Альберди — Преступление войны, часть 1

ХУАН БАУТИСТА АЛЬБЕРДИ

ДЛЯ НАУЧНЫХ БИБЛИОТЕК

ХУАН БАУТИСТА АЛЬБЕРДИ

ПРЕСТУПЛЕНИЕ

ВОЙНЫ

Перевод с испанского

Ю. В. Дашкевича

Редакция и предисловие

С. А. Гонионского

1960

ИЗДАТЕЛЬСТВО ИНОСТРАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

МОСКВА

Редакция литературы по историческим наукам

ПРЕДИСЛОВИЕ

Еще в прошлом веке многие выдающиеся представители разных стран выступали страстными пропагандистами мира и гневными обличителями захватнических войн. Среди них видное место принадлежит аргентинцу Хуану Баутиста Альберди (1810—1884). Будучи широко образованным человеком, X. Б. Альберди проявил себя во многих областях. Он был видным публицистом, юристом, писателем и дипломатом своего времени, выдающимся государственным деятелем, социологом и философом. Полное собрание сочинений Альберди включает 24 тома исследований по вопросам права, философии и литературы.

Начало политической деятельности Альберди совпадает с периодом диктатуры Росаса. В 1835 году генерал Хуан Мануэль де Росас установил в Аргентине кровавую диктатуру и полновластно правил страной до 1852 года. Росас представлял интересы помещиков-скотоводов и опирался на самые реакционные элементы, в том числе на католическую церковь.

В 1837 году, основав вместе с поэтом-революционером Эстебаном Эчеверриа тайную патриотическую организацию «Молодая Аргентина», Альберди повел ожесточенную борьбу против тирании, за демократию, прогресс и свободу, провозглашенные Майской революцией 1810 года, когда было поднято знамя нацио-

нального освобождения Аргентины. Вынужденный эмигрировать в Уругвай, Альберди издавал там газеты, на страницах которых клеймил диктатуру Росаса. Совершив путешествие по Европе, Альберди в 1844 году обосновался в Чили, где продолжал неустанно бороться против тирании Росаса. В 1852 году диктатор Росас был свергнут и позорно бежал из Аргентины. В это время Альберди опубликовал ряд книг по вопросам права, важнейшей из которых является труд «Основы политической организации Аргентинской республики», где были изложены принципы будущей конституции Аргентины. В мае 1853 года была провозглашена конституция Аргентины, действующая с некоторыми изменениями до сих пор. Главным автором конституции был Хуан Баутиста Альберди.

В 1855 году Альберди занимал пост посланника Аргентины при различных европейских дворах, а затем был назначен посланником в США. Позднее Альберди был избран членом аргентинского сената.

В 1864 году началась одна из самых кровопролитных войн в Латинской Америке, так называемая Парагвайская война, длившаяся до 1870 года. На протяжении пяти лет против Парагвая сражались Бразилия, Аргентина и Уругвай. В результате этой войны Парагвай оказался полностью разгромленным, от его прежней территории остались буквально клочки. От парагвайского населения, насчитывавшего в начале войны около 1337 тысяч человек, после заключения мира осталось всего 220 тысяч человек, из них мужчин — около 29 тысяч. Вой-

на велась с беспримерной жестокостью. В плен не сдавались, но и пленных не брали.

Парагвайская война вызвала возмущение всех прогрессивных людей того времени. В знак протеста против этой жестокой захватнической войны Альберди ушел со всех государственных постов и стал активно выступать против позиции аргентинского правительства и против войны вообще. Под впечатлением ужасов Парагвайской войны Альберди написал книгу «Преступление войны», переведенную на многие языки мира, выдержавшую несколько изданий в Латинской Америке и пользующуюся там большой популярностью и по сей день.

Предлагаемая советскому читателю книга Хуана Баутиста Альберди «Преступление войны» является страстным протестом против войны. С искренним возмущением Альберди вскрывает все ужасы войны и показывает ее абсурдность. Он считает войну преступлением, равным уголовному преступлению. Однако преступными он считает не все войны, а войны агрессивные, хотя в трактовке этого вопроса он допускает противоречия.

Основная мысль книги состоит в том, что война, ведущаяся не в целях самообороны, война агрессивная, есть преступление и развязавшие ее правящие круги должны нести уголовную ответственность. Автор очень подробно излагает эту мысль, доказывая, что войны губят свободу, хозяйство, культуру и благополучие нации. Альберди отмечает, что несправедливая война против Парагвая стоила одной лишь Аргентине в десять раз больше, чем вся война против колониального ига испанцев, но-

сившая освободительный, справедливый характер.

Альберди обрушивается на латиноамериканских диктаторов, развязывавших войны между братскими странами, имеющими в избытке территории и все необходимое для жизни.

В блестящей и убедительной форме Альберди показывает, что войны можно избежать, если вопросы войны и мира будет решать сам народ. «В тот день, когда народ возглавит армию и правительство, война перестанет существовать» (стр. 103).

Альберди — горячий сторонник политики нейтралитета. По его мнению, экономической основой нейтралитета является торговля на взаимовыгодных началах. Вершиной справедливости он считает способствование процветанию торговли между нациями, нейтралитет и взаимное уважение народов.

Вся книга Альберди пронизана светом любви к человечеству и ненависти к войне, стремлением установить прочный мир на земле. Он заканчивает свое правовое и историческое исследование призывом установить широкий торговый обмен и сотрудничество между всеми странами.

Ряд мыслей и аргументов, приводимых Альберди, звучит так, будто книга написана сегодня. Многое в ней очень актуально. И некоторым современным государственным деятелям Латинской Америки, ответственным за судьбы своих народов, не худо бы вспомнить о своем великом и прозорливом соотечественнике.

Альберди немало пострадал за прогрессивные для своего времени идеи, изложенные в

его книге. Известный аргентинский писатель и историк, автор исследования «Исторический синтез аргентинской литературы» Альваро Юнке пишет: «Преступление войны» — самое популярное произведение Альберди. Именно из-за книги, написанной во время войны против Парагвая, все силы шовинизма обрушились на пацифиста Альберди, осыпая его проклятиями, преследуя клеветой. А позднее — поскольку тот защищался, неистово атакуя,— шовинисты организовали вокруг книги заговор молчания»¹.

Книга Альберди, сыгравшая в свое время выдающуюся роль, продолжает служить делу мира и борьбы против поджигателей войны и сегодня, ибо ее значение выходит далеко за рамки той эпохи.

«Преступление войны» — произведение, проникнутое благородными, гуманными чувствами, — заставляет задуматься над многими вопросами современности.

Таковы неоспоримые достоинства книги. Нельзя не обратить внимания и на ее блестящий, изысканный и одновременно простой язык.

Вместе с тем, написанная почти сто лет назад, книга Альберди содержит немало устаревшего, спорного и наивного. Так, к оценке войны он подходит лишь с юридической точки зрения и с точки зрения христианской морали. По его мнению, христианская мораль способна преградить путь войне. Он заявляет, что «с по-

—————

¹Alvaro Yunque, Sintesis Histórica de la Literatura Argentina, Buenos Aires, 1957, p. 76.

мощью оружия своего смирения христианство завоевало две самые величайшие вещи на земле — мир и свободу» (стр. 23). Эта мысль автора явно противоречит истории.

В ряде мест Альберди делает ссылки на Соединенные Штаты Америки и Англию как страны, где царит свобода. В наши дни это звучит анахронизмом, так как если в XIX веке общественный строй в этих странах и был демократичнее, чем в других странах и особенно в странах Латинской Америки, то теперь латиноамериканские народы на своем печальном опыте познали всю прелесть «свободы», насаждаемой США.

Кроме того, нужно отмстить, что Альберди, не будучи знаком с научным социализмом, приписывает социалистам не соответствующие им цели и стремления. Но читатель должен помнить, что книга написана почти сто лет назад.

Правовые взгляды Альберди, несомненно, следует отнести к позитивному направлению буржуазной науки международного права, получившему наиболее полное выражение в юриспруденции XIX века. Для него характерны: формализм, узость кругозора и неумение понять те социальные и политические отношения, которые обусловили появление того или иного правового института. Альберди широко цитирует крупнейшего голландского ученого — юриста, историка и дипломата Гуго Гроция (1583 — 1645), причем особенно охотно комментирует его учение о войне и нейтралитете. Но в своей работе Альберди часто стремится выйти за пределы позитивно-правового материала, понять основы права вообще, международного

права в частности, хотя его рассуждения иногда абстрактны и схоластичны.

Рассматривая причины возникновения международного права, Альберди часто не видит тех решающих социальных сил, которые вызвали к жизни международное право и определяли его развитие. Основой международного права он считает христианскую мораль и естественное право.

При рассмотрении отдельных международно-правовых проблем и институтов Альберди иногда также не учитывает все факторы. Например, в вопросе об образовании из всех наций одной великой всемирной ассоциации, о создании мирового правительства Альберди рассуждает примитивно и даже проводит аналогию с законами биологии.

Однако все устаревшее, спорное и наивное не может заслонить главного, положительного содержания книги Альберди — его осуждения войны и его страстной жажды мира.

Апологеты капиталистического мира стремятся внушить народам, что война является извечной категорией, неизбежным злом, объясняя ее то «воинственностью человека», то расовыми особенностями тех или иных народов, то следствием некоторых явлений природы, характером и личными качествами тех или иных политических деятелей и т. д.

Основоположники марксизма-ленинизма в своих трудах полностью разоблачили все эти «теории», показав их классовый характер. Война является неизбежным спутником эксплуататорского государства. Все войны, в зависимости от их исторического содержания,

целей, от того, какой класс их подготовил, вызвал и направлял, носят либо прогрессивный, либо реакционный характер. Всякая война, указывал В. И. Ленин, нераздельно связана с тем политическим строем, которым она порождается.

Внешняя политика Советского Союза исходит из того, что в современных условиях возможно и необходимо полностью исключить войну как средство разрешения спорных вопросов.

В наши дни, когда все прогрессивное человечество ведет борьбу за мир, заслуживает внимания книга, в которой еще сто лет назад автор осудил войну как преступление.

* * *

В 1960 году исполняется сто пятьдесят лет с начала борьбы народов Латинской Америки за свое освобождение от испанского ига.

Добившись независимости в результате многолетних кровопролитных битв, латиноамериканские народы вскоре попали в экономическую, а подчас и военно-политическую зависимость от Англии и Соединенных Штатов Америки. В результате двух мировых войн американский империализм значительно потеснил своих конкурентов и занял господствующее положение в странах Латинской Америки. Свободолюбивые латиноамериканские народы не мирились с зависимым положением своих стран и неустанно вели борьбу за избавление от иностранного империалистического господства. Эта борьба особенно усилилась в послед-

ние годы, когда Латинская Америка вступила в полосу больших исторических перемен. Во всех уголках континента развертывается великая битва за независимость и свободу. Наступает новый исторический этап — этап пробуждения широчайших слоев населения латиноамериканских стран. Времена безраздельного господства империализма канули в прошлое.

Так, в 1957 году колумбийский народ сверг проамериканскую диктатуру генерала Рохаса Пинильи, в 1958 году народ Венесуэлы изгнал из страны ставленника американских монополий Переса Хименеса. Но самым крупным событием в жизни Латинской Америки за последние годы является народно-освободительная революция на Кубе, совершенная кубинским народом в начало 1959 года. Свержение тирании на Кубе является одновременно поражением империализма США. В ряде стран Латинской Америки сложилась обстановка, вызывающая опасения у американских монополистов, — им становится труднее держать под контролем своих южных соседей. Страны Латинской Америки пытаются найти свой собственный путь развития и окончательно покончить с американским влиянием.

Мексиканская газета «Диарио де Мехико» в статье, озаглавленной «Революция в Латинской Америке», писала в феврале 1960 года: «Некоторые политические наблюдатели в Соединенных Штатах и в Европе признают, что Латинская Америка переживает в настоящее время революцию. Это действительно так, хотя в некоторых кругах и не вполне понимают значение этого факта...

Революция, которая происходит сейчас в Латинской Америке, ставит своей главной целью освобождение стран этого района от иностранного ига, установление полного суверенитета и достижение материального, социального и политического прогресса. Это — главная задача всего революционного движения в латиноамериканских странах. Сейчас в мире нет силы, способной подавить революционное движение в Латинской Америке; несмотря на наличие разногласий, оно все более превращается в единое освободительное движение. Революция в Латинской Америке становится мощным фактором прогресса и мира на нашем континенте и во всем мире»¹.

Выступая в парламенте Индии 11 февраля 1960 года, глава Советского правительства Н. С. Хрущев заявил:

«Нас радует, что и народы Латинской Америки все решительнее выступают за свою национальную и экономическую независимость, ведут борьбу против чужеземного порабощения, в какой бы замаскированной форме оно ни появлялось»².

Латиноамериканские народы издавна известны своим свободолюбием и стремлением к миру, и книга Хуана Баутиста Альберди «Преступление войны» — яркое тому свидетельство.

С. А. Гонионский

—————

¹ «Diario de Mexico», 7.II 1960.

² «Правда», 12 февраля 1960 года.

Глава I

ИСТОРИЧЕСКОЕ ПРАВО ВОЙНЫ

I. Исторические корни права войны. — II. Сущность преступления войны. — III. Софистический смысл утверждения, что война является правом. — IV. Разумное обоснование права войны. — V. Война — это правосудие, осуществляемое преступниками. — VI. Происхождение войн и побочные причины их возникновения в настоящее время. — VII. Война и властолюбие.

исторические корни права войны

Преступление войны. Этот термин нас поражает лишь в силу того, что мы уже свыклись с другим определением, хотя именно оно поистине непостижимо и чудовищно: право войны, иными словами — право на убийство, на кражу, на поджог, на опустошение в самых невероятных размерах, ибо все это входит в понятие войны; в противном случае — и война не война.

Согласно законам всех наций мира, подобные действия считаются преступными. Война же их санкционирует, превращает в законные и вполне справедливые акты, хотя в действительности война — это право на преступления, ужасная и кощунственная бессмыслица, злобное издевательство над цивилизацией.

Объяснение этому дает история. Международное право, которое принято у нас, восходит к римскому праву, равно как наш народ и наша цивилизация восходят к древнему Риму.

Римское международное право регулировало взаимоотношения народа древнего Рима с иностранцами.

А поскольку для римлянина понятие иностранец было синонимом варвара и врага, то римское внешнее право в целом означало право войны.

Действие, квалифицируемое как преступление в отношениях между двумя римлянами, не признавалось таковым в отношениях римлянина с иностранцем.

Естественно, что с точки зрения римлян существовало два права и два правосудия, ибо не все люди считались братьями и не все были равны между собой. Позднее возникла христианская мораль, но все же в римском праве навсегда остались два правосудия, существуя рядом с ней, подобно рутине, более сильной, чем закон.

Общепринято считать, что у римлян мы позаимствовали только их гражданское право; это было, конечно, самое лучшее в их законодательстве, потому что являлось законом, на основе которого они строили взаимоотношения друг с другом — человеколюбие у себя дома.

Однако больше всего мы позаимствовали у них худшего, а именно внешнее и внутреннее публичное право: деспотизм и войну, или, если сказать точнее, войну в обоих ее ликах.

От римлян мы унаследовали войну, иначе говоря — преступление как законное средство

разрешения споров и прежде всего средство возвеличения, как источник обогащения и как постоянный метод внутреннего управления. Война породила правительство меча, военное правительство, правительство армии, следовательно, правительство силы, заменившей правосудие и право принципом власти. Поскольку не смогли сделать так, чтобы справедливое стало сильным, стали считать сильное справедливым (Паскаль).

Макиавелли появился на исторической арене уже после возрождения римских и греческих наук; и то, что называется макиавеллизмом, есть не что иное, как восстановленное римское публичное право. Никто не станет утверждать, что Макиавелли располагал каким-то иным источником, помимо римской истории, познания которой у него были весьма глубоки. Обман в политике, коварство в управлении, вероломство в отношениях между государствами — все это не было изобретением республиканца из Флоренции, который, напротив, любил свободу и служил ей даже при Медичи в цветущие времена современной ему Италии. Все злостные наставления, приписываемые измышлению Макиавелли, уже применялись на практике древними римлянами. Монтескье раскрыл нам роковую тайну возвеличения Макиавелли. Величие, родившееся в пренебрежении правом, должно было неизбежно погибнуть в своей же колыбели. Так это и произошло, превратившись в урок политического воспитания рода человеческого.

Процесс воспитания продолжается — нет причин сомневаться в этом, — но медленно.

Мы все еще остаемся римлянами в том, как мы понимаем и осуществляем максимы публичного права, или максимы управления народами. Отнюдь не в качестве доказательства, а в качестве одного из актуальных и достаточно нашумевших примеров обратимся к Пруссии 1866 года¹.

Она показала себя страной исключительно римского права не только с точки зрения изучения этого права, но и с точки зрения применения его на практике. Нибур² и Савиньи³не могли не создать Бисмарка, достойного занимать место в римском сенате той эпохи, когда Карфаген, Египет и Греция были использованы в качестве кирпичей для сооружения римского здания.

Откровенное, ничем не прикрытое пренебрежение правом, бессознательное — если можно так сказать — завоевание, грабеж и насильственная аннексия и качестве законных средств возвеличения; притязания на величие и могущество, не считаясь ни с чем, выдвигаемые в качестве правового предлога, чтобы овладеть слабым и поглотить его, — таковы элементарные максимы римского международного права,

—————

¹ Эти страницы были написаны в начале 1870 года, незадолго до франко-прусской войны. О последней см. заметки, озаглавленные «Современная война».

² Нибур, Бартольд Георг (1776—1831) — видный немецкий историк античности. Некоторое время был на прусской государственной службе. — Прим. ред.

³ Савиньи, Фридрих Карл (1779—1861) — немецкий юрист, профессор Берлинского университета, специалист по истории римского права. Является одним из основателей реакционной исторической школы права. — Прим. ред.

определявшего войну как занятие столь же законное, сколь законными у нас признаются торговля, сельское хозяйство, труд в промышленности. Не чем иным, как выражением подобной политики, является политика графа Бисмарка, и ею совершенно необоснованно восхищена Европа.

