ним приключилось нечто, в роде падения. Какой характер носило это падение и какие произошли от него последствия, Карпентер объясняет следующим образом.

Животные, в своем естественном состоянии, то есть, раньше, чем их приручают, по словам Карпентера, «цельные создания», что — согласно его определения здоровья, означает, что они так близки к физическому совершенству, как только возможно. «Животные отличаются замечательным физическим единством: почти безупречным инстинктом и способностью к выбору, которые и управляют их действиями и организацией... У животных сознание никогда не обращалось на самое себя. Оно свободно исходит из них лучами наружу и животное повинуется беспрепятственно, не колеблясь и почти без малейшего самосознания. Когда человек впервые появился на земле и даже гораздо позднее, накануне водворения цивилизации, он, по всем видимостям, стоял в этом отношении на ряду с животными».

По мере того, как цивилизация входила в свои права, возникали учреждения, устанавливались обычаи, которые неминуемо должны были, к добру или к вреду, иметь громадное влияние на характер человека, и были причиной того, что Карпентер называет его «падением». Можно безошибочно сказать, то не имей человек тех качеств, которые таким образом были вызваны к жизни, он никогда не дошел бы до того состояния, в котором находится. «Чело-

— 22 —

веческая душа, впродолжение многих тысячелетий блуждавшая в потемках, прошедшая все стадии эволюции, начиная с крохотного, в виде искорки, зародышевого состояния в каком-нибудь низшем жизненном виде и дойдя до своего величия и достоинства в человеке, должна еще познать свое наследие, должна еще окончательно индивидуализироваться и стать свободной, чтобы признать свое бессмертие, чтобы понять и истолковать все свои предшествовавшие жизни и торжественно войти в завоеванное ею царство.

«В самом деле ей предстоит стать лицом к лицу с жестокой борьбой самосознания или выделения настоящего существа от преходящего, бренного. Животные и человек до своего падения — существа здоровые, изъятые от забот, по они не знают, что они такое. Для того, чтобы достичь самопознания, человек должен пасть, он должен стать ниже своего настоящего существа, он должен испытать несовершенство, раздор, борьба должна войти в его жизнь. Для того, чтобы приобщиться совершенной жизни, чтобы узнать, что она такое, и познать все ее великолепие, чтобы понять, что обладание ею есть истинное блаженство и свобода — он должен на время разлучиться с ней, единство, спокойствие его характера должны быть нарушены, тревога, болезнь, преступление должны быть его уделом, и тогда контраст между той и другой жизнью приведет его к знанию».

Эта тревога, несчастие, эта борьба будут продолжаться лишь до тех пор, пока между индивидуумом и социальными инстинктами будет суще-

— 23 —

ствовать противоречие. А это последнее, как мы увидим в следующей главе, будет длиться все время, пока основанием общества будет служить частная собственность. С расширением городского и национального контроля над средствами к жизни, по мере того, как наша жизнь, труды, удовольствия будут принимать все более и боле социальный характер, общественное право собственности заменит частное, тогда начнет проявляться соответствующее изменение и в наклонностях людей, пока наконец как указывает Карпентер, эгоистические и альтруистические инстинкты придут к полному согласию, и человек будет видеть свое счастье в благоденствии ближнего. Это социальное сознание, отличающееся от крайнего самосознания наших дней, явится как бы результатом последнего, точно так, как самосознание выросло из полусознания животных и первобытного человека.

Эволюция сознания открывает широкое и интересное поле для размышления и исследования. Если индивидуальное самосознание может развиться в социальное сознание и раствориться в нем, не в праве ли мы предположить, что человеку возможно будет достичь и еще более высокой стадии сознания, а именно — космического или универсального сознания. Эдвард Карпентер убежден, что возможно, и это убеждение лежит в основе всех его сочинений — они проникнуты им! Действительно, если мы серьезно отнесемся к его сочинению «К демократии», мы должны признать, что эта поэма была написана под влиянием идеи космического сознания или близко ей родственной, и была вдохновлена ею. Безусловная

— 24 —

вера и оптимизм, полнейшее доверие даже к смерти, безграничная радость, чувство беспредельной свободы, признание равенства для всех живых существ и полнейшее одобрение того, что считается добром и злом — все это указывает на глубочайшее проникновение в космические процессы, какого не проявлял еще ни один из обыкновенных смертных.

—————

«Я подымаюсь среди росистой ночи и встряхиваю крылья.

«Нет более места слезам и жалобам. Жизнь и смерть лежат развернутые передо мной. Я вдыхаю сладостный эфир, веющий от дыхания Божьего.

«Глубока, как вселенная, моя жизнь — и я знаю это. Ничто не может выбить из меня это знание; ничто не может уничтожить меня, повредить мне.

«Радость, радость подымается — я подымаюсь. Солнце пронизывает меня одержавшими победу лучами радости, ночь распространяет их во все стороны от меня.

«Я лечу всю ночь, пролетаю по всем пустыням мира, по всем юдолям плача и смерти — и возвращаюсь со смехом, со смехом, со смехом.

«Летим по освещенным звездами пространствам, на распростертых крыльях, с тобой — о смех, смех, смех!»

—————

«Что верной что неверно? Что прочно?... утесы... горы... судьба?..

«Во всей вселенной настежь открыты ворота. Я хожу повсюду — по высотам и по безднам — хожу и возвращаюсь: все отлично.

— 25 —

«Я понимаю значение всякого страдания. Тот мальчик с гноящимися глазами, с заморенным телом и с такими же заморенными мозгами, что стоит там на углу и дрожит в своем рубище стал божествен в моих глазах; долго молча держу я его за руку и молюсь ему».

—————

«Все отлично: и сегодня и так же будет через миллион лет. Вся вселенная дана вам для услады, а для любящей души, где бы то ни было, самая горькая, презренная доля равна самой лучшей; и нет ничего более верного и более прочного».

—————

«Если я не равен самому низшему, я — ничто; если бы я не знал наверно, что самый последний дурак в деревне равен мне, и если бы я не гордился, что иду рядом с ним, как с моим приятелем, я не написал бы больше ни одного слова — ибо в этом моя сила».

—————

Изложив вкратце философию Карпентера, посмотрим теперь, насколько она применима к жизни отдельного лица.

