Copyright © 1998, Национальная электронная библиотека

Слово "ненасилие" в последние годы стало довольно популярным в нашей стране. Распространение идеи ненасилия в современном общественном сознании представляет несомненный факт. Было бы наивным полагать, что идея ненасилия обретает практические очертания, становится и фактом общественной практики. Скорее, наоборот, постсоветская социально-политическая и бытовая реальность демонстрирует возрастание насилия во всех его формах. Насилие возросло как на уровне государства (в лице его различных институтов), так и на уровне индивидуального поведения. Люди легко прибегают к насилию (прямо или косвенно) в самых разнообразных конфликтных ситуациях. Рост насилия во всех его формах, возможно, соразмерен снижению действенности государственно-административных и правоохранительных институтов общества. В не меньшей степени здесь сказалось и резкое падение общественных нравов и общественной дисциплины.

Тем знаменательнее освоение идеи ненасилия общественным сознанием, ассимиляция соответствующей лексики в политических и публицистических текстах. Если сопоставить нынешнюю ситуацию с той, которая была характерна для советского общественного сознания конца восьмидесятых годов, когда начались систематические исследования в области теории ненасилия и конфликтологии, а параллельно и просветительская, и издательская деятельность, - значительность происшедшего здесь сдвига будет очевидной. Дилемма "насилие - ненасилие" стала существенным критерием социальных и политических, а не только нравственных, оценок. К примеру, буря в российских средствах массовой информации и отчасти в общественном мнении в декабре 1994 г., вызванная вторжением федеральных войск в Чечню, сопровождалась не только упреками власти (или по крайней мере войсковому начальству) в нарушении прав гражданского населения, но и указанием на то, что застарелый конфликт власть пытается разрешить военными, насильственными, а не политическими методами.

Тем не менее, если не брать специальные исследования и публикации, идея и практические принципы ненасилия, как это часто бывает с новыми социальными идеями, осваиваются во многом поверхностно, на уровне собственно слов. Значение последних сплошь и рядом оказывается ущербным, если не сказать мифологизированным. Необходима специальная работа по прояснению ценностного, нормативного и практического содержания важнейших представлений этики ненасилия.

При определении ненасилия важно отсечь обычные для массового сознания ассоциации ненасилия с пассивностью, покорностью, непротивлением, попустительством. Последовательное ненасилие активно, принципиально, инициативно, целеустремленно. По традиции, идущей от учения Льва Толстого, а скорее, от трактовки этого учения в советском обществоведении и проставляемых им акцентов, ненасилие трактуется как "непротивление злу".

В современной литературе мы находим два крайних понимания насилия. Насилие определяют либо как применение силы против человека (в радикальном выражении это убийство), либо как любое воздействие на человека, включая психическое и моральное, совершающееся против его воли. При этом из внимания пропадает содержание самого действия.

То, что вопрос отнюдь не прост, показывает пример христианства. - Является ли христианская этика этикой ненасилия? Христианская этика это этика любви, этика "непротивления злу силой". Но является ли она именно этикой ненасилия? Вот известный эпизод из Евангелия: "И вошел Иисус в храм Божий и выгнал всех продающих и покупающих в храме, и опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей, И говорил им, написано: "дом Мой домом молитвы наречется"; а вы сделали его вертепом разбойников". В этом, как и в некоторых других случаях, про Христа никак нельзя сказать, что он воздерживался от применения силы.

Ненасилие представляет собой активное противостояние злу, несправедливости. Причем именно противостояние - противление. Противление безусловное. Противление злу и несправедливости во имя добра и справедливости. Насилие - это всегда отрицательное действие. Но из этого не должно вытекать, что любое применение силы, то есть принуждение, давление на волю человека - отрицательны.

Направленность восприятия этих предметов и рассуждения о них на русском языке во многом задается тем, что слова "сила" и "насилие" в русском языке являются родственными и явно созвучными. В большинстве европейских языков слово "насилие" восходит к латинскому "violentia" , означающему неправедное, принудительное воздействие на человека, в том числе с применением силы. У В.Даля находим: "Насилие и насильство - принужденье, неволя, силование; действие стеснительное, обидное, незаконное, своевольное". Характерно, что В.Даль в первую очередь указывает на "силование", "стеснение", однако затем как бы уточняет: "незаконное", "своевольное". Иными словами, это применение силы, сопряженное с несправедливостью, со злом.