Именно этим и объясняется инстинктивное отвращение к римскому публичному праву со стороны таких талантов, как Токвиль¹, Лабулайе², Аколла³, Шевалье⁴, Кокрель⁵ и другие, кои вдохновлялись идеалами христианской и современной демократии.

Демократию не обманывает ее инстинктивная неприязнь к цезаризму. В этом сказывается антипатия права к силе как основе власти, антипатия разума к прихоти как норме правления.

Меч правосудия — это не меч войны. Далекое от того, чтобы быть воинствующим, правосудие

—————

¹ Токвиль, Алексис (1805—1859) — французский публицист, политический деятель и историк.

Его сочинение «О демократии в Америке» изображало существовавшую в то время в США систему государственной централизации наилучшей формой политических свобод и вернейшей гарантией против революции. — Прим. ред.

² Лабулайе, де, Эдуард-Рене (1811—1883) — французский журналист и публицист. — Прим. ред.

³ Аколла, Эмиль (1826—1891) — французский юрист и социолог; социалист, антимилитарист. Как юрист, резко критиковал систему гражданского права, основанную на кодексе Наполеона. — Прим. ред.

⁴ Шевалье, Мишель (1806—1879) — французский экономист; был одним из ревностных защитников свободного обмена. — Прим. ред.

⁵ Кокрель (Coquerel), Атанас Лоран Шарль (1795—1868) — французский протестантский пастор. В борь-

также далеко от корысти и нейтрально в спорах, представленных на его решение. Если же война не является дуэлью двух вооруженных истцов, вершащих взаимное правосудие силой своего меча, она перестает быть войной.

Меч войны — это меч тяжущейся стороны, следовательно, пристрастной и неизбежно несправедливой.

СУЩНОСТЬ ПРЕСТУПЛЕНИЯ ВОЙНЫ

Преступление войны — это преступление правосудия, свершаемого неким уголовным путем, ибо правосудие ведь также может быть орудием преступления, и ничто лучше этого не подтверждает, чем сама война. По суждению Гроция, война — это право, однако такое право, которое проводится в жизнь заинтересованной стороной, превратившейся в судью в своем собственном деле, в силу чего, верша суд, эта заинтересованная сторона чисто по-человечески не может оставаться беспристрастной, а на этой-то пристрастности — обычно беспредельной — и зиждется преступление войны.

Война — это преступление суверенов, носителей верховной власти, то есть уполномоченных осуществлять права государства и разрешать его споры с другим государством.

Любая война предположительно справедли-

—————

бе, которая разделила французских протестантов, возглавил «либеральную» группу. Участвовал в февральской революции 1848 года; переизбирался в Законодательное собрание как умеренный республиканец. — Прим. ред.

ва, поскольку любой акт суверена, будучи вполне законным актом, вернее, актом законодателя, предположительно считается справедливым. Однако как любой судья перестает быть справедливым, как только судит свое собственное дело, так и война, будучи правосудием одной стороны, становится несправедливой с правовой точки зрения.

Война, рассматриваемая как преступление — преступление войны, — не может быть темой для отдельной книги, она может быть лишь главой в книге, затрагивающей правовые отношения наций между собой, главой о международном уголовном праве. Однако эта глава подчиняется всей книге в силу своих принципов и доктрины. Следовательно, говорить о преступлении войны — это значит касаться всего международного права в целом.

Преступление войны заключено и в несовместимости войны с моралью, с абсолютной справедливостью, с исповедуемой религией, то есть со всем тем, что составляет естественный закон, или естественное право наций, равно как и право индивидуумов.

Совершено ли преступление одним или тысячей, против одного или тысячи, оно неизменно остается преступлением.

Для доказательства того, что война — преступление, то есть правонарушение, влекущее уничтожение свободных и правомочных индивидуумов, процедура должна быть такой же, какую уголовное право повседневно применяет для доказательства преступности того или иного деяния и преступления того или иного человека.

И не статистикой надо доказывать, что война — это преступление. Поскольку преступление является преступлением вне зависимости от того, совершено ли оно одним человеком или тысячей, то количество может служить лишь для оценки обстоятельств, при которых совершено преступление, а не для установления его сущности, которая заключается в несовместимости с законами морали.

Под христианской моралью подразумевается мораль современной цивилизации; во всяком случае, нет такой морали цивилизованного общества, которая не совпадала бы с христианской в абсолютном осуждении войны.

Христианство, будучи основным законом современного общества, отвергает войну, или, точнее сказать, осуждает ее как преступление.

В свете ясных законов христианства война, бесспорно, является преступлением. Отрицать возможность ее абсолютного и окончательного упразднения — это значит сомневаться в претворении в жизнь христианских законов.

В своей речи от 24 июня 1863 года преподобный отец Хасинто говорил, что катехизис христианской религии — это катехизис мира. Он говорил об этом со всем смирением служителя Иисуса Христа.

Евангелие является нынешним международным правом. Оно является подлинным законом как в отношениях между цивилизованными нациями, так и в отношениях между отдельными цивилизованными людьми.

В тот день, когда Христос сказал: «Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую», изменилось понятие победы, в

принципе изменилось и понятие о человеческой славе.

Этим великим изречением был нанесен смертельный удар цезаризму. Оружие, на котором зиждилась вся его честь, перестало быть полезным для защиты права, нашедшего себе убежище в возвышенном и героическом великодушии.

С тех пор слава не сопутствует оружию, а находится на стороне мучеников; примером тому является сам Христос, смирение и покорно перенесенные страдания которого служат символом сверхчеловеческого величия. Все цезари были повергнуты в прах перед Величественным, пострадавшим от пощечины. С помощью оружия своего смирения христианство завоевало две самые величайшие вещи на земле — мир и свободу.

Мир на земле для всех людей доброй воли — это то же самое, что провозгласить мир униженным, свободу кротким, ибо добрая воля умеет уступить, хотя может и сопротивляться.

Причина того, что свободны лишь смиренные, заключается в том, что смирение, как и свобода, — это уважение человека к человеку; это свобода одного, который почтительно склоняется перед свободой себе подобного; это свобода одного, величественно возвышающаяся перед свободой другого.

В этом состоит секрет почтительной любви к миру, отличающей свободные народы. Свободный человек в силу своих моральных качеств стоит ближе скорее к агнцу, чем ко льву: он кроток и миролюбив по природе своей, и кротость эта является знамением и движущей

пружиной свободы, поскольку ее придерживается человек в отношениях с другим человеком.

Народ, который опирается на насилие, является народом-рабом.

Дух насилия, то есть войны, проявляется у каждого человека, равно как дух свободы свойствен каждому живущему.

Мир заключается не в написанных международных договорах или законах; он существует в моральных качествах каждого человека, в нормах его бытия, соответствующих полученному воспитанию в духе законов этики. Христианин — человек миролюбивый, иначе он не христианин.

Доказательства того, что в христианском смирении отражен дух современного цивилизованного общества, нам встречаются невольно на каждом шагу. Когда на оскорбление отвечают актом благородства, все мы машинально восклицаем: «Какой он благородный! Какой возвышенный поступок!» — И наоборот, узнав об акте мести, мы говорим: «Какой он трус! Сколь низок! Сколь скудоумен!..» Если слава и честь на стороне великодушного и благородного, а не труса, то подлинная слава принадлежит тому, кто сумел подавить инстинкт разрушения, а не тому, кто безвольно уступает животному инстинкту. Велик, великодушен тот, кто умеет прощать тяжкие и грубые оскорбления. Чем тяжелее прощенное оскорбление, тем величественнее благородство простившего.

Однако не следует забывать, что война не всегда представляет собой преступление; она

служит также актом правосудия, являясь наказанием за преступление преступной войны. В международной криминалистике происходит то же, что и в гражданской, иначе внутренней: убийство человека — преступление, когда его совершает убийца, а когда последнего казнят по приговору судьи, то это уже акт правосудия. Самое печальное заключается в том, что войну можно упразднить как акт правосудия, то есть как смертную казнь наций; однако запретить войну как преступление это означало бы запретить само преступление, то есть запретить незаконное деяние, нарушение закона. Именно в силу последнего обстоятельства количество войн будет прогрессивно сокращаться лишь по мере развития материальной и духовной культуры, иными словами, число уголовных преступлений будет уменьшаться с прогрессом человечества.

III

СОФИСТИЧЕСКИЙ СМЫСЛ УТВЕРЖДЕНИЯ, ЧТО ВОЙНА

ЯВЛЯЕТСЯ ПРАВОМ

Весь огромный труд Гроция имел целью доказать, что не всегда война является преступлением, что, наоборот, иногда она законна и совместима с моралью всех времен и даже с христианской религией.

В каком случае война является правом, по мнению Гроция? Она будет законной, если рассматривается как право на собственную защиту ввиду отсутствия международных судов, как уголовное право, дающее возможность человеку наказать другого человека, повинного в

преступлении против него, как процедура или действие во имя справедливости, посредством которого нации разрешают свои споры силой, когда не в состоянии разрешить их с помощью рассудка и доводов.

Рассматривать войну в этом аспекте в известной степени было прогрессом; в качестве права война подчинена принципам правосудия, что заставляет воюющих придерживаться определенной линии, не давая войне выродиться в преступление и варварство.

Однако что было прогрессом для Гроция два с половиной века назад, перестало быть таковым в новых условиях, вскрывших всю чудовищность и абсолютно иной смысл так называемого права войны.

Рассматривая право войны как уголовное правосудие над преступлением войны, допуская, что война может стать каким-то правом, равно как и преступлением, подобно тому как убийство человека является либо актом правосудия, либо актом преступления, в зависимости от того, кто совершает его — судья или убийца, возникает вопрос: кто же будет судьей, призванным в каждом конкретном случае решать, является ли данная война правом или преступлением? Кто же этот судья? А этим судьей будет тяжущийся, или истец. Следовательно, война — это способ отправления правосудия, при котором каждая из заинтересованных сторон является одновременно жертвой, прокурором, свидетелем, судьей и преступником.

В эпоху варварства, другими словами, в эпоху полного отсутствия какого-либо соци-

ального порядка, такой способ являлся единственно возможным способом вершить правосудие. Иначе говоря, это правосудие — правосудие варварства, или, скорее, ненужное приложение к правосудию цивилизованного общества.

На любой стадии развития цивилизации подобный способ отправлять правосудие квалифицируется как преступление, и как таковое оно преследуется и наказуется даже в том случае, если предположить, что виновный в этом социально опасном действии (именуемом насилием или силой) имеет какие-то права в отношении виновника преступления, вызвавшего столкновение.

В данном случае не применение силы превращает правосудие в преступление, ибо у судьи нет иного средства, кроме силы, чтобы сделать действенным судебное решение. Именно факт перевоплощения истца в судью своего противника закон обоснованно рассматривает как преступление, поскольку невозможно, чтобы человек мог быть судьей в своем собственном деле, не допустив несправедливости по отношению к своему противнику, — такова природа человека. Именно в этом недостатке заключен весь смысл социального порядка, социального закона и назначения судьи, судящего от имени общества в таком деле, к которому он не имеет прямого и непосредственного отношения, и только тогда может быть действительно справедливым.

Если существует только одно право, как существует лишь один закон всемирного тяготения; если один человек не имеет особого права по сравнению с коллективом людей, то может

ли то, что является преступлением одного человека в отношении другого, быть правом одного народа по отношению к другому?

Каждая нация может иметь равное право, действовать справедливо; каждая нация может действовать с одинаковой доброй волей, как это делают тяжущиеся стороны перед судьей. Однако, поскольку правосудие едино, всякая тяжба подразумевает проступок той или иной стороны; и в равной степени в каждой войне имеет место преступление и имеется какой-то преступник, пусть укравший или совершивший что-либо, и, кроме того, в каждой войне есть два виновных в деликте применения силы, или насилия.

РАЗУМНОЕ ОБОСНОВАНИЕ ПРАВА ВОЙНЫ

Лишь одно законное обоснование может иметь война, а именно — право нации и государства на защиту собственного существования. Право убивать в этом смысле зиждется на праве жить, и только во имя защиты одной жизни можно уничтожить другую. Однако, исходя даже из этого, убийство остается убийством — будь то человека человеком или нации нацией. На весах правосудия право тысячи весит не больше, чем право одного человека, и тысяча вместе взятых прав не могут заставить прийти к заключению, что преступление — это какой-то законный акт.

Если бы этого было достаточно, то каждый, кто ведет войну, доказывал бы, что он ведет ее во имя своей защиты. Никто не признает себя агрессором. В столкновениях индивидуумов, как и в конфликтах между государствами, происходит то же самое¹.

Но поскольку обе стороны не могут быть одновременно агрессором и обороняющимся, то кто-то обязательно должен являться агрессором, посягателем, зачинщиком войны и в силу этого — преступником.

Какое враждебное действие может быть оправдывающей причиной столь ужасного акта, как война? Никакой иной, как сама война. Только опасность уничтожения может оправдать среди разумных существ право на убийство.

Война становится преступлением, как только ее применение выходит за рамки строгой необходимости для спасения собственного существования. В этом случае она является не правом, а самозащитой. А защита, квалифицируемая как агрессия, уже является покушением. Итак, в каждой войне имеется преступник.

Оборона превращается в агрессию, право — в преступление, как только объем зла, причиненного необходимостью обороны, превосходит

—————

¹ Если послушать воюющие стороны, так можно, пожалуй, сказать, что все защищаются и никто не нападает, и правительства своей кротостью скорее походят на агнцев, чем на тигров. Тем не менее никто не желает избрать своим символом агнца или голубя, а помещает на своих гербах львов, орлов, петухов, быков и других агрессивных и задиристых животных. Эти символы сами говорят за себя.

объем зла, совершенного в ходе неспровоцированной агрессии.

В международном уголовном праве имеется или должна иметься какая-то пропорциональная шкала преступлений и наказаний, подобно той, что применяется в уголовном праве каждой страны.

Однако в международном праве такая пропорциональность будет вечно номинальной и платонической, пока судья, призванный назначить наказание, соответствующее преступлению, будет представлять потерпевшую сторону, для удовлетворения эгоизма которой, вероятно, никогда не найдется наказания, эквивалентного оскорблению, нанесенному ее самолюбию, ее амбиции, ее правам.

Только этим можно объяснить тот факт, что какая-нибудь сильная страна заставляет другую, относительно слабую, искупать свою вину кровью тысяч с моих граждан либо потерей части своей территории или всей своей независимости лишь потому, что эта сильная страна соизволила посчитать что-то за оскорбление ее достоинства, ее чести, ее ранга.

ВОЙНА — ЭТО ПРАВОСУДИЕ, ОСУЩЕСТВЛЯЕМОЕ

ПРЕСТУПНИКАМИ

Война есть метод осуществления уголовного правосудия одних наций по отношению к другим. Этот метод имеет следующую особенность: каждая сторона в процессе является одновременно и судьей и преступником, и прокурором

и обвиняемым, иными словами, судья — он же и вор, он же и убийца. Поскольку война применяет лишь телесные наказания и смертную казнь, то ясно, что все дела, подлежащие ее юрисдикции, должны считаться уголовными.

Следовательно, в международном праве война становится уголовным правом наций.

В самом деле, не каждая война представляет собой преступление: в соответствии с целями война может быть или преступлением, или правосудием, равно как бессмысленное убийство — это злодейское убийство, а смертный приговор, вынесенный судьей убийце, — акт правосудия.

Правда, надлежит еще выяснить вопрос: законна ли вообще смертная казнь? Если спорно право убивать убийцу, то разве не спорно право убивать тысячи солдат, которых гонят на гибель по приказу правительств?

Война — правосудие без судьи, свершаемое сторонами, и, естественно, свершаемое пристрастно и со злым умыслом. Правильнее сказать, что это — правосудие, свершаемое преступниками, причем в их приговоры примешиваются беззаконие и преступление. Так исчезает разница между правосудием и преступностью.

И вот это во многих книгах именуется одной из областей международного права. Если бы гиены и тигры могли размышлять и говорить о наших человеческих деяниях, то, оставаясь зверями, они справедливо потребовали бы для себя права иметь нашу систему международного разбора дел.

Примечательно то, что в своих спорах тигры

не пожирают друг друга, чтобы доказать свою правоту, гиены не объявляют друг другу войну, а змеи не прибегают в борьбе между собой к яду, имеющемуся у них на вооружении.

Только человек, считающий себя созданным по образу и подобию божьему, то есть считающий себя земным символом абсолютного добра, не удовлетворяется тем, что убивает животных, чтобы съесть их, сдирает с них шкуру, чтобы натянуть ее на свои руки и ноги, оставляет без шерсти баранов, прикрывая ею наготу своего тела; отбирает у шелкопряда выработанный им шелк, чтобы одеть себя; отбирает у пчел собранный ими мед, у птиц — их перья, у растений — цветы, что служат ему для восстановления духовных сил, у жемчужин и кораллов — тайну их существования, чтобы польстить тщеславию прекрасной половины рода человеческого. Только человек с себе подобным (которого он называет братом своим) поступает так, как тигр не поступает с тигром, гиена — с гиеной, медведь — с медведем. Человек убивает человека не для того, чтобы съесть (это было бы смягчающим вину обстоятельством), а для того, чтобы доставить себе удовольствие не видеть его живым. Итак, скорее можно простить людоеда, чем цивилизованного человека с его войнами и разрушением во имя простого тщеславия и обогащения.

Любопытно, что для оправдания подобного метода отмщения был даже проституирован разум человека — то есть то, что отличает его от животных. В самом деле, трудно поверить, что теория и доктрина преступления войны именуются наукой о международном праве.

Что же странного в том, что Гроций, подлинный создатель современного международного права, не дал разумного обоснования права войны? Или в том, что Кент, другой мыслитель такого же масштаба, не мог сказать чего-либо вразумительного по этому поводу; а те, кто мыслил действительно гуманно, как Кобден и его последователи, в войне видели уже не какое-то право, а преступление, то есть гибель самого права.