Недостаток места не позволяет мне изложить здесь подробное объяснение Карпентера характера космического сознания и способа его достижения, и я вынужден интересующихся этим вопросом отослать к двум его сочинениям: «От Адамова пика до Элефанты» и «К демократии».

—————

III.

Его послание к отдельному лицу.

«Реформа необходима?.. И с вашей помощью?..

«Чем важнее необходима реформа, тем выше нужна личность для ее проведения.

«Слушайте... разве вы не видите, как полезно было бы иметь чистые и приятные глаза, кровь, цвет лица?..

«Разве вы не видите, как было бы полезно обладать таким телом и такой душой, что когда вы входите в толпу, вы вносите с собой атмосферу желания и авторитета, и каждый испытывает обаяние вашей личности?

«О, эта плоть — магнит всегда и везде!..

«Идите же, дорогой друг, и если понадобится, откажитесь от всего остального и с нынешнего же дня начинайте приучаться к мужеству, правдивости, самоуважению, точности, душевному подъему...

«Не останавливайтесь, пока все это не укрепится в вас, и тогда опишите, поведайте миру о вашей личности».

У. Уитман.

—————

— 27 —

Я думаю, что многие из тех, что стараются как-нибудь освободиться от искусственных условий жизни, найдут помощь в ясных словах Карпентера, и потому я попытаюсь собрать и изложить в порядке наиболее полезные из них. Однако, всякая попытка выставить в истинном свете учителя, не всеми признанного, сопряжена с большим риском. С одной стороны мы можем повредить нашему делу, если станем слишком преувеличивать его значение; с другой — мы рискуем преуменьшить его, не изложив главные пункты в возможно сильных выражениях.

Покончив с этими соображениями, мы можем с уверенностью сказать, что почти все, написанное Эдвардом Карпентером, имеет непосредственное и очень серьезное отношение к человеческой жизни. Мало того, мы можем даже утверждать, что им затронуты все ее фазы. Он не только указывает нам, как следует относиться к задаче жизни, но своими сочинениями и своим собственным примером учит нас, как следует жить; для него жизнь имеет гораздо более глубокое значение, чем для большинства людей.

Скажите, чьи сочинения содержат так много истин, которые так необходимо знать и помнить в настоящее время? В сочинениях Карпентера можно найти решение многих задач, озабочивающих современного человека, а также и средства против многих зол. Само собою разумеется, что в стиле его произведений, проникнутых прогрессивной тенденцией, могут сравниться с ним лишь немногие из нынешних писателей, превзойти же его не мог никто.

— 28 —

По своим качествам учителя, Карпентер единственный в своем роде. Он обладает острым, хорошо развитым умом, обширным и основательным знанием восточной и западной науки и философии; он в совершенстве знаком с условиями жизни, как богатых, так и бедных, и полон сочувствия, такого же глубокого, как и безграничного. Из этого следует, что его учения более понятны и более жизненны, чем многих, более популярных его современников. Теперь посмотрим, насколько они применимы к человеческой жизни. Когда мы размышляем о самом важном и наиболее смущающем нас вопросе — о жизни — мы быстро приходим к заключению, что гадать о том, «для чего мы живем» есть праздное занятие. На этот вопрос ни религия, ни наука не могут дать никакого ответа. Самое большее, что философия, религия или наука могут для нас сделать, это — дать нам возможность мельком взглянуть на пройденный нами путь и научить нас, как лучше использовать короткий срок, данный нам в удел. И вот именно потому, что Эдвард Карпентер наставляет нас так превосходно и вместе с тем так здраво и так кротко, его сочинения заслуживают, чтобы с ними поближе познакомились и чтобы их лучше поняли.

Говорить о том, что все мы желаем жить хорошо, весело и пользоваться добрым здоровьем, это значит повторять избитую истину; мы все согласны с тем, что мы должны были бы наслаждаться такой жизнью. Но очень немногие знают, что надо делать, чтобы осуществилось это желание, и мало кто понимает, что такое настоящая жизнь.

— 29 —

«Иметь возможность свободно, всесторонне расширять свою деятельность, невозбранно следуя своим вкусам, своим чувствам, развивая свою личность, свое «Я» — вот это, по словам Карпентера, есть жизнь». «А быть запертым со всех сторон, быть притиснутым к земле, искалеченным, выброшенным за борт — это есть смерть». Совершенно верно, но это было бы праздным словоизвержением с его стороны, если бы он не указывал при этом как можно добиться условий, необходимых для осуществления настоящей жизни.

Чтобы жить полной, здоровой, веселой жизнью, нам прежде всего необходимо узнать наше место во вселенной, то есть, наше действительное отношение к внешней природе и к ближнему, и привести в соответствие с этими отношениями наши мысли, чувства и желания.

—————

«Милая тайна открытого воздуха —

«Что ждет так долго и всегда остается незамеченным,

«Нечто неуловимое, свободное, спокойное, при всем присутствующее —

«Веющий ветерок, красивые холмы и безграничное небо,

«И всякая маленькая птичка, крохотная мушка или цветок —

«Все чувствуют себя дома в этом великом мире, отнюдь не заброшенными или забытыми,

«Исключая человека — слабого человека...

«Он, как Каин, от спокойных Ангельских очей

— 30 —

«Прячется в домах, в огромных, освещенных газом палатах и вертепах, и в тяжеловесных храмах,

«Окруженный мраком, припадает к земле

«И, точно преследуемый злодей, терзает свои мозги,

«Вечно придумывая новые средства для побега,

«Строит все толще и выше стены, валы из камня и золота, нагромождает горы мяса и кож убитых животных

«Между собой и тем, чего боится;

«Томится над планами, работает все усидчивее и усидчивее,

«И все дальше и дальше удаляется от цели.

«А великий мир попрежнему ждет его за дверью,

«Велики мир, бесконечно расстилающийся по обе его стороны, в беспредельном довольстве —

«Там, где утренние звезды весело хором поют,

«И решительно все чувствует себя дома».