В философии на необходимость такого понятийного уточнения термина "насилие" специально указал И.А.Ильин. "Насилие", по Ильину, является более узким понятием, чем "заставление" , или " принуждение" . Насилие представляет собой предосудительное заставление, исходящее из злой души и направленное на зло. Не всякое заставление, или принуждение, является злом, но лишь такое, которое обусловлено духовным разладом, причиняет человеку зло, понуждает его ко злу. Отсюда понятно, что когда Ф.М.Достоевский в "Братьях Карамазовых" и февральском выпуске "Дневника писателя" за 1877 г. требовал безусловного вмешательства России на Балканах и пресечения турецких бесчинств, если понадобится, силою; или когда В.С.Соловьев в "Трех разговорах" (1899) устами Генерала показывает непременность силового пресечения турецкого разбоя и насилий, но уже в Армении, - они отнюдь не выступают сторонниками насилия. Единственно, о чем они говорят, так это о том, что и в правовом, и в моральном плане допустимо применение силы ради сохранения жизни, безопасности и благополучия людей. Речь идет о применении как физического принуждения, так и психического.

Если соотнести такое понимание насилия и, соответственно, ненасилия с фундаментальными нравственными принципами, скажем, с заповедью любви, то, разумеется, насилие противостоит любви. Однако любить это не значит просто делать так, как хочет другой, подчинять свою волю воле другого. Любовь - это не попустительство прихотям и слабостям и тем более не потворствование злу. В милосердной любви в другом предполагается возможность совершенства; это любовь к совершенству, любовь к совершенному (пусть потенциально совершенному) в человеке. Как таковая, она сама требует постоянного совершенствования. Поэтому можно сказать: любовь - означает ненасилие. Но любовь не означает отказа от таких форм воздействия на человека, как принуждение и пресечение .

Расхождения в понимании насилия и, соответственно, ненасилия являются более глубокими и идут дальше разногласий относительно того, в отношении чего или кого применяется сила: в отношении только людей или еще и собственности. С гуманистической точки зрения, очевидно, что всегда предпочтительнее избегать применения силы. Психологически насилие привлекательно только для садиста. Политически насилие выгодно и необходимо для террориста. Но что важнее с этической точки зрения - неприменение силы или противление злу ? В ситуации, когда нужно немедленно противостоять злу, применение силы может оказаться неизбежным. Истребляющие друг друга в ожесточенной межэтнической войне "народно-освободительные армии" можно остановить порой только силой: народные (полевые) командиры в запальчивости не слышат и не хотят слышать не то что резонов, но слов. Остановить схватку не значит разрешить конфликт. Но остановив схватку, можно создать условия для разрешения конфликта - путем переговоров, поиска компромиссов и соглашений. Так же трудно договориться и с человеком, идущим сознательно на разбой. Чтобы остановить его, приходится прибегать к "аргументам" не столько разумным, сколько сильным и весомым . Для людей, придерживающихся гуманистических взглядов, такие ситуации не могут не быть противоречивыми.

Ненасильственные тактики требуют для своего проведения много времени. Индивидуальные ненасильственные акции могут успешно играть роль демонстративных или будирующих действий, и то для этого они должны быть широко публичными или достаточно освещаемыми средствами массовой информации. Действительно эффективными ненасильственные действия бывают при условии их массового проведения. Но мобилизация людей может отнять много времени, в особенности, когда конфликт широко не осознан. Мобилизованных и уверенных в своей правоте необходимо подготовить, чтобы с технической стороны проведение ненасильственной акции было правильным и целесообразным.

Успешное идивидуальное ненасильственное противодействие индивидуальному или групповому злодеяниям нам известно только из агиографий, и фактическая достоверность этих сообщений сомнительна, с реалистической точки зрения.

Из сказанного не следует, что "добро должно быть с кулаками". Но добро должно быть активным и действенным. Противостоящим злу не только метафизически, но и практически. И аксиологически, и практически принцип добра (или справедливости) приоритетнее принципа ненасилия.

В социологии ненасилия принято различать три сферы применения ненасильственных методов. Это:

а) оборона (как против внешнего агрессора, так и против внутреннего - попытки переворотов);

б)социальное изменение, решение конфликтов;

в) посредничество при разрешении конфликтов. Можно сказать, что ненасилие - это форма социальных действий по разрешению конфликтов.

Ненасилие должно быть исходной установкой в отношении любого конфликта. Формула же "конфликт: от насилия к согласию" отражает, скорее, контроверсию возможного отношения к конфликту и поведения внутри конфликта: творить насилие или искать компромисс. Можно предположить, что эта формула отражает наиболее распространенную динамику поведения внутри конфликта, когда поиск согласия оказывается вынужденной мерой, к которой прибегают после неудачных попыток выхода из конфликта путем подавления противной стороны. Пример тактики российского правительства в нынешней Чеченской войне представляет в этом отношении типичный пример. Поэтому более строгой является другая формула: "от конфликта к его разрешению" , - внешне всего лишь дескриптивная, но по своему внутреннему содержанию, безусловно, императивная, указывающая на следующее. Во-первых, сам по себе конфликт должен восприниматься как ценностно нейтральный факт. Во-вторых, чтобы он действительно таковым оставался, единственной возможной тактикой поведения в конфликте должен быть поиск его разрешения. В некоторых видах конфликтов достижение согласия может быть одним из вариантов разрешения конфликта. Например, развод, а не примирение, может быть способом разрешения конфликта между супругами. Однако социальные конфликты практически никогда не могут решаться по модели развода (разве что одна из конфликтующих сторон решиться буквально - географически - сменить социум). Поиск согласия является категорически императивным для разрешения социальных конфликтов.