Говорят о прогрессе войны с точки зрения ее человечности. Здесь сарказм просто выпирает. Эта человечность заключается в изменениях и улучшениях методов насилия: вместо того, чтобы сжигать, — кончают жизнь ударом сабли; вместо того, чтобы поражать стрелами, — пронизывают пулями; вместо того, чтобы убивать медленно, — убивают сразу.

Человечность войны, таким образом, напоминает басню о баране и зайце.

«— Каким образом вы предпочитаете быть изжаренным?

— Дело в том, что я совсем не хочу быть изжаренным.

— Вы уклоняетесь от ответа. Речь ведь идет не о том, чтобы оставить вас в живых; просто хочется узнать, в каком виде вы предпочитаете быть изжаренным и съеденным».

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ВОЙН И ПОБОЧНЫЕ ПРИЧИНЫ

ИХ ВОЗНИКНОВЕНИЯ В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ

К наиболее модным для нашего времени причинам, или предлогам, войны относятся

выгода и необходимость расширить свою территорию. Ни одно государство не считает себя достаточно обширным — в противоположность людям, каждый из которых считает себя совершенством. А поскольку понятие достаточности или недостаточности явно относительно, то, что сегодня считается достаточным, перестает быть или казаться таковым завтра; сегодня это способствует сохранению мира, завтра может явиться причиной объявления войны.

Из всех предлогов войны это самый несправедливый и самый незаконный. Он сродни мнению о неравенстве в распределении богатств, используемому социалистами в качестве обоснования для переустройства гражданского общества путем несправедливого уравнительства, которое подавит творческие индивидуальности человека.

Примечательно то, что истолкователями этого «социализма» применительно к международным отношениям являются отнюдь не самые слабые и самые бедные государства, а, наоборот, самые мощные и самые обширные. А это доказывает, что эти несправедливые домогательства есть не что иное, как властолюбивое стремление известных империй к мировому господству или к господству на континенте. Во имя социализма для каждого индивида войну начинают обездоленные; во имя «социализма» применительно к международным отношениям беспорядки начинают обеспеченные. Далекие от того, чтобы служить равновесию, подобные войны имеют своей целью нарушение порядка на благо сильным, в ущерб слабым. Подобные войны отмечает печать беззакония. Другими

словами, вечной и главной причиной всех человеческих войн было и будет властолюбие, инстинктивное желание человека завоевать себе возможно большее число людей, наибольшую территорию, наибольшее богатство, наибольшую власть и престиж.

Такого рода желание — источник правонарушения — может найти корректив только в самом себе. Чтобы пресечь это желание, надо, чтобы оно столкнулось с подобным же желанием, а это произойдет в том случае, если власть, а следовательно, разум, воля и действие перестанут быть монополией одного или немногих, а перейдут в руки многих или почти всех.

Международное правосудие, то есть независимость, ограниченная независимостью, начинает признаваться и уважаться государствами лишь тогда, когда одновременно сосуществует много государств.

VII

ВОЙНА И ВЛАСТОЛЮБИЕ

Вообще в Южной Америке война преследует одну цель, хотя эта цель и прикрывается тысячей предлогов: это — стремление к захвату власти и к обладанию ею. Власть является наиболее ярким и общим выражением всех удовольствий и выгод земного существования и можно сказать — даже будущей жизни, если учесть, с какой настойчивостью претендует на власть и церковь эта великая ассоциация душ.

Остается лишь установить, где и когда это обстоятельство не было тайным мотивом и движущей силой войн между людьми.

Кто сражается за расширение границ, тот в той или иной степени борется за расширение своей власти. Кто сражается за национальную независимость или независимость какой-то провинции, борется за то, чтобы овладеть властью, которую захватил чужеземец. Кто борется за установление правительства, лучшего, чем существующее, тот борется за участие в новом правительстве. Кто сражается за права и свободы, борется за расширение своей личной власти, поскольку право есть полномочие, или власть, располагать чем-то. Кто борется за наследование суверенных прав, естественно, борется за захват известной доли в этих правах.

Что такое власть в ее философском смысле? Это — распространение своего собственного я, расширение и осуществление нашего коллективного или индивидуального действия в этом мире, который служит нам театром нашего существования. А поскольку каждый человек и каждая группа людей стремится к власти в силу своей природы, то конфликты являются следствием совпадения целей; однако за этим следует другое, а именно мир или разрешение конфликтов путем уважения права или естественного закона, согласно которому власть каждого индивидуума является ограничением власти ему подобного.

Конфликты будут возникать, пока существует антагонизм интересов и воли среди подобных друг другу существ, пока естественные

стремления подобных друг другу существ имеют общую и одинаковую цель.

Однако такие конфликты исчезнут в силу их естественного разрешения, которое зиждется на уважении к праву, охраняющему всех и каждого. Таким образом, конфликты будут возникать лишь для того, чтобы искать и находить выход именно в такого рода решении, как мир или согласование и гармония всех схожих прав.

Г л а в а II

ЮРИДИЧЕСКАЯ СУЩНОСТЬ ВОЙНЫ

I. Война — либо правосудие, либо преступление, в зависимости от ее моральной причины. — II. Война может быть законной, оставаясь преступной. — III. Цели, средства и результаты войны. — IV. Право войны и правосудие. — V. Нации не могут совершать преступление коллективно. VI. Нет войн справедливых или цивилизованных. — VII. Средства, применяемые в войне. — VIII. Война — софизм: она обходит вопросы, не разрешая их. — IX. Естественная основа международного права войны и мира. — X. «Соединенные Штаты Человечества». — XI. Несправедливость, принятая в международном праве. — XII. Порочная сущность права войны. — XIII. Война как юридическая дуэль между нациями должна быть отменена. — XIV. Правительства и войны. — XV. Все войны изображаются как оборонительные. XVI. Война и правосудие между нациями.

ВОЙНА — ЛИБО ПРАВОСУДИЕ, ЛИБО ПРЕСТУПЛЕНИЕ,

В ЗАВИСИМОСТИ ОТ ЕЕ МОРАЛЬНОЙ ПРИЧИНЫ

И правосудие и преступление вооружены одним мечом. Естественно, что мечом ранят и убивают. Оба, и правосудие и преступление, убивают.

Почему же смерть, причиненная одним, является актом правосудия, а причиненная другим — преступление? Потому что у одного это

акт обороны, у другого — акт агрессии; одно — защита права, другое — нападение на право, защищающее всех.

Таким образом, насильственная смерть человека — это либо добро, либо зло; либо акт правосудия, либо преступление, в соответствии с мотивом и целью, во имя которой она причинена.

То, что случается между обществом и отдельным человеком, может иметь место также и между обществами, между нациями.

Всякая война, как и всякое кровавое насилие, является либо преступлением, либо актом правосудия, в зависимости от вызвавшей ее моральной причины.

ВОЙНА МОЖЕТ БЫТЬ ЗАКОННОЙ, ОСТАВАЯСЬ ПРЕСТУПНОЙ

Смерть, совершенная по приговору судьи, узаконена, потому что судья казнит именем закона, защищающего общество. Но не все то справедливо, что узаконено, и сам судья становится убийцей, когда убивает несправедливо. Недостаточно быть судьей, чтобы поступать справедливо; недостаточно быть сувереном, то есть располагать правом наказания, для того чтобы наказание перестало быть преступлением, если это наказание несправедливо.

Поскольку война — преступление, которое может быть совершено только сувереном, то есть единственным, кто может совершить ее законно, предполагается, что все войны ведутся теми, кто творит закон.

Но поскольку тот, кто творит закон, не творит правосудия или права, то суверен, как и самый последний преступник, может нести ответственность за преступление, если он принимает закон, являющийся нарушением права.

Несомненно, что право может быть попрано посредством какого-нибудь закона так же, как и, посредством кинжала убийцы.

Следовательно, законодатель не потому не может явиться преступником, что он законодатель, а закон не потому не может быть преступлением, что он закон, а потому, что, являясь актом нарушения права, он называется законом.

Так и война может быть законной, поскольку она совершена законодателем, но она остается преступной, поскольку начата в нарушение права.

Отсюда можно заключить, что всякая война узаконена с обеих сторон, если с обеих сторон она ведется суверенами; однако поскольку правосудие едино, то в любой войне оно занимает полюс, противоположный преступлению; стало быть, в каждой войне есть преступник и судья.

Война может быть единственным средством осуществления правосудия ввиду отсутствия судьи; однако это средство примитивно, дико и противоречит нормам цивилизации; исчезновение войны явилось бы первым шагом к цивилизации во внутренней организации любого государства.

До тех пор, пока это средство существует в отношениях между нациями, можно утвер-

ждать, что цивилизованные государства продолжают оставаться дикими в осуществлении международного правосудия.

III

ЦЕЛИ, СРЕДСТВА И РЕЗУЛЬТАТЫ ВОЙНЫ

Войну можно рассматривать как преступление, если она ведется в нарушение права, и вместе с тем как уголовное наказание этого преступления, если она ведется в защиту права, как крайнюю меру — судебный процесс, в котором каждый тяжущийся является и судьей и стороной и в котором победившая сторона слывет справедливой.

Преступление войны может заключаться: в ее целях, когда преследуется завоевание, полное уничтожение, открытое отмщение, подавление свободы или независимости какого-либо государства и порабощение его жителей; в ее средствах, когда используются предательство, обман, поджог, яд, коррупция, подкуп, — то есть орудия обычного преступления, вместо того чтобы открыто, откровенно и честно помериться силами; в ее результатах, когда справедливая по своему происхождению война превращается в завоевание, гнет и уничтожение.

ПРАВО ВОЙНЫ И ПРАВОСУДИЕ

Если право едино, то может ли война, являясь преступлением между отдельными лицами, быть правом между нациями?

Внутренний закон любой цивилизованной

страны осуждает акты самоуправства. Почему? Потому что то, что при самоуправстве служит собственным интересам одного, всегда является несправедливым для интересов другого.

То, что служит нормой для индивидуума, должно также служить нормой и для коллектива людей.

Заявлять, что ввиду отсутствия судьи вполне законно вершить самосуд, это все равно, что сказать: ввиду отсутствия судьи каждый имеет право быть несправедливым. А любое право войны зиждется именно на этой бессмысленной норме. То, что именуется правом войны одной нации против другой, называется военным преступлением со стороны одного человека против другого.

Международный мир и справедливость воцарятся лишь тогда, когда право, регулирующее отношения между людьми, применят и в отношении наций.

Любая нация, как и любой человек, равным образом совершает насилие и тогда, когда она путем драки добивается того, что пусть даже ей принадлежит.

Любая нация, как и любой человек, совершает насилие и преступление.

Насилие никогда не имеет и не может иметь никакого обоснования; и любая война — будучи насилием — должна предполагаться несправедливой и преступной, поскольку никто не может быть одновременно и судьей и стороной, оставаясь в то же время справедливым. Единство права является святым средством реформы международного права на естественных началах.

НАЦИИ НЕ МОГУТ СОВЕРШАТЬ ПРЕСТУПЛЕНИЕ КОЛЛЕКТИВНО

В международном праве не всякое насилие является войной, равно как в частном праве не каждое наказание является телесным.

Существуют гражданские наказания, так же как есть наказания уголовные.

Правда, любое наказание подразумевает насилие. Гражданский судья, наказывающий должника, использует насилие, равно как уголовный судья прибегает к нему, заставляя повесить преступника.

Однако существуют акты насилия, которые применяются только в отношении собственности, и другие, которые применяются только в отношении отдельных лиц.

В международном праве первые включают репрессалии, блокаду, залог и т. п., вторые означают войну, то есть кровопролитие.

Телесные наказания за долги — варварство прежних веков — было отменено цивилизацией и области частного гражданского права, но может ли остаться в силе телесное наказание, го есть война, за долги в международном праве? Если одно представляет собой варварство, то можно ли другое называть цивилизацией?

Войны из-за долгов — чистое варварство. Войны за материальные интересы, за территории, моря и право торговли, от которых не зависит жизнь государства, — чистое варварство. Подобные войны есть применение кровопролитного наказания для разрешения между-

народных тяжб, в действительности являющихся гражданскими или торговыми.

Войны из-за так называемых оскорблений национальной чести — варварские войны, поскольку от подобных оскорблений никогда еще не гибли государства.

Человек имеет право убить другого человека, только защищая собственную жизнь; и те права, которыми не располагает человек, не должны принадлежать и государству (ибо государство является не чем иным, как человеком, рассматриваемым в известной позиции).

Война может считаться законной лишь как высшая мера наказания за преступление. Однако может ли целое государство быть виновным в преступлении?

Преступления нет там, где нет преступного умысла. Можно ли представить себе, что двадцать или тридцать миллионов человеческих существ умышленно и обдуманно приходят к соглашению для совместного совершения преступления против других двадцати или тридцати миллионов человеческих существ?

Идея национального преступления абсурдна; ее невозможно осуществить даже в том немыслимом случае, если нация управляла бы собой как один человек.

НЕТ ВОЙН СПРАВЕДЛИВЫХ ИЛИ ЦИВИЛИЗОВАННЫХ

Термин справедливая война содержит в себе дикую бессмыслицу; это то же самое, что сказать — справедливое преступление, святое преступление, законное преступление.

Не может быть справедливой войны, поскольку нет войны, которую в состоянии оправдать разум.

Война — это временная потеря рассудка. Это умственное помешательство, разновидность сумасшествия или мономания, в той или иной, степени критическая или переходная.

По крайней мере является фактом, что в состоянии войны люди совершают только безумные поступки, только плохое, безобразное, недостойное порядочного человека.

Как с одной, так и с другой стороны все, что ни делают люди во время войны, чтобы отстоять свое право, прикрывая этим словом свою злобу и дикий эгоизм, является позорным, жестоким, варварским.

Человек, ведущий войну, не заслуживает дружбы человека, живущего в мире. Война, как и преступление, прерывает все социальные контакты вокруг виновного в этом преступлении против рода человеческого; равно как задира заставляет уважающих себя людей отвести взгляд от аморального зрелища совершенного им насилия.

Цивилизованная война — это варварство, и варварство цивилизованное.

Исключить дикарей из международной войны — это значит отнять у войны ее природных солдат.

VII

СРЕДСТВА, ПРИМЕНЯЕМЫЕ В ВОЙНЕ

Для того чтобы понять, цивилизованны ли цели той или иной войны, надо лишь взглянуть,

каковы те средства, к которым прибегают в войне для достижения этих целей.

Далеко от истины изречение, что цель оправдывает средства, и будет вернее сказать, что средства оправдывают цель, а в войне это проявляется еще сильнее, чем в политике.

Когда средства являются варварскими и дикими, то невозможно допустить, что война может иметь цивилизованные цели.

Таким образом, даже в войне с дикарями цивилизованный народ не должен применять средства, которые недостойны ни его самого, ни дикарей.

VIII

ВОЙНА — СОФИЗМ: ОНА ОБХОДИТ ВОПРОСЫ,

НЕ РАЗРЕШАЯ ИХ

Война — такой способ разрешения спорных вопросов, который скорее приближается к азарту, к игре и случайности. Поэтому говорят о судьбе на поле брани, так же как о судьбе при игре в кости.

С этой точки зрения война более понятна как простое, хотя и дикое, звериное решение вопроса.

В соответствии с этим война оправдывает того, кому выпало счастье победить; это слепая фортуна оружия, возведенная в степень права.

В таком случае война становится приемом в игре, причем судьба на поле брани решает, что справедливо и что несправедливо.

Выступая под этим двойным наименованием — игры и зверства, — война представ-

ляет собой позор для человечества и полное отрицание цивилизации.

Слепая сила и слепой случай не могут разрешить того, чего не может решить даже ясный разум.

Правда, ясный разум присущ лишь правосудию, поскольку корысть и страсть ослепляют того, кто выступает в качестве судьи врага своего.

Для того, чтобы стать беспристрастным судьей, прежде всего нужно не быть одной из сторон в споре, надо прежде всего оставаться нейтральным.

Нейтральность и беспристрастность — это почти синонимы; и в бытовом языке пристрастность — синоним несправедливости.

Следовательно, единственным судьей для тех государств, которые сражаются друг с другом по какому-либо спорному вопросу, могут быть нейтральные страны. А поскольку нет такой войны, которая не оборачивалась бы в ущерб нейтральным странам, то их компетентность в рассмотрении данного вопроса зиждется как на беспристрастности, так и на сообразности, причем эта сообразность заключается не в том, чтобы обеспечить победу одной или другой стороны, а в том, чтобы вообще исключить войну как способ разрешения конфликтов.

Однако если верно, что война начинается в том случае, если нет судьи (это означает, что при отсутствии судьи беззаконие обращается в правосудие), то война будет оставаться обычным правосудием наций, пока они живут без универсального и всеобщего судьи.

Перестанет ли существовать такой судья, если нации будут жить независимо от всякой общей власти, созданной ими самими?

Я считаю, что отсутствие подобной и именно таким образом созданной власти не исключает возможности вынесения большинством наций того или иного мнения, то есть решения или приговора по спору, разделяющему двух или более из них.

Как только появится подобное мнение или как только для этого сложится возможность, то сделаются реальными и международный закон и свершаемое на основе этого закона правосудие, ибо среди наций, как и среди отдельных лиц, в обществе-мире, так и в обществе-нации, закон является не чем иным, как выражением общего мнения, и лучшим судебным приговором будет тот, который наиболее полно отвечает общественному сознанию.

Мировое общественное мнение перестает быть пустым звуком и превращается в возможный и практически существующий факт с тех пор, как пресса, ораторская трибуна, электричество и пар облегчили сбор голосов всего мира при обсуждении затрагивающих все страны вопросов (и в том числе вопросов о кровопролитии), обеспечивая беспристрастный и независимый подсчет при голосовании и оглашая его результат через тысячи рупоров свободной печати.

Судить за преступление — это сильнее, чем наказывать, потому что не наказание уничтожает преступника, а приговор: удар кнутом, который по неосторожности нанес нам кучер, — малозначительное происшествие; удар, который

наносит нам судья, пусть даже самый слабый, мы чувствуем всю нашу жизнь. Осужденный заочно по той же причине не избежит своего морального уничтожения.

