К. Каллаур

Л. Н. ТОЛСТОЙ И ЭДИН БАЛЛУ:
ДУХОВНОЕ РОДСТВО

В 1884 году был опубликован трактат Толстого «В чем моя вера?». Переведенный на английский, он вызвал отклики по всему миру — поддержку единомышленников с одной стороны, острую критику — с другой. В первой главе трактата «Царство Божие внутри вас» Толстой остановил свое внимание на трех откликах, в которых было выражено сочувствие его взглядам и понимание их.

Первым было письмо квакеров. Более двухсот лет квакеры исповедовали непротивление, отказываясь носить оружие даже в целях самообороны. Квакеры прислали Толстому книги, журналы, брошюры, которые позволили писателю глубже и основательней изучить их нравственный кодекс.

Вторым, кто поддержал Толстого, был Уэнделл Гаррисон, сын Уильяма Гаррисона (1805—1879), аболициониста и издателя журнала «Непротивление». В трактате Толстого Уэнделл Гаррисон уловил несомненную близость взглядов Толстого тем идеям, которые его отец в 1838 году изложил в своей работе «Декларация чувств». Несколько раньше Толстого Гаррисон пришел к тому, что мир на земле воцарится только в том случае, если человечество признает принцип непротивления злу (Евангелие от Матфея 5:39). Вместе с письмом Уэнделл Гаррисон послал Толстому работы своего отца, и «Декларация чувств» была включена Толстым в трактат «Царство Божие внутри вас».

Третьим, о ком писал Толстой, был пастор Эдин Баллу (1803—1890), известный тем, что в 1841 г. в Хоупдейле штат Массачусетс организовал общину, члены которой исповедовали непротивление злу. Эдин Баллу был одним из тех, кто подписал «Декларацию чувств» Гаррисона. Как и Гаррисон, Баллу в течение 50-ти лет проповедовал в США теорию непротивления злу и ненависть к рабству. Его мысли изложены в многочисленных статьях, трактатах и книгах. Шесть из них были в библиотеке Ясной Поляны.

В трактате «Царство Божие внутри вас», в первой его главе, Толстой много цитирует Баллу и приводит его «Катехизис непротивления», правда, в выдержках.

Переписка Толстого с Баллу длилась чуть более года. Она была прервана смертью Баллу. В нашем распоряжении — 5 писем. Три письма принадлежат Толстому. Они опубликованы в Юбилейном Полном собрании сочинений Толстого. Два письма принадлежат Баллу и никогда прежде не публиковались. Еще одно письмо — несохранившееся — от Льюиса Гильберта Вильсона, унитарного пастора и богослова (1858—1921). Вильсон был учеником Баллу, затем стал его ассистентом и около пяти лет служил вместе с Баллу в его общине, а после смерти учителя оставался в общине еще 15 лет, до 1905 года. Именно от Вильсона, из его письма от 25 июня 1889 г. узнал Толстой об Эдине Баллу. Вместе с письмом Вильсон послал Толстому трактат Баллу «Христианское непротивление» и другие его работы. Ответ Толстого Вильсону свидетельствует о том, что, получив книги Баллу, Толстой внимательно их изучил. Он писал Вильсону, что «редко испытывал такое глубокое удовлетворение, как при чтении книг господина Баллу», и просил передать Баллу: «Он сделал много хорошего моей душе, и я молюсь и надеюсь, что смогу тем же отплатить другим».

Были, однако, и расхождения между Толстым и Баллу. «Я не смогу согласиться с тем, — писал Толстой Вильсону, — что он (Баллу) допускает насилие против пьяниц и душевнобольных. Учитель не делал исключений, и мы не должны», потому что «истинный христианин всегда предпочтет, чтобы его убил сумасшедший, чем лишить того свободы». Кроме того, Толстой хотел более определенно выяснить отношение Баллу к собственности, потому что «собственность — это ахиллесова пята квакеров, а также общины в Хоупдейле». «...истинный христианин, — писал Толстой, — не только не может претендовать ни на какую собственность, но само понятие «собственность» не может иметь для него никакого значения».

Далее. Толстой считал, что для христианина не существует понятия «правительство». «Правительство для христианина — это лишь узаконенное насилие», — утверждает Толстой, и здесь невозможен никакой компромисс.