—————

Для того, чтобы приобрести то знание и ту силу, о которой мы говорили, следует главным образом развивать в себе способность к самоконтролю — то есть, способность господствовать над своими страстями, желаниями и мыслями. Карпентер говорит: «Власть над собой есть первое слово в искусстве жизни. Есть и другие слова, напр., прямота, мужество, постоянство, но все они заключаются в том, первом... Власть сдерживать возникновение привязанности к какой-нибудь одной вещи и обратить все вещи в символы, эмблемы, средства для сношений

— 31 —

с людьми, для союза с ними... Не следует также человеку подпадать под влияние одного какого-нибудь мотива — он рискует стать мономаниаком... Чтобы высказаться, он должен пользоваться всеми мотивами... Высказаться, согласовать все элементы своей природы и затем стараться проявить их в своей жизни: создать что-нибудь осязательное в мире действительности, какое-нибудь средство для единения с другими; как это было бы прекрасно!..»

Мы сейчас увидим, что Карпентер вовсе не фанатик и вовсе не требует от нас святости — чтобы мы вытравливали у себя все страсти и желания. Он учить нас совершенно противоположному.

«Пусть — говорит он — сильные желания появляются у вас и затем исчезают, но не думайте, что в них заключается все то, что вам нужно.

«Вот они сейчас поблекнут и растворятся, как расплескается паутина на солнце».

И дальше: «Нет основания предполагать, что желание само по себе есть зло. Оно может прийтись кстати, как полезный и важный элемент человеческой природы, но конечно из тех, значение которых мало-по-малу уменьшается и с течением времени совершенно исчезает. Для нас, в нашем теперешнем положении, все зло заключается в том, что у нас желание может разрастись до таких размеров, что оно застелет весь мир от наших глаз и заполонит нас, лишит неоцененной свободы».

Одновременно с способностью к самоконтролю следует развивать и силу сосредоточения и подавления мысли. В сущности, первая заключает в

— 32 —

себе вторую. Потребность в этой способности прекрасно изображена им в следующих выражениях:

«Однако, какое же это нелепое положение, чтобы человек был оседлан призрачными созданиями своих собственных мозгов. Если камешек попадет к нам в сапог и беспокоит нас, мы его выбрасываем оттуда. Мы снимаем сапог и встряхиваем его. Поняв это, как следует, мы придем к заключению, что точно так же легко избавиться от навязчивой неприятной мысли. Об этом не может быть двух мнений: это очевидно, ясно и безошибочно. Так же легко выбросить неприятную мысль из вашего ума, как вытряхнуть камешек из вашего башмака. И коль скоро человек не в состоянии это сделать, нелепо говорить о каком-то его влиянии на природу и тому подобные небылицы. Он просто раб, жертва призраков, снующих в виде летучих мышей, по коридорам его собственных мозгов... Если вы в состоянии в настоящую минуту убить мысль, вы можете сделать с ней все, что хотите. Вот поэтому-то эта способность так ценна. Она не только избавляет человека от умственных терзаний (составляющих по крайней мере девять десятых всех жизненных терзаний), но и наделяет его силой, умением пользоваться умственной работой в том направлении, которое до тех пор было ему безусловно незнакомо. Эти две силы находятся в соотношении одна с другой... Я говорю, что сила мыслительного аппарата сама по себе страшно растет при этой способности отбрасывать мысли с одной стороны и целесообразно пользоваться ими с другой. Она становится настоящим

— 33 —

инструментом, который мастер после работы откладывает в сторону, и только плохой рабочий носится с ним все время, чтобы показать, что он умеет им владеть.

«Теперь сам собой возникает вопрос: каким образом можно добиться наискорейшего и возможно полного развития этих способностей... Лишь в том случае, если мы будем смотреть на жизнь с научной точки зрения, и тогда мы разом увидим, что нам необходимо упростить и очистить нашу жизнь. Упрощение это однако не означает, что мы должны следовать примеру Диогена и жить в бочке, а скорее, что мы должны критически относиться ко всему, нас окружающему, чтобы знать наверно, что необходимо для нашей жизни и что совершенно лишнее. Оно означает, что мы должны рассматривать вещи, вообще считающиеся необходимыми, с утилитарной точки зрения, и если мы придем к заключению, что благо, радость, доставляемые ими не превышают трудов, на них потраченных, мы должны отделаться от них, так как в таком случае они только мешают нам — становятся преградой между нами и жизнью. Мы должны избавиться от излишнего, если хотим извлечь наибольшую пользу из необходимого.

«Это относится к фактам и к искусству жизни. А факты таковы. У людей вообще говоря, сумбурные понятия о жизни, и у них твердо засело в голове, что чем больше вещей они будут приобретать и нагромождать в своих жилищах, тем они будут богаче и счастливее. Поэтому, как только, гуляя по улице, они увидят выставленные

— 34 —

где-нибудь в витрине хорошенькие вещи, они тотчас же входят в магазин, если кошелек у них не пуст, накупают этих вещей, вместо того, чтобы оставить их там, где они находились, забирают их — одно в карманы, другое на спину, кое-что в рот — несут домой, наполняют ими свои комнаты, уставляют ими стены; а через некоторое время, когда вещи эти им надоедят, они думают, что купили не те, что следует, и снова отправляются в магазины и накупают новых вещей, и точно в какой-то слепоте, долго продолжают забавляться такими покупками, пока наконец сами они и их жизнь становятся такими же сумбурными, как и их мозги; эта масса вещей мешает им повернуться в их палатах, не говоря уже о сопряженных с ними помехах, обязанностях, ответственности и даже болезнях». Пока мы не поднимемся выше этой «мании владеть вещами», мы не в состоянии будем осуществить настоящую жизнь.

«Жизнь есть искусство, и довольно тонкое. Одно из ее первых, необходимых условий, это — не иметь в своем распоряжении больше материала — больше столов и стульев, более многочисленную прислугу, больше домов, имений, акций, друзей, знакомых и т. д., нежели вы в состоянии содержать и поддерживать... Ясно до очевидности, что гораздо лучше отдать свой экипаж и лошадей кому-нибудь другому, которому они действительно могут быть полезны, чем ломать из себя дурака и каждый день «проезжать» их. Гораздо лучше грубо обойтись с лишними, ненужными знакомыми, чем притворяться, что они вам милы и таким образом вводить ложь и

— 35 —

в вашу и в их жизнь... Следовательно, не верен тот инстинкт, который заставляет многих в такое время, как настоящее, когда они находят, что их жизнь калечится, разъедается внешними условиями, в которых они живут, — стремиться не только к более простым и «естественным» условиям жизни, но также и к тем более первобытным и универсальным потребностям их собственного сердца, коль скоро они чувствуют, что быть может им снова придется с ними расстаться...»