ЕСТЕСТВЕННАЯ ОСНОВА МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА

ВОЙНЫ И МИРА

Право едино для всего рода человеческого ввиду единства самого рода человеческого.

Единство права, как юридический закон для человека, является великой и простой основой, на которой должно быть сооружено все здание человеческого права.

Мы не будем рассматривать, какими правами обладает человек в связи со своей деятельностью и контактами в обществе: как член семьи, как коммерсант, как земледелец, как политик, как находящийся дома и как находящийся вне дома.

Вся путаница и неясность в понимании столь простого и ясного вопроса о праве как моральной норме человека происходит от этого Олимпа, или многобожия, существующего только в фантазии законодателя.

Один бог, один человек как особь, одно право как человеческий закон. Это прежде всего представляет интерес с точки зрения права, называемого международным, как регулирующего юридические отношения человека одной нации с человеком другой нации или юридические отношения между одной нацией, или собранием людей, и другой нацией.

Что касается права, то между человеком и

государством не существует другого различия, кроме следующего: в первом случае человек выступает как особь, во втором — как коллектив.

Но право какого-то коллектива людей — это не более, не менее, как право какого-то одного человека.

Это последнее и высшее проявление права, сложившееся в человеке в течение многовекового развития или созревания, позволило ему осознать свое единство как существа свободного и разумного с другими особями и всеобщую тождественность.

То, что называется международным правом, это — человеческое право, рассматриваемое в его более общем, более возвышенном, более интересном аспекте.

То, что кажется исключением, должно быть общим и решающим правилом; как те люди, которые для римского парода были иностранцами, то есть исключением, чем-то второстепенным, незначительным, сегодня должны стать всем, главным, человечеством.

Если для нации иностранцем является любой человек, к ней не принадлежащий, то иностранцем становится весь род человеческий, за исключением горстки людей, претендующих на то, что они — главная часть рода человеческого.

Только в Риме, являвшемся в свое время владыкой мира, могла иметь место эта смешная иллюзия; но теперь, когда насчитывается столько же Римов, сколько существует наций, и всякая нация — это Рим (по крайней мере в области права и культуры), то иностранец —-

это все, а гражданин — исключение. Общечеловеческое право — это общее и повсеместное правило; национальное и гражданское право — тщеславное исключение из этого правила.

В соответствии с этим международное право войны, как и право мира, не является только правом воюющих, оно — общее и повсеместное право всего невоюющего мира в отношении того беспорядка, которым является война, и тех виновников, которые называются воюющими, подобно тому как обычное уголовное право не является правом преступников, а правом общества против преступников, нанесших личную обиду одному из членов данного общества.

Если суверенность человеческого рода не располагает твердой рукой и достаточной мощью, чтобы применить свое право в отношении виновных государств, оскорбивших его в лице одного из его членов, то в силу этого она не перестает быть животрепещущей волей, поскольку суверенность народа, в виде общечеловеческого права, существовала еще до того, как какой-то народ провозгласил ее и стал осуществлять в соответствии с четко сформулированными законами.

В рамках народа-мира, как и в рамках каждого отдельного государства, власть начинает проявляться в виде мнения, решения или приговора еще до того, как она станет материальной силой и насилием.

Уже сегодня в этой форме существует власть человечества в отношении каждой нации, и нации начинают признавать эту власть, обращаясь к ней всякий раз, когда нуждаются в здравом суждении, в добром совете при разре-

шении спора о каком-либо нарушении права в своих своеобразных дуэлях, во что выливаются их войны.

В конституции всего человечества телесным наказаниям должны предшествовать полномочие на отлучение, полномочие на порицание, полномочие на проклятие (что отнюдь не относится к наименее значительным наказаниям). И даже если бы никогда не потребовалось применить высшую меру наказания, действенность всеобщего осуждения с каждым днем должна усиливаться, и этого будет достаточно, чтобы при помощи презрения и отвращения сократить возможность повторения преступления — самосуда залпами орудий, что в конце концов будет считаться несовместимым с достоинством и ответственным поведением, — на чем зиждется подлинная власть как любой нации, так и любого человека.

Если для человека мир ограничивается его родиной, если он считает свою родину сердцем и разумом мира, то это объясняется ограниченностью, узостью его кругозора.

Этот человек будет рассматривать и всех остальных людей собственной страны через призму своей индивидуальной личности, и он будет считать, что во всяком случае бог создал его центром мира, который вращается вокруг него, чтобы лучше обеспечить его существование.

Человек полагает, что земля является самой большой планетой во вселенной, потому что она всего ближе к нему, и эта близость ослепляет его и омрачает его рассудок в отношении размера нашей планеты и ее роли во вселен-

ной. Звезды небосвода — все мироздание — предстают перед его глазами какими-то незначительными искорками. Ему понадобились глаза Ньютона, чтобы познать, что земля — это лишь точка. В силу одной и той же причины со всеобщим правом происходит до некоторой степени то же самое, что и с земным притяжением.

«СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА»

Международное право является не чем иным, как гражданским правом человечества.

Оно называется международным, как могло бы называться межперсональным, поскольку право универсально и едино, подобно земному притяжению, и регулирует отношения между отдельными народами или между отдельными людьми.

В международном праве, как и в гражданском, юридическим лицом называется определенный человек в определенном положении. Итак, человек в коллективе, образуя группу вместе с известным числом людей, составляет одну персону, которая именуется нацией. Таким образом, нация, будучи общественной персоной, является не чем иным, как определенным человеком в определенном положении.

Отсюда следует, что право, служащее естественным законом для регулирования взаимоотношений между людьми в рамках одной нации, идентично праву, регулирующему отношения между нациями.

Однако, несмотря на это, те, кто не сомне-

вается в существовании права в виде естественного и живого закона между людьми в пределах одного государства, все же считают какой-то химерой существование этого права в виде естественного и живого закона, определяющего отношения нации с нацией, то есть групп схожих людей, являющихся братьями по происхождению и религии.

Абсолютное и неограниченное в какой-то определенный момент истории господство народа, создавшего известное нам право, то есть римского народа, способствовало поддержанию заботы о сохранении колоссального престижа этого писаного права.

Появления и образования на земле множества наций, равных по силе, цивилизации и мощи, оказалось достаточно, чтобы исчезла сама собою ограниченная идея о том, что римский народ представлял себе естественное право как гражданскую норму в отношениях между нациями.

Однако хотя существование этого права принято и признано, тем не менее оно не располагает принудительными санкциями, которые превращали бы естественное право индивидуума и гражданина в обязательный и практический закон внутри каждого государства.

Чего не хватает праву в качестве международной нормы, чтобы располагать санкцией и обязательной силой, которыми располагает право в форме и проявлении национального или межперсонального закона? Необходимо, чтобы существовало такое правительство, которое оформило бы его в виде закона, применяло бы его как судья и распоряжалось бы им

как суверен, чтобы данное правительство было всеобщим, как само право.

Что же необходимо для того, чтобы существовало международное правительство, или правительство, общее для всех народов, образующих человечество? Необходимо, чтобы нации, населяющие землю, образовали одно и единственное общество и создали бы своего рода федерацию, скажем «Соединенные Штаты Человечества».

Подобное общество находится в процессе своего формирования, и все, из чего складывается историческое развитие человечества, является не чем иным, как историей какой-то ступени этого формирования, над чем трудится способная к совершенствованию природа человека. Правительства, ученые, исторические события представляют собой лишь орудия провидения в многовековом строительстве этого огромного здания всемирного народа, которое в конце концов будет построено на тех же основах, на тех же основных законах морали, присущей природе человека, на которых зиждется конституция каждого государства в отдельности.

НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ,

ПРИНЯТАЯ В МЕЖДУНАРОДНОМ ПРАВЕ

Международное право, рассматриваемое в качестве внутреннего, частного права человечества, подразделяется, как и внутреннее право каждой нации, в основном на уголовное и на гражданское право, в соответствии с тем, с какой целью оно регулирует юридические последствия какого-то преступного или правомерного акта человека.

В международном аспекте первое называется правом войны, а второе — правом мира.

Следовательно, международное право войны есть не что иное, как криминальное, уголовное право человечества. Однако по своей природе оно скорее является правом на преступление, чем правом на наказание, поскольку в девяти случаях из десяти война является юридическим преступлением, вместо того чтобы быть юридическим наказанием.

Зачастую война является юридическим преступлением, которое, как любая дуэль или драка, всегда имеет двух виновных: воюющую сторону, которая нападает, и воюющую сторону, которая защищается.

Нет ничего легче, как подтвердить справедливость этого положения наиболее приемлемыми принципами уголовного права.

Судья, который судит, осуждает и наказывает заведомо своего личного врага, перестает быть судьей и превращается просто в уголовного преступника. Судья, который своим приговором заведомо служит своим личным интересам, своей собственной ненависти, своему собственному чувству мести и уничтожает приговором своего личного врага, — это не судья, это преступник. Его решение — это не приговор, это преступление; его наказание — это не наказание, а покушение; требуемая им смерть — это не смертная казнь, а юридическое убийство; он не исполнитель гражданской кары, а убийца.

Одним словом, его правосудие является не чем иным, как беззаконием, и в таком случае подлинным врагом общества выступает тот, кого общество уполномочило защищать свои интересы.

Если уголовное право какого-либо народа не имеет и не может иметь других юридических основ, как уголовное право, относящееся к человеку, если правосудие — это выражение права и нет на земле двух правосудий, то как может являться правом по отношению к какой-либо нации то, что является преступлением по отношению к какому-либо человеку?

И все же эта чудовищная гипотеза выражена в так называемом уголовном праве наций, или, иными словами, в международном праве войны.

Состав юридического преступления, предусматриваемый внутренним правом любой страны, вместе с тем служит существенным элементом внутреннего, или международного права государств.

Это значит, что в судебном разбирательстве или уголовном процессе наций существенным реквизитом своеобразного права должно быть то обстоятельство, что осуждаемый является личным врагом судьи, что судья рассматривает и защищает свое собственное дело и что объектом разбора является частный, личный интерес и судьи и преступника.

В силу этой аномалии современный человек предстает в двух видах: в пределах своей родины он — цивилизованное и культурное существо, а за пределами ее границ он — дикарь из пустыни.

Для него правосудие простирается только до границы его страны.

По словам Паскаля, то, что справедливо к северу от Пиренеев, является незаконным к югу от этих гор.

То, что законно между французом и испанцем, считается преступным между французами.

То, что сегодня называется цивилизацией, по сути дела, является лишь полуцивилизацией, или полуварварством; и самый культурный народ остается полудиким народом, поскольку он в силу своего заблуждения остается непокорным, без закона и правительства.

Это — уязвимое, слабое место нынешней цивилизации. Ее наиболее высокоразвитые представители являются всего только полуцивилизованными народами, которые в силу своего международного образа существования используют войну как обычное правосудие.

XII

ПОРОЧНАЯ СУЩНОСТЬ ПРАВА ВОЙНЫ

Зло войны заключается не в применении насилия, а в том, что к насилию прибегает заинтересованная сторона.

Мы уже выяснили, что нет такого правосудия, которое не использует насилия, чтобы заставить себя уважать и выполнять свои решения. Но насилие, применяемое судьей, перестает быть злом, потому что судья не имеет, или не должен иметь, личного и прямого интереса ни в применении насилия без необходимо-

сти, ни в преувеличении его, ни в извращении его в ходе юридического применения.

Если бы все акты, из которых состоит война, как бы ни были они жестоки, направлялись против государства, виновного в преступлении войны или в каком-либо другом преступлении, и были бы предписаны международным трибуналом, состоящим из судей, не заинтересованных в процессе, то война перестала бы быть злом, и ее жестокости, наоборот, стали бы средством оздоровления, каким для государства служат наказания, применяемые по отношению к уголовным преступникам.

Даже если вы на сколько-то улучшите, смягчите, «цивилизуете» войну, пока вы сохраняете ее нынешний характер, то есть пока она остается насилием со стороны оскорбленного, превратившегося в уголовного судью своего противника, война будет оставаться беззаконием и почти всегда будет преступлением против преступления.

Есть только одно средство изменить войну в смысле ее законности: вырвать использование насилия из рук воюющих сторон и вручить его человечеству, преобразованному в Верховный суд международной юстиции, где будут представлены наиболее цивилизованные на земле государства.

Это средство заключается в том, чтобы заменить непременно несправедливое и несущее в себе вину насилие заинтересованной стороны насилием, явно справедливым в силу незаинтересованности судьи; это значит — вместо несправедливой юстиции, которая вершит суд сама по себе, надо поставить справедливое пра-

восудие, которое может вершить лишь кто-то третий; это значит — юстицию, опасную своей ненавистью и вооруженную корыстью, заменить правосудием судьи, который судит бескорыстно и без чувства ненависти.

XIII

ВОЙНА КАК ЮРИДИЧЕСКАЯ ДУЭЛЬ МЕЖДУ НАЦИЯМИ

ДОЛЖНА БЫТЬ ОТМЕНЕНА

Тот, кто убивает вооруженного человека в целях самозащиты, не является убийцей. Предумышленное убийство содержит в себе коварство, самонадеянность и безответственность убийцы. Он убивает или погибает в схватке.

Однако разве схватка, то есть взаимное убийство, не представляет собой в силу этого преступление, и даже, если можно так сказать, двойное преступление?

Юридически дуэль между отдельными лицами запрещена и считается преступлением, поскольку она таковым и является, но почему же она должна сохраняться как право между государствами?

В любом случае война как юридическая дуэль между государствами столь же достойна отмены, сколь и дуэль между отдельными личностями, отмененная в соответствии с основными законами человеческого общества в силу его образа мышления и рассудительности.

XIV

ПРАВИТЕЛЬСТВА И ВОЙНЫ

Если современная война ведется против правительства той или иной страны, а не против

народа этой страны, то почему не признать также, что война объявлена правительством, а не народом страны, от имени которого ведется война с другой страной?

Истина заключается в том, что современная война возникает между государствами, но не между отдельными личностями обоих государств. А поскольку государства в войне и мире действуют через свои правительственные органы, то можно сказать, что война возникает между правительствами, между властями, между суверенами; это вооруженная борьба двух правительств, каждое из которых действует от имени своего государства.

Однако если правительства находят удобным представлять себя в схватке армиями, то будет справедливым признать право государств представлять себя в войнах своими правительствами.

Вести войну на этих условиях — значит сократить ее размеры, ее ужасающие последствия.

Демократические, то есть суверенные и располагающие самими собой, народы должны поступать аналогично тому, как в прошлом поступали суверенные короли, — заставляя воевать свои народы, сами короли пребывали в покоях своих дворцов. Народы — суверены и властелины должны заставить драться свои уполномоченные на это правительства, а сами оставаться друзьями.

Так поступали и древние галлы, пример свободолюбия которых, приводимый Гроцием, следовало бы напомнить цивилизации нынешнего демократического века:

«Если, например, между царями возникнут спорные вопросы, то выстраиваются войска в боевом порядке, чтобы разрешить спор оружием, и выступают друг против друга. А как только войска заметят друг друга, они, отринув гнев, предпочитают прибегнуть к соглашению и побуждают царей предпочесть вести спор правовыми доводами. Если же те этого не пожелают, то лично выходят друг против друга на поединок и решают дело, подвергаясь сами опасности. Ибо ведь ни справедливости, ни добру, ни отечественным установлениям не подходит из-за личной неприязни колебать или же разрушать государства» ¹.

ВСЕ ВОЙНЫ ИЗОБРАЖАЮТСЯ КАК ОБОРОНИТЕЛЬНЫЕ

Несомненно, право на защиту является законным правом; однако недопустимо смешивать его с правом на нападение, поскольку трудно представить, чтобы собственная выгода не «убедила» вас в том, что вы защищаетесь, хотя в действительности вы нападаете.

Отличить нападение от обороны — к этому в общем и сводится вся роль человеческого правосудия.

Для того чтобы суметь установить это различие, нужно быть ни нападающим, ни защищающимся — надо быть нейтральным. Только нейтральный может быть судьей, способным беспристрастно разобраться, кто нападает, а кто защищается.

—————

¹ Гуго Гроций. О праве войны и мира. Перевод с латинского, М., 1956, стр. 542.

Если оставить за стороной право определять свои действия как оборонительные, то в международных конфликтах вы будете иметь только защищающихся. Никогда не встретите нападающего, потому что никто в этом не признается. Если одному вы дадите право считать себя обороняющимся, то почему не предоставить этого же права другому? Все считают, что поступают справедливо, когда являются судьями в своем собственном деле.

Именно так и происходит в настоящее время.

Следовательно, поскольку все войны являются законными, то есть поскольку они ведутся законодателями, то можно заключить, что все войны справедливы, что совершенно не соответствует действительности. Если бы все оскорбленные располагали правом разбирать свои собственные дела, то это вовсе не означало бы, что в спорах на стороне каждого стоит справедливость.

XVI

ВОЙНА И ПРАВОСУДИЕ МЕЖДУ НАЦИЯМИ

Война в известной мере является такой системой, или процессуальным следствием, или разбирательством дела, в котором каждая тяжущаяся сторона стремится быть своим собственным судьей и судьей своего противника ввиду отсутствия судьи, которому была бы чужда заинтересованность в данном споре.

Все принципы и законы цивилизации в отношении войн имеют целью удерживать воюющую сторону в рамках возможностей судьи, то есть применяя насилие ни в большей, ни в

меньшей степени, чем его использует судья, не заинтересованный в конфликте.

Проблема цивилизации трудна, пока она противодействует природе или проявлению естественной сущности человека. Однако она представляет меньшее затруднение для государства (которое, будучи моральным лицом, остается беспристрастным, осуществляя неизбежное и законное насилие), чем для отдельной личности, которая сама себя защищает и сама себя судит, поскольку ненависть и корысть отделяют ее от себе подобного.

Зло войны заключается не в применении насилия; зло заключается в том, что насилие применяется несправедливо, поскольку оно руководимо интересами А, пытающегося причинить ущерб интересам Б.