«Христианские принципы должны осуществляться глубоко и последовательно, чтобы быть опорой в практической жизни», «...последователь Христа должен быть готов к бедности и страданиям, иначе он не ученик Его, и в этом заключается непротивление. Более того, необходимость страдания есть великое благо для христианина». Толстой напоминает слова из Писания: «Огонь пришел я низвесть на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся. Я думаю, что время это пришло, и что мир уже горит, и дело наше только в том, чтобы гореть и, по возможности, соединиться с другими горящими точками, что я и намерен делать весь остаток моей жизни».

Вильсон показал Баллу письмо Толстого. Письмо обрадовало Баллу, и он решил сам ответить Толстому, чтобы защитить свои взгляды — по каждому пункту. К письму была приложена записка Вильсона, в которой он просил Толстого, не откладывая, ответить Баллу, человеку преклонных лет.

Я глубоко признателен Вам за то одобрение, которое Вы высказали моей работе по утверждению принципов христианского непротивления, а также за братские чувства ко мне, о чем свидетельствует Ваше письмо от 5 июля 1889 года к пастору Л. Вильсону. Я старый человек, не стяжавший в этом мире славы, и готовлюсь отойти скоро в мир иной, где мирское тщеславие ничего не стоит. Меня мало беспокоит то, что лишь горстка людей разделяет со мной это высокое учение, в то время как огромное большинство, даже в так называемом христианском мире, пренебрегает им. Тем не менее это не лишает меня уверенности в его божественной правде и совершенстве, а также в том, что оно в конце концов восторжествует.

Я внимательно ознакомился с теми возражениями, которые вызвали у Вас отдельные положения моей теории христианского непротивления, и отнюдь не обижаюсь на Ваше открытое несогласие с ними. Подобные возражения всегда возможны среди людей духовно свободных и независимых. Но с той же братской откровенностью я должен сказать Вам, что это не поколебало моей уверенности в собственной правде. Поэтому я хотел бы коротко высказаться в защиту своих взглядов, противостоящих Вашим. Надеюсь, Вы поймете меня.

1. Вы говорите: «Я не смогу согласиться с тем, что он допускает насилие против пьяниц и душевнобольных. Учитель не делал исключений, и мы не должны». Но ведь я не допускаю применения насилия как такового, но допускаю в подобных случаях использовать возможность безобидного, благожелательного физического воздействия, ибо следует тщательно блюсти полное благополучие всех заинтересованных сторон. Я не допускаю убийства, нанесения травм или вреда человеку. То, что я допускаю, не только санкционировано, но продиктовано исключительно законами доброй воли. К этому разряду относятся все случаи душевных расстройств, частичного умопомешательства и буйных расстройств. В таких случаях оба, нападающий и его жертва, будут благодарны за то, что были предприняты все меры по обузданию и предотвращению насилия, приведшие к благополучному исходу. Человеческий опыт знает множество таких примеров. В таких случаях использование во благо мер физического сдерживания не надо путать с обывательским представлением о том, что к насильникам и врагам рода человеческого необходимо безжалостно применять смертоносную физическую силу. Это есть то противление злу, которое воспрещал Христос.

2. Вы говорите: «Учитель не знал исключений, и мы не должны». Действительно, Он не делал никаких уступок, допускающих применение жестокости, вредоносной и смертоносной силы против насильников и врагов человеческого рода. И нам не велел. Применение таких сил было санкционировано со времен оных как необходимость и право сопротивления злодеям. Эта позиция, вплоть до настоящего времени, разделяется всеми законодателями, правительствами и людьми широкого общественного опыта. Но Христос ни в коей мере не допускал этого. Ну и что же? Запрещал ли Он когда-нибудь противление злу силами безвредными и направленными во благо, будь то физические средства или моральные? Никогда! И толковать его заповедь — «не противься злу» — как выражение абсолютной пассивности ко всем и всяческим проявлениям зла, поскольку Он не указал точных границ, значит, не принимать во внимание его контекст и приписывать ему заведомую нелепость. По всему очевидно, какое противление злу допускается законом и традицией и от чего Он предлагает отказаться. Отсюда явствует, каковы возможности и границы Его наставления. Это не больше и не меньше того, о чем открыто говорит слово заповеди. И просвещенный разум не может не следовать этому.