Поиск согласия предполагает понимание желанности и необходимости согласия. Известный перфекционистский парадокс гласит: нельзя достичь совершенства, не совершенствуясь, то есть не встав на путь совершенства и, значит, хотя бы в минимальной степени не став совершенным. То же в отношении согласия: его нельзя достичь против своего желания - не начиная соглашаться. Это особенно важно в условиях таких социально-политических конфликтов, которые, возникнув в пространстве личных обид (например, местных, или этнических, или национальных лидеров), перерастают в "структурные" конфликты, в которых начинают действовать надличностные силы, в которые уже по политическим, идеологическим или конфессиональным соображениям вовлекаются большие массы людей.

Поиск согласия разворачивается в пространстве не только прямой, но и косвенной коммуникации. Установка на согласие должна быть продемонстрирована хотя бы одной из сторон в соответствующих узнаваемых и признаваемых действиях, пусть даже только ритуальных. В частности, это должны быть действия, выражающие отношение к противоположной стороне в конфликте. Характерно, что М.Л.Кинг, формулируя основные принципы ненасилия, два из шести посвятил отношению к оппоненту: ненасильственные действия, по Кингу, должны быть направлены против зла и несправедливости, а не против людей, пусть даже вольно или невольно чинящих несправедливость. И сторонники ненасилия должны воздерживаться от унижения людей, против которых они выступают. Если можно говорить о кодексе ненасилия, то значительная его часть касается отношений с оппонентом. От участников ненасильственных акций требуется не только уважение к оппоненту, но и терпимость, заботливость, сострадательность в отношении к оппоненту.

Ненасильственные акции проводятся открыто и в конструктивной форме. Это не только прагматическое, но именно моральное требование. Дело не в том, что массовые движения не могут не быть открытыми по своей структуре, членству, преследуемым целям. Не следует забывать, что даже при объявленных целях благоразумнее вести работу таким образом, чтобы оппонент (который нередко стремится остаться именно противником) не смог бы помешать организованной работе группы, готовящейся к ненасильственной акции. Открытость намерений в сопротивлении несправедливости позволяет участникам ненасильственных акций воздействовать на атмосферу в отношениях противоборствующих сторон, изживать недоверие и непримиримость.

В этом плане ненасильственные методы позитивны. Участники ненасильственных акций не только заявляют протест, но определенным образом берут на себя ответственность за то, что происходит в обществе, за судьбу других людей. Ненасильственные методы не гарантируют от противоречий в разрешении действительно острых социальных конфликтов, ибо в любом случае приходится иметь дело с групповыми эгоизмами и амбициями, которые неизбежно оказываются ущемленными. Но ненасилие предполагает взаимодействие, взаимное ограничение, взаимный учет интересов и прав и, стало быть, согласие. Ненасилие как средство сопротивления может быть инициировано протестом, открытым несогласием с существующим порядком вещей, возмущением несправедливостью, Но необходимость помнить об общественном благе, быть готовым к компромиссу и сотрудничеству повелевает освободиться от страстности возмущения в протесте и последовательно проводить тактику взаимных уступок.

У этой в целом этически позитивной установки может быть и иная сторона. Снисхождение и терпимость могут быть выражением специфической позиции, состоящей в том, что сторонник ненасилия, терпя несправедливость и видя зло, прощает тех, кто творит несправедливость и как бы берется их исправить, считая, что ему лучше известно, почему творится несправедливость и чего недостает тем, кто оказался в нее вовлеченным. Такое отношение к противнику-оппоненту таит гордыню и неявным образом выражает патернализм. Между тем, решимость к ненасильственному разрешению конфликта должна сочетаться с готовностью дать гарантии непатерналистского отношения к оппоненту. Не говоря уже о том, что само по себе патерналистское отношение лишь кажется объединяющим людей на основе заботы и содействия со стороны одного и чуть ли не долга принять эту заботу, со стороны другого, - патерналистское вмешательство нарушает право на признание суверенности и уважение личного достоинства того, в чьи дела вмешиваются.

Ненасилие содержит в себе такие гарантии. Концептуально это было выражено Ганди в идее сатьяграхи . Ненасильственность обнаруживается не просто в том, что люди активно противостоят несправедливости и не прибегают к силе, но в том, что их борьба вдохновлена любовью к справедливости и приверженности к правде. Основной императив ненасильственной борьбы поэтому может быть сформулирован так: "В борьбе с несправедливостью последовательно избегай насилия и руководствуйся правдой". Этим и определяется отношение к оппоненту.