Человек так опутан разными условностями и предрассудками, как ребенок свивальником. Их так много и они так туго затянуты, что человек, так же как и ребенок, едва может пошевельнуть членом. Единственное, что он может свободно проделывать, это — стонать и рыдать, что большинство и делает из мести. Родовые, национальные, религиозные, политические, профессиональные, семейные и индивидуальные предрассудки должны быть временно отложены в сторону, а то и совсем отброшены, чтобы человек мог стоять в своем естественном виде, свободный, ничем не стесненный, лицом к лицу с задачей жизни, как она ему представляется, и пытаться решить ее силою своего собственного мужества, а не ждать, чтобы кто другой решил ее за него. История сфинкса всегда имеет ужасное значение. Теперь, как и в старину, сфинкс — жизнь — предлагает загадку, на которую каждый из нас должен ответить. Если ответ будет правильный, все пойдет хорошо, и нас ожидает вечная радость; если он будет неправильный — мы должны будем умереть.

— 36 —

Нам трудно отделаться от предрассудка, но нам поможет в этом развитие в нас способностей к самоконтролю и к сосредоточению. Чем успех наш будет полнее, тем яснее мы будем сознавать единство человеческого рода — единство жизни. Национальное, религиозное и другие различия мало-помалу стушуются совсем, и мы увидим, что под всеми этими различиями есть одно: наш общий человеческий род. Другими словами: мы должны будем признать неизбежное равенство людей. По мнению Карпентера: «Среда, в которой человек может познать самого себя — та, где царит равенство. Когда вы проникнете в эту среду (как молодой побег проникает в солнечный свет), вы поймете, что это так и есть, и вы познаете самого себя — но не раньше того».

По понятиям Карпентера, равенство не есть проявление сантиментализма, не просто теория или отвлеченная иллюзия, а на основании жизни и опытов и по свидетельству лучших и мудрейших мужчин и женщин, какие только появлялись на свет Божий, оно есть ни более, ни менее, как простое подтверждение фактов.

—————

«Вы не можете долго нарушать законы равенства.

«Что бы вы ни присвоили себе, лишая других, в конце концов вы от этого станете беднее.

«Что бы вы сейчас ни дали другому, все это со временем возвратится к вам.

«Как только вы вообразите, что вы выше других, вы тем самым тотчас же докажете, что вы ниже других.

— 37 —

«А тот, кто хочет быть слугой всех, помогать всем, кому придется, тот в силу этого самого факта становится и господином и повелителем.

«Не хлопочите о вашей жизни, ибо это есть смерть;

«Но старайтесь как можно лучше и веселее положить жизнь свою за други свои — и каждое утро, веки вечные, свежая жизнь будет являться к вам из-за гор.

«Человек должен учиться умирать — совершенно просто и естественно — точно так, как ребенок должен учиться ходить.

«Могила не может поглотить жизнь равенства, как не может палец удержать бегущую воду: она будет течь вокруг и поверх всех преград.

«Мигом захватив себе блага земные, ревниво оберегая свое влияние, восхищение и одобрение людей,

«Чтобы затем узнать, что, как бы вы ни трудились, просиживая ночи на пролет над этой задачей, вам не переделать законов природы и не заставить воду бежать вверх по горе.

«Что права других так же священны, как и ваши, что другие проявляют такое же превосходство в своих делах, как вы — в ваших, и что их жизнь так же близка и дорога вам, как ваша собственная.

«Таким образом, избавившись от цепей, вас сковывавших, — заботь и тревог —

«Тяжелого бремени — искусственной брони, которою вы хотели оградить себя, но которая тяжестью своей только тянет вас книзу и делает вас беспомощною мишенью для неприятеля...

— 38 —

«Удостоверившись из преподанного вам урока в вашей тождественности...

«Выйти свободным... какая радость!.. Свободным чтобы слиться со всеми — плыть по океану равенства...

«Чтобы наделить тела божественными спутниками,

«И жизнью вечной!»

—————

Карпентер советует нам не предаваться праздным мечтам о том, что далеко, недостижимо для нас, пренебрегая тем, что у нас под рукой, и не пытаться освобождать весь род людской, а самим при этом оставаться настоящими рабами. Это предостережение не лишнее. Мы так ослеплены мечтами о нашей деятельности в будущем, о той жизни, какую мы могли бы вести при иных условиях, что пропускаем то, что нам дается в руки в настоящем, и не успеем использовать представляющихся случаев и возможностей. Он напоминает нам, что внешние условия не имеют большого значения и не могут быть важными препятствиями на пути к индивидуальной свободе; в сущности, лишь бы они содействовали нашим целям, а не задерживали их осуществления. Если бы мы могли убедить себя в том, что каждое обстоятельство жизни имеет свойственное ему преимущество, сколько несчастий и страданий мы избегли бы.

—————

«Вам тяжело выносить настоящее испытание?..

«Все-таки помните, что быть может во всю вашу жизнь вам не представится подобного случая

— 39 —

«Не бегите от этого урока, а старайтесь преодолеть испытание, пока есть возможность».

—————

«Над вами смеются, вас презирают... Когда вы проходите мимо, на вас смотрят и хихикают... Вас презирают, потому что вы безобразны, неуклюжи, странны, потому что вам ничто не удается, за что бы вы ни брались — и вы знаете, что это правда...

«Вы идете в свою комнату, прячетесь от людей и горюете о том, что никто о вас не думает, а если и думает, то лишь с презрением...

«Дитя мое, есть Кто-то, Кто не только думает о вас, но и не может без вас обойтись».

—————

«Если кто-нибудь дерзко обратится к вам, не бойтесь, не падайте духом. Следите только за собой, чтобы вы всегда оставались верны самому себе».

—————

«Что, если вы, умышленно замаскировав и таким образом скрыв от глаз света свои недостатки, тем самым приложите руку к тому, чтобы неосновательные насмешки еще тяжелее обрушились на человека, не умеющего или не желающего лгать?

«Что, если вы были перебежчиком, трусливым рабом, всегда искавшим приюта у более сильного?