Вырвите насилие из рук стороны, заинтересованной применять его исключительно для своего блага, и передайте его в руки сообщества наций, и тогда война примет характер обычного уголовного права. Правильнее сказать, война перестанет быть войной и превратится в принудительную акцию сообщества наций, осуществляемую уполномоченными на это делегатами с целью сохранения всеобщего порядка, против государства, которое виновно в нарушении этого порядка.

Глава III

ТВОРЦЫ МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА

I. Что такое международное право. — II. Условия международной жизни. — III. Интернационализация через прогресс. — IV. Социальные основы идеи международного права.

ЧТО ТАКОЕ МЕЖДУНАРОДНОЕ ПРАВО

Международное право — это не что иное, как гражданское право человечества. Эту истину подтверждают всякий раз, когда говорят, что любая война между цивилизованными и христианскими народами неизбежно является гражданской войной.

Право едино и всеобще, как земное притяжение; есть только одно право, как есть только одно всемирное тяготение.

Ввиду разнообразного применения оно получило разные названия, и таким образом появились внешние формы различных категорий права. Право называется международным, когда оно регулирует отношения между нациями; коммерческим, когда регулирует отношения между коммерсантами; уголовным, когда регламентирует исправительные наказания за преступления и наказуемые деяния.

А, следовательно, и объекты международного права те же самые, что и объекты гражданского права: юридические лица, то есть государства, рассматриваемые в их суверенности; предметы, то есть территории, моря, реки, горы и т. п., рассматриваемые сами по себе и в связи с государствами, которые приобретают их, владеют ими, передают их на основе договоров, соглашений, уступок, права наследования и т. п. Аннексии относятся уже к дипломатии или войне, в зависимости от того, являются деяния гражданскими или уголовными.

Война — это уголовное право наций, которого они придерживаются в отношениях между собой.

Рассматриваемые в этом аспекте принципы, претворяемые на практике, не отличаются от принципов уголовного права каждого государства.

Достаточно международное право и прежде всего преступление войны перенести в эту область, как международная преступность или война встанет на путь филантропической и христианской трансформации, которую цивилизация внесла в общее уголовное законодательство каждого государства.

Примените к преступлению войны принципы обычного уголовного права об ответственности, о соучастии, об умысле и тому подобном — и наказание окажется столь действенным и верным, что повторяться это преступление будет не так уж часто.

Коронованных преступников, облеченных властью осуществлять правосудие по собственному усмотрению, не легко убедить в том, что

они совершают преступление, и еще труднее наказать их. Вот тут и возникает особенность международного уголовного права: отсутствие такой универсальной власти, которая провозгласила бы это право и применяла бы соответствующие санкции.

Коронованные преступники, призванные сделать справедливое сильным, сделали так, что более сильное считается и справедливым.

Однако расстановка сил меняется и эти силы преображаются с каждым днем в связи с прогрессом, совершаемым человечеством в своем развитии.

Эти силы распространяются и становятся всеобщими одновременно с распространением богатства, просвещения, образования и благосостояния. Насаждать просвещение и приумножать изобилие — это значит распространять силу, это значит обезоруживать суверенов, лишая их монопольного права вершить правосудие силой.

Лишенные силы суверены не смогут отстаивать свой принцип — что более сильное является справедливым, — и, как только они окажутся виновными в преступлении войны, правосудие мира будет их судить, как судят преступников вообще.

И неважно, что не будет международного трибунала, который должен определить им наказание за их преступления, так как существует общественное мнение, и оно-то вынесет им приговор по заслугам.

Приговор сам по себе является наивысшей и ужасной мерой наказания. Убийца внушает отвращение не потому, что он понес наказание,

а в связи с определением его убийцей, которое он заслужил и за которое получил наказание.

УСЛОВИЯ МЕЖДУНАРОДНОЙ ЖИЗНИ

В известной степени не Гроций является создателем, современного международного права; творец его — торговля. И сам Гроций — продукт торговли, поскольку Голландия, его родина, своим искусством мореплавания и торговлей содействовала формированию международной жизни современных народов больше, чем какая-либо иная из цивилизованных стран. Торговля, будучи после христианства самым великим миротворцем на земле, представляет собой прежде всего международный и всеобщий промысел, ибо она осуществляет обмен продуктов различных стран, что позволяет народам этих стран полнее обеспечивать свое существование и жить более комфортабельной, более цивилизованной, более счастливой жизнью.

Если вы хотите, чтобы скорее наступило царство мира, дайте свободно и полно развернуться этому всеобщему миротворцу.

Каждый тариф, каждый таможенный запрет, каждое инквизиторское требование на границе — это путы на ногах миротворца, это еще одно содействие войне.

Тарифы, таможни и налоги, нависшие над миром на земле, напоминают своего рода Пиренеи, превращающие каждую страну в какую-то Испанию, и являются своего рода Великой китайской стеной, превращающей каждое го-

сударство в какую-то Поднебесную империю, изолировавшую себя от мира.

Все, что препятствует торговле или парализует ее гуманное и умиротворяющее воздействие, лишь отдаляет наступление царства мира и удерживает народы в состоянии изоляции первобытного человека, называемом природным состоянием. Какое значение будет иметь тот факт, что нации достигнут высшей степени своей внутренней цивилизации, если во внешней и общей жизни — что более важно — они будут оставаться на ступени полуцивилизованных народов, а то и просто укрощенных дикарей?

По мере того как торговля будет объединять весь мир, национальные таможни постигнет та же судьба, какая постигла внутригосударственные или местные таможни. Так же как объединение каждой культурной нации формировалось на основе устранения провинциальных таможен, так и объединение всемирного народа наступит в результате удаления этих налоговых барьеров, раскалывающих единое человечество на многочисленные соперничающие и враждующие лагери.

Если война существует только потому, что отсутствует некий международный судья, а этого судьи нет только потому, что не существует единства и связи между государствами, образующими христианский мир, то вечность войны будет неизбежным и логическим последствием всех тех препятствий, которые мешают торговле, опирающейся на христианство и роднящей меж собой нации, превратить мир в единую страну путем установления связей материаль-

ных интересов, необходимых для цивилизованной жизни.

И не авторы международного права должны двигать вперед международное право.

Для развития международного права как науки, для того, чтобы предоставить ему возможность управлять миром в качестве закона, необходимо создать международную организацию, международную основу, международную жизнь, то есть союз наций, сплоченных в огромном социальном организме, имеющем столько голов, сколько в нем государств, управляемый одной мыслью, одним мнением, одним общим и полноправным судьей.

И тогда право воцарится само собой как закон жизни этого организма.

Все остальное похоже на попытки установить уровень жидкости раньше, чем она появится. Надо вылить жидкость в бочку, и ее поверхность установится сама собой.

III

ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗАЦИЯ ЧЕРЕЗ ПРОГРЕСС

Если бы Гроций не был голландцем, то есть сыном первой в его время торговой страны мира, то он не создал бы книги о праве войны и мира, так как он, хотя и писал ее во Франции, использовал в ней голландские элементы и понятия. Альберико Джентиле, его предшественник, своим творческим подъемом в области международного права был тоже обязан своему итальянскому происхождению, учитывая торговую роль Италии в то время, а также то, что он жил в такой традиционно торговой стране,

как Англия, географически столь же островная и морская, как Голландия. По этой же причине Англия и Соединенные Штаты создали первые современные книги по международному нраву. Эти страны в силу их положения в торговле, являлись как бы почтальонами и перевозчиками для всех наций.

Подтверждением этому служит то обстоятельство, что Гроций со своим багажом римских и греческих максим отстал от прогресса современного мира, достигнутого под влиянием развития торговли благодаря пару, электрическому телеграфу, географическим, научным и техническим открытиям и прежде всего благодаря христианским чувствам, все более и более содействующим братству и сближению наций между собой.

Очень много и неустанно говорится о достижениях и завоеваниях военного искусства в смысле уничтожения; однако при этом забывается, что мирные дела приносят победы и осуществляют открытия еще более значительные, если иметь в виду их применение и распространение среди наций. Каждая международная железнодорожная линия стоит двух торговых договоров, поскольку железная дорога — реальность, в то время как договор — выражение мнений. Каждый иностранный заем равнозначен договору о нейтралитете.

Нет такого европейского конгресса, значение которого было бы равноценно большой всемирной выставке. Электрическая телеграфная связь меняет лицо дипломатии. Она собирает суверенов мира на постоянную ассамблею, не заставляя их для этого покидать свои дворцы. Ныне

суверены собираются вместе благодаря победе над пространством. Отмена любого торгового ограничения, любого тарифа, возрождение любой свободы, любое преодоление границы является одним из тех завоеваний, которых достигает международное право в борьбе за мир, причем это достигается значительно более действенным путем, чем посредством самых лучших книг и доктрин.

Из всех орудий власти и силы, находящихся на вооружении мира, нет более могущественного, чем свобода. Если народ свободно участвует в решении своих дел, то этого достаточно, чтобы он никогда не узаконил самоуничтожения.

СОЦИАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ ИДЕИ МЕЖДУНАРОДНОГО

ПРАВА

Каждый специалист по вопросам международного права независимо от своего желания служит выразителем идей той страны, к которой он принадлежит, и каждая страна имеет идеи, соответствующие своей эпохе, своему положению и состоянию своей цивилизации.

Современное международное право, то есть точка зрения или идея о том, что войне недостает юридического основания, возникла, естественно, в голове человека, принадлежащего к какой-либо классической стране права и долга (право и долг — взаимоисключающие понятия, две стороны одного явления, поскольку долг есть не что иное, как признанное и всеми уважаемое право, и наоборот). Свободная Гол-

ландия дала толчок развитию современного международного права, так же как и создала современную свободную форму правления. Торговая и в то же время свободная страна видела в иностранце не врага, а, наоборот, человека, содействующего ее собственному величию, и в противоположность римлянам для иностранных государств не имела отдельного нрава, отличного от того, что она применяла по отношению к своим гражданам.

Увидеть в других нациях лишь другие ответвления единой человеческой семьи означало сразу открыть подлинное международное право. Как раз это и сделал Гроций, воодушевленный идеями христианства и свободы.

Позднее Швейцария, Англия, Германия, Соединенные Штаты в силу той же причины дали миру авторов наиболее гуманных трудов по современному международному праву. Но южные страны в силу своего географического положения продолжали жить в духе традиций римского права и вместо великих книг по международному праву дали миру великих воителей, а их военные правительства относились к иностранцу почти так же, как и к собственным народам, то есть руководствуясь правом силы.

Чем же объяснить, что ни Франция, ни Италия не дали ни одного выдающегося автора в области международного права, хотя столько авторов и видных книг они дали в области гражданского, или частного, права?

Дело в том, что международное право является не чем иным, как внешним публичным правом, а в латинском мире, управляемом им-

перскими традициями и папами, всегда считалось более законным изучать то, что относится к семье, собственности, обществу, а не то, что относится к правительству, политике и государственным делам. В то время Гроций мог появиться только в Голландии. Если тогдашнее французское правительство и оказывало покровительство его работам, то только потому, что они совпадали с его интересами и внешнеполитическими взглядами в тот момент; однако колыбелью доктрин Гроция была свобода его родной страны. Людовик XIV¹ покровительствовал Гроцию, изгнанному его врагом — Голландией, и в силу счастливого заблуждения, ненавидя свободное правительство, он оказывал поддержку свободе личности.

Правильные взгляды Гроция, как и взгляды Адама Смита, были погребены ради эгоистичных и преобладающих интересов правительств, расточавших кровь и богатства наций, что поучали экономить и сберегать оба гения — защитники человечества.

Гроций и Смит — лучше, чем Вобан² и Фридрих, — учили искусству усиления военной мощи наций; это искусство заключалось попросту в том, чтобы даровать нациям мир, под покровом которого возрастут благосостояние, численность населения и цивилизация, что главным образом служит источником силы и мощи.

—————

¹ Здесь допущена ошибка. Гроцию покровительствовал Людовик XIII.— Прим. ред.

² Вобан, де Себастьян ле Простр (1633—1707) — французский военный инженер и маршал. — Прим. ред.

Мощь государства как в военном, так и в любом ином отношении зависит от численности населения. Это подтверждается простым фактом, что государство с тридцатью миллионами населения сильнее государства с пятнадцатью миллионами населения при других равных условиях. Именно война, будучи инструментом политики, вызывает ослабление государства посредством двух ее неизбежных последствий: уменьшения рождаемости и увеличения смертности. Уменьшение рождаемости и повышение смертности жителей означает уменьшение численности населения страны или замедление его роста. Поскольку страна сильна отнюдь не своими землями и камнями, покрывающими ее поверхность, а только своими людьми, то естественным средством для увеличения ее мощи будет не расширение территории, а увеличение числа ее жителей и развитие их моральных, интеллектуальных и материальных данных. Именно в этом и заключается военное искусство Адама Смита и Гроция и отнюдь не искусство Вобана и Конде.

Военная мощь нации целиком основывается на финансах; именно так говорили виднейшие военные деятели: деньги — нерв войны, деньги — волшебная палочка, создающая армии и эскадры в такой же отрезок времени, какой необходим волшебницам для создания сказочных дворцов. Однако финансы или сокровища правительства являются паразитическим растением, растущим за счет благосостояния нации; нация становится богатой и сильной не в бою, а в труде, сберегая свою кровь и свое золото в условиях мира, преумножаю-

щего результаты труда, а не в войне, которая прежде всего обескровливает и уничтожает население, ведет к нищете и бесплодию, пока не наступит ее конечный результат — завоевание. Война, как азартная игра, неизменно приводит к краху.

Что же касается самих земель, то тайна их увеличения заключается в укреплении внутреннего благосостояния и благополучия страны, как и у человека укрепление организма — залог здоровья.

Глава IV

ОТВЕТСТВЕННОСТЬ

I. Соучастие и ответственность за преступление войны. — II. Правители ответственны за войны. — III. Виновники войны и моральные санкции общества. — IV. Гражданская и уголовная ответственность. — V. Ответственность правителей сокращает число войн. — VI. Уголовная ответственность — единственное действенное средство. — VII. Долг предотвращения войны.

СОУЧАСТИЕ И ОТВЕТСТВЕННОСТЬ

ЗА ПРЕСТУПЛЕНИЕ ВОЙНЫ

Почти всегда войны велись по полномочию. Единственные и подлинные зачинщики их, то есть главы государств, заставляли других выполнять малоприятную обязанность сражаться и умирать¹; если когда-либо правители и

—————

¹ Подтверждением этому является тот факт, что никто не идет на войну ради удовольствия. Солдата заставляют идти силой. А что такое воинская повинность, как не насилие? А там, где государственной воинской повинности нет, есть повинность по нужде: нищета заставляет «идти в добровольцы».

В тот день, когда вопрос о контрибуции кровью будет поставлен на голосование бедного народа, выплачивающего эту контрибуцию, поводов к кровопролитию, то есть к войне, будет гораздо меньше. Но голосовать по вопросу этой контрибуции значит

присутствовали при сражениях, то принимали всевозможнейшие меры, предосторожности, дабы не угодить под пулю. Точнее будет сказать: в подобных случаях они присутствовали не для того, чтобы сражаться, а для того, чтобы заставить сражаться. Все знают, где место генералиссимуса в момент сражения. Поэтому-то так редко кто-нибудь из них погибает. Войны возникали бы не так часто, если бы тем, кто их вдохновляет, пришлось подвергать свою жизнь смертельному риску. Прямая и личная безответственность — вот что увеличивает число войн.

Следовательно, простейшим средством для предотвращения войн или по крайней мере уменьшения их числа будет возложение моральной ответственности за подобное преступление на тех, кто издает приказ начать войну, и тех, кто ее ведет. Если война является преступлением, то в первую очередь вину за это преступление несет суверен, развязавший ее. И во имя справедливого свершения международного правосудия виновным должен считаться тот из участников войны, кто приказал ее начать. Если военные акты включают убийство, поджоги, грабежи, налеты, то главы государств, находящихся в войне — поскольку она признана несправедливой, — должны быть объявлены настоящими убийцами, поджигателями, грабителями, налетчиками и т. п. И если армии

—————

быть свободным. По мере того как народы начнут сами решать свою судьбу, то есть управлять собой сами, будучи свободными, они реже будут участвовать в войнах. Примеры: Англия, Соединенные Штаты, Бельгия и др.

защищают их от народного возмездия, то ничего не должно защитить их от осуждения общественным мнением, действующим по зову возмущенной совести и по приговору истории. Приговор этот будет основан на единой и всеобщей морали, определяющей все поступки в жизни и не допускающей двух моральных категорий — одной для королей, а другой для простых людей; одной, осуждающей убийцу человека, а другой, оправдывающей убийство, когда жертвой оказывается уже не один человек, а миллион людей.

Санкция за преступление войны перестает существовать в отношении его подлинных виновников именно по причине этого ложного разграничения, которое не выдерживает никакой критики с точки зрения правосудия.

Война была бы очищена от множества актов, представляющих собой позор человечества, если бы тот, кто разжигает войну, привлекался к ответственности в соответствии с общими принципами соучастия и отвечал бы за каждое преступление в такой же степени, в какой отвечает непосредственный и подчиненный его воле преступник ¹.

ПРАВИТЕЛИ ОТВЕТСТВЕННЫ ЗА ВОЙНЫ

Когда войну рассматривают как преступление, ни один суверен не признает себя ее зачинщиком; когда же война считается делом славы и

—————

¹ См. Гуго Гроций. О праве войны и мира, стр. 689.

чести, то все заявляют, что именно они — ее организаторы. Правосудие заставило бы их признать, что надобно прислушиваться к совести человека.

Прославив однажды преступление войны, властители наций посвятили всю свою жизнь свершению подобных преступлений.

Отсюда следует, что история, представляемая в виде биографий королей, является же чем иным, как историей войн. И, словно для воссоздания истории не хватило перьев, на помощь была призвана живопись — и вот перед нами новый документ, оправдывающий преступление, ответственность за которое несут главы наций.

Историческая живопись не показала нам ничего, кроме сражений, крови, убитых, мест битв, осад, нападений, поджогов — и все это преподносится как нечто славное и достойное памяти королей, непосредственных инициаторов и исполнителей этих преступлений.