3. Вы говорите: «Применение всякого учения на практике всегда компромисс, но само учение или теория не могут допускать компромисса, и т. д.». Я не уверен, что понял правильно Вашу мысль. Если это так, то получается, что ни одно учение, теория или заповедь не могут быть осуществлены на практике без компромисса. Если Ваша точка зрения такова, то я не могу с нею согласиться. С точки зрения этики мне кажется нездоровым то учение, теория или заповедь, которые не могут осуществляться в практической жизни последовательно, без оговорок. Мне представляется опасным потакать человеческой слабости, допуская, что от морального закона, признанного правильным, можно отступиться на практике. Во всем мире люди религиозного склада и моралисты делают вид, что они свято исполняют великие заповеди — такие, как 2-я заповедь и Золотое Правило, — в то же время вопиюще нарушая их на земле, ибо мир так устроен, что люди не могут следовать им во всем и полностью. Надо ли нам, непротивленцам, поступать подобным образом — быть твердыми в отстаивании учения и слабыми и непоследовательными на практике?

(* Здесь Э. Баллу оспаривает точку зрения Л. Н. Толстого (65.36): «Великий грех же есть компромисс в теории, намерение понизить идеал Христа, с целью сделать его осуществимым. И я считаю, что таким теоретическим компромиссом является допущение насилия, хотя бы даже доброжелательного, над сумасшедшим (очень трудно дать точное определение сумасшедшего). Не признавая этого компромисса, я рискую лишь жизнью своей или других людей, которые могут быть убиты сумасшедшим; но смерть придет рано или поздно, а смерть за исполнением воли Божьей есть благословение, как вы сами говорите в Вашей книге. Но допуская этот компромисс, я рискую поступать противно закону Христа, что хуже смерти». *)

4. Вы говорите: «истинный христианин всегда предпочтет, чтобы его убил сумасшедший, нежели лишить его свободы». По аналогии, я полагаю, Вы должны признать истинным христианином того, кто, видя, что безумный убивает на его глазах жену, детей и лучших друзей, будет спокойно наблюдать за этим вместо того, чтобы, не принося больному вреда, силой удержать его в его болезненной свободе. Какая из заповедей Христа освящает безумство? Или же к такому отношению к душевнобольным взывает просвещенный разум, гуманность и братская любовь?

5. Вы говорите: «Истинный христианин не только не может претендовать ни на какую собственность, но само понятие собственности не может иметь для него никакого значения, чем бы он ни пользовался, он пользуется этим до тех пор, пока кто-то другой не отнимет у него это».

Но пища, одежда, кров необходимы христианам в их земном бытии так же, как и всем остальным. Эти блага необходимы всем без исключений. Иисус говорит: «Ваш небесный Отец знает, что вы испытываете нужду во всем этом». Раз все это необходимо для мирской жизни, то значит, все это в высшей степени важно. Иисус сказал: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его и это все приложится вам». Разве это все не воздаётся истинным христианам согласно воле Отца, в чьей длани они? Разве не является законной собственностью тех, кто им владеет? — Тех, кому Господь воздал? Это все принадлежит им так же, как их плоть, за поддержание которой они морально ответственны и которую никто не вправе отнять у них ни обманом, ни силой. И все же Вы говорите: «Истинный христианин не может претендовать ни на какую собственность — чем бы ни пользовался христианин, он пользуется этим до тех пор, пока кто-то другой не отнимет это». Разве кто-нибудь имеет право отнять у него это по своей воле? Разве нет краж, грабежа, вымогательства или преступления против собственности, на которые истинный христианин вправе негодовать? С другой стороны, разве не бывает так, что истинный христианин, имеющий собственность, раздает ее в виде милостыни или на благотворительные цели согласно учению Христа. Или я не так понимаю Христа, законы разума и любви?