«Что, если, при виде усталого путника, с трудом поднимающегося вверх по дороге, вы делаете его путь еще труднее, бросаете ему под ноги последний камень и тем доводите его до отчаяния?

«Лучше быть униженным, вычеркнутым, безобразным, сумасшедшим, преступным!

— 40 —

«Лучше пусть дорога будет не крутая, а самая скучная, плоская, простая до пошлости!

«Лучше совсем отказаться от слабых и презираемых людей!»

—————

«Не спешите: имейте веру.

«Помните, что если вы станете знаменитым, вам никогда не придется разделять участь тех, которые всю жизнь, от колыбели и до могилы, проходят незамеченными, и принять участие в последнем геройском акте их ежедневной жизни.

«Если вы будете искать богатства и спокойствия и вам удастся заручиться этими благами, вы не будете знать, что такое осторожность — атрибут бедности, и не будете чувствовать ежедневно прикосновения любящей и понуждающей руки природы и нужды.

«Если вы имеете успех во всех своих делах, вы не в состоянии будете бороться с сильнейшим, с неудачей.

«Если вы пользуетесь хорошим здоровьем, у вас есть средства, любящая жена и дети, вы не можете в то же время принадлежать к числу тех, которые счастливы, и не имея всего этого».

—————

«Сохраняйте веру. Если бы Тот, Кто управляет вселенной, был чужд вашей душе, ваше тело было бы пропащее, и вам ничего не оставалось бы делать, как сложить руки и быть проклятым на веки вечные.

«Но так как этого нет, то спрашивается —

— 41 —

чего ж вам недостает? Ведь кажется вам все дано.

«Вы жалеете человека, владеющего серебряной рудой в своем имении, если он уронит шиллинг и монета скатится в половую щель?

«А зачем же другой будет жалеть вас?»

—————

И зачем в таком случае мы будем жалеть самих себя? — можем мы добавить.

Полагаю, что в наших усилиях «выучить этот урок как можно лучше», нам не лишнее будет, на помощь себе обратить внимание на идеальные типы мужчины и женщины, как их рисует Карпентер. Прежде возьмем тип мужчины:

—————

«Кто этот молодец, прогуливающийся в этот душный вечер по городским садам? Он дышит свободно — ворот у него расстегнут — шея и лицо загорелые, белки глаз слегка мелькают в наступивших сумерках.

«Кто этот человек — такой простой, свободный и без задней мысли, кто без стеснения и без захвата, без замешательства и без гримас проходит между товарищами и в своих действиях не подчиняется побудительным причинам?

«Кто не знает, что такое так называемая вежливость или не обращает на нее внимания, кто всем делает жизнь краше, куда бы он не явился, кто устраняет препятствия, а не создает их?

«Серьезный, сильный и неукротимый.

«Это то нежное лицо с ясным челом и непринужденной улыбкой, с полными губами и бо-

— 42 —

родкой, то равнодушное, смелое лицо, которое я люблю и которому я доверяю.

«Я вышел на него посмотреть и увидев, не мог забыть».

—————

А вот и тип женщины:

«Передо мной благородные образцы настоящих женщин всего мира. Я вижу их красивые ноги и смелую, широкую поступь, их мягкие, но сильные члены и прекрасную осанку.

«На их близких от них без конца нисходит любовь и мудрость. Все, что около них, кажется на своем месте. Они не пренебрегают мелкими делами, но не боятся и больших. Но они любят чистый воздух и вид неба ранним утром.

«Благословенны дети у таких женщин и благословенны бывают их роды. Они еще сильнее любят чистый воздух, солнце, луну и бегущие ручьи ради того маленького существа, которое спит внутри их.

«Сжато лежат отогнутые ручки и ножки, тесно прижата головка, как будто во время сна, губки еще не раскрылись.

«Живая материнская плоть лежит вокруг, в темноте, материнская жизнь есть безмолвная молитва, тело ее — храм Божий.

«Мысль о тебе изумляет и тревожит меня, дитя мое — шепчет она; я едва смею говорить об этом, так ты священно для меня.

«Когда я чувствую, как ты шевелишься, я сама не своя — я полна удивления и восторга

— 43 —

«Боже мой!.. а если тебе причинят какой-нибудь вред!

«Я буду содержать мое тело в чистоте, в величайшей чистоте, буду дышать чистым воздухом, пить чистую воду, буду часами стоять на дворе, чтобы мое тело ради тебя было как можно чище и благовонное.

«Святые мысли будут осенять мою голову — я буду высиживать тебя в мыслях о материнской любви, я буду заботиться о своей красоте, деревья, ручьи будут моими товарищами.

«И я буду молить Бога, чтобы тело мое стало прозрачным для того, чтобы солнце и луна светили тебе, мое возлюбленное дитя.

«Даже раньше, чем ты родишься».

—————

Дать Англии, или какой бы то ни было стране, таких отцов и матерей, да это было бы куда лучше, чем если бы наступил сказочный «золотой век». Когда такие мысли и понятия засядут в голове и сердце мужчин и женщин, тогда царство любви и справедливости водворится на земле. И когда это время — рано или поздно — наступит, для всех станет очевидно, что если Эдвард Карпентер был и не первым, то несомненно одним из наиболее здравомыслящих и всем понятных пророков.

Этот набросок послания к человеку кстати будет закончить следующими строками:

—————

«Честные глаза, оставайтесь верными себе.

«Хотя бы горе посетило вас, хотя бы соблазны

— 44 —

искушали вас, хотя бы старость и печали осаждали вас, оставайтесь верными себе.

«Как много людей ждут от вас света,

«Сияющего в темноте — как звезды сияют

«Для моряков над могучим океаном.

«Будьте верны себе, глаза, от всего откажитесь ради этого —

«Пожертвуйте всей вашей жизнью, вашим добрым именем, вашей честью,

«Если понадобится ради этого. Чтобы мы могли плыть

«В темную ночь по вашему указанию».

—————

IV.

Его послание к обществу.

«Странствуя однажды поутру,

«И вызвав из мрака ночи, из мрачных дум, мысль о тебе,

«Страстно желая тебе стройного единения, тебе, певчая божественная птица,

«Тебе, моя родина, в годину бедствий корчившаяся от лукавства, подлости, измены, тебя окружающих,

«Я вдруг увидел простое чудо — как малая пташка кормила своего птенца,

«Певчая птичка, радостный голосок которой и звучавшая в нем восторженная вера

«Утешили мою душу.