Норвежский философ А.Нэсс на основе обобщения опыта движения Ганди сформулировал ряд норм и рекомендаций этики ненасилия. Они конкретизируют этот императив и блокируют возможный патернализм: "Не судите оппонента строже, чем себя", "Не относитесь к оппоненту, как к средству", "Будьте беспристрастными в формулировании собственных целей и попытках понять цели оппонента" и т.д. Сатьяграха, или принцип правды требует отказа не только от насильственных, но и неправедных средств разрешения конфликтов. Справедливым разрешение конфликта может быть лишь при условии, что посредством него утверждается справедливость. Справедливость - это не только цель ненасилия, но и его путь.

Одна из рекомендаций этики ненасилия гласит: "Наилучшее средство убедить оппонента в своей искренности - самому принять жертву". В нем выражена давно известная нравственная позиция. Но сколь мучительна правда справедливости, когда необходимо "быть справделивым к тем, кто тебя презирает" (Ф.Ницше). Тем не менее это единственный путь сохранить чистоту помыслов в борьбе с общественным злом. Не случайно Ганди старался не использовать такие слова, как "жертва" или "страдание", употребляя слово "yajna" для обозначения действий, которые с обычной прагматической точки зрения конечно, выглядят как самопожертвование. Если исходить из того, что интересы людей в конечном счете едины, а именно этому учил Ганди, и их противопоставление является всего лишь следствием естественного порядка, то действие, представляющееся жертвой, можно истолковать и как дарение.

Ненасилие предполагает терпимость в отношении к оппоненту и терпеливость в осуществлении целей. Ненасильственное разрешение конфликтов не может быть иным, коль скоро речь идет о реализации прав человека. Стратегия и тактика ненасильственной политики подкреплены убежденностью, верой ее участников и авторитетом лидера. Политика, которая состоит из маленьких шагов и скромных действий, которая основывается на кропотливой организации масс народа и обеспечении внутренней дисциплинированности, в отличие от энергичного натиска и решительности внезапно примененной силы, требует особой ответственности и продуманности тактики борьбы. Ненасильственная политика развивается не только против несправедливости, она ведется за всех тех, кто страдает от несправедливости и кто оскверняется, участвуя в несправедливости, т.е. и за оппонента также.

Впрочем, все эти нравственные требования к участникам ненасильственных акций и соответствующие ограничения в обобщенном виде содержатся в известной христианской заповеди "Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас". С точки зрения эгоистической морали, эта заповедь санкционирует попустительство обидчику и равнодушие к собственной судьбе. Стоит же сменить точку отсчета, примерив эту заповедь к отношениям различных групп внутри государства, как станет ясной несостоятельность эгоистического неприятия и этой заповеди, и этики любви в целом.

Непримиримость - предтеча трагедий. Заповедь любви к врагам противопоставляет непримиримости понимание того, что хотя люди и ответственны за свои поступки, последние нередко получают отдельную судьбу. Их результаты отрываются от самих деятелей и по крайней мере в этом смысле люди часто сами не ведают того, что творят, становясь заложниками собственных и чужих, подчас давно совершенных деяний. Этика ненасилия вменяет в обязанность руководствоваться моральными мотивами и брать на себя ответственность за совершаемые действия. Одновременно она требует социально-философской рассудительности и снисходительности к действиям других. Заповедь любви к врагам нередко кажется странной и двусмысленной. Ведь приведенному выше стиху из Нового Завета предшествует другой, не менее известный: "Не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку, обрати к нему и другую". Как говорилось, апостол Павел дополнил заповедь непротивления существенно: "Не противься насилием ". Тем самым он не просто прояснил евангельскую заповедь, но закрепил одну из возможных ее интерпретаций. В наибольшей степени эта интерпретация адекватна именно массовым социальным акциям, надличностным как по своему характеру, так и по результатам.

Заповедь любви к врагам, непротивления злу насилием касается главным образом именно социальных действий, массовых политических акций, цели которых ясны, но результаты не непосредственны. Это требование к сопротивлению структурному насилию, субъектами которого, как правило, являются не конкретные личности, а социальные институты. Тем более, что насильственное действие "асимметрично": оно представляет собой прямое действие в ответ на косвенные действия, совершенные в рамках структурного насилия.

Таковы основные требования, предъявляемые этикой к ненасильственному разрешению конфликтов, к ненасильственной стратегии вообще. В той мере, в какой ненасильственная стратегия принципиальна, специально разработана и дисциплинированно осуществлена, эти требования являются характеристиками самой практики ненасилия. И как таковая это - практика, посредством которой возможно наиболее адекватное воплощение нравственного идеала в социально-политической сфере.