Что представляет собой музей исторической живописи? Кровавый госпиталь, бойню, где не видно ничего, кроме трупов или агонизирующих людей, раненых, руин и всяческого рода военных разрушений. Милостию королей подобные картины были превращены в предмет развлечения.

Вообразите: если бы все, что нарисовано, все эти ужасы оказались действительными, настоящими, и посетитель, проходящий мимо них по галереям дворца, слышал бы стоны и жалобы умирающих, чувствовал бы запах крови и трупов, видел бы землю, покрытую руками, ногами, головами, отделенными от туловищ,

неужели он был бы очарован подобным спектаклем? Неужели он испытывал бы восторг перед главными виновниками этих ужасов? И не почувствует ли он себя лучше в мрачных и зловонных палатах какого-нибудь госпиталя, чем в галереях этого дворца? Разве не сгорал бы он от мучительного любопытства увидеть лицо того чудовища, которое разрешило или узаконило подобные зверства или было с этим согласно?

Лишь привычка да освящение таких преступлений со стороны властей предержащих, то есть со стороны именно зачинщиков войн, смогли так извратить наше моральное чувство и даже заставить нас смотреть на эти картины не только без какого-либо содрогания, а даже с неким удовольствием и восхищением.

III

ВИНОВНИКИ ВОЙНЫ И МОРАЛЬНЫЕ САНКЦИИ

ОБЩЕСТВА

Вероятно, никогда не наступит день полного и окончательного исчезновения войн между людьми. Не известны ни степень цивилизации, ни состояние религиозности и общественных устоев, ни условия, ни раса, какой бы совершенной она ни была, при которых не вспыхивали бы кровавые конфликты между одним человеком и другим. Почему не сказать того же и в отношении конфликтов между нациями?

Однако несомненно, что войны станут более редкими по мере того, как ответственность за их последствия будет падать на тех, кто их провоцирует и разжигает. Пока существуют те,

кто их ведет, и те, кто замышляет их; пока убивают и погибают по полномочию кого-то, невозможно представить себе, в силу чего войны могут возникать реже. Пусть изменились или сведены на нет причины зависти, невежества и отсталости, ранее служившие предлогом для войны, однако до сих пор остались и навсегда останутся присущи человеку те или иные страсти, щепетильность, тщеславие, которые сопутствовали всем степеням цивилизации. Таким образом, любая уголовная санкция, которая возвращает на путь разума даже самого отъявленного сумасброда, любое наказание за проступок может сдержать тех, кто с такой легкостью разжигает войны, будучи уверен в ненаказуемости за совершение убийств, грабежей, поджогов, разрушений всякого рода, из чего складывается война.

Я понимаю, что нелегко наказать убийцу, который располагает армией в пятьсот тысяч вооруженных и победоносных соучастников. Однако если физическая кара не сможет достичь преступника, огражденного штыками своих соучастников, то для морального наказания со стороны общественного мнения не существует таких бастионов и крепостей, которые смогли бы защитить виновного; приговор общественного мнения дойдет туда, куда проникнет приговор науки о справедливом и несправедливом в поведении наций и их правительств — так же, как луч пересекает пространство, а магнитный поток — плотные тела.

Общественное мнение, подобно неуловимому и своеобразному потоку, для которого нет барьеров или преград, недоступных даже для элек-

тричества или тепла, всюду настигнет преступника, а законы морали, свойственные природе человека, довершат остальное и останется лишь ходячий труп.

Нерон, Коммод, Домициан были объявлены убийцами решением человечества, и им была уготована судьба коварных, вероломных убийц. Если бы они поднялись из своих могил и предстали перед поколениями нашей эпохи, то народ растерзал бы их.

Итак, этот неуловимый агент — общественное мнение, — которому раньше были нужны века, чтобы сконцентрироваться и произвести свой взрыв справедливости, сегодня находится там и тогда, где и когда попранная справедливость сочтет это необходимым. Это стало возможным благодаря механизму из тысяч пружинок, созданному гением современной цивилизации и составленному из чудеснейших проводников, которыми являются пресса, железная дорога, пароход, электрический телеграф, банки или кредитные учреждения, торговля, веротерпимость, свобода и наука. Снаряд готов — и не известно только, на чью голову он падет.

ГРАЖДАНСКАЯ И УГОЛОВНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ

«В первую очередь мы скажем, — писал Гроций в своей книге «О праве войны и мира», — что если причина войны несправедлива, то, даже когда война предпринята в торжественном порядке, несправедливы по внутреннему смыслу и все акты, вытекающие отсюда. Так

что те, кто заведомо совершает подобные акты или способствует им, должны быть отнесены к числу лиц, которые без покаяния не могут войти в царствие небесное. Истинное же покаяние, если позволяют время и силы, требует, безусловно, чтобы тот, кто причинит вред, совершив убийство, или испортив имущество, или похитив добычу, возместил самый ущерб...

В соответствии с тем, что нами вообще выяснено в другом месте, зачинщики войны обязаны к возмещению за содеянное их силами или по их совету. Они ответственны за то, чем обычно сопровождается война, а также за все необычные действия, поскольку последние совершены по их повелению или совету или не встретили препятствий с их стороны, когда для этого имелась возможность... И полководцы ответственны за все совершенное под их командой; ответственны и все воины, участвовавшие в каком-нибудь совместном действии, например в сожжении города» ¹.

Если этот принцип применим в случае гражданской ответственности за зло, причиненное войной, то он должен быть вдвойне применим в случае уголовной ответственности (когда можно его применить эффективно) за войну, определяемую как преступление.

Ваттель протестует против этого положения Гроция, однако Гроций выступает судьей по апелляции Ваттеля, а не наоборот. Авторитет Гроция благоприятствует нашему тезису, подтверждая его.

—————

¹ Гуго Гроций. О праве войны и мира.

ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ПРАВИТЕЛЕЙ СОКРАЩАЕТ

ЧИСЛО ВОЙН

Ответственность — это главное, что отличает современного суверена от суверена былых времен. В этом суверен все более и более приближается к положению президента республики в силу той простой причины, что современный суверен является сувереном демократическим и его суверенность уже не относится лично к нему, а принадлежит нации, которая, не отказываясь от своих прав, уполномочивает какую-либо семью осуществлять ее. Эта семья или правящая династия является не чем иным, как хранительницей или носительницей чужой власти. И будучи таковой, она обязана отчитываться перед депонентом в осуществлении ею власти. Подобная ответственность представляет собой самую сущность представительного правительства, стало быть, действительно современного и свободного правительства. Если вы аннулируете ответственность, то превратите хранителя во владельца суверенной власти, то есть в абсолютного монарха времен варварства и насилия.

Система, лишающая суверена ответственности и передающая ее министрам, делает из суверена некую фикцию, некое подобие суверена, некий миф, символ суверена, который царствует, но не управляет; следовательно, суверен не нужен, ибо для такой роли вполне достаточно самой нации, которая также царствует, не управляя.

Подобная система — сделка прошлого с на-

стоящим в области управления. Современное правительство, явившееся продуктом народной суверенности, должно аннулировать такое ненужное подобие доверителя, который может служить только для того, чтобы избежать или затушевать ответственность, то есть обязанность любого правителя дать отчет об использовании своего мандата доверителю, а единственным доверителем в области управления является нация. Где имеются два доверителя, царствующих, но не управляющих, один из которых непосредственный, а другой — посредник, там ответственность становится уже ненадежной, поскольку перестает быть надежным доверитель.

«Ответственность, — говорит Ренан, — основное слово, в котором заключены секреты почти всех моральных реформ нашего времени». К этой области принадлежат прежде всего политические реформы. Если в семейных делах и в делах общества ответственность является основой основ, то что же говорить о делах наций и империй!

Если только переложить всю ответственность за войну на ее зачинщиков, то повторение этого преступления, затрагивающего все человечество, станет все более и более редким явлением. Однако война — правительственный акт; согласно всем конституциям, она является актом или прерогативой правительства. Война объявляется правительством, ведется правительством, прекращается правительством... Следовательно, глава правительства ответствен за нее в первую очередь. И его власть, то есть сила, не освобождает его от наказания, не

освобождает его от ответственности за преступление. Безнаказанность — не оправдание. Разбор дела не создает преступления, и истинное наказание преступник испытывает не оттого, что он страдает от него, а оттого, что он приговорен к этому наказанию; санкция заключается не в физическом наказании, а в приговоре. Виновного уничтожает приговор, а не лишение его жизни посредством того или иного орудия смертной казни. Однако, чтобы быть действенным, приговор должен основываться на законе. Пусть всеобщий закон, закон всего мира, то есть здравый смысл свободных наций, начнет указывать на главу правительства, ведущего войну, как на виновника преступления войны.

Науке внешнего управления, то есть науке международного уголовного права, надлежит исследовать принципы и законодательные возможности, способные более эффективно защитить семью народов от преступления войны, несущей разруху и задерживающей прогресс.

Однако, в самом деле, если наука и закон допускают возможность существования находящихся на особом положении привилегированных уголовных преступников, недосягаемых убийц, безответственных воров, императорских и королевских бандитов, то весь механизм морального и политического мира должен развалиться. Ученые и законодатели идут гораздо дальше, чем сам господь бог, во всех законах которого содержится наказание или кара, естественно направленная против любого правонарушителя без всякого исключения. Богатый или бедный, король или раб — любой,

кто сунет палец в огонь, обожжется. В этом заключается естественное правосудие.

На этой основе зиждется физический мир; на этой же основе должен зиждиться мир моральный. Любое нарушение естественного порядка влечет за собой наказание; любой нарушитель или осквернитель является преступником, и за свое преступление он неизбежно понесет наказание, если не от человека, то от бога, и даже здесь, на земле, не говоря уже об ином мире. Обществу не потребуется применять наказание: достаточно объявить о преступлении и о преступнике и дать всем знать об этом. Другие меры принимать уже излишне. Тот, кто убивает себе подобного, убивает сам себя; тот, кто грабит, тащит сам у себя; и самое важное, чтобы весь мир знал, что совершены убийство или грабеж и кто совершил их. Только одним этим — конечно, если вина бесспорна,— преступник будет наказан и погибнет, если не реабилитирует себя добрыми делами.

УГОЛОВНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ —

ЕДИНСТВЕННОЕ ДЕЙСТВЕННОЕ СРЕДСТВО

Уголовная ответственность, в конце концов, является единственным действенным сродством для предупреждения преступления войны и всех остальных преступлений вообще.

Пока главные виновники преступления войны пользуются безнаказанностью и привилегиями, чтобы во имя правосудия и закона совершать его и впредь, у войны не будет ника-

кого основания исчезнуть. Война будет повторяться вечно, как законный акт повседневной жизни.

Объявите войну уголовным преступлением, а зачинщиков ее — уголовными преступниками, и она будет повторяться столь же редко, как факт повторения убийства или заурядного грабежа.

Не только можно, но и должно поставить преступление войны в один ряд с преступлением убийцы или грабителя; и вообще противоестественно, что этого до сих пор не делается. Подобное скандальное разграничение прежде всего и является нынешней причиной войн. Надо только применить на практике эту простую доктрину, и мы увидим, как войны исчезнут или сократятся их размеры.

Тот, кто приказывает убивать или прибегает к убийству, является убийцей.

Тот, кто разрешает грабить и живет грабежом, является грабителем.

Тот, кто занимается поджогами и морским разбоем, является бандитом и пиратом.

Для убийц, грабителей и бандитов предназначен не трон, а эшафот, позор, а не прославление или возвеличивание их власти.

VII

ДОЛГ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ ВОЙНЫ

Каждое государство, которое не сможет представить десять подлинных подтверждений в том, что оно предпринимало десять попыток, направленных на предупреждение войны, в ка-

честве последнего средства заставить уважать свое право, должно будет нести ответственность за преступление войны перед общественным мнением всего цивилизованного мира, если оно хочет фигурировать в нем как уважаемая и честная нация.

Глава V

ПОСЛЕДСТВИЯ ВОЙНЫ

I. Утрата свободы и богатства. — II. Милитаризм расточает национальные богатства. — III. Война — фактор убыли населения. — IV. Война — причина экономических кризисов. — V. Пособники войны. — VI. О других бедствиях, связанных с войной и сопутствующих ей. — VII. Лживая дипломатия. — VIII. Об услугах, которые могут оказать войне друзья мира. — IX. Необходима смена понятий.

УТРАТА СВОБОДЫ И БОГАТСТВА

Первым и неминуемым следствием войны являются изменения во внутреннем укладе страны в ущерб ее свободе, иными, словами, в ущерб участию народа в управлении. Этот результат имеет очень большое значение, ибо, как только народ перестает управлять своими делами, то дела идут плохо.

В войне можно достичь побед, завоевать территории, расширить сферу политического господства, приобрести покорных и полезных союзников; однако для страны, превращающей войну в обычай и традицию, она всегда влечет за собой утрату свободы.

Будучи развязанной, война уже не может не превратиться в постоянный институт, посколь-

ку с точки зрения внутренней и внешней война живет войной.

Она создает воина, солдатскую славу, героя, претендента на власть, армию и суверена.

Суверен, своим бытием обязанный мечу своему и мечом разрешающий все вопросы власти, не оставит это оружие и будет с его помощью править своими подданными, отнюдь не желая менять его на здравый смысл, который ему ни на что не понадобился.

Любая воинственная держава заканчивает тем, что подвергается той же участи, которую ее суверен намеревался уготовить своим противникам посредством войны. Ее суверенная власть не перейдет в руки чужеземца, но непременно выскользнет из рук суверена и останется в руках той разновидности государства в государстве, того привилегированного и замкнутого в себе племени, которое называется армией. Национальная суверенность персонифицируется в суверенности армии, а армия создает и поддерживает императоров — тут уже народ ничего не может изменить.

Война несет вместе с собой военную науку и военное искусство, профессионального солдата, казармы, армию, дисциплину,— и по образу этого привилегированного и обособленного мира формируется и постепенно отливается все общество. Как и в армии, индивидуальность человека исчезает в единстве массы, и государство становится как бы армией: единое органическое существо; соединение, составленное из подразделений, превратившихся в молекулы огромного и единого корпуса, именуемого государством, функции которого осущест-

вляются посредством армии, а разум воплощается в разуме суверена.

Таковы политические результаты войны, подтверждаемые не только историей всех стран, но и просто здравым смыслом.

За утратой свободы как неизбежный результат войны следует потеря богатства, и суверен уже несет ответственность за два величайших преступления, коими являются порабощение и обеднение нации, если только эти беды могут существовать одна без другой.

Богатство и свобода — два фактора, которые мыслятся в неразрывной связи между собой. Не может ни возникнуть, ни существовать богатства там, где нет свободы, а свободу нельзя представить без способов и средств, необходимых для осуществления собственной воли.

Свобода едина, но и многолика. Каждый ее лик означает особый вид свободы, что зависит от нашего воображения. То же можно сказать о тирании, являющейся не чем иным, как полюсом, противоположным свободе. Посмотрите внимательнее: где аннулирована хоть одна из основных свобод человека, там почти бесспорно аннулированы и все остальные. Парализуйте свободу мысли, что является высшей, завершающей степенью многоликой свободы, и только в силу одного этого перестанут существовать свобода совести, или религиозная свобода, политическая свобода, свобода промышленности, торговли, передвижения, объединения, печати и т. п.

Богатство не приумножается там, где три сферы приложения труда, представляющие его естественный источник — сельские хозяйство,

торговля и промышленность, — парализованы или поставлены в тяжелые условия нуждами военного времени, а подобный режим в свою очередь не может не вызывать парализации по вполне понятным причинам.

У сельского хозяйства, промышленности и торговли война отнимает лучшие рабочие руки, наиболее молодые и сильные. Из производителей и созидателей богатства, кем эти люди должны были бы быть, они превращаются ради военных целей не только в обычных бесплодных потребителей, но и, кроме того, в профессиональных разрушителей, которые живут за счет труда более слабых, как народ-завоеватель жилет за счет побежденного народа.

Когда я говорю «война», то подразумеваю «армия», поскольку армия есть не что иное, как олицетворение войны на бивуаке, что отнюдь не равнозначно понятию «мир». Вооруженный мир — это военные действия без открытия огня против какой-либо страны. Отличие современного солдата от солдата римских времен заключается в следующем: римский солдат одевался, кормился и обепечивался жильем за счет труда поверженного чужеземца, а современный солдат получает все это за счет большей части народа своего же собственного государства, превращенного в налогоплательщика армии, этой привилегированной горстки сынов страны, наименее достойных пользоваться привилегиями, как это зачастую бывает со всякой аристократией.

Бесспорно, что нация относится к армии лучше, чем сама к себе, так как она отдает ей почти весь свой национальный доход. Рассмот-

рим бюджет любой цивилизованной нации: военные и военно-морские расходы, то есть расходы на армию, поглощают три четверти бюджета; остаток предназначается на отправление культа, образование, на работы коммунального значения, внутреннюю администрацию и полицию безопасности, что, по сути дела, является гражданским придатком армии, а отсюда, как мы видим, и войны.

Я говорю не об одной какой-то нации, а обо всех. Я имею в виду не только империи, но и республики. Я обращаюсь за примерами не только к истории Европы, но и к истории Америки.

Только Азия, Африка и индейская Америка, обитателей которых называют дикарями, являются исключением из этого правила, присущего цивилизованным и христианским народам.

И они вполне правы, что смеются над нашей цивилизацией, и не потому, что мы чтим войну, которую чтут и они, а потому что мы считаем их дикарями, а сами слепо копируем их культ войны. Они хоть не называют друг друга братьями и сыновьями единого бога.

Дикари воздают нам должное. Ничто так не привлекает неразумных людей нашей цивилизации, как военное убранство, винтовка, шпага, мундир. И в этом отношении дикари — люди, цивилизованные на наш манер.

МИЛИТАРИЗМ РАСТОЧАЕТ НАЦИОНАЛЬНОЕ БОГАТСТВО

То, что богатство иногда как будто процветает в условиях военного режима, не опровергает

ранее выдвинутого нами положения, а, напротив, еще раз подтверждает истину наших слов.

Дело в том, что богатство, столь полезное для свободы, совершенно необходимо для войны; в этом оно очень походит на провидение, дающее жить и господам и рабам.