«И я подумал, я почувствовал,

«Что если черви, змеи, отвратительные гады могут быть обращены в сладостное пение,

«Если пресмыкающиеся могут быть так превращены, так использованы, так благословенны,

«То я не боюсь за тебя, я верю в твое будущее, в твои лучшие дни, моя родина;

«Кто знает, может это послужит тебе уроком,

— 46 —

«От этого пения подымется и твой голос, раздастся и твое пение

«И в радостных трелях прозвучат на весь мир».

У. Уитман.

—————

В предыдущей главе мы пытались вкратце изложить главную суть послания Эдварда Карпентера к отдельной личности. Цель этого послания — возбудить стремление к деятельной индивидуальной жизни и указать на те средства, с помощью которых можно добиться того, что подразумевается под словом «субъективная свобода».

Допустим, что субъективная свобода имеет несравненно большее значение, нежели объективная; мы даже готовы признать вместе с Ловеласом, что:

«Каменные стены еще не делают тюрьмы,

«Как не делают клетки железные прутья,»

однако для всех очевидно, что внешняя свобода так же необходима для счастья и благоденствия общества, как внутренняя — для благоденствия отдельной личности. В сущности, свобода мыслить и чувствовать не может быть отделена от свободы действовать, точно так, как влияние наследственности от влияния окружающей среды. Как только свобода личности вам представляется достижимой, тотчас же неизбежно возникает вопрос — каким образом можно обеспечить каждому наибольшую свободу действий, совместимую с свободой всех.

Несмотря на все россказни о свободе и проч., несмотря на весь прогресс, нами якобы осуществлен-

— 47 —

ный, всякий, не ограничивающийся поверхностным наследием фактов, но заглядывающий и вглубь, отлично видит, что при существующих социальных, экономических и политических условиях, можно рассчитывать лишь на самую ничтожную долю объективной свободы. Однако признание этого факта не должно повергнуть нас в отчаяние, ибо требуется лишь определенное и настойчивое усилие со стороны тех, кто сознает переходный характер настоящего неудовлетворительного состояния общества, кто обладает знанием прошлого, понимает настоящее и предвидит возможности в будущем, чтобы превратить это временное зло в продолжительное благополучие. Современный условия и учреждения представляют собой лишь грубый материал, из которого мы можем создать такое будущее, что оно превзойдет все наши мечты.

Есть несколько простейших истин, с которыми общество, как в отдельности, так и коллективно, должно познакомиться прежде, чем мы будем иметь основание надеяться, что социальная и экономическая энергия будет направлена в разумное русло. Во-первых: нет ничего в мире постоянного — изменения не только возможны и желательны, но и неизбежны, и если мы не прилагаем усилий, чтобы подняться в высшие плоскости, мы неминуемо опустимся в низшие. Во-вторых: прогресс и цивилизации — лишь бессмысленные слова, если они не ведут к более свободной, более полной и более гармоничной жизни, к более тесному сближению людей между собой и к всевозрастающему господству над внешней природой. Никто не понял этой

— 48 —

истины так ясно и не выразил ее с такой силой, как Эдвард Карпентер.

Признавая всю пустоту и почти крайнюю несущественность нашей — столь хваленой — цивилизации, он однако видит в зародышах ее нечто лучшее, и не только обращает наше внимание на эти зародыши, но и указывает в каком направлении они по всей вероятности будут развиваться.

Здесь кстати будет предостеречь читателя, чтобы он не смотрел на последующее, как на полное послание Карпентера к обществу. Я ограничусь лишь частью его учения, указанной выше, частью весьма важной несомненно, но все-таки лишь одной из многих; что касается всего остального, я должен отсылать интересующих к его сочинениям.

Карпентер начинает один из своих наиболее значительных и характерных очерков заявлением, что цивилизация есть «своего рода болезнь, через которую должны пройти различные племена, как дети должны перенести корь и коклюш». Хотя это утверждение звучит несколько ошеломляюще, но оно ближе к истине, чем может казаться. Что касается этой идеи, будто «цивилизация есть своего рода болезнь», следует принять во внимание, что история рассказывает нам о многих нациях, подвергшихся этой болезни, о многих, погибших от нее, о таких, который все еще находятся в ее тисках, но не приводит ни единого примера, по которому можно было бы судить, что нация прекрасно оправилась от этой болезни, и пройдя через нее, вступила в более нормальные и здоровые условия. Другими словами, развитие человеческого общества

— 49 —

никогда еще, насколько нам известно, не переступало, за пределы определенной и повидимому конечной стадии в процессе так называемой цивилизации: на этой стадии оно обыкновенно или само собой погибало или задерживалось.

Четыре цивилизации: римская, еврейская, греческая и египетская служат тому примером. В каждой из них имели место следующие явления, на которые мы должны обратить внимание: во-первых: процесс совершался таким же путем в одной, как и в остальных, так точно, как одинаковая болезнь одинаково проявляется у различных людей; во-вторых: ни одна из этих наций не перешагнула — как уже было сказано выше — за пределы определенной стадии, но в большинстве случаев развитие падало, как только обнаруживались главные признаки разложения.

Прежде, чем мы снова займемся вопросом об этих симптомах болезни и о возможном исцелении от нее, нам не мешает уяснить себе взгляд Карпентера на значение самого слова «цивилизация». «Нам известно, что цивилизация многими понимается в самом идеальном смысле, что под этим словом подразумевают идеальное культурное состояние общества в будущем, к которому мы стремимся и которого достигнем после длинного ряда усовершенствований в области мужского цилиндра и телефона. Заминки же, оттягивание назад, на которые мы указывали, обыкновенно объясняются, как нечто случайное, временное.... Быть может вернее было бы не употреблять слово цивилизация в таком идеальном смысле, а ограничить его значение (как это