6. Вы говорите: «Правительство для христианина — это лишь узаконенное насилие: правительства, нации, государства, собственность, церкви — все это для истинного христианина не имеет никакого смысла». Но все это реально существует. И мы не можем относиться к ним так, как будто их нет. Как бы ни были незрелы и несовершенны эти понятия, они — даны природой. Человек по своей природе есть существо общественное. Он не есть и не может быть одиноким, независимым индивидуалистом, он в той или иной степени есть и обязательно будет существом общественным. Всегда существовали и будут существовать семья, правительство, государство, нация, церковь и община. Христос пришел, чтобы установить высший порядок государственного устройства в виде всеобщего братства — Церкви, «которой не одолеют врата ада». Для этого Он жил, умер, воскрес и вознесся в Царство небесное, чтобы править там до тех пор, пока все не подчинится ему и «Господь будет всем во всем». Отрицание государства, анархия, неприкрытый индивидуализм не имеют отношения к Христианству. Это нечто непостижимое, иррациональное, противоестественное — словом, хаос.

Вместе с нашим Учителем мы должны стремиться к тому, чтобы без компромиссов, нравственным путем привести все варварские, полудикие и нехристианские общественные институты к идеальному объединению — истинной Церкви, где первые станут последними и все воссоединятся с Ним в духе, как он со своим Непреходящим Отцом. Если в следовании этой святой цели мы должны отказаться от эгоистичного и воинственного большинства, последуем же за Ним даже в смерти, до наступления последнего торжества.

Таковы мои глубокие убеждения в том, что истинно и добродетельно.

Позвольте поделиться с Вами некоторыми соображениями относительно мыслей, которые Вы высказали в трактате «В чем моя вера?».

1. О Сыне человеческом Вы говорите: «Сын человеческий есть Сын Бога однородный» (с. 125). «Сын человеческий, по ответу Христа, — это свет, в котором люди должны ходить, пока есть свет в них». «Свет этот — есть разум, и ему одному надо служить и в нем одном искать блага» (с. 126). Сын человеческий как царь скажет: «Придите, благословенные Отца, наследуйте царство за то, что вы поили, кормили, одевали, принимали, утешали меня, потому что я все тот же один и в вас, и в малых сих, которых вы жалели и которым делали добро. Вы жили жизнью не личной, а жизнью Сына человеческого, и потому вы имеете жизнь вечную» (с. 142—3).

Вопрос. Если Сын человеческий «однороден Богу» — есть «Свет небесный», призванный все осветить, есть разум, которому единственному следует поклоняться, то в каком смысле это человеческое? Не это ли сын Божий или, точнее, сам Бог? Но если это сам Бог, то может ли Он нуждаться или принимать людское поклонение, за которое им должно воздаться. Разве не сказано, что люди должны поклоняться Ему, воздавая его служителям? Разве не сказано, что на дающих и берущих лежит Его благословение? И еще, разве Христос не говорит постоянно о себе как о Сыне человеческом? Более того: может ли разум быть естественным Богом, которому одному только и следует поклоняться? Разве не является он даром Божьим, а также, в конечном итоге — даром души человеческой? Простите мне вопросы, порожденные сознанием, лишенным мистицизма.

Что касается индивидуального сознания после смерти, Вы говорите: «Как ни странно это сказать про Христа, который лично воскрес и обещал всех воскресить, никогда Христос не только ни одним словом не утверждал личное воскресение и бессмертие личности за гробом, но и тому восстановлению мертвых в Царстве мессии, которое основали фарисеи, придавал значение, исключающее представление о личном воскресении» (с. 140). «Христос только подтвердил, что кто жил в Боге — соединится с Богом; и больше ничего не сказал о воскресении. О своем же личном воскресении, как это ни покажется странным всем, кто не изучал Евангелий, Христос никогда нигде не говорит» (с. 144). Я сам усердно изучал Евангелие в течение 75 лет, и эти утверждения находятся в таком противоречии с моим пониманием отдельных мест его, что если бы мне представилась возможность безоглядно задавать Вам вопросы, боюсь, я причинил бы Вам много беспокойства. Но при отсутствии таковой я ограничусь следующими замечаниями: желают ли самые праведные обрести за свою набожность какое-либо иное сознание блага, помимо того, которое им дает земное бытие? Если после физической смерти они, по Вашим словам, воссоединятся в Боге, нуждаются ли они в каком-либо осознании этого? А какую ценность представляет личное бытие того большинства человечества, которое погрязло в духовной смерти, отторгнуто от Бога и не может надеяться на самосовершенствование после смерти? И вызывает ли такое изуродованное существование доверие к их Создателю?