Будучи эквивалентом власти, богатство является орудием войны, поглощающей все. Таким образом, война имеет свою собственную и своеобразную политическую экономию. Она умеет населять на свой манер, обучать на свой манер, создавать продукцию на свой манер, обрабатывать землю на свой манер и торговать на свой манер. На спой собственный манер она использует также свободу — эту наиболее плодоносную из своих рабынь, чтобы та производила деньги, необходимые для армии и ведения военных действий. Только в этом смысле военное правительство может считаться либеральным.

Политическая экономия войны развивает богатства нации лишь постольку, поскольку это необходимо для жизни армии, так же как садовник, культивирующий паразитические цветоносные растения, тщательно заботится о жизни деревьев, к которым прививает эти растения-паразиты, но делает он это не ради деревьев, а только ради паразитирующих на них растений.

В силу этих, а также некоторых случайных причин можно было наблюдать процветание как во время ужасных войн, так и после них: сторонники войны как системы приходили к выводу, что война является причиной этого процветания. В силу того, что войны просто

не могли помешать экономическому процветанию, вызванному жизненной силой народов, делался вывод, что войны — причина этого прогресса.

Пожары, эпидемии чумы и землетрясения не могли воспрепятствовать человечеству преуспевать в развитии цивилизации: так можем ли мы из этого сделать вывод, что пожары и чума были причиной прогресса народов?

III

ВОЙНА — ФАКТОР УБЫЛИ НАСЕЛЕНИЯ

Вслед за утратой свободы и благосостояния война несет стране, вовлеченной в военные действия, убыль ее населения, иными словами, сокращение его численности, преуменьшение его значения как самостоятельной нации. От численности населения более, чем от размера территории, зависит величие государства.

Не на полях сражений и не в походных госпиталях больше всего приносит война ущерб количеству населения: основной урон вызывается эмиграцией населения, опасающегося мобилизации, прекращением процесса формирования семей в связи с уходом на войну большинства молодежи, годной для бракосочетания, падением нравов, вызываемым вынужденной холостяцкой жизнью тысяч молодых людей, массовым приливом иммигрантов, что нарушает и усложняет положение воюющей страны, а также тем, что из-за длительной привычки к автоматическому солдатскому повиновению народ совершенно забывает дух свободы. Между дисциплинированным солдатом и свободным граж-

данином существует та же разница, что между вагоном и локомотивом: один — машина повинующаяся, другой — машина, приводящая в движение.

Это третье преступление войны — уменьшение численности населения — вдвойне ужасно в молодых государствах Америки, где рост их малочисленного населения является основным условием прогресса и развития.

Во всех тех странах, которые долгие годы жили в условиях военного режима и где войны с другими государствами зачастую были следствием внутреннего управления, население либо сократилось, либо осталось на том же уровне. Примеры тому Испания, Франция и прежде всего большинство стран Южной Америки, являющихся благодатной почвой для некоронованного цезаризма.

Если правда, что население развивается пропорционально условиям существования, то война, неизбежно и непосредственно ухудшающая эти условия, должна быть, таким образом, другой причиной парализации роста населения.

Война приводит к убыли населения государств, уничтожая источники богатства и благосостояния их жителей, численность которых возрастает не самопроизвольно, а в силу благоприятных обстоятельств.

Одним словом, для всего государственного организма война — это то же, что болезнь для человеческого тела: причина всех немощей и полного затухания, ибо нет такого органа или такой функции, которые не испытали бы ее роковых последствий. И хотя бывают войны, благоприятствующие улучшению благосостоя-

ния, как и отдельные болезни, случайно благоприятствующие улучшению здоровья, однако, как общее правило, война, равно как и болезнь, ведет к гибели, к смерти, а не к улучшению положения.

Всем известно, что многие из войн, зафиксированных историей, вызвали в судьбах той или иной страны изменения, благоприятствовавшие ее прогрессу и цивилизации, подобно тому как иногда тот или иной больной своим спасением бывает обязан какому-то сильному и ужасному лекарству. Однако из подобных фактов, в известной степени феноменальных, никто не сделал заключения и не сочтет общим политическим правилом или методом лечения, что во имя приумножения богатств и численности населения страны надо разжигать войны, а здоровому человеку следует пускать кровь или давать слабительное, чтобы тот стал еще более крепким.

ВОЙНА — ПРИЧИНА ЭКОНОМИЧЕСКИХ КРИЗИСОВ

Расходы государства на ведение военных действий составляют наименее значительную часть ущерба, прямо или косвенно причиняемого войной имуществу и состоянию частных лиц. Такие убытки нельзя установить столь же четко, как все другие, поскольку не существует какого-либо коллективного счетоводства, ведущего учет частного имущества и состояния, где было бы показано сальдо на конец войны. Однако убытки эти, очевидно, значительны, так как они отражаются на национальном богатстве.

Случается, что иногда в результате войны, и, быть может, по причине войны, создаются крупные частные состояния, однако эти исключительные состояния, идущие на пользу лишь немногим лицам и тому или иному населенному пункту, не в силах поколебать правило, что война является причиной обнищания нации в целом.

Во всяком случае, возрастание государственного долга путем займов или выпуска ценных бумаг, чего всегда требует война, уменьшает дебет частных лиц и увеличивает размер налогов; и несомненно, что война всегда ложится тяжким бременем на многие поколении, обрекая на нищету как тех, кто уже живет, так и тех, кто еще не родился.

Каким бы большим ни было то зло, которое война причиняет противнику, неизмеримо большее зло она причиняет своей собственной стране, поскольку увеличение государственного долга означает уменьшение состояния каждого жителя, который вместо выплаты налога примерно в сумме десяти должен будет выплачивать его в сумме двадцати, чтобы погасить проценты по долгу, появившемуся в результате войны.

Опустошительные результаты вызывает не только вспыхнувшая война. Даже перспектива войны, даже одно это слово вызывает жертвы, ибо оно парализует рынки, промышленность, предприятия, торговлю; возникают кризисы и банкротства, растет нищета, начинается голод.

Неверно считать, что война становится менее разрушительной, если ее пожар бушует

100

далеко от границ той страны, которая ее ведет. Напротив, отдаленность увеличивает число жертв в людях и потери в деньгах и времени; даже если деньги воюющей страны расходуются на противника, все равно в казне этой страны будет чувствоваться их отсутствие, и в какой им части земного шара ни пролилась кровь солдата, его семья не избавится от траура, хотя она и живет в трех тысячах легуа¹. В войнах, ведущихся близ родины, раненых еще можно спасти, а в войнах, ведущихся вдали от нее, каждый раненый — это труп. Всякий, кто вторгается в пределы отдаленной страны, сжигает свои корабли, не сознавая, что если ему не удастся завоевать эту страну, то он сам окажется завоеванным.

Не только начавшаяся война приносит несчастья, но и после ее окончания рок войны все еще продолжает наказывать страну, развязавшую военные действия. И в течение многих лет последующие поколения вынуждены будут искупать деньгами из своего кармана и хлебом, отнятым у своей семьи, международную бойню, устроенную их отцами и дедами.

ПОСОБНИКИ ВОЙНЫ

Война является занятием, профессией, которой кормятся миллионы людей, причем военные составляют среди них меньшую часть. Самую активную и значительную часть состав-

—————

¹ Легуа — лига, староиспанская мера длины; в Аргентине равнялась 5196 метрам. — Прим. перев.

101

ляют промышленники, которые производят оружие и орудия для ведения боевых операций на суше и на море, боеприпасы, военное снаряжение, а также те, кто разрабатывает вопросы войны как науки и обучает этой науке других.

Отменить войну — значит отнять кусок хлеба у этой части населения.

Кто говорит о «военных», тот имеет в виду суверенов (ибо почти все они являются военными), имеет в виду привилегированный и аристократический класс высших чиновников, оказывающих решающее влияние на правительства, особенно на правительства наших республик, имеет в виду прославленных или тщеславных лиц, титулованных и кичащихся своей родословной, — тех, кто в войне видит смысл жизни.

Прочный мир — подлинное бедствие для всех этих людей.

Так, Сен-Пьер, проповедник вечного мира, был изгнан из Академии за свой проект установления постоянного мира на земле, а Генриха IV отправил на тот свет кинжал Равельяка раньше, чем король раскрыл свои планы.

Поскольку война захватила власть и держит в своих руках кормило правления народами, постольку она стала законом на земле и мир не может проявить свое моральное превосходство иначе, как только противодействием или невооруженной революцией, это представляет собой почти неразрешимую проблему — проблему безоружного ангела, которому надо победить и обезоружить Марса без борьбы и крови.

102

Однако поскольку в качестве армии мир располагает всем человечеством, а человечество больше, чем какое бы то ни было войско, то в конце концов мир должен выйти победителем и управлять всеми. Это произойдет по мере того, как народы, просвещаясь и добиваясь лучшего, возьмут собственную судьбу в свои руки и будут сами управлять собой, то есть по мере того, как они будут становиться все более и более свободными, что и должно произойти в силу естественного закона жизни развивающегося и совершенствующегося существа. Таким образом, свобода принесет мир, ибо свобода и мир — это правило, а война — исключение.

В тот день, когда народ возглавит армию и правительство, война перестанет существовать, поскольку она уже не будет промышленной монополией класса, культивирующего ее в своих интересах.

О ДРУГИХ БЕДСТВИЯХ, СВЯЗАННЫХ С ВОЙНОЙ

И СОПУТСТВУЮЩИХ ЕЙ

Не все военные операции осуществляются армиями и на полях сражений. Не будем говорить здесь о блокадах, о всевозможных запрещениях, о специальных миссиях, которые используются для причинения вреда неприятелю; не будем говорить о пропагандистской войне, опозоривании и оскорблении противника на страницах печати и в речах как внутри, так и вне пределов страны, ведущей войну. Кроме всего этого, существует полицейская война, война шпионажа и доносов, война ин-

103

триг и тайной инквизиции, подпольного и негласного преследования, где используется многочисленная армия замаскированных солдат обоего пола, любого положения и любой национальности, которая причиняет больше ущерба противной воюющей стране, чем пушечная картечь, и которая стоит больше денег, чем вся армия страны. Кроме того, ведется война всяческих происков, козней, подкупа, подрывной деятельности, тайных заговоров, где миллионы песо составляют военное снаряжение, являются побуждающей причиной, существом дела. Кроме того, ведется война по деморализации, разъединению, расчленению, разложению общества противной воюющей страны, что обрекает на загнивание остающиеся в живых поколения, причем развращение порой заражает самого развратителя, то есть страну и правительство, применяющие подобные средства войны.

Что же делать со всей этой подпольной армией после окончания военных действий? Ведь после войны она более опасна, чем какая-либо другая.

Солдат сражается подобно льву, он выступает с открытым забралом на поле боя и возвращается домой с незапятнанной честью, хотя руки его обагрены кровью. Убеждение санкционировало убийство, когда оно производилось в большом масштабе и во имя родины, иными словами, с благим, хотя и ошибочным намерением.

Но какую уважаемую и почитаемую роль после окончания войны может играть в обществе своей страны человек, который был обя-

104

зан выполнять функции змеи, ядовитого паука, нечистоплотной рептилии?

Право войны сумело отвести руку палача и публичное проклятие от убийцы, который стрелял из винтовки или из пушки на поле боя, но не смогло оправдать отравителя, фальсификатора, клеветника, шпиона или человека, укравшего личную тайну, развратителя, который всегда является соучастником развратника, а также тех, кто пользовался фальшивыми ключами, веревочными лестницами, отравленными кинжалами.

Война, создавшая это воинство, создала и лекарство, которое, по сути, ведет к болезни. Мышьяк и другие яды могут помочь восстановить здоровье, но холера не заменит лекарства против желтой лихорадки, а преступление не послужит исцеляющим средством против преступления.

Возвращение этого воинства в лоно той нации, которая имела несчастье использовать его против врага, превращается в наказание за преступление, поскольку в редком случае можно применить подобную тактику и подобное оружие в гражданской войне, во что почти всегда перерастает война против другого государства. А если и нет гражданской войны, то это воинство служит лишь для того, чтобы отравлять и подрывать мир, ибо семья, общество, общественное управление — все находится в пределах досягаемости его разрушительной и ядовитой деятельности. Стране приходится защищаться от таких защитников, пользуясь теми средствами, которыми уничтожают змей и ядовитых насекомых, что напоминает свое-

105

образную гомеопатию или воздействие подобных на себе подобных (simila similibus curantur); двойное изъятие зла явится не чем иным, как двойным бедствием.

Подобные последствия войны главным образом дают себя знать в таких небольших государствах, как южноамериканские, где недостаток военных средств заставляет воюющие стороны заменять или дополнять их использованием столь низких и своеобразных методов, свидетельствующих о слабости и нищете; это в меньшей степени проявляется в европейских войнах.

Полицейская война — это изобретение, с которым познакомила Рио де Ла-Плату¹ партия, претендовавшая на то, что она представляет свободу, то есть антитезу полиции, осуществляющей преследование и репрессии. Название ее прямо противоположно смыслу. Война — это международное право или право внутригосударственных партий, способных стать воюющими сторонами.

Полицейская война! Любопытнейшее варварство. Война — метод, узаконенный международным правом; это нерегламентированный процесс, в котором каждый сражающийся является судьей и одной из тяжущихся сторон, исполнителем и преступником. Каждую сторону можно назвать воюющей лишь в том случае, если речь идет о суверенных и признанных государствах, поскольку вести законную

—————

¹ То есть Аргентину, прежнее название которой было «Объединенные провинции реки Ла-Плата». — Прим. перев.

106

войну значит осуществлять некий суверенный акт. Только законный суверен может вести законную войну.

Назвать войной столкновение судьи с уголовным преступником — это значит простого вора считать воюющей стороной и, следовательно, сувереном.

Это будет освящением и облагораживанием вандализма, далеким от того, чтобы стать его подавлением. Таков реальный результат, все остальное — лишь намерение. Какое? Рассматривать воюющую сторону как уголовного преступника в отношении мер, направленных против нее. В этом смысле квалификация не столь плоха, однако при условии, чтобы она применялась полностью, то есть чтобы правосудие было равным и полным. Следовательно, если война во имя права на сопротивление является обычным преступлением, то не в меньшей степени им является война во имя права на угнетение, хотя угнетатель и называет себя сувереном.

Если правительство считает, что все его средства законны, потому что оно представляет принцип власти, то в этом отношении гражданин стоит не ниже его, ибо он представляет принцип свободы, а это выше, чем власть. Власть создана для свободы, а не свобода — для власти. Если индивидуальная свобода, то есть человек, была бы защищена сама по себе, то власть не имела бы ни цели, ни смысла своего существования.

Так, в конфликте власти со свободой, иными словами, государства с личностью, право на средства одинаково, скорее большее право на

107

стороне свободы. Таким образом, всякая свободная конституция после провозглашения прав правительства посвящает другие пункты объединившимся гражданам, которых уравнивает в одном, а именно — в праве на сопротивление, или неповиновение.

VII

ЛЖИВАЯ ДИПЛОМАТИЯ

В Южной Америке каждая республика была трибуной свободы для соседней республики, и только таким путем могла осуществляться и уважаться политическая свобода. Дипломатия этих правительств стала изыскивать средства, чтобы отнять у свободы и это убежище путем заключения соглашений о выдаче преступников и о почтовом режиме.

Но преследовать писателей — приверженцев либеральной позиции и их произведения в зарубежной стране, послужившей им трибуной, значило бы нарушить либеральное международное право, которое им покровительствует, а не осуждает. Что же предпринимается для того, чтобы обойти это препятствие? Оппозиционных литераторов преследуют не как политических преступников, а как обычных уголовников. Обвинение в приверженности к оппозиции, иными словами — к свободе, превращают в обвинение в жульничестве или убийстве, и хотя оно никогда не подтверждается, по той причине, что такого преступления совершено не было, достаточно предъявить материалы, которые оправдывали бы выдачу преследуемого, чтобы заполучить в свои руки политического

108

противника, оказать на него нажим или заставить его замолчать посредством обычного уголовного правосудия.

Преступление этой лживой дипломатии должно заслуженно караться и, несомненно, будет караться на пользу свободы, с тем чтобы сами подписавшие соглашения о выдаче были бы выданы из зарубежных стран, где они попытаются найти убежище, в тот день, когда сила обстоятельств лишит их власти и превратит в оппозицию.

VIII

ОБ УСЛУГАХ, КОТОРЫЕ МОГУТ ОКАЗАТЬ ВОЙНЕ

ДРУЗЬЯ МИРА

Недостаточно проповедовать упразднение войны, чтобы основать царство мира. Следует действовать осторожно, дабы, выступая с благими намерениями, то есть пытаясь ее упразднить, не разжечь ее. Можно нападать на войну с фронта и в то же время содействовать ей с флангов, отнюдь этого не ведая и не желая. Такая опасность кроется в нашем горячем увлечении и естественной пристрастности всех людей, как друзей, так и недругов мира, а также в наших общественных традициях, присущих порядку, основанному на войне, иными словами, нашему обществу.

Воинственные традиции господствуют над нами в такой степени, что даже для того, чтобы бороться с войной, мы прибегаем к войне: пример этому — сами конкурсы, проводимые в честь и в пользу победителя из соискателей или литературных конкурентов.

109

Другим примером может быть честь, предоставленная тому, кто подписывает книгу, в которой содержится апология и освящение войны, ради премирования самой этой книги. Если премируете апологию войны, то выдайте премию тому, кто высмеивает вашу пацифистскую пропаганду.

Еще одним примером может служить факт безразличия, с которым смотрят на войну, оказывающую услуги нашей партии, нашим надеждам, нашим притязаниям. Любая доктрина мира превращается в чистую комедию, если война, которая служит возвеличению династии А, не вызывает у нас того же чувства ужаса, что и война, укрепляющая династию Б; если война, которая служит делу расширения территории нашей страны, не вызывает у нас того же отвращения, что и война, усиливающая соседнюю страну.