— 50 —

делается всеми современными писателями, занимающимися исследованием первобытного общества) определенной исторической стадией, через которую прошли различные нации, и в которой мы находимся в настоящее время. Хотя конечно довольно трудно определенно обозначить начало какого бы то ни было периода исторической эволюции, однако все, изучающие этот предмет, придерживаются того мнения, что рост собственности и идеи и учреждения из этого факта вытекающие, производили в некотором отношении такое изменение в строении человеческого общества, что новую стадию можно было бы отличить от прежних стадий дикого, варварского состояния отдельным термином. Дознано, что рост богатства, а вместе с тем и зарождение частной собственности внесли в человеческое общество новые формы социальной жизни: они уничтожили древнюю систему общества равных, основанием которому служило кровное родство и ввели классовое общество, основанное на разнице в размерах частной собственности; они уничтожили коренное право наследия по женской линии и обратили женщину в собственность мужчины; они внесли вместе с собой частное владение землей и таким образом создали класс безземельных батраков и целую систему ренты, закладных на недвижимое имущество, процентов и пр. и все это породило рабство, крепостное состояние, наемный труд, составляющее лишь различные формы господства одного класса над другим. А чтобы закрепить все эти власти, создали государство и городового. Каждая нация, ставшая, что на-

— 51 —

зывается, цивилизованной, прошла через все эти изменения, и хотя в подробностях могла быть и была некоторая разница, главный порядок, которому следовали эти изменения на практике, был один и тот же у всех. Поэтому мы считаем себя в праве назвать цивилизацию исторической стадией, начало которой положено разделением общества на классы, основанные на праве собственности, и учреждением классового правительства».

Теперь посмотрим, какое оправдание находит Карпентер, употребляя слово болезнь в применении к такой стадии человеческой эволюции.

«Если рассматривать этот вопрос с физической стороны, то мы узнаем из статистического лексикона Мельхоля, что число уполномоченных докторов и хирургов в Великобритании превышает 23,000. Если заболеваемость так велика, что для нашего лечения требуется 23,000 докторов, положение должно быть из серьезных. И ведь «они» не вылечивают нас. Куда бы мы ни заглянули — во дворец или в подвал — везде мы видим признаки и слышим жалобы на плохое здоровье; действительно трудно встретить здорового человека. Положение современного цивилизованного человека в этом смысле, то есть в смысле осаждающих его простуд — кашлей, насморков и пр., привычки кутаться, боязни, как бы не подул холодный ветер, далеко незавидное; оказывается, что несмотря на наши многочисленные библиотеки, наполненные медицинскими книгами, на все наше знание, искусства, на разнообразные удобства жизни, мы в сущности менее способны заботиться о себе, нежели животные...

— 52 —

Но слово болезнь так же применимо к нашим социальным условиям, как и к физическим. Ибо, точно так, как в теле болезнь возникает вследствие потери физического единства, составляющего здоровье, и таким образом принимает форму борьбы или разногласия между различными частями, или ненормального развития отдельных органов, или истощения всей системы вследствие развития болезненных зародышей и наростаний, — и в нашей современной жизни нарушается единство, составляющее истинное общество, и наступает борьба классов и отдельных личностей, ненормальное развитие одних в ущерб другим и истощение организма вследствие интенсивного размножения социальных паразитов. Уж если слово болезнь применимо к чему-нибудь, то я сказал бы, что оно применимо — и в настоящем и в переносном смысле — к современным обществам.

«А разве в умственном отношении наши условия сколько-нибудь удовлетворительны? Я не говорю о громадном количестве домов умалишенных, которыми усеяна наша страна, и о том, что мозговые и нервные болезни стали обыденными явлениями: я имею в виду какое-то странное чувство беспокойства, одолевающее наших соотечественников и вполне оправдывающее едкую эпиграмму Рескина. Он говорит, что цель нашей жизни: «Что бы у нас ни было — надо иметь еще больше; и где бы мы ни были — надо побывать еще где-нибудь». Это чувство беспокойства, болезни проникает в самую глубь человеческого существа — в его нравственную природу — обнаруживаясь там в смысле греха, как

— 53 —

это было во всех нациях в самый расцвет их цивилизации. Мы видим, что это странное чувство внутреннего разлада и борьбы развивалось в века христианства, резко отличаясь от наивной беспечности языческого и первобытного мира. Но что еще более странно — мы видим, что народ гордится этим своим сознанием, которое хотя и может быть предвестником лучшего будущего, однако само по себе свидетельствует лишь о потере единства, а следовательно, и здоровья в самом центре человеческой жизни».

Но и это еще не самое худшее зло. Мы не только служим добычей разного рода болезней, мы решительно забыли, что такое в сущности здоровье, и даже понятие о здоровье у нас фальшивое.

Особенность нашего современного представления о здоровье заключается в том, что мы смотрим на него лишь как на явление отрицательное. Мы так подавлены водворением у нас болезней — им же несть числа — вечным страхом подвергнуться их неожиданным приступам, что уже стали смотреть на здоровье лишь как на отсутствие болезней. Подобно тому, как одинокий шпион пробирается ночью через вражеский лагерь, видит неприятелей, сидящих вокруг костров, и дрожит, когда под ногами у него затрещит ветка, так и странник этого мира пробирается с шарфом в одной руке, с бутылочкой лекарства — в другой, боясь, как бы не потревожить спящие легионы смертей, и благословляет судьбу, если ему удастся, лавируя то вправо, то влево, и заботясь только о своем личном спасении, пройти незамеченными».

— 54 —

«В наших глазах здоровье обладает лишь отрицательными свойствами, как нейтрализатор грозящих опасностей. Быть здоровым, значит, не быть ни ревматиком, ни подагриком, ни чахоточным, ни желчным, не страдать ни головными болями, ни болью в спине, в сердце, ни одной из тысячи болезней, которым подвержено человеческое тело. Все эти болезни суть настоящие реальности, а здоровье — лишь отрицание их».

Поистине мы крайне нуждаемся в целителе — нам необходимо лечиться от нашей болезни. Мы доказали ее существование, теперь нам надо поискать и средства против нее, и найдя, применить его, хотя бы ради этого пришлось — и придется — в конец переустроить нашу личную и нашу общественную жизнь. Нам легче будет справиться с нашей задачей, если мы уясним себе, в чем собственно заключается здоровье. На этот счет Карпентер не оставляет нас в сомнении. Он говорит: «Чтобы быть действительно здоровым, человек должен быть цельным — его более внешняя, преходящая часть находится, так сказать, в сыновнем отношении к его более всеобщей, нетленной части — до такой степени, что не только отдаленнейшие, крайние области тела, и все усваивающие, отделительные и тому подобные процессы, но и самые мысли, самый ум состоит в прямом и несомненном родстве с ней, этим конечным и безусловно подлинным отражением нашего бренного существа. И таким образом это, живущее в каждом создании божество, составляющее его суть и способствующее его единению, и есть его спаситель — целитель

— 55 —

и физических и душевных ран — человек в человеке, которого не только возможно знать, но которого знать и с которым быть в единении — наше единственное спасение. Вот какие понятия о здоровье — и святости — были в отдаленные времена человеческой истории, понятия, нами почти утраченные.