Полагаю, что Вы с Вашей христианской снисходительностью великодушно простите мне ту свободу, с которой я обратился к Вам, вопреки кажущейся дерзости, остаюсь глубоко уважающим и христиански любящим

Толстой ответил Баллу письмом от 21—24 февраля 1890 года, в котором заметил, что «не собирается ему возражать, ибо это ни к чему не приведет». Он попытался объяснить, что он понимает под словом «компромисс». В теории он приравнивает его к греху и видит в нем стремление принизить идеал Христа, чтобы сделать его доступным людям: «Человек не может достичь совершенства, но лишь приблизиться к нему».

В письме к Баллу Толстой снова возвращается к понятию «собственность». «Только в том случае я приближусь на деле к идеалу Христа, — пишет он, — если я смело буду исповедовать, что христианин не может иметь какую-либо собственность».

Толстой завершает письмо следующими словами: «Я был бы весьма признателен Вам, если бы Вы написали хоть несколько слов. Пожалуйста, передайте мою любовь господину Вильсону. Один из Ваших трактатов превосходно переведен на русский язык и распространяется среди верующих и ценится ими».

Три месяца спустя Толстой получил ответ от Баллу.

Ваше по-братски сердечное письмо без даты пришло 26 марта. То, что я задержался с ответом, произошло вопреки моим первоначальным намерениям. Возраст значительно сковывает мою подвижность, и Вы должны извинить меня за задержку. Боюсь, прямота, с которой я излагал свои взгляды там, где они расходились с Вашими, едва ли произвела на Вас отрадное впечатление, хотя я никоим образом не хотел этого. Я признателен Вам за добросердечный ответ и за объяснение Вашего взгляда на практику компромиссов в рамках бескомпромиссной теории. Я далек от того, чтобы вдаваться в объяснения и перепалки по поводу наших словесных расхождений. Пусть же они все уснут. Уверяю Вас, я всем сердцем присоединяюсь к тому, о чем Вы написали в одной из Ваших заключительных фраз: «Я твердо верю, что даже если приложу все силы, чтобы исполнить волю Учителя, столь ясно запечатленную в его словах и моем сознании, то и тогда полностью не разгадаю цели и планы Того, которому служу, и Он все равно будет вести меня, оказывая поддержку». Так будем же достойно жить в согласии с предначертанным.

Наш общий брат Л. Г. Вильсон признателен Вам за теплые объятия и от всего сердца отвечает взаимностью. Пользуясь возможностью, высылаю еще несколько своих работ разных периодов, вовсе не ожидая, что Вы разделите мои взгляды, и предоставляю Вам полную свободу не соглашаться со мной, ибо я доверяю Вашим собственным глубочайшим убеждениям. Но если у Вас найдется время и терпение прочитать их, то Вы сможете составить представление о ходе моих мыслей. Хочется надеяться, они благополучно дойдут до Вас, несмотря на жесткую цензуру, которая существует у Вас в стране. Я был глубоко тронут, узнав, что у меня в России есть несколько достойных братьев по непротивлению, и я поминаю их в каждодневных молитвах, вознося благодарение нашему небесному Отцу, что Он вдохнул в них высочайшую веру, а мои труды в какой-то степени служат их назиданию. Мне бы хотелось добиться большего распространения этой небесной доктрины в своей собственной стране. У нее день ото дня остается все меньше приверженцев: очаровывающее влияние мирской политики, временные преимущества, которые предоставляет старая система, основанная на грубом принуждении, множеству искушенных вымогателей кажутся всесильными. Я все время наталкиваюсь практически на один и тот же довод: «По-христиански Ваша теория возвышенна и величественна, но она неприменима для жизни в обществе. Мы должны иметь правительство, иметь свое дело и делать деньги!» Таким образом, церковь, государство и политизированное большинство надежно укрыты в гавани существующей цивилизации до конца тысячелетия.

Но ни одно из тех искушений ни на волос не отдалит от Того, кто есть «Путь, Истина и Жизнь». В двух вещах я уверен непреложно. Во-первых, христианство не достигнет земли обетованной до тех пор, пока официальная церковь вновь не признает непротивление краеугольным камнем; а во-вторых, что это учение в конце концов будет официально признано. Сейчас его называют глупостью, но мы докажем, что оно является «Мудростью Божьей». Сейчас строители стоят у нуля, но скоро это учение станет «краеугольным камнем».

Да благословит Вас Бог, остаюсь вечно Вашим Другом и Братом во Христе

Толстой ответил Баллу через месяц. «Я редко испытываю такую подлинную и большую радость, какую испытывал, читая Ваше христианское, истинно братское послание. Очень благодарю Вас за книги и брошюры, которые я получил. ...«Катехизис непротивления» я перевел и распространяю среди моих друзей. Он прекрасно написан, так как в нем в сжатой форме излагаются основные положения нашей веры».

На самом деле «Катехизис» перевел Н. Н. Страхов, который в это время часто навещал Толстого. Редактируя перевод, Толстой начал писать предисловие к «Катехизису» и «Декларации чувств» Гаррисона, которое и вылилось позже в трактат «Царство Божие внутри вас», куда отрывки из «Катехизиса» и «Декларации чувств» вошли как фрагменты.

При внимательном чтении писем становится очевидным, что Толстой вел спор с максималистских позиций, тогда как Эдина Баллу отличал прагматичный западный подход, который зиждется на утверждении блага для возможно большего числа людей. Но в одном они были едины: «Христианство, — писал Толстой Баллу, — никогда не обретет землю обетованную, пока божественная истина принципа непротивления не получит признания... Я думаю, что все, что мы можем сказать и желать относительно церкви, это пытаться быть членом Христовой церкви».

Их отношения прервались так же, как и начались — коротким письмом от Вильсона из Лондона. Он сообщал Толстому, что Баллу скончался 5 августа 1890 года.

Девять лет спустя Толстой получил письмо от кузины Эдина Баллу Оливии Баллу Дей. От имени единственной оставшейся в живых дочери Баллу — Эбби Баллу Хейуорд, — и от себя она выражала Толстому любовь и восхищение его «...святой каждодневной жизнью, полной добрых дел во благо человечества». В письме сообщалось, что на территории общины в Хоупдейле воздвигается памятник Баллу, и Оливия Дей просила Толстого позволить на постаменте высечь надпись: «Брату Толстого по жизни и духу».

Коммуна Баллу после его смерти просуществовала недолго. У себя на родине Баллу не снискал широкой известности, но благодаря этим письмам его идеи продолжают жить в слове Толстого: в трактате «Царство Божие внутри вас» и в «Круге чтения».

Из письма Эрнеста Кросби Л. Н. Толстому 3 апреля 1906 г.: «На прошлой неделе я читал в Массачусетсе и мне случилось проезжать через Хоупдейл, городок, в котором жил Эдин Баллу. Имя его совершенно неизвестно широкой публике, но у себя на родине он глубоко почитаем. Его бронзовая статуя стоит в городском парке, и те люди, с которыми я говорил, считают, что он был благородным человеком, производил глубокое впечатление и всегда смело высказывал свои взгляды, независимо от того, были ли они популярны.

На той фабрике, где работали его колонисты, сейчас три тысячи человек. Но, к несчастью, это теперь всего лишь доходное предприятие. Кажется, они производят машины для хлопчатобумажных фабрик.

Холмистая местность эта, окруженная лесами, прекрасна» («Литературное наследство», т. 75, кн. I, с. 404—405).

В письме Гарнетт Л. Н. Толстой писал: «Если бы мне пришлось обратиться к американскому народу, то я постарался бы выразить ему мою благодарность за ту большую помощь, которую я получил от его писателей, процветавших в 50-х годах. Я бы упомянул Гаррисона, Паркера, Эмерсона, Баллу и Торо не как самых великих, но как тех, которые, я думаю, особенно повлияли на меня» (72.397).

Изд: Л. Н. Толстой и Эдин Баллу: Духовное родство / Публ., подгот. текста и коммент. К. Каллаура. Пер. с английского С. А. Макуренковой // Неизвестный Толстой в архивах России и США. — М.: АО «ТЕХНА-2», 1994. — С. 276—287.

Источник текста — ФЭБ. Русская литература и фолклор