Лорд Байрон передает историю, по всей очевидности, юмористическую, услышанную им во время поездок по Италии: маркиз де Беккариа¹, опубликовав свое сочинение о преступлениях и наказаниях, в котором он ратует за отмену смертной казни, оказался жертвой ограбления — слуга вытащил у него карманные часы. Установив преступника, маркиз невольно воскликнул: «Пусть его повесят!»

Этот язвительный рассказ свидетельствует по меньшей мере о реальности тех подводных камней, о которых мы говорили.

—————

¹ Беккариа, Чезаре Бонезано (1738—1794) — итальянский криминалист и философ, автор нашумевшего в свое время трактата «О преступлениях и наказаниях». — Прим. перев.

110

Сторонники отмены смертной казни наций, мы должны быть осторожны и не повторять сказанного маркизом де Беккариа в тот день, когда потребуют крови народа, защищающего своим мечом то, что желательно нашему эгоизму. Эффективная мера атаковать войну, причиняющую нам ущерб, — это атаковать войну, которая нам выгодна.

Встречаются такие филантропы, для которых война является преступлением тогда, когда она служит укреплению какой-то определенной династии, например Наполеона; однако если война служит укреплению соперничающей династии, скажем, Орлеанской, она перестает быть преступлением и превращается в уголовное правосудие. Все, кто борется за то, чтобы покончить с войной, должны бороться и с подобными трудностями, вызываемыми нашей человеческой слабостью, однако лишь от одного этого она не исчезнет ни на один день.

Когда присуждают премии за лучшую книгу, написанную против преступления войны, то война претендентов используется как средство для отмены войны. Конкурс — бой, премия — рана, полученная вышедшим из этого боя.

Когда вы увенчиваете славой книгу, содержащую апологию войны, предоставляя ее автору место в Академии этических и политических наук, то вы содействуете войне и не в ущерб вашей любви к миру. Людовик XIV действовал более логично, исключив Сен-Пьера из Академии за то, что тот ратовал за вечный мир.

Не является ли любовь к миру временами

111

лишь выражением политической оппозиции по отношению к военному правительству?

Отнюдь не достаточно, чтобы власть перешла в руки филантропов, а война стала средством лишь сохранения или расширения этой власти, надо чтобы ее общая доктрина содержала такое исключение, которое не оставило бы камня на камне от самой доктрины.

Редко можно встретить человека, который не был бы за мир, но еще реже можно встретить друга мира, который не хотел бы превентивной войны. Таким был Генрих IV, и таковы Виктор Гюго и филантропы сегодняшнего дня.

Генрих IV был сторонником вечного мира, но предпочитал вначале провести войну, чтобы разгромить Австрию. Виктор Гюго — за всеобщий мир, но только после войны, которая разгромила бы Наполеона.

НЕОБХОДИМА СМЕНА ПОНЯТИЙ

Нельзя изменить размеры последствий войны, не изменяя одновременно понятия патриотического долга.

Чтобы война перестала видеть врагов в подданных враждебного государства, необходимо, чтобы эти подданные воздерживались от помощи своей армии и не сражались с ней плечом к плечу.

Глава VI

ОТМЕНА ВОЙНЫ

I. Факторы миролюбивого воспитания. — II. Торговля — умиротворитель мира. — III. Самоубийство войны. — IV. Организация человечества. — V. Недейственность дипломатии. — VI. Символы войны. — VII. Слава. — VIII. Подлинные герои человечества. — IX. Лучшее предохранение от войны. — X. Дипломатия международного гнета.

ФАКТОРЫ МИРОЛЮБИВОГО ВОСПИТАНИЯ

Отменить войну! Это утопия. Это все равно, что отменить преступление, отменить наказание.

Война как преступление будет жить, пока жив человек; война как наказание за это преступление будет не менее долголетней, чем человек.

Что же можно предпринять в отношении войны? Как наказание ее можно смягчить в соответствии с новым общим уголовным правом; как преступление ее надо предупредить — как это делается в отношении обычных преступлений — путем воспитания человечества.

Подобное воспитание ведется само собой. Ему содействуют факты, помогают книги и доктрины, направляют нужды цивилизованного человека.

113

Не следует думать, что лишь оттого, что причины войн станут более или менее ясными, войны станут реже. Обычный уголовник не совершает преступления в силу заблуждения; стараясь избежать уголовного наказания, он прекрасно осознает, что он — преступник; вор всегда памятует, что воровство — это преступление, — и никогда не ворует, побуждаемый мыслью, что воровать — это честно. Мысль о преступлении овладевает им в результате жестоких или плачевных условий жизни, под влиянием либо порока, либо ненависти. Достаточно, чтобы в корне изменилось положение вещей, — и преступления не случится.

Преступление войны по своему происхождению не отличается от прочих преступлений. Суверены будут воздерживаться совершать его по мере того, как другое, более счастливое положение наций предоставит им все, что они намеревались добыть посредством войны; либо по мере того, как политическая экономия обеспечит им то, что ранее давало завоевание, то есть международный разбой; либо по мере того, как страх перед презрением со стороны всего света заставит их воздерживаться от свершения чего-либо скверного и ненавистного всем.

ТОРГОВЛЯ — УМИРОТВОРИТЕЛЬ МИРА

Нельзя сразу и полностью отменить войну; однако постепенно войны станут реже, кратковременнее и не столь общего характера, станут менее жестокими и менее опустошительными.

114

По сравнению с прошлыми временами уже сегодня они именно таковы, и нет сомнения, что причины, до сих пор заставлявшие их изменять свой характер, будут действовать и впредь в сторону улучшения, равно как изменилась система наказаний и преступления стали реже gо мере прогресса цивилизации.

Подобные перемены были бы далеки от осуществления, если бы их проведение было поручено военным, то есть суверенам. Суверены, наоборот, озабочены усовершенствованием орудий истребления и изысканием более опустошительных методов ведения войны.

Не политика и не дипломатия выведут народы из их изоляции, чтобы сформировать то всемирное общество, которым и является человечество. Этому будут способствовать интересы и нужды цивилизации самих народов, как это было до сих пор.

Речь идет о торговле; занятии в основном международном, укрепляющей солидарность интересов, благосостояние и безопасность наций. Торговля является всеобщим умиротворителем. Затем свою роль сыграют пути сообщения и средства связи, в чем нуждается торговля и что она создает для расширения своего поля деятельности.

Далее идет свобода, то есть участие населения каждого государства в управлении делами и в распоряжении своими судьбами, чего вполне достаточно, чтобы народы не принимали решения проливать собственную кровь и расточать собственное достояние.

Но, прежде всего, самым могущественным агентом мира является нейтралитет — удиви-

115

тельное явление современности, которого не знали древние. Когда Рим был вселенной и начинал войну, то нейтральных народов не существовало.

III

САМОУБИЙСТВО ВОЙНЫ

С некоторым страхом говорят о будущем вселенной, об изобретениях новых разрушительных машин, с каждым днем создаваемых военным искусством, — но при этом забывают, что и мир не менее плодотворен в достижениях и изобретениях, в силу чего вероятность войны делается все менее и менее реальной.

Своими изобретениями война в известной степени совершает самоубийство, поскольку ее преступления становятся все более тяжкими, подтверждая всю ее чудовищность.

Таков рок судьбы: все человеческие силы направлены па то, чтобы создать обширное сообщество народов, и даже война, пытаясь противодействовать этому, все же, несмотря ни на что, вынуждена служить той же идее, сближая меж собой народы, намеревавшиеся было уничтожить друг друга. Подобные исторические факты дали место доктрине, которая в войне увидела элемент цивилизации — какими могли бы быть, например, чума, пожар, землетрясение — став причиной для строительства нового, более прекрасного и более совершенного, чем уничтоженное.

В этом негативном смысле даже тирания, нетерпимость, проявления фанатизма содействовали через эмиграцию и обнародованные пра-

116

вительственные предписания укреплению взаимосвязей и смешиванию наций. Тирания Карла I в Англии в значительной степени привела к заселению и цивилизации Северной Америки. Преследования гугенотов послужили толчком для развития английской промышленности. Мы уже говорили о том, что Альберико Джентиле и Гуго Гроций не были бы создателями современного международного нрава, если бы не ссылка, которая заставила их покинуть Италию и Голландию и искать приюта на чужбине. Быть может, не сложилась бы нынешняя политика союза между Англией и Францией, если бы длительные годы эмиграции в Англии не превратили Наполеона III в наиболее англизированного из всех французов.

ОРГАНИЗАЦИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Однако, что могло бы решительным образом положить конец войнам между нациями? А то же, что прекращает ссоры и драки между гражданами одного и того же государства: учреждение трибуналов, уполномоченных вызывать стороны для урегулирования возникших между ними разногласий.

Какие обстоятельства подготовили учреждение внутри государственных трибуналов в каждой стране и содействовали этому? Консолидация страны в единое национальное целое, управляемое центральным и общим для всех жителей страны правительством.

Таковым будет и путь, который приведет ассоциацию наций, образующую всемирный на-

117

род, к созданию трибуналов для урегулирования спорных вопросов, разрешаемых ныне на поле брани.

Таким образом, все, что направлено к уничтожению расстояний и барьеров, мешающих сближению наций и формированию общей ассоциации народов, в итоге приведет к уменьшению числа международных войн, приведет к полному их уничтожению или по меньшей мере к значительному их сокращению.

Создайте интернациональный народ или, лучше сказать, не мешайте его возникновению и росту в силу того же закона, согласно которому растете вы сами, и международное право как живой закон сформируется само по себе и только в силу этого. Когда вы выливаете какую-то жидкость в сосуд, то нет необходимости заботиться об установлении ее уровня; жидкость сама побеспокоится об этом и установит лучший уровень, чем это мог бы сделать даже гениальный геометр. Человечество похоже на подобную жидкость. Где бы вы пи пролили большие порции его, вы увидите, что само по себе оно уравняется согласно тому закону морального притяжения, который именуется правом. Еще до того, как создается представление о праве, право уже управляет человечеством, подобно тому как человек идет и останавливается, еще не имея понятия о динамике.

Таким образом, следовало бы потрудиться над тем, чтобы созданию международного объединения человечества содействовали следующие элементы, ведущие к этой самопроизвольной организованности:

118

Первое. Христианство и его распространение, если и не в качестве религиозной догмы, то по меньшей мере как моральной доктрины. Право не исключает ни магометан, ни сынов Конфуция; напротив, они сами исключают его — ибо факт остается фактом, что до сих пор лишь христианские народы признают современное международное право.

Христианской морали нужно только одно — завоевать мир, учитывая всю его амальгаму; эту мораль необходимо очистить от всяческого насилия, оставив ей лишь ее естественное оружие, а именно — свободу, убеждение, красоту. Служитель Иисуса Христа, вооруженный артиллерийскими орудиями и винтовками типа Шаспо, для того чтобы внедрить закон, который внедряется сам благодаря своей собственной привлекательности, по меньшей мере совершает ошибку, которая отдаляет мир от достижения единства. Для того чтобы убедить мир в красоте Венеры Капитолийской, не было нужды угрожать муками ада или инквизиции; и Макиавелли не пришлось измышлять что-либо жестокое, чтобы в глаза всем бросились прелести Венеры Медицейской. Дайте прочесть евангелие простому человеку, и если на глазах его не появятся те слезинки, что вызываются возвышеннейшим поступком, самой высокой и благородной поэзией, то можно сказать, что этот человек не имеет души или бесчувствен, ибо ту красоту, которой обладает учение Христа, ему придали не Рафаэль, Тициан или Микеланджело. Покоряя завоевателей мира, христианство доказало, что оно может быть моралью свободных людей, и даже германцы

119

нашли в нем выражение и формулу своих стремлений к свободе.

Второе. После христианства, научившего современные народы считать себя единой семьей, братьями, родившимися от одного отца, никакой другой элемент столь активно и действенно не потрудился на благо союза человечества, как торговля, объединяющая народы, заинтересованные в том, чтобы лучше питаться, одеваться, улучшать условия существования, защищаться от физических недомоганий, жить комфортабельной и цивилизованной жизнью. Именно торговля заставила почувствовать народы, прежде чем они отдали себе в этом отчет, что их союз усиливает мощь и значение каждого из них благодаря международным связям.

Торговля — главный создатель международного права, ни с чем не сравнимый зодчий единства и сплочения человечества. Именно торговля дала миру Альборико Джентиле и Гроция, черпавших вдохновение в Англии и Голландии, в двух преимущественно торговых нациях, то есть наиболее интернациональных народах на земле, выполнявших для других наций роль вестников и проводников.

Современное международное право как существующий факт и как наука родилось в XVI столетии — веке гигантских торговых предприятий, великих географических открытий, дальних путешествий, колоссальных потоков эмиграции и колонизации цивилизованными народами Европы неизвестных доселе миров.

Эти завоевания человеческого гения, направленные на сплочение человечества, были

120

подготовлены и стали возможными благодаря другим завоеваниям — завоеваниям в области науки, достигнутым Коперником, Галилеем, Ньютоном, Колумбом, Васко да Гамой и другими.

Направив мир на путь консолидации благодаря деятельности социальных учреждений и удовлетворения взаимных нужд, эти науки подготовили почву для международного права и подчеркнули его значение, которое состоит в том, чтобы объединить человечество в обширную ассоциацию народов, его составляющих.

Торговля, которая до сих пор претворяла в жизнь стремления христианства и науки, явится в будущем тем, что будет содействовать совершенствованию или увенчанию современной цивилизации, остановившейся на стадии полу-цивилизации, пока не будет создан какой-то инструмент, посредством которого суверенное человечество сможет осуществлять свое вмешательство в разрешение и урегулирование частных конфликтов, ныне оставленных на произвол той или иной стороны, заинтересованной в непризнании и нарушении прав своего противника.

Наука права многое сделает в этом смысле, но еще большего достигнет торговля, поскольку мир главным образом управляется материальными интересами, а не идеями.

Для завершения великого труда по объединению и умиротворению человечества торговля так же, как христианская религия, нуждается только в одном: чтобы ей была предоставлена возможность пользоваться наиболее полной и безраздельной свободой.

121

Какое значение будет иметь тот факт, что именно ее гений обусловил изобретение железной дороги и парохода, электрического телеграфа и установление свободного обмена и кредита и что все это представляет собой орудие, способное покончить с войной, если вы свяжете торговле руки и не позволите использовать все это?

Свобода пара, свобода электричества означают свободу торговли или всей международной жизни, равно как свобода печати, являющейся «железной дорогой» мысли, означает свободу идей.

Каждый запретительный или протекционистский тариф, способствующий отставанию той или иной страны, это Пиренеи, превращающие такую страну в некую Испанию или в некий Китай, замкнувшиеся в себе.

Тарифы подобного рода значат больше, чем горы, ибо в данном случае нельзя прорыть даже подземный туннель.

Тарифы служат войне лучше, чем крепости, поскольку они систематически и мирными средствами препятствуют объединению наций в одно общее и солидарное целое, способное создать международное правосудие, призванное заменить войну, которая все еще является международным правосудием.

С другой стороны, каждая международная железнодорожная линия стоит десяти торговых соглашений, являясь орудием объединения народов; телеграф, подчиняя себе пространство, собирает суверенов на постоянный всемирный конгресс, не заставляя их покидать свои дворцы. Три трансатлантических кабеля

122

(разумеется, при отмене доктрины Монро) дадут больше, чем могли бы дать три конгресса представителей обеих полушарий.

И если тарифы непроницаемы для пара, тем хуже для них, ибо новые всесильные проводники потащат их за собой целиком как они есть.

Благодаря средствам связи, которые открывает торговля между государствами, увеличится поток движимых ею научных экспедиций, религиозных миссий, начнется движение огромных масс народов и туристов, которыми ради удовольствия, ради любопытства или в целях образования будут обмениваться современные нации, — и консолидация человечества в его обширном союзе под воздействием этих элементов получит более и более ускоренное развитие.

Однако в смысле осуществления объединения наций никакая сила не действует с такой эффективностью, как свобода народа, то есть участие народов в управлении своими делами и в решении собственных судеб.

Свобода — магическое средство объединения и умиротворения государств, ибо народу ничего иного не нужно, как быть властелином своей судьбы, чтобы не допустить кровопролития и растраты своих богатств в войнах, чаще всего вызываемых преступными домогательствами правительств.

По мере того как народы становятся хозяевами своей судьбы, их первым стремлением является желание установить братский союз с другими народами. Легко заметить, что наиболее свободный народ именно тот, кто больше ездит по свету, чаще пересекает свои грани-

123

цы и общается с другими и принимает у себя больше иностранцев. Примеры этому: Голландия, Англия, Соединенные Штаты, Швейцария, Бельгия, Германия. Торговля и мореплавание не являются экономической формой их политической свободы, однако наивысшая функция этой свободы на службе мира состоит в систематическом и принципиальном воздержании от всевозможных военных мероприятий против какой-нибудь другой нации.

А поскольку прогресс каждого народа — в смысле его цивилизации и улучшения материальных благ — несет с собой в качестве своего условия и результата возрастающее вмешательство народа в деятельность своего правительства, то наряду с прогрессом в области свободы любой страны наблюдается прогресс, превращающий человечество с точки зрения его организации в некое более или менее гомогенное тело. Последнее создает учреждения юридического характера, через которые мир может осуществлять свою суверенность в том, что касается разрешения спорных вопросов между членами-нациями, решаемых сегодня путем применения вооруженной силы каждой из тяжущихся сторон, словно мы живем в какой-то пустыне во времена варварства.

История современной цивилизации свидетельствует о том, что этот прогресс мало-помалу происходит. И гарантия его победы состоит в том, что он не зависит от желаний правительств, а происходит в силу обстоятельств и вопреки сопротивлению правительств.

Сегодня это кажется парадоксом. Ну а кому в IX и X веках не показалась бы парадоксом

124

идея, что вся Франция будет управляться лишь одним правительством, осуществляющим власть над бесчисленными землями, составляющими ее территорию, и многочисленными народами, их населяющими?

Изд: Х. Б. Альберди. «Преступление войны». М., Изд-во ин. лит-ры, 1960.

Пер: с испанского Ю. В. Дашкевича

OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)

Date: 27-28 января 2010