Так как между отдельной личностью и обществом, несомненно, существует аналогия, как мы уже говорили, то это определение одинаково применимо к тому и другому. Теперь мы посмотрим, насколько оно применимо к обществу. В последней главе мы пытались объяснить, как единство и гармония могут быть осуществлены в жизни отдельной личности; теперь мы попытаемся объяснить, как все это может быть осуществлено, в жизни общества. Но прежде всего мы должны узнать, как мы дошли до разъединения.

Мы уже говорили, какую роль собственность играет в эволюции общества. На рост идеи о собственности мы и должны смотреть, как на причину нашего разъединения. «Развитие собственности вследствие увеличения человеческой способности к производству действует на человека тремя путями, разъединяя его: 1) с природой; 2) с своим настоящим существом; 3) с ближним. Прежде всего оно удаляет его от природы, то есть, по мере того, как человек научается все лучше и лучше обращаться с материалом, он создает для себя свою собственную сферу и среду, совершенно различную и далекую от того первобытного мира лесов и гор, ветров и волн, в котором он

— 56 —

до тех пор жил. Он создает то, что называется искусственной жизнью в городах и домах, в которых он запирается и откуда изгоняет природу...

«Во-вторых: рост собственности удаляет человека от его настоящего существа, и весьма понятно почему. Как только способность его к производительному труду увеличилась, a вместе с тем и увеличилась его собственность, у него тотчас же являются средства для удовлетворения своих чувств и желаний. «Цельный» инстинкт, присущий животным, его уже покидает, и теперь главная его забота — как бы получше использовать свои способности, чтобы иметь возможность удовлетворить то или другое желание. А желания-то его тоже ненормально растут, и удовлетворяя их, он все более и более отдаляется от своего настоящего существа ради своих органов — жертвует целым ради части. Собственность тянет его вон из его внутреннего мира, возбуждает, подстрекает внешнюю, физическую часть его существа, временами берет над ним верх и пересиливает центральную волю, и таким образом является истинной причиной его раздробленности и разврата. Наконец собственность, возбуждая в человеке его внешнюю, эгоистическую сторону, отдаляет его от других людей. Заботясь о приобретении вещей для собственного употребления и для удовлетворения своих прихотей, он неминуемо приходит в столкновение с соседом, и уже смотрит на него, как на врага. Ибо настоящее существо человека находится в органическом родстве со всеми остальными людьми, и когда он расходится с своим настоящим существом, он

— 57 —

отказывается и от своих настоящих отношений к другим людям. Каждым отдельным человеком должен управлять живущий в нем член человеческого общества, иначе отдельная личность отпадет и погибнет. Но когда внешний человек пытается отделиться от внутреннего, единичная личность — от члена человеческого общества, тогда наступает царство индивидуальности — фальшивой разумеется, но необходимой для того, чтобы, перешагнув через нее, добраться и до настоящей... На этом оканчивается задача цивилизации: цель, к которой стремились последние столетия, достигнута; горькое испытание, через которое должно было пройти человечество, завершилось, и после этой смерти и всех терзаний и тревог, ее сопровождающих, наступает наконец воскресение. Человек измерил всю глубину отчуждения от своего божественного духа; он выпил чашу страданий до дна, он буквально спускался в ад; теперь он возвращается оттуда и как единичная личность и как член человеческого общества, и сознательно, обдуманно стремится вновь к единству, им утраченному».

Теперь возникает вопрос: «В каком направлении человек должен двинуться, чтобы добиться этого благополучия». «Едва ли можно сомневаться в том, что единственное направление в данном случае, это — возвращение к природе и к общности человеческой жизни. Вот это и есть обратный путь к потерянному раю или вернее, прямой путь к новому раю, лишь моделью которого был старый. Человек должен снять с себя все путы, которыми он был затянут и впродолжение стольких

— 58 —

веков лежал, как мумия, не видя Божьего света, лежал мнимым мертвецом, втихомолку подготовляясь к своему славному воскресению — точь в точь смешная старая куколка, какую он действительно и представляет собой. Он должен покинуть дома и другие убежища, в которых так долго скрывался, (точно стыдясь слова Божьего, раздавшегося в раю), и природа должна опять служить ему очагом, как она служит очагом для животных и ангелов...

«В такой новой человеческой жизни — на полях, на фермах, в мастерских, в городах — везде, где человек будет совершенствовать и украшать свою родину, помогая условиям солнца и почвы, прислушиваясь к желаниям безмолвной земли — в таковой новой общинной жизни на лоне природы, жизни, далекой от какого бы ни было аскетизма и негостеприимства, будет больше гуманности и общественности, нежели было прежде: будет бесконечная помощь и сочувствие, как между детьми одной общей матери. Взаимная помощь и союзы будут возникать добровольно, инстинктивно: каждый будет содействовать благополучию соседа и помогать ему так же неизбежно и естественно, как правая рука помогает левой и совершенно по той же причине. Каждый человек — подумайте только! — будет заниматься той работой, которая ему нравится, тем делом, которое ему по душе, которое очевидно он должен сделать, и в пользе которого он уверен, не думая, не заботясь о жалованье и вознаграждении; вознаграждение будет являться само собою, как в теле кровь приливает к тому

— 59 —

члену, который работает. Будет избегнута бесконечная возня с прилаживанием платы к работе, прекратится борьба долга с отвращением, нужды со скукой — огромная потеря работы, исполняемой по принуждению отойдет в область предания. Бесконечное разнообразие человеческой природы породит такое же бесконечное и совершенно естественное разнообразие занятий, помогающих одно другому. Общество наконец станет свободным, и человек, после многовековой борьбы, добьется своего благоденствия».

Date: ноябрь 2012

Изд: Эдвард Карпентер. Петроград, «Новый человек», 1915.

